Парень был в шапке и перчатках, но без куртки. Он поднял глаза на шум приближающейся машины, и, как Майкл и ожидал, привычка взяла свое, когда он понял, что это Голды. Скорее всего, даже не задумавшись, что делает, Крис поднял руку в знак приветствия.
Майкл почувствовал, как машину бросило вправо, на Криса, как будто парень, словно магнит, притягивал не только их мысли, но и автомобиль. Он заерзал на сиденье, ожидая, когда Мэлани перестроится. Но вместо этого машина настолько сильно взяла вправо, что съехала с асфальтового покрытия. Майкл чувствовал, что автомобиль несется по неровной дороге прямо на Криса, а Мэлани все давила на педаль газа. Рот Криса округлился от потрясения, руками он ухватился за ручку мусорного бака, а его ноги как будто приросли к земле. Мэлани перехватила руль, подъезжая ближе; и только Майкл сумел сбросить оцепенение и собрался выхватить у жены руль, как она свернула, сбив машиной мусорный бак. Крис пулей понесся к дому, а бак покатился по улице, вываливая мусор на Лесную ложбину.
Сердце Майкла бешено колотилось. У него не хватило смелости посмотреть на жену, пока они не выехали на перекресток и не остановились на светофоре, чтобы повернуть налево, в город. Он, продолжая молчать, положил руку Мэлани на запястье.
Она повернулась к нему, спокойная, не испытывающая чувства вины.
- В чем дело? - спросила она.
Крис вспомнил, как в детстве они играли с Эм, и он представлял, что обладает способностью делаться невидимым. Они надевали дурацкие бейсбольные шапки или дешевые кольца из магазина "Тысяча мелочей", и "ап!" - никто не видел, как они крадутся в кладовую за печеньем или выливают бутылочку с пеной для ванной в туалет. Удобная штука - временно представить себя в вымышленном мире. Но, по всей видимости, человек очень быстро вырастает из этого чувства, потому что все старания Криса убедить себя, что он невидимка, потерпели крах, когда он шел по мрачному, узкому школьному коридору.
Он смотрел исключительно перед собой, когда лавировал на перемене среди пестрой толпы школьников, зажимающихся у шкафчиков парочек и угрюмых учеников младших классов, которые лезли в драку. В классе он мог просто сидеть, вобрав голову в плечи и отгородившись от остальных, как делал это обычно. Однако в коридорах так было не принято. Неужели вся школа пялится на него? Потому что Крису, черт возьми, именно так и казалось. Никто не пытался заговорить с ним о том, что произошло; вместо этого все шептались за его спиной. Пара его знакомых сказали, что рады его возвращению в школу, но при разговоре старались не подходить к нему близко - на тот случай, если несчастье заразно.
Когда постучит беда, всегда ясно, кто твой настоящий друг. Крису стало абсолютно понятно, что его единственным настоящим другом была Эмили.
Пятым уроком был английский у миссис Бертран. Крису нравились ее уроки; он всегда хорошо успевал по английскому. Миссис Бертран поддерживала его в выборе английского в качестве основного предмета в колледже. Когда прозвенел звонок, Крис его не услышал. Он продолжал сгорбившись сидеть на стуле, когда миссис Бертран коснулась его плеча.
- Крис! - негромко позвала она. - С тобой все в порядке?
Он недоуменно уставился на нее.
- Да-а, - откашлялся он. - Да. Разумеется.
Он мгновенно покидал книги в рюкзак.
- Просто хочу, чтобы ты знал: если захочешь поговорить, я всегда здесь. - Она села за парту перед ним. - Может быть, тебе захочется выплеснуть свои чувства на бумаге. Иногда легче написать, чем рассказать о них вслух.
Крис кивнул, больше всего желая убраться как можно дальше от миссис Бертран.
- Что ж, - сказала она. - Я рада, что с тобой все в порядке. - Она встала и вернулась к учительскому столу. - Учителя хотят организовать памятный вечер в честь Эмили, - сообщила она и посмотрела на Криса, ожидая его реакции.
- Ей бы понравилось, - пробормотал он и опрометью бросился в коридор, где на него со всех сторон смотрели сотни пар любопытных глаз.
