4.
А ведь еще минуту назад улица шумела и митинговала!..
К "тринадцати ноль-ноль" толпа выкрикнула все слова, которые лежали у нее на сердце, выслушала всех пожелавших произнести речи с помощью мегафона; уже некоторые из пожилых мятежников чувствовали в ногах усталость и подумывали, а не пора ли потихоньку смыться, чтобы отдохнуть дома… В это время мегафон взял в руки самый умный в Ободе человек – местный парикмахер Лева Кваш.
– Чего мы тут, стоя под окнами кабинета Мыслякова, хотим?! – с заметной задней мыслью обратился Лева к толпе, которая в этот момент впервые за все время волнения подумала: а и в самом деле, чего мы хотим? – Заменить руководство? Но это, господа, мелко. Руководство приходит и уходит, а все остается, как всегда! Нам не нужен новый мэр, нам надо, господа, осознать момент! А заключается он в том, что… – Лева сделал небольшую паузу, во время которой толпа, и в самом деле почувствовавшая необходимость с помощью Левы осознать момент, вся обратилась в слух. Не закончив предложение, оратор начал новое: – Кто-нибудь из вас подумал, почему именно сегодня опубликовано "Информационное сообщение"? С весны в городе шел разговор о возможной космической Катастрофе, и начальство все это время спокойно читала напечатанные в местной газете наши письма. А сегодня вдруг, – Лева, пародируя Мыслякова, кривляясь, процитировал: – "сообщение об отколовшейся части планеты является недостоверной"… Надо, господа, читать между строк, а там написано: кусок планеты уже опасно приблизился к Земле! Теперь мы должны думать, как спасаться! Вот что там написано между строк!
Когда минут тревоги тех дней и жизнь в Ободе покатится по прежнему образцу, горожане, вспоминая ту историческую речь Левы Кваша, найдут ее нелогичной, неубедительной и вообще глупой. Они даже обидятся на себя: ну, как могли тогда поверить Леве…
А ведь поверили!
И объяснение тому – в психологии и специфическом образе мыслей мятежной толпы. "Люди в такой толпе, – в одной из заготовок к "Летописи" написал как-то Павел Петрович Грушин, – мыслят не так, как, например, во время спокойной беседы с соседями на лавочке. Представьте себе заклинившиеся наперекосяк мозги матросни в известный октябрьский день семнадцатого года, когда эта матросня, сломав золоченные двери Зимнего дворца, ринулась в царские винные подвалы. Попробуй объяснить им в те минуты, что сначала, товарищи революционеры, надо поймать Керенского…".
Закончив речь, Лева повернулся к полковнику Луцкеру, тот торопливо выхватил из рук Левы мегафон и прокричал:
– Граждане Обода! Наша жизнь, жизнь наших детей и внуков – в опасности! За несколько оставшихся до катастрофы дней мы должны построить для города надежное укрытие! Организацию работ и командование беру на себя! Идите домой, мобилизуйте отсутствующих здесь родных и близких, вооружитесь землеройными подручными инструментами, и через час я буду встречать вас на городском стадионе!
Толпа с улицы убралась и через час, значительно увеличившись, свалив наполовину сгнившие деревянные ворота стадиона, ввалилась к северным трибунам. Над головами она потрясала лопатами, ломами, кирками, крепкие мужики прижимали к груди тяжелые молоты.
Вслед за толпой на стадион въехал бульдозер местного комбината бытового обслуживания.
Скомандовав народу разбиться по отрядам и выбрать себе командиров, полковник отошел к центру футбольного поля и, заложив правую ладонь под пуговицы кителя, стал обдумывать тактику.
