2.
Если отбросить метафоры ("ход конем" и пр.) и охарактеризовать поступок Минутко обычными словами, то мы вынуждены признаться, что "Сообщение" было ничем иным, как самым обыкновенным обманом читателей. "От редакции", конечно, спасало честь астронома, авторитет газеты и на некоторое время должно было примирить читателей с отсутствием в газете новостей из космоса. Но сколько продлится это некоторое время?
"Где найти обещанные возможности возобновить информирование?"
Тяжелые, то и дело заводившие в тупик размышления редактора о том, что он должен предпринять, чтобы повернуть судьбу в нужное для дела русло, неожиданно прервал телефонный звонок. Почувствовав чуткой, обострившейся в последние дни интуицией, что сейчас в кабинет опустится добрый Ангел, который на голубых крыльях принесет ответ на тупиковый вопрос, Минутко, опережая сидевшую в приемной секретаршу, поспешил сам поднять трубку.
– Я – Александр Ухнин, – приятным баритоном прошелестела трубка. – Здравствуйте, Григорий…
– Григорий Васильевич… – сердце редактора от волнения вдруг зачастило. – Простите, вы тот самый Александр Яковлевич Ухнин?
– Тот самый, – как показалось редактору, смущенно сообщила трубка. – Хотел бы просить вас, Григорий Васильевич, уделить мне несколько минут. Разумеется, в удобный для вас час.
– Для таких гостей, как вы, у меня "удобный час" всегда!
– Тогда иду…
Редактор хорошо знал труды Ухнина. Очерки московской знаменитости уже лет двадцать часто печатались в столичных журналах, их ждали, ими восхищались – особенно острому перу радовалась прогрессивная часть интеллигенции (которая, как известно, не вынимая кулак из кармана, при любой власти любит показывать властям фигу).
Минутко суетливо устранил на письменном столе скопившийся за последние две недели беспорядок, потом вызвал секретаршу Зину Афонину и попросил ее "мигом сбегать" в буфет ресторана "Шумел камыш" за коньяком. В сейфе редактора, правда, была бутылка армянского "пятизвездочного" напитка, но доставать ту бутылку ради встречи с таким гостем Григорий Минутко поостерегся: бутылка, во-первых, была уже неполной, во-вторых, в силу некоторых вкусовых оттенков коньяка, обнаруженных редактором два дня назад, когда бутылка впервые была открыта, он подозревал, что на самом деле в сейфе хранится не армянский коньяк "пять звездочек", а "левый" товар азербайджанских умельцев, произведенный на одном из областных подпольных заводов.
– Возьми "Белый аист", – напутствовал Зину редактор. – Да, молдавский, говорят, пил сам Черчилль.
– Когда это было… – уныло вздохнула Зина Афонина, бледное, прыщеватое существо, которое природа, казалось, не только не наградила эмоциями, но и забыла отпустить минимум обязательных для жизни инстинктов.
За последние два года Зина была шестой секретаршей редактора. Ее предшественницы, длинноногие акселератки, пали жертвами бдительности жены Григория Минутко, которой время от времени надоедало выслушивать плохо законспирированное вранье по поводу "заранее непредвиденных вечерних совещаний", "коллоквиумов в соседней области", "командировок в столицу нашей родины", "выездных совещаний по обмену опытом" и прочих неотложных, иногда длившихся по несколько суток мероприятий. Когда чаша ее супружеского терпения переполнялась, она являлась в приемную редактора, молча садилась у стола, минуту сверлила своими черными, налитыми ядом глазами светленькие глазки секретарши – глазки при этом начинали часто моргать и быстро наполнялись слезами – и вдруг резко вскидывала руку в сторону двери и громко взвизгивала: "Убирайся вон!!". И через секунду Григорий Минутко оставался без очередной очаровательной помощницы… Когда последняя волоокая пассия мужа из приемной редакции отправилась прямо в роддом, жена редактора поняла, что все это время она действовала недостаточно радикально. Решив раз и навсегда вообще лишить мужа природного интереса к женщинам, она и привела в редакцию Зину Афонину, посмотрев на которую, Григорий Минутко по достоинству оценил степень изобретательности и коварства своей супруги.
С бутылкой "Белого аиста" Зина вернулась через полчаса. Московский гость задерживался, и редактор, ожидая и его, и секретаршу, сильно нервничал.
– Я ведь просил, Зина, – мигом…
– Я торопилась.
– Если бы все люди двигались такими, как у тебя, Зина, темпами, Европа сейчас переживала бы эпоху раннего феодализма.
– Еще неизвестно, когда Европе было лучше.
На миг задержав взгляд на прыщеватом лице из последних, казалось, сил жившей секретарши, редактор только покачал головой и вздохнул.
Зина Афонина тоже вздохнула и пошла в приемную.
Гость появился минут через пятнадцать. Был он низкого роста, полноват ("задница шире плеч", – протягивая руку навстречу Ухнину, подумал было Григорий Минутко, но в то же мгновение он прогнал недостойную гостя мысль); загорелое, открытое лицо москвича дружески улыбалось, и это наглядно свидетельствовало о том, что гость лишен свойственного многим своим столичным коллегам снобизма и не позволит обидной снисходительности по отношению к провинциальному коллеге. Нос гостя был длинный, заметно искривленный на правый бок – эту особенность внешнего вида знаменитости Григорий Минутко хорошо знал, потому что не раз и в разных ракурсах видел Ухнина на экране телевизора.
Редактор усадил гостя в кожаное кресло, сам сел в такое же кресло, стоявшее рядом.
– Чай, кофе, Александр Яковлевич? А может…
– Нет, нет, не "может". С утра пью только рассол, – догадливо пошутил гость. – Если можно, чаю.
На большом жостовском подносе Зина принесла и поставила на журнальный столик сразу все: кофе, чай, сахар, уже открытую бутылку "Белого аиста", два стакана в подстаканниках, чашечки и две хрустальные рюмки.
"Это чтоб не ходить по несколько раз", – Григорий Минутко обреченным взглядом проводил Зинину спину до дверей и молча наполнил рюмки…
Легко преодолев барьер неизбежных при первом знакомстве формальностей, собеседники через непродолжительное время уже чувствовали друг к другу некоторую душевную близость, а разговор их с каждой минутой становился все теплее и раскованнее. Говорили в основном о делах в стране, прогнозировали, как эти дела продолжатся в ближайшие годы и что, по их совпадавшему мнению, надо сделать президенту и правительству, чтобы они продолжились в нужном направлении. Ухнин щедро называл не известные редактору политические цифры и факты, некоторые из них, по словам гостя, "удалось узнать из все еще засекреченных документов". Из этих же источников москвич познакомился и с "пока еще не известными историкам аспектами" строительства Канала. Теперь в Ободе он хочет изучить дополнительные "аспекты", для этого, в частности, позволил себе побеспокоить и редакцию городской газеты, надеясь у местных журналистов "разжиться" полезной информацией.
– Поживу в городе с недельку…
Григорий Минутко заискивающе улыбнулся:
– Надеюсь, Александр Яковлевич, вас не обидит моя скромная просьба, – галантно сказал он, подняв свою рюмку и жестом приглашая поступить так же и Ухнина. – Ваше имя в городской газете польстило бы нашему творческому коллективу и, конечно же, обрадовало бы читателей Обода. Мы могли бы опубликовать что-либо из уже написанного вами о Канале; может быть, вы нашли бы время дать нашему корреспонденту интервью…
Гость не стал важничать и, тоже подняв рюмку, охотно пообещал и "что-либо о Канале" и интервью.
Выпив и похвалив коньяк, продолжил разговор:
– Кстати, о вашей газете, Григорий Васильевич. Сегодня ночью в гостинице я попросил принести мне подшивку "Ничего кроме правды" – опасный, замечу в скобках, опасный заголовок, Григорий Васильевич! Не боитесь?.. просмотрел номеров двадцать и, признаться, получил немалое удовольствие: современный стиль, смелые суждения – не о пустяках, на которые часто разменивается местная печать, а на темы в некоторых случаях даже общечеловеческие. Заинтересовали меня, в частности, информации астронома-любителя, сообщение о неприятностях с его телескопом…
Григорий Васильевич уже собрался было доверительно рассказать гостю и об интересе читателей к телевизионной сенсации, и о популярности рубрики "Что я думаю о конце Света?", и о зависимости тиража газеты – "а, стало быть, и редакционного бюджета, Александр Яковлевич!" – от наблюдений Ивана Гемана за небом, но Ухнин, не позволив редактору долгих откровений, спросил:
– Считаете, ваша новая рубрика вызывает у читателей особый интерес?
– Не только в нашем городе.
– Тогда… Рубрика ни в коем случае не должна погибнуть!
– Но без ежедневных сообщений астронома…
– Их, Григорий Васильевич, заменят другие сообщения!
У гостя, оказывается, только что возникла замечательная идея. В общих чертах ("детали мы, Григорий Васильевич, можем уточнить позднее, скорее всего, уже завтра") заключалась она в следующем.
Надо купить для Ивана Гемана современный, лучше всего немецкий, телескоп. У редакции для таких покупок денег, конечно, нет, но мы обратимся к общественности и на "сугубо добровольных началах" коллективно соберем необходимую для покупки телескопа сумму. Все пожертвования ("хотя это и не пожертвования, Григорий Васильевич, а, скажем точнее, народный кредит, заем") будут фиксироваться, и когда необходимость в телескопе отпадет, редакция сможет продать его, а деньги, на основании сохраненных документов, вернет вкладчикам.
Вслушиваясь в те слова, Григорий Минутко исподтишка несколько раз бросал беглый, однако внимательный взгляд на искривленный на правый бок нос знаменитости – мелкий червь подозрительности нет-нет да и поцарапывал душу редактора. Однако конец разговора успокоил его, ему даже стало стыдно от того, что в некоторые моменты он позволял себе усомниться в бескорыстии гостя
– Я, Григорий Васильевич, – заканчивая излагать суть своего замысла, сказал Ухнин и на этот раз первым поднял рюмку, – полюбил вашу газету, надеюсь полюбить и город, с которым меня теперь связывают ближайшие творческие планы. Поэтому мне хотелось бы помочь вам в организации фонда, о котором мы только что говорили. Я позвоню сегодня своему другу в Германию, в Аахен, попрошу его присмотреть в немецких магазинах нужный нам телескоп и узнать цену. А завтра на счет редакции со своего личного счета переведу из банка три тысячи долларов – буду первым добровольным вкладчиком в фонд… как мы его назовем, Григорий Васильевич? Фонд "Телескоп"! Прекрасно! Я буду первым вкладчиком в фонд "Телескоп"! И не благодарите – деньги вернете на общих основаниях.
3.
Гость ушел, пообещав на следующий день утром принять у себя в номере бухгалтера-кассира Квитко, – "чтобы обсудить технические детали организации фонда "Телескоп".
Проводив публициста, Григорий Минутко сел за стол и сам быстро сочинил очередное сообщение "От редакции". На этот раз газета официально объявляла о создании добровольного фонда "Телескоп". В сообщении редактор упомянул о щедром взносе знаменитого московского публициста, подчеркнул добровольность пожертвований и их временный характер. Сообщение до обеда было передано в типографию с пометкой редактора "Срочно в номер".
Передав "От редакции", Минутко вдруг опять почувствовал, как внутри его зашевелился червь сомнения. Григорий Васильевич позвал в кабинет "ответственного по объявлениям" Шпыня, рассказал ему о визите Ухнина и попросил поподробнее узнать о человеке, поселившемся в городской гостинице.
– Это по твоей части, Иван.
Шпынь было обиделся на намек, но быстро успокоился. Через минуту его глаза уже светились профессиональным азартом.
– Для начала, Григорий Васильевич, надо проверить запись в администрации гостиницы и посмотреть паспорт.
Редактор поцокал языком и осуждающе покрутил головой:
– Ты, Иван, как будто родился на международной космической станции и все еще не спустился на грешную землю. Как будто не знаешь, что сейчас за деньги милиция сделает тебе любые документы – выпишет, например, паспорт на имя Хемингуэя. Хочешь быть Хемингуэем, Иван Никитич?
– Ну как же…
– Только дорого тебе это обойдется… Ладно, шутки в сторону. Ты в администрацию гостиницы не ходи – там ничего нового не узнаешь, а проверни дело по своим каналам.
– Придется отлучиться из города на два-три дня.
– Хоть на неделю.
4.
Известие, что, при некоторых коллективных пожертвованиях, наблюдение за оторвавшимся куском планеты может быть продолжено, ободрило впавших было в уныние жителей Обода. Вскоре на главной площади города собрался митинг. На этот раз мероприятие возглавил временно оставшийся без дела астроном-любитель Иван Геман. Он взобрался на пустой бетонный постамент, на котором когда-то с протянутой в светлое будущее рукой стоял вождь, и развернул над головой белое полотнище, где большими красными буквами было написано: "Отечественной науке – современную материальную базу!". Вместе с Геманом с уже известным нам мегафоном в руках поднялся на постамент и полковник внутренних войск в отставке Борис Григорьевич Луцкер, который басом часто стал выкрикивать: "Фонд "Телескоп" – дело всенародное!". Толпа откликалась громкими аплодисментами, щелканьем трещоток, одобрительными выкриками и кратковременными попытками петь старые революционные песни.
Когда недалеко от постамента оказался бухгалтер-кассир редакции Квитко, толпа хором стала требовать:
– Сейчас же организуйте сбор средств в народный фонд!
Через пятнадцать минут на площади стояли небольшой стол и маленькая табуретка, на которую скромно сел бухгалтер-кассир Квитко, предварительно объявивший в мегафон, взятый у полковника Луцкера:
– Желающие стать первыми вкладчиками в организуемый редакцией фонд "Телескоп", могут по очереди подойти к столу.
Выстроилась очередь. Бухгалтер-кассир в специальную ведомость записывал фамилии вкладчиков и отданную ими сумму, заставлял всех расписываться, благодарил "за сознательность", после чего опускал деньги в небольшой железный ящичек с деревянной ручкой.
Вечером бухгалтер-кассир уныло докладывал редактору:
– Все вкладчики, Григорий Васильевич, зарегистрированы; в банке открыт специальный счет. За день собрано пятьсот тридцать восемь рублей. Мало, Григорий Васильевич. Я, Григорий Васильевич, интересовался, сколько евро стоит импортный телескоп – очень большая, скажу вам, сумма! Даже если московский благодетель даст обещанные доллары, нам эту сумму не собрать.
Отчет бухгалтера-кассира редактор комментировать не стал. Только сказал:
– Первый день, Квитко, не показателен, посмотрим, что будет завтра.
Григорий Минутко сказал эти слова только для того, чтобы подбодрить бухгалтера-кассира, на самом деле он тоже не верил, что ободовцы в ближайшие дни пожертвуют сумму, необходимую для покупки телескопа. Но ему и не хотелось, чтобы это произошло быстро, хотелось даже на некоторое время растянуть кампанию, потому что для Григория Васильевича в те дни важнее всего была волна общественного движения, от которой теперь зависело сохранение тиража газеты.
5.
В редакцию пришли письма, в которых ободовцы поддерживали "своевременный почин" и давали газете ценные советы.
"Деньги надо собрать как можно быстрее! – писал рабочий швейного комбината Коля Топалов. – Мы с моей законной женой Зиной Комчатской уже внесли двадцать рублей, но на этом не остановимся и с ближайшего аванса на покупку телескопа выделим еще немалую сумму". "На каждой улице нашего города редакция должна открыть пункты по сбору средств в фонд "Телескоп", – предлагал кассир жилищно-коммунальной конторы верующий Поддубин. – Для безвозмездного обслуживания пунктов можно привлечь неработающих ветеранов войны и труда, а также молодежь школьного возраста". "Надо установить минимальную сумму взноса в фонд "Телескоп" – не меньше десяти рублей", – считала И.Сурская, домохозяйка. А руководитель городских коммунистов Сидор Захарович Зуев, выразив в письме "твердую уверенность" в том, что "ободовцы, как всегда, будут в первых рядах", предупреждал газетчиков: "Только не вздумайте покупать аппарат в местном магазине. При нынешнем развале экономики, всеобщей коррупции и продажности властей под маркой "Сделано в Германии" вам подсунут продукцию, собранную на подпольном предприятии из запчастей, купленных на областном блошином рынке".
Павел Петрович Грушин решил показать письма редактору.
Увидев в дверях встревоженное лицо Грушина, Минутко положил на стол бумагу, которую только что держал в руках.
– Что-то случилось, Павел Петрович?
– Пока, Гриша, ничего не случилось, только… посадят нас с тобой скоро.
– Сначала давайте присядем в кресла.
…– Раскочегарили мы, Григорий, опасную игру. Пока дело не касалось денег, можно было улыбаться всем нашим ужимкам, а сейчас… почитай, что пишут трудящиеся.
Прочитав письма, редактор удовлетворенно хмыкнул:
– Хорошая почта, Павел Петрович, не знаю, почему она вас так расстроила. А деньги, до последней копейки, вы же знаете, мы вернем.
– Обманываем людей…
Григорий Минутко вздохнул, тяжело поерзал в кресле, потом поднялся и взял со стола бумагу, которую только что читал. Протянул бумагу Грушину:
– Прочтите, Павел Петрович, – про настоящий обман.
Бумага была от Шпыня. Иван Никитич докладывал итоги изучения по своим каналам биографии человека, остановившегося в городской гостинице, – Александра Яковлевича Яхнина.
"18 июля 2006 года, г. Обод. Настоящим сообщаю:
До сентября 1991 года человек, в настоящее время проживающий в седьмом номере городской гостиницы, органами внутренних дел города Москвы был зарегистрирован как Александр Яковлевич Шляпентох. Как мне удалось выяснить, это и была фамилия, полученная интересующим нас человеком от рождения. Шляпентох хорошо известен правоохранительным кругам. Еще в восьмидесятые годы его не раз арестовывали на вокзалах, где он осуществлял игру под названием "наперсток". Потом Шляпентох продавал несуществующие дачи, оформлял фиктивные браки, организовал небольшую акционерную кампанию "по выработке электроэнергии в результате сжигания бытовых отходов" – конечно, так и не начавшую функционировать, но успевшую переслать в немецкий банк большую сумму денег, принадлежавших одной московской криминальной группировке. Мошеннические действия Шляпентоха расследовали прокуратуры разных городов, но всякий раз его отпускали "за не доказанностью вины", – подозреваю, что правоохранительные органы за это получали немалые суммы взяток от криминальных структур, в состав которых, очевидно, входил и сам Шляпентох. Два года назад, заметив, что он внешностью похож на известного в стране публициста, Шляпентох официально сменил фамилию – стал Яхниным. Это пока все, что удалось установить. Шпынь И.Н.".
Грушин медленно положил бумагу на стол.
– Живут же такие люди…
– Такие люди сейчас хорошо живут! – философски отозвался Григорий Минутко, который, по наблюдению Павла Петровича, уже оправился от обиды на "столичную штучку" и сейчас обдумывал достойный контрудар мошеннику.