От Криса не укрылось то, что, как ни смешно, он испытал невероятное облегчение, переступив порог кабинета доктора Фейнштейна. Раньше кабинет психиатра был последним местом на земле, где бы он хотел находиться, сейчас это "почетное звание" принадлежало старшей школе Бейнбриджа. Он сидел, уперев локти в колени и беспокойно притопывая ногами.
Дверь в приемную открыл доктор Фейнштейн собственной персоной.
- Крис! - приветствовал он. - Рад тебя видеть.
Когда Крис начал прохаживаться перед книжными полками, психиатр, пожав плечами, остановился у него за спиной.
- Сегодня ты выглядишь немного встревоженным, - заметил доктор Фейнштейн.
- Я снова стал ходить в школу, - признался Крис. - Полный отстой!
- Почему?
- Потому что я - изгой. Ко мне никто не приближается и, упаси Господи, чтобы кто-нибудь прикоснулся… - с отвращением произнес он как на духу. - Как будто у меня СПИД. Нет, еще хуже. Если бы я был болен СПИДом, с этим бы смирились.
- Почему, по-твоему, они тебя сторонятся?
- Не знаю. Понятия не имею, что именно им известно о случившемся. А подойти поближе, чтобы послушать, о чем они шепчутся, я не могу. - Он потер виски. - Все знают, что Эм умерла. Все знают, что я был там. Легко сложить два и два. - Он откинулся на спинку вращающегося кресла и провел большим пальцем по ряду книг в кожаных переплетах, до которых смог дотянуться. - Половина школы, вероятно, думает, что я вскрою себе вены прямо в столовой.
- А что думает вторая половина?
Крис медленно повернулся. Он отлично знал, что думали остальные: все, что угодно, что могло перерасти в скабрезную историю, в кривотолки и сплетни.
- Не знаю, - отрезал он. - Скорее всего, что я ее убил.
- Почему они так решили?
- Потому что я был там! - выпалил он. - Потому что я остался жив. Черт возьми, я не знаю! Спросите у копов, они подозревают меня с первого дня.
Крис, пока не произнес эти слова вслух, не понимал, насколько мучительны для него подобные подозрения, даже если обвинение еще официально не предъявили.
- И это тебя тревожит?
- Разумеется! - выкрикнул Крис. - А вас бы не тревожило?
Доктор Фейнштейн пожал плечами.
- Сложно сказать. По-моему, если я знаю, что честен сам с собой, то мне хотелось бы верить в то, что и остальные рано или поздно мне поверят.
Крис фыркнул.
- Держу пари, что ведьмы из Салема тоже так думали, когда почувствовали, что запахло жареным.
- И это тревожит тебя больше всего?
Крис молчал. И не потому, что врач хотел поймать его на слове, - на месте Фейнштейна у Криса тоже имелись бы сомнения. И не потому, что все в этой чертовой школе относились к нему так, будто у него за ночь выросло еще пять голов. Слишком легко, зная их с Эмили отношения, все поверили, что он мог намеренно причинить ей вред.
- Я любил ее, - признался он дрогнувшим голосом. - Не могу забыть свою любовь. И не понимаю, почему об этом забыли остальные.
Доктор Фейнштейн жестом пригласил Криса снова сесть в кресло. Крис так и сделал. Он следил, как в магнитофоне медленно вращаются крошечные бобины.
- Расскажи мне об Эмили, - попросил психиатр.
Крис закрыл глаза. Как он мог объяснить человеку, который даже не был знаком с Эмили, что от нее всегда пахло дождем? Что в животе у него холодело каждый раз, когда она встряхивала головой, распуская волосы? Как он мог описать, каково это, когда он начинал мысль, а она заканчивала? Поворачивала кружку, из которой они оба пили, чтобы прикоснуться губами именно к тому месту, где раньше были его губы? Как объяснить, что, где бы он ни находился - в запертой комнате, под водой, в сосновых лесах штата Мэн, пока Эм с ним, он чувствовал себя в безопасности?
- Она принадлежала мне, - просто ответил Крис.
Доктор Фейнштейн удивленно приподнял бровь.