В это время к нему направились двое – Леня Квартальный, средних лет заочник областного проектного института, и с рюкзаком за плечами Степан Картежных, самый старый в городе человек, о профессии которого уже никто не помнил. Старик был так немощен, что едва передвигался самостоятельно, и, чтобы зря не тратить остатки энергии, старался поменьше говорить. (А когда-то он любил рассказывать "факты из своей жизни", например, такой: "Работали мы тогда вместе с Кагановичем, он – наркомом, я – начальником небольшой железнодорожной станции в Сибири. В тридцать седьмом посылаю Лазарю Моисеевичу телеграмму: "арестован весь коллектив, включая грузчиков и стрелочников. Остался один. Пришлите кого-нибудь на подмогу". Ну, прислали товарищей из НКВД, арестовали и меня").
По-военному чеканя шаг, Леня приблизился к Луцкеру.
– Разрешите обратиться, товарищ полковник?
– Что надо? – скосил глаза Луцкер. Он был недоволен, что его отвлекли от оперативных размышлений.
– Мы со Степаном Николаевичем, предвидя необходимость строительства фортификационных сооружений, заранее составили проект… – Леня открыл портфель и достал оттуда бумаги. – Вот…
Полковник быстро осмотрел первую страницу. На ней было вычерчено футбольное поле стадиона, из центра которого на глубину сто метров вертикально уходил трехметрового диаметра круглый тоннель. Внизу тоннель упирался в зал, по площади равный баскетбольной площадке, оттуда в разные стороны уходили мелкие тоннели…
Полковник оторвал глаза от бумаги:
– Сам придумал?
– Сам, товарищ полковник.
– А этот, – кивнул Луцкер головой в сторону молчавшего Картежных, – помогал?
– Степан Николаевич за умеренную плату готов провести геологическую разведку, а также гидрологическую экспертизу на местности.
При этих словах Картежных развязал свой рюкзак и достал оттуда сооружение из проволочек, упругих веток, двух батареек от карманного фонаря и некоторых пластмассовых, не понятных полковнику, деталей.
Обозвав про себя проектантов "прохиндеями", Луцкер не удержался от соблазна, чтобы не спросить Квартального:
– А вот это, – указал пальцем на стометровый входной тоннель в проекте, – чем будешь рыть? Х… – полковник недоговорил слово, потому что, бросив беглый взгляд на склонившееся к закату солнце, заторопился. – В общем, складывайте, господа, цацки и попробуйте свои таланты на земляных работах.
В нескольких метрах от центра поля полковника уже ждали командиры пяти отрядов. Луцкер сам подошел к ним и обрисовал тактику:
– По периметру беговой дорожки, соблюдая дистанцию между отрядами в сто метров, до темноты будем рыть окоп…
За полчаса до наступления темноты полковника отыскали два брата-близнеца – Витя и Федя Турбасовы. Они открыли перед Луцкером большой чемодан, где лежали четыре толовые шашки, с десяток детонаторов, длинный бикфордов шнур, артиллерийский снаряд среднего калибра и электронные устройства для дистанционного управления.
– Это – для взрывных работ, – объяснили братья.
– Отставить! – взревел полковник и поспешил захлопнуть крышку чемодана. – Взрывать будете, когда вас призовут исполнить интернациональный долг!
…Чтобы лично проверить, как идут дела, полковник покинул центр стадиона и пошел вдоль "оборонительного рубежа" (сейчас ему многое хотелось называть военными терминами). Та часть спортивного сооружения, где еще сегодня до обеда была длинная беговая дорожка (она, как и полагалось по стандарту, огибала футбольное поле), уже чернела широким разрезом. По всему "фронту работ" звенели лопаты, сверкали крючконосые кирки, стучали несгибаемые ломы, земля, когда долбили запрятанные в ее недрах гранитные валуны, тряслась под ударами тяжелых молотов… Отряды углубились метра на два, по краям длинного окопа быстро вырастал высокий гребень "бруствера". Отряд номер три, возглавляемый верующим Поддубиным, по собственной инициативе на своем участке со дна окопа уже начал проходку в бок.
"Все под силу народу, когда он озарен правильной идеей!", – несколько высокопарно подумал Луцкер.
На "внешнем обводе" "оборонительного рубежа" одиноко маячил бульдозер. Луцкер предполагал использовать его для разглаживания "брустверов", но пока выброска грунта из окопа не была завершена, разрешил механизатору отдохнуть… Полковник подошел к машине; водитель, не выключив мотор, сидел в кабине и курил.
– Что делаешь?
– Жду.
– А почему мотор не выключил?
– Да его, если выключишь, потом не заведешь.
Полковнику хотелось на что-то серьезное указать механизатору (например, спросить его: "не жалко тебе солярки, мудак?"), но в это время к нему подбежал руководитель городских коммунистов Зуев. Нагрудный карман его пиджака оттягивал наполовину спрятанный там желтый складной метр, в руках секретарь держал вымазанную глиной бумагу, следы глины были кое-где и на лице Сидора Захаровича, но глаза его светились неиссякаемым оптимизмом. Доложил:
– Благодаря организованному социалистическому соревнованию, мой отряд на выделенном ему участке уже углубился на два с половиной метра и взял обязательство не прекращать сегодня работу, пока не углубится еще на метр!
Зуев протянул полковнику бумагу. Прочитав "Протокол чрезвычайного открытого собрания", Луцкер брезгливо сунул бумагу за пазуху кителя и, вздохнув, посоветовал:
– Взял бы ты лучше лопату, Сидор Захарович.
Как и маршал Жуков, Луцкер недолюбливал политработников.
…Под покровом наступившей темноты с помощью вестового (эту должность добровольно исполнял грузчик овощного магазина Кеша Плаксин) полковник собрал командиров отрядов, которым коротко объявил:
– Работы на сегодня прекратить – в темноте возможны производственные травмы. Сбор завтра в семь ноль-ноль, здесь же.
Когда от спрятавшегося под трибунами стадиона лазутчика в милицию поступила информация, что люди разошлись по домам, майор Яловой построил весь личный состав, целый день продежуривший в отделении и ждавший "дальнейших распоряжений", и зачитал "Боевой приказ":
– Личному составу немедленно окружить стадион. Командирам отделений расставить усиленные патрули на особо угрожаемых участках. Ваша цель: в дальнейшем не пропустить на стадион ни одного человека…
Предпринятые милицией действия оказались лишними. На другое утро ободовцы проснулись другими людьми – будто покинул их (выветрился, испарился, разложился на безопасные элементы!) некий вчера терзавший их головы и души морок… На стадион никто утром не пошел. Трудившиеся на производствах, чтобы не потерять часть заработка, побежали на работу; пенсионеры и прочая вольная публика дождалась утренней газеты "Ничего кроме правды", в которой на этот раз не было никаких чрезвычайных сообщений, а были очередная статья Ивана Гемана "Все идет строго по науке" и очередная подборка писем трудящихся под рубрикой "Что я думаю о конце Света?". Прочитав газету, все окончательно успокоились, – еще и потому, что, по приблизительным расчетам Ивана Гемана, космическому пришельцу до появления над Ободом еще предстояло проделать в невесомости несколько миллионов километров.
Только полковник Луцкер, встав с постели "в шесть ноль-ноль", стал прилаживать к себе парадный мундир. Но тут проснулась его жена Муся (на этот раз был нарушен многолетний режим дня, по которому она должна была проснуться в половине двенадцатого), которая плохо спала всю ночь и во время бессонницы дала себе клятву "лечь костьми", но не выпустить Луцкера из дома.
– Не позорьте, Боря, мундир советского офицера!..
Муся хорошо продумала свой воспитательный монолог.
И полковник тоже остался дома.
Через два дня майор Яловой снял со стадиона милицейское оцепление.
Астроном-любитель Иван Геман принес Григорию Минутко извинения за грубые и несправедливые слова, сказанные им во время мятежа "в состоянии повышенной эмициональности". И был прощен.
Иван Никитич Шпынь, конечно, послал в "инстанцию" донесение о мятеже, но никакой реакции на это сообщение, насколько нам известно, не последовало.
В ближайшие дни в городе никто не вспоминал о случившемся – все сделали вид, что ничего и не случалось.
5.
"Летописец" положил в папку для заготовок очередную страничку:
"Жители Обода кажутся мне простодушнее большинства соотечественников. Откуда это несовременное свойство – в наше-то время, когда ближние, увидев на твоем лице поднятое забрало, так и норовят попасть кулаком в твой нос?
Выскажу собственную, научно пока не подтвержденную версию.
Говорят, когда животных заводят на скотобойню, страх и отчаяние, которые они испытывают при этом, оставляют некий след в стенах скотобойни, ее атмосфере и в мясе уже убитого животного. И, поедая шницели и котлеты, человек заполняет желудок белками, а этим, появившимся у животных перед смертью, – душу. Не зря на Востоке любому употребляемому в пищу мясу предпочитается баранина – бараны, оказывается, единственные животные, которые, ничего не соображая, ничего и не страшатся, ничего такого и не испытывают, когда идут на казнь. И мясо их человеческую душу ничем вредным не насыщает…
Обод возник на месте, где когда-то стояли землянки зэков-строителей Канала – людей несвободных, униженных, с особым, сформированным жизнью в неволе внутренним миром. И мир этот за годы строительства Канала в толще засыпанных зэками песочных карьеров оставил след, который посылает ныне живущим здесь некий импульс. Трудно сказать, как этот импульс влияет на психологию и поведение современных ободовцев, но я убежден, что именно в специфике земли, на которой стоит наш город, надо искать разгадку некоторых их странностей…".
Глава восьмая
Катастрофа
1.
Работа в редакции начиналась в девять часов утра. А в десять минут десятого в кабинете редактора уже появлялся первый посетитель – Иван Геман приносил свою очередную страницу, на которой излагал результаты ночных наблюдений за небосводом и летящих по нему предметов. Бегло просмотренная редактором страница тотчас же передавалась на компьютер, и на другой день отчет астронома-любителя появлялся в газете под уже ставшим постоянным заголовком "Все идет строго по науке".
Но в тот день Иван Геман пришел к Минутко без рукописи. Часто моргая красными от ночного бдения глазами и то и дело в растерянности разводя руками, он, заикаясь, рассказал:
– Пропал, Гриша, "кусок". Еще вчера его видел, как сейчас вижу тебя, – летел по формуле…
Иван Геман суетливо достал из-за пазухи бумажный свиток и стал было разворачивать его на редакторском столе, но Григорий Минутко положил тяжелую ладонь на не до конца развернутую бумагу и сердито попросил:
– Убери формулы, Иван. Ты не на международном симпозиуме, а в кабинете человека, который в школе по астрономии имел "двойку", а теорию Энштейна изучал по анекдотам Гурсинкеля. Расскажи коротко и по возможности популярно, куда пропал "кусок".
– Вчера еще видел, а сегодня пропал. Слабый у меня, Гриша, телескоп, покупали когда-то для пионеров, а сейчас техника шагнула…
– Куда шагнула, знаю без тебя.
Оба на некоторое время замолчали.
Сердито втянув ноздрями воздух, Григорий Васильевич первым прервал паузу:
– Говоришь, вчера "кусок" был виден?
– Вчера – как на ладони!
– А сегодня исчез? Оптика слабая?
– Слабая, Гриша.
Редактора, конечно, расстроило отсутствие оперативной информации Гемана о том, насколько километров за прошедшие сутки приблизился кусок планеты к Ободу. Он легко представил себе недовольные лица читателей, которые завтра, раскрыв газету, не увидят в ней самого интересного…
Но редактора от любых ударов судьбы всю жизнь спасало редко покидавшее его чувство юмора.
Григорий Васильевич сел в кресло, пригласил сесть на диван растерянного, продолжавшего недоуменно моргать красными глазами астронома и рассказал историю, которая как будто не имела никакого отношения к только что сообщенной Иваном Геманом неприятности:
– В студенческие годы, Ваня, был у меня друг Феликс и был у нас с Фелей в жизни такой замечательный эпизод. Заканчивали мы университет и решили поехать на работу в Магадан – ну, нашла на нас тогда такая блажь. В последние зимние каникулы приезжаем погостить к родителям Фели в Одессу… Представь себе обстановку: за столом – родители Феликса, его тетки, дядьки, двоюродные братья, сестры – человек двадцать собрались посмотреть на главную драгоценность семьи – Феликса… Едим вкусный сладкий цимес, не спеша делимся планами на ближайшее будущее: летом, мол, еще, конечно, погостить приедем, а потом расстанемся надолго – нас ждет Магадан. Услышав про Магадан, из-за притихшего стола поднялась тетя Феликса – наверно, старая дева, усатая и с бакенбардами, как видно, идейный вождь семейного клана, потому что, когда она стала говорить, за притихшим столом стало еще тише. Тетя низким мужским голосом, как и подобает человеку с бакенбардами, обращаясь к моему другу, задала только один вопрос:
– Скажи, Феля, честно: Магадан – это на Кавказе или за Кавказом?..
Редактор посмотрел в дальний угол кабинета и вздохнул – в ту минуту он, может быть, подумал о навсегда уже (увы! увы!) утекшей молодости. Потом спросил ничего так и не понявшего в его рассказе Ивана Гемана:
– А теперь уже ты, Ваня, скажи мне честно: почему твой телескоп вчера видел "кусок" хорошо, о сегодня не уловил его – "кусок" движется на Землю или от Земли?
Астроном-любитель посчитал вопрос некорректным и раскрыл было рот, чтобы тотчас же защитить свою ученую репутацию, но поскольку в ту минуту он переживал обычно не свойственное ему сильное волнение, нужные слова в голову не приходили, и в течение некоторого времени Иван Геман продолжал сидеть с открытым ртом.
А Григорий Минутко за это время успел найти единственно правильное в той ситуации (хотя и промежуточное) решение, с которым тут же и познакомил астронома:
– Поступим, профессор, так. О том, что "кусок" неизвестно куда пропал, – молчок…
Астроном внимательно выслушал редактора и, преодолев несильное сопротивление своей честной души, в конце концов, согласился с ним.
Очередной номер газеты вышел без статьи Ивана Гемана. На том месте, где обычно публиковался отчет "Все идет строго по науке", было напечатано "Сообщение от редакции":
"Наш постоянный корреспондент, хорошо известный горожанам астроном Иван Геман в течение последнего, тревожного для всех нас, времени добросовестно сообщал читателям добытые нелегким трудом сведения о движении к Земле осколка неведомой далекой планеты (видеть осколок мог только он, бескорыстный служитель науки, пламенный энтузиаст-исследователь космического пространства). К сожалению, астроном пользовался несовершенной отечественной аппаратурой довоенного производства, сроки эксплуатации которой давно истекли. И прошедшей ночью произошло то, чего Иван Геман и мы вместе с ним с тревогой ожидали всё это время: аппаратура отказалась служить науке – она испортилась и, по заключению специалистов, восстановлению, увы, уже не подлежит. Вот почему сегодня мы не имеем возможности в очередной раз сообщить читателю, на какое количество километров осколок планеты приблизился к Земле, за что просим у наших подписчиков извинения. Ивана Гемана за проделанную бескорыстную работу награждаем почетной грамотой, именными часами "Командирские" и премируем ста рублями…". "Сообщение" заканчивалось обещанием (это-то и был промежуточный редакторский "ход конем"): – "Редакция ищет возможности возобновить информирование читателей о положении в космосе и в ближайшее время обязательно их найдет".