И родители ушли, предоставив Криса и Эмили самим себе.
Руки Криса, сложенные на коленях, подергивались. Они страстно желали прикоснуться к Эмили, сидевшей всего в четверти метра от него. Он сжал пальцы в кулак, надеясь, что они не выдадут его, не станут медленно двигаться к бедру Эмили, не станут скользить по ее ноге.
- Крис, - прошептала Эмили. - Кажется, Кейт уже отрубилась. - Она кивнула налево, где, свернувшись калачиком, спала Кейт. - Наверное, следует отнести ее наверх.
Неужели она пытается сказать ему, что тоже хочет остаться с ним наедине? Крис постарался поймать взгляд Эмили, чтобы понять, что действительно скрывается за ее словами, но она уже чесала зудящую кожу над гипсом. Он подхватил сестру на руки и отнес в спальню. Подоткнул одеяло, потом закрыл дверь.
На этот раз он намеренно сел поближе к Эмили и вытянул руку вдоль спинки дивана.
- Принести чего-нибудь? Попить? Попкорн?
Эмили покачала головой.
- Ничего не нужно, - ответила она. Взяла пульт дистанционного управления и стала щелкать по каналам.
Крис большим пальцем коснулся краешка рукава Эмили. Когда она не отпрыгнула, он коснулся еще одним пальцем. И еще одним. Пока уже всей ладонью не гладил ее по плечу.
Он не смотрел на Эмили, просто не мог. Но почувствовал, как Эмили застыла, температура ее тела едва заметно повысилась, и впервые за этот вечер он почувствовал облегчение.
В размышлениях, идти или не идти, оставлять или нет Эмили одну, никто не обратил внимание на надпись на пригласительном: "Выпивку приносите с собой". Джеймс вызвался сбегать принести бутылку шампанского, Гас напомнила ему, чтобы он вернулся до полуночи.
Он взглянул на часы лишь тогда, когда оказался у третьего по счету закрытого супермаркета. "Сейчас одиннадцать двадцать шесть, - подумал он, еще не осознавая, что его часы просто остановились. - Сгоняю в наш домик и возьму бутылочку".
На самом деле было уже без двух минут двенадцать.
Крис вспомнил, как однажды ему на ладонь села бабочка. Он замер, убежденный, что даже от одной его неправильной мысли это удивительное создание может улететь. Сейчас с Эмили он чувствовал то же самое. Она не произнесла ни слова, он тоже молчал, но уже целых сорок две минуты его рука лежала у нее на плече, как будто это было совершенно обыденным явлением.
По телевизору люди на Таймс-сквер сходили с ума. Там были мужчины с фиолетовыми волосами и женщины в костюмах Марии-Антуанетты, его сверстники подбрасывали крошечных малышей, которым уже давно пора было спать. Начались танцы под песни толпы. Крис почувствовал, как Эмили чуть ближе придвинулась к нему.
И вот наступил тысяча девятьсот девяносто четвертый год. Эмили большим пальцем нажала на пульте кнопку "без звука". В гостиной не стало слышно ни криков, ни фанфар. Крис был уверен, что слышит биение собственного сердца.
- С новым годом! - прошептал он и повернул голову к Эмили.
Она тоже повернулась к нему, и они больно стукнулись носами, но она тут же засмеялась, и все встало на свои места, потому что это была Эм. Ее губы оказались самыми мягкими на свете, он чуть потянул ее за подбородок, чтобы она приоткрыла рот, и его язык скользнул в узкую щель между ее зубами.
Она тут же отпрянула, Крис поступил точно так же. Краешком глаза он видел, как толпы людей на Таймс-сквер прыгают и смеются.
- Что скажешь? - прошептал он.
Эмили залилась румянцем.
- Я скажу… "класс!" - призналась она.
Крис улыбнулся ей в шею.
- Я тоже, - заверил он, снова нащупывая ее губы.
Когда Джеймс вошел в домик, в гостиной мерцал телевизор, там показывали гулянье. Но внезапно стало тихо. Джеймс остановился в кухне, сжимая в руках горлышко шампанского. Потом поставил бутылку на стол и направился в гостиную.