- Что ты имеешь в виду?
- Она была тем, кем не являлся я. А я был тем, кем не являлась она. В живописи Эм могла заткнуть за пояс любого, я же не мог провести даже ровную линию. Она никогда не увлекалась спортом, я всегда был спортсменом. - Крис поднял раскрытую ладонь и согнул пальцы. - Ее рука четко ложилась в мою ладонь.
- Продолжай, - подбодрил его доктор Фейнштейн.
- Я хочу сказать, что мы не всегда встречались. Стали встречаться относительно недавно, всего пару лет назад. Но я знал Эм всю жизнь. - Крис внезапно засмеялся. - Первым ее словом было мое имя. Раньше она звала меня "Кис". А потом, когда узнала значение слова "кис", стала постоянно путать эти слова, и когда смотрела на меня, то чмокала губами. - Он поднял глаза. - Я сам этого не помню. Мне мама рассказывала.
- Сколько тебе было лет, когда ты познакомился с Эмили?
- Полгода, - ответил Крис. - В день ее рождения. - Он подался вперед. - Мы играли с ней каждый день. Я имею в виду, что она жила в соседнем доме, наши мамы постоянно ходили друг к другу в гости, это было естественно.
- Когда вы начали встречаться?
Крис нахмурился.
- Не могу назвать точную дату. Эм бы назвала. Что-то вроде нового витка в отношениях. Все ожидали, что такое произойдет, поэтому ни для кого это не стало сюрпризом. Однажды я посмотрел на нее и увидел не просто Эм, а красивую девушку. И… ну… вы понимаете…
- У вас была близость?
Крис почувствовал, как краска заливает шею и поднимается вверх к щекам. Эту тему он не желал обсуждать.
- Я обязан отвечать? - спросил он.
- Ты вообще не обязан отвечать на мои вопросы, - признался доктор Фейнштейн.
- В таком случае, - сказал Крис, - я не буду отвечать.
- Но ты любил ее?
- Да.
- Она была твоей первой девушкой?
- Можно сказать и так.
- Тогда откуда ты знаешь? - спросил доктор Фейнштейн. - Почему ты решил, что это любовь?
В его вопросе не было ни вульгарности, ни вызова. Он просто спрашивал. Если бы Фейнштейн повел себя резко, прямолинейно, как эта сука-детектив, Крис тут же бы замолчал. Но в устах врача вопрос звучал просто и правомерно.
- Возникло влечение, - осторожно начал Крис, - но не только в нем дело. - Он покусал верхнюю губу. - Однажды мы на время порвали. Я начал встречаться с другой девочкой, которую считал по-настоящему "горячей штучкой", с капитаном группы поддержки, Донной. Казалось, Донна сводила меня с ума, еще когда я был с Эм. Как бы там ни было, мы стали всюду бывать вместе, немножко покувыркались, но каждый раз, находясь рядом с Донной, я понимал, что она мне чужая. Я ее выдумал, а на самом деле она совершенно не такая, как я возомнил. - Крис глубоко вздохнул. - Когда мы с Эм помирились, я понял, что она всегда оправдывала мои ожидания. Пожалуй, она была даже лучше, чем я себе представлял. Именно это я и называю любовью, - тихо признался он, - когда оглядываешься назад и ничего не хочешь менять.
Когда он замолчал, психиатр поднял глаза.
- Крис, - спросил он, - какое твое самое раннее воспоминание?
Вопрос Криса удивил, он громко рассмеялся.
- Воспоминание? Не знаю. Нет, постойте… Помню игрушку, маленький паровозик с кнопкой - нажимаешь, и паровозик издает гудок. Помню, как вцепился в него, а Эмили хотела у меня его отобрать.
- Что-нибудь еще?
Крис подпер руками подбородок и задумался.
- Рождество, - сказал он. - Мы сидели внизу, а вокруг елки ездил электрический паровозик.
- Мы?
- Да, - ответил Крис. - Эмили еврейка, поэтому она пришла отмечать Рождество к нам. Когда мы были совсем маленькими, она в канун Рождества уже спала.
Доктор Фейнштейн задумчиво кивнул.
- Скажи, а у тебя есть детские воспоминания, в которых нет Эмили?
Крис попытался порыться в памяти, прокручивая свою жизнь, как кинопленку. Увидел себя: он стоит в ванной, где купается Эмили, и писает в воду. Эмили хохочет, а его мать орет на чем свет стоит. Увидел, как делает снежного ангела: широко размахивает руками и ногами, задевает Эмили, которая рядом проделывает то же самое. Мельком замечает лица своих родителей, но Эмили уже повалилась на бок.
Крис покачал головой.
- Честно признаться, нет, - ответил он.
Вечером, пока Крис принимал душ, Гас решилась убрать в его спальне. К ее удивлению, там было не так уж грязно - в основном гора посуды с нетронутой едой. Она поправила одеяло на кровати, опустилась на колени, инстинктивно проверяя, не завалялись ли под кроватью грязные носки, не остались ли там какие-нибудь объедки.
Уколов большой палец об угол обувной коробки, Гас не сразу поняла, на что наткнулась. Она заглянула внутрь коробки, провела пальцами по листочкам с секретным шифром, очкам для просмотра фильмов в формате 3D, запискам, написанным невидимыми лимонными чернилами, которые можно прочесть только над электрической лампочкой. Господи, сколько им было? Девять? Десять.
Гас взяла верхнюю записку. Каллиграфическим почерком Эмили в ней категорично утверждалось, что "Мистер Полански - козёл". Она провела пальцем по букве "ё" - две точки походили на два воздушных шара, готовых в любой момент оторваться от листа. Гас порылась в ящике и на дне, под горой записок, обнаружила фонарик с севшими батарейками и зеркало. Гас печально улыбнулась и, помахивая зеркалом, опустилась на кровать. Она видела, как отражение отскочило рикошетом и заскользило по лесу.
В окне спальни Эмили в ответ блеснул свет.
Приоткрыв от удивления рот, Гас встала, подошла к подоконнику и увидела в окне комнаты Эмили силуэт Майкла Голда, который тоже держал в руках серебряный зеркальный квадратик.
- Майкл, - прошептала она, вскидывая руку в знак приветствия, но отец Эмили потонул в сумраке спальни, так и не ответив.
В среду в старших классах организовали вечер памяти Эмили Голд.
По всему залу развесили ее работы - то, что от нее осталось. Школьный портрет Эмили, сделанный минувшей осенью, увеличили практически до неприличных размеров и повесили на задней кулисе, и благодаря игре света казалось, что она, словно привидение, следит за школьниками, когда те вставали с мест, чтобы сходить в туалет. На поставленных перед портретом стульях восседали директор школы со своим заместителем, старший методист и доктор Пиннео, специалист по подростковым депрессиям.
Крис сидел в первом ряду вместе с учителями. И дело не в том, что кто-то приберег для него местечко, просто все подспудно понимали, что у него есть это право - сидеть в первом ряду. В известном смысле это было даже хорошо. Он мог смотреть на фотографию Эм и не замечать, как остальные школьники занимались тем, чем обычно занимаются дети на собраниях: перешептывались, доделывали домашние задания или лапали друг друга в темноте. Миссис Кенли, сидевшая рядом с Крисом, встала, когда директор школы предоставил ей слово. Она была учителем рисования и, наверное, лучше других знала Эм. Учительница некоторое время говорила о том, насколько творческой личностью была Эмили, и тому подобную ерунду. Но Крис подумал, что слушать ее приятно. Эмили бы понравилось.
Потом встал врач и несколько минут переливал из пустого в порожнее, разглагольствуя о подростковом суициде. Предупреждающие знаки… Как будто любой присутствующий здесь мог заразиться этой болезнью, словно гриппом. Крис вперил взгляд в свои джинсы, ощущая тяжелый взгляд психиатра у себя на лбу.
Крис даже не успел понять, что происходит, как треть присутствующих, триста шестьдесят три старшеклассника, встали и направились в конец зала. Учителя, стоявшие там, организовывали их в одну очередь, которая змеилась по ступенькам на сцену. Каждый, подходя к фотографии Эмили, держал в руке гвоздику, которую бросал у ее портрета.
Теоретически идея была хорошей. Но Крису, который оказался последним, - не из-за их с Эм отношений, а просто потому, что все забыли, что в первом ряду среди учителей сидит еще один старшеклассник, - она показалась смешной. Цветы бросали в игрушечный бассейн, который использовали для игры в рыбалку на весеннем карнавале, и сейчас между розовых гвоздик выглядывали маленькие желтые утята. Когда Крис подошел к бассейну, то оказался на сцене в одиночестве. Он бросил гвоздику на цветочную кипу и взглянул на гигантское лицо Эмили. Это была она и не она. Зубы подкрашены белым, как у супермодели. Ноздри размером с голову Криса.
Он повернулся, чтобы уйти со сцены, когда заметил, что его подзывает к себе директор школы.
- Поскольку Крис Харт являлся одним из самых близких друзей Эмили, - сказал мистер Лоуренс, - он, вероятно, скажет несколько слов.
Крис почувствовал, как рука директора впилась ему в плечо, подталкивая к микрофону, который походил на голову гремучей змеи, готовой вот-вот напасть. Руки его затряслись.
Крис поймал себя на том, что пристально разглядывает море лиц в зале. Он откашлялся, и микрофон пронзительно взвизгнул.
- Я… - начал он, отшатнувшись от микрофона. - Мне… очень жаль. Это… э… собрание… устроенное в честь Эмили. Уверен, она смотрит с небес… - Он встал боком, зажмурившись от света прожекторов. - Она бы хотела сказать…
Крис взглянул на кучу увядающих цветов, на место поклонения, которое возвели для Эм. Он без труда мог представить, как она сидит рядом с ним в задних рядах, фыркает при виде такого убогого спектакля и постоянно смотрит на часы, чтобы узнать, сколько осталось до звонка.
- Она бы хотела сказать… - повторил Крис.
Позже он так и не смог объяснить, откуда что взялось. Но внезапно излишек сдерживаемых в душе эмоций, которые он не выказывал с тех пор, как по велению отца вернулся в школу, начал сочиться сквозь дыру в его сердце. Из-за запаха гниющих цветов в свете прожекторов, из-за этой кричаще яркой фотографии, из-за сотни лиц, ждущих, чтобы он - именно он! - дал ответ на их вопрос, Крис засмеялся.
Сперва смех был приглушенный, потом перешел в хохот - грубый и мерзкий, как отрыжка. Он продолжал смеяться в гробовой тишине. Смеяться сильно, до слез.
Из носа потекли сопли, глаза затуманились настолько, что он не видел перед собой микрофона. Крис оттолкнул стойку и направился к ступеням на краю сцены. Он бежал по длинному пролету между кресел, пока не выскочил через двойные двери в пустынный школьный коридор. Он припустил в сторону раздевалок спортзала.
Там никого не было, все находились в зале. Он в мгновение ока переоделся в купальный костюм, оставив одежду на цементном полу, и вышел в двери, ведущие прямо к бассейну. Он подумал, что гладкая голубая поверхность воды напоминает стекло. Представил, как эта гладь разбивается вдребезги и разрезает его, когда он ныряет в глубину.
Он почувствовал острую боль в том месте, где затягивалась на голове рана, - лишь вчера сняли швы. Но вода была такой же знакомой, как любимая женщина: в ее просторных объятиях Крис не слышал ничего, кроме биения собственного сердца и пульсирующего звука, издаваемого насосом обогревателя. Он поплыл под водой, время от времени глядя вверх на места на открытой трибуне и лампы дневного света. Потом медленно, осторожно выдул носом и ртом пузыри, истощив все свои запасы кислорода и чувствуя, что начинает мучительно, сантиметр за сантиметром, тонуть.
- Послушайте… - На этот раз голос звучал уже более неприязненно. - Здесь живет Эмили или нет?
Пальцы Мэлани сжали телефонную трубку так сильно, что костяшки побелели.
- Нет, - ответила она. - Не живет.
- Это номер 654-43-09?
- Да.
- Вы уверены?
Мэлани уперлась головой в холодную дверь буфетной.