- Сеньор Жоан Смельчак, давайте познакомимся. Зовут меня Просто–Свинья… А это мой закадычный дружок Бродяга–Молчун, он немой от рождения… А вон того обормота прозвали ПопкойДураком, он всю жизнь только и делает, что шатается по кабакам, пьянствует и на ходу сочиняет стишата, да такие, что закачаешься! "Да. Милая компания, - подумал Жоан Смельчак. - Ничего не скажешь".
- А теперь надо вам признаться, ваша милость, что мы не умеем ни читать, ни писать, - продолжал Просто–Свинья. - Бродяга–Молчун объясняется только жестами, Попка–Дурак так проспиртовался, что к нему и за версту не подступишься, с души воротит. Меня люди тоже не жалуют: им, видишь ли, не по вкусу, что от меня всегда несет луком, чесноком и потом. Едва подойдешь к ним, а они уж кричат: "Неряха, грязнуля!" - и всякими другими скверными словами обзывают да еще камнями швыряются. А вчера Бродяга–Молчун хотел было продать свой чудодейственный эликсир, который помогает и от мозолей, и когда болит глотка; верно, вы уж догадались, ваша милость, что он у нас первейший обдувала и плут, каких мало. Так ему, грешнику, тоже всыпали по первое число. Такую задали взбучку, что еле ноги унес. А уж о Попке–Дураке и говорить не приходится, такой он у нас разнесчастный. Торгует лубочными книжками, да уж больно он, сердечный, закладывает, все над ним потешаются и не принимают его всерьез. Вот какие беды у нас, горемычных.
- Так что же вы все–таки от меня хотите, сеньоры? - решительно прервал его болтовню Жоан Смельчак. - Я всей душой вам сочувствую и, быть может, избавил бы вас от бед, будь на то у меня власть, но чем я обязан…
- Соблаговолите выслушать нас до конца, ваша милость, - прервал его Просто–Свинья, за это время успевший захаркать и заплевать все вокруг, - и я объясню вам, почему мы осмелились вас побеспокоить. Дело было так: вчера вечером мы втроем сидели под деревом и, как водится, жаловались на свою судьбу. И вдруг неизвестно откуда раздался чей–то голос, будто сам воздух с нами заговорил. Голос и спрашивает: "Хотите быть счастливыми?" - "Ясное дело, хотим. Еще бы!" - "Ну, а ты, Просто–Свинья, чего желаешь?" "Я хочу, чтобы люди не кривились и не зажимали нос, когда я прохожу мимо". "А ты, Бродяга–Молчун?"И Бродяга–Молчун на пальцах объяснил, что хотел бы без помех сплавлять покупателям свой эликсир, и пусть никто его больше не преследует и не обижает.
- Так что же дальше? - остановил его Жоан Смельчак, с трудом вынося свинский дух, который исходил от этих бродяг.
- А дальше голос торжественно изрек: "Если хотите быть счастливыми, отправляйтесь к сухому колодцу, найдите там Жоана Смельчака и попросите его сунуть руку в карман".
- Сунуть руку в карман? Это еще зачем? - взбунтовался Жоан Смельчак.
Тогда Бродяга–Молчун обратился к нему с такой длинной речью на языке жестов, гримас и ужимок, что Жоан не выдержал и закрыл глаза, лишь бы его не видеть. Но тут выступил вперед Попка–Дурак, пьяный в стельку. Он едва держался на ногах, но все же ему удалось пролепетать следующий экспромт:
Чтоб сеньор рассеял скуку, пусть все это и обман, должен он засунуть руку в свой таинственный карман.
- Засунь руку в карман, засунь руку, наш благодетель, наш драгоценный сеньор Жоан Смельчак! - умолял Просто–Свинья, чуть не ползая на коленях.
- Засунь руку, засунь! - вторили ему дружным хором товарищи.
- Не устояв перед их униженными и настойчивыми просьбами, Жоан Смельчак неохотно опустил руку в карман, - и тут же в небе появилась странная птичья стая - индюк, попугай и павлин, - причем каждая из птиц держала в клюве по свертку.
Индюк раньше всех выронил обернутую в папиросную бумагу коробку с надписью: "Для Просто–Свиньи". Его примеру последовал попугай, сбросивший подарок, предназначенный для БродягиМолчуна. И, наконец, павлин выпустил из клюва последний пакет, который угодил прямо на голову пьянчуги–рифмоплета.
Стоит ли говорить, что три дружка не успокоились, пока не развернули посылки, где лежали следующие дары: костюм–тройка, сшитый по последней лондонской моде для Просто–Свиньи; помпезный орден с академическими пальмами для Бродяги–Молчуна в коробке, обтянутой желтым бархатом, и лавровый венок для Попки–Дурака.
- Зачем нам все это? - не без разочарования воскликнули бродяги.
- Да по всей вероятности, - ответил Жоан Смельчак, - чтобы Просто–Свинья облачился в костюм, Бродяга–Молчун нацепил орден Верховного попугая, а Попка–Дурак увенчал голову лавровым венком. Ступайте в город, и все будет в порядке.
- Зачем нам идти в город? Чтобы от меня все шарахались? Чтобы надо мной издевались? - ощетинился Просто–Свинья.
- Что за чепуху ты мелешь? Никто не станет над тобой издеваться! Разве ты не понял, что это были три птицы Многозначительной видимости и что они принесли вам всем предметы, оказывающие магическое действие на людей?.. Да чего ж вам теперь бояться! Успех обеспечен! Вы победите!
- И трое оборванцев, убежденные этими вескими доводами, воспрянули духом. Просто–