Первым, что он заметил, был телевизор, который беззвучно вещал, что настал тысяча девятьсот девяносто четвертый год. Второе, что он заметил, - это целующиеся на диване Крис и Эмили.
От изумления Джеймс не мог ни пошевелиться, ни произнести ни слова. Ради всего святого, они же совсем дети! В памяти еще было свежо воспоминание о ликере, и он не мог поверить, что его сын настолько глуп, что мог совершить подряд целых два проступка.
Потом он понял, что Крис с Эмили занимаются именно тем, чего от них ожидали родители.
Он попятился и, не потревожив их, вышел из домика, сел в машину. Когда он подъехал к главному корпусу, на его губах продолжала играть улыбка. Гас заметила мужа. От гнева ее щеки раскраснелись, в волосах белело конфетти.
- Ты опоздал, - сказала она.
Улыбающийся Джеймс рассказал ей и Голдам о том, невольным свидетелем чего стал. Мэлани и Гас засмеялись от радости. Майкл покачал головой.
- Ты уверен, - спросил он, - что они только целовались?
Все четверо подняли бокалы и поздравили друг друга с наступлением тысяча девятьсот девяносто четвертого года. И никто даже не заметил, что Джеймс забыл шампанское.
Настоящее
Середина-конец ноября 1997 года
Спустя несколько дней после смерти дочери Мэлани обнаружила, что зацикливается на самых заурядных вещах: на узоре древесины, из которой сделан обеденный стол, на устройстве застежки на пластиковых пакетах "Зиплок", на инструкции на упаковке тампонов, где предупреждалось о токсическом шоке. Она целыми часами могла смотреть на эти предметы, как будто не видела их раньше миллион раз, как будто только сейчас поняла, как многого не замечала. Она испытывала навязчивую потребность в мелочах. А что, если завтра утром окажется, что один из этих предметов исчез? Что, если единственные знания об этих предметах она сможет черпать лишь из своих воспоминаний? Теперь она знала, что в любой момент судьба может послать ей испытание.
Мэлани целое утро занималась тем, что вырывала странички из небольшого блокнота и швыряла их в мусорную корзину. Наблюдала за тем, как там накапливаются белые страницы, - крошечная снежная буря. Когда корзина оказалась наполовину полной, она рванула пакет из корзины, чтобы вынести его на улицу. Повалил снег - впервые в этом году. Околдованная первым снегом, Мэлани уронила мусорный пакет и, не обращая внимания на холод и на то, что отчаянно дрожит без пальто, протянула руку. На ладонь опустилась снежинка, и она поднесла ее к лицу, чтобы лучше рассмотреть. Но снежинка растаяла до того, как Мэлани смогла сделать это.
Ее напугал телефон, его резкий звонок вырвался через открытую кухонную дверь. Мэлани повернулась, побежала в дом и поспешно схватила трубку висящего на стене телефона.
- Алло!
- Здравствуйте, - произнес голос нараспев. - Я бы хотела поговорить с Эмили Голд.
"Я тоже", - подумала Мэлани и молча повесила трубку.
В приемной доктора Эммануила Фейнштейна Крис чувствовал себя неуютно. Он делал вид, что рассматривает развешанные на стенах снимки крытых мостов и тайком поглядывал на секретаршу, которая печатала настолько быстро, что ее пальцы так и порхали над клавиатурой, напоминая размытое голубоватое пятно. Внезапно зазвонил интерком. Секретарша улыбнулась Крису:
- Можете входить.
Крис кивнул и вошел в смежный кабинет, удивившись тому, что почему-то целых полчаса торчал в приемной, когда в кабинете не было другого пациента. Психиатр встал, вышел из-за письменного стола.
- Проходи, Крис. Я доктор Фейнштейн. Рад знакомству.
Он кивнул на стул. "На стул, не на диван", - отметил про себя Крис и сел. Доктор Эммануил Фейнштейн оказался не чудаковатым стариканом, как, исходя из его имени, рисовало Крису воображение, а был похож на спокойного дровосека или лесоруба, или на нефтяника с вышки. У доктора были густые белокурые волосы до плеч, и он был на целую голову выше Криса. Кабинет врача во многом напоминал кабинет его отца, Джеймса: темное дерево и шотландские пледы, книги в кожаных переплетах.
- Ну-с, - произнес психиатр, присаживаясь на вращающееся кресло напротив Криса, - как ты себя чувствуешь?
Крис пожал плечами. Доктор подался вперед и взял с кофейного столика, стоящего между ними, магнитофон. Отмотал запись назад, услышал свой заданный вопрос, встряхнул магнитофон.
- С этой техникой просто беда, - сказал он, - она не воспринимает невербальных ответов. Существует единственное правило, Крис. В ответ ты должен издавать членораздельные звуки.
Крис откашлялся. Возникшее было расположение к психиатру исчезло.
- Хорошо, - угрюмо ответил он.
- Хорошо что?
- Чувствую себя хорошо, - пробормотал Крис.
- Спишь хорошо? Аппетит хороший?
Крис кивнул, потом взглянул на магнитофон.
- Да, - многозначительно ответил он. - Ем я хорошо, но иногда не могу заснуть.
- А раньше случались проблемы со сном?
"Раньше" - с большой буквы "Р"… Крис покачал головой, глаза наполнились слезами. Он стал уже привыкать к своей слабости: всякий раз, когда он думал об Эмили, на глаза наворачивались слезы.
- Как дела дома?
- Творится что-то непонятное, - признался Крис. - Отец ведет себя так, словно ничего не произошло, мама разговаривает со мной, как с шестилетним ребенком.
- По-твоему, почему родители так к тебе относятся?
- Думаю, потому что напуганы, - ответил Крис. - Я бы на их месте испугался.
Каково это - узнать, что твой ребенок, которого ты, кажется, знаешь, как свои пять пальцев, оказался совершенно другим человеком?
Крис бросил на психиатра недовольный взгляд.
- Вы расскажете родителям о том, что я вам здесь скажу?
Доктор Фейнштейн покачал головой.
- Я здесь ради твоей пользы. Чтобы тебе помочь. Все, что ты скажешь, не выйдет за пределы этого кабинета.
Крис смерил его осторожным взглядом. Как будто от этого ему могло стать спокойнее. Он не знал Фейнштейна из этой захудалой конторы.
- Ты до сих пор думаешь о самоубийстве? - спросил психиатр.
Крис уставился на дырку на джинсах.
- Бывает, - пробормотал он.
- У тебя есть план?
- Нет.
- По-твоему, вечер пятницы изменил твое решение?
Крис резко вскинул голову.
- Я вас не понимаю.
- Может, расскажешь, каково видеть, как твоя подружка сводит счеты с жизнью?
- Она была мне не подружкой, - поправил Крис, - а девушкой, которую я любил.
- В таком случае тебе должно было быть еще тяжелее, - заметил доктор Фейнштейн.
- Да, - признался Крис, заново прокручивая в голове тот вечер: голова Эмили дернулась влево, как будто невидимая рука отвесила ей пощечину, кровь течет у него между пальцами…
Крис взглянул на психиатра: какого признания ожидает от него этот человек?
После затянувшегося молчания врач подступился к теме еще раз.
- Должно быть, ты очень расстроен.
- Потеряв голову, по волосам не плачут.
- Что ж, - произнес психиатр, - это вполне нормально.
- Да? - хмыкнул Крис. - Вполне нормально. Я вечер провел в больнице - мне наложили семьдесят швов. Моя девушка мертва. Меня заперли в психушке на три дня, а теперь я здесь и должен изливать душу совершенно незнакомому человеку. Да, я вполне нормальный семнадцатилетний парень.
- Знаешь, - спокойно ответил доктор Фейнштейн, - мозг - удивительная вещь. Если раны не видно, это не значит, что она не болит. Рана навсегда оставит рубцы, но ее можно излечить. - Он подался вперед. - Здесь ты быть не хочешь, а где хотел бы?
- С Эмили, - не колеблясь, выпалил Крис.
- Умереть.
- Нет. Да.
Крис отвел взгляд и уставился на вторую дверь, которую не заметил раньше. Она не выходила в приемную, откуда он пришел. Скорее всего, догадался Крис, выйдет он через эту дверь. Второй выход, чтобы никто и никогда не узнал, что он был у психиатра.
Он посмотрел на доктора Фейнштейна и решил: если человек печется о чужой конфиденциальности, значит, он не так уж плох.
- Я бы хотел вернуться на несколько месяцев назад, - негромко признался Крис.
Как только разъехались двери лифта, Гас заметалась вокруг сына, обняла его за талию, зашагала с ним в ногу и начала беспрестанно болтать, поспешно уводя Криса из больницы, где находился кабинет доктора Фейнштейна.
- Ну, - поинтересовалась Гас, как только они оказались в машине, - как все прошло?
Ответа не последовало. Крис сидел, отвернувшись.
- Прежде всего, скажи, он тебе понравился? - спросила она.
- Это что, свидание вслепую? - проворчал Крис.
Гас выехала со стоянки, мысленно придумывая оправдания для сына.
- Он хороший психиатр? - не отставала она.
Крис смотрел в окно.
- Если с кем сравнивать? - спросил он.
- Ну… тебе лучше?
Он медленно повернулся к матери и уставился на нее.
- Если с чем сравнивать?
Джеймс был воспитан в семье бостонских нетитулованных аристократов, которые возвели стоицизм Новой Англии в ранг искусства. За все восемнадцать лет, прожитых в родительском доме, он лишь однажды видел, чтобы родители поцеловались на людях. Да и поцелуй был таким мимолетным, что Джеймс начал верить, что это просто ему почудилось. В их семье порицалось выказывать боль, печаль, бурную радость. Однажды в подростковом возрасте Джеймс расплакался, когда умерла его любимая собака, и родители повели себя так, словно он совершил харакири прямо на мраморном полу вестибюля. С неприятностями и остальными событиями, затрагивающими чувства, они поступали так: оставляли шокирующую ситуацию в прошлом и продолжали жить, как будто ничего не произошло.
К тому времени, когда Джеймс познакомился с Гас, он уже мастерски овладел техникой хладнокровия… и решительно от нее отказался. Но в тот вечер, находясь в подвале, в одиночестве, он отчаянно пытался вернуться к этой блаженной, намеренной слепоте.
Он стоял перед сейфом с оружием. Ключи до сих пор торчали в замке: он ошибочно полагал, что его дети уже достаточно взрослые, чтобы проявлять чрезмерную осторожность, как он делал это много лет назад. Он повернул ключ и открыл дверцу - внутри, словно спички в коробке, лежали ружья и дробовики. Бросалось в глаза отсутствие кольта, который конфисковала полиция.
Джеймс коснулся ствола двадцать второго калибра - первого оружия, из которого он дал Крису пострелять.
Неужели это он виноват?
Если бы Джеймс не увлекался охотой и дети не могли бы добраться до оружия, удалось бы избежать этой трагедии? Если бы они наглотались таблеток или отравились угарным газом, были бы результаты менее катастрофичными?
Он отогнал от себя эти мысли. Подобное самобичевание ни к чему не приведет. Нужно продолжать жить, работать, строить планы на будущее.
Как будто неожиданно раскрыв тайну вселенной, Джеймс стал тяжело подниматься по ступенькам подвала. Он обнаружил Гас и Криса в гостиной. Они подняли головы, когда он внезапно появился на пороге.
- Думаю, - отдуваясь, заявил он, - в понедельник Крису следует вернуться к занятиям в школе.
- Что-что? - воскликнула Гас, вставая. - Да ты с ума сошел!
- Нет, - ответил Джеймс. - И Крис не сумасшедший.
Крис пристально смотрел на отца.
- Ты полагаешь, - медленно произнес он, - когда я вернусь в школу, где все будут таращиться на меня, словно на безумного, мне станет лучше?
- Это просто смешно! - заявила Гас. - Я позвоню доктору Фейнштейну. Возвращаться в школу еще слишком рано.
- Да что этот доктор Фейнштейн понимает? Он видел Криса только один раз. А мы, Гас, знаем его всю жизнь. - Он пересек комнату и остановился перед сыном. - Вот увидишь. Окунешься назад в свою стихию и тут же придешь в себя.
Крис хмыкнул и отвернулся.
- В школу он не пойдет, - отрезала Гас.
- Ты ведешь себя как эгоистка.
- Эгоистка? - Гас засмеялась и скрестила руки на груди. - Джеймс, он по ночам не спит. Он…
- Я пойду, - спокойно прервал родительскую перебранку Крис.
Джеймс радостно улыбнулся и с силой хлопнул сына по плечу.
- Отлично! - торжествовал он. - Снова займешься плаванием. Будешь готовиться к поступлению в колледж. Как только чем-нибудь займешься, жизнь станет казаться намного лучше. - Он повернулся к жене. - Ему просто нельзя сидеть в четырех стенах, Гас. Ты нянчишься с ним, поэтому ему не остается ничего другого, как думать.
Джеймс принялся раскачиваться на каблуках, уверенный, что даже воздух в комнате стал циркулировать более легко и свободно. Гас с раздражением повернулась и вышла из комнаты. Джеймс сердито посмотрел на ее удаляющуюся спину.
- С Крисом все в порядке! - крикнул он ей вслед. - С ним все в порядке.
Прошло несколько минут, прежде чем он почувствовал взгляд сына. Крис, похоже, совсем не злился на Джеймса, а был по-настоящему сбит с толку.
- Ты и вправду так считаешь? - прошептал он и оставил отца в одиночестве.
От телефонного звонка Мэлани вздрогнула и села на постели, непонимающе озираясь по сторонам. Когда она ложилась вздремнуть, светило солнце. А сейчас она не могла разглядеть в темноте даже собственную руку.
Она пошарила рукой на ночном столике.
- Да, слушаю.
- Эмили дома?
- Прекратите! - прошептала Мэлани, выронила трубку и снова зарылась под одеяло.
Каждое воскресенье в половине девятого Мэлани ходила за продуктами, пока остальные нежились в кроватях с газетой и чашечкой кофе. В прошлое воскресенье она, разумеется, никуда не ходила. В доме, за исключением еды, оставшейся после поминок, ничего не было. Майкл наблюдал за женой, пока она надевала куртку и пыталась застегнуть змейку.
- Знаешь, я мог бы это сделать.
- Что именно? - уточнила Мэлани, надевая рукавицы.
- Сходить в магазин. Выполнить другие поручения.
Глядя на измученное лицо жены, Майкл решил, что он как-то неправильно скорбит. Смерть Эмили выжгла его изнутри, но внешне он казался невозмутимым. Создавалось впечатление, что его горе меньше горя жены. Он откашлялся и заставил себя посмотреть на Мэлани.
- Я мог бы сходить, если тебе пока сложно.
Мэлани засмеялась. Даже ей самой этот смех показался неуместным, как будто партию свирели сыграли на расстроенном пианино.
- Разумеется, несложно. Чем еще мне сегодня заняться? - сказала она.
- А может, - предложил Майкл, - сходим вместе?
На долю секунды Мэлани нахмурилась. Потом пожала плечами.
- Как хочешь, - ответила она, выходя из дома.
Майкл схватил куртку и выбежал на улицу. Мэлани уже сидела в машине. Мотор заведен, из выхлопной трубы вырывается облако дыма, окутавшее автомобиль.
- Ну, куда поедем?
- На рынок, - ответила Мэлани, разворачивая машину. - Нам нужно молоко.
- Мы едем на рынок из-за одного молока? Мы могли бы купить его…
- Ты решил составить мне компанию, - скривив губы, поинтересовалась Мэлани, - или давать советы?
Майкл засмеялся. На мгновение смеяться показалось легко. За последние дни он мог на пальцах пересчитать такие минуты.
Мэлани свернула с подъездной дорожки на Лесную ложбину и прибавила газу. Хотя Майкл старался не смотреть в ту сторону, но все же невольно бросил взгляд на дом Хартов. От него как раз отделилась фигура, прошла по подъездной аллее и выставила на обочину мусорный бак. Когда они подъехали ближе, Майкл разглядел лицо Криса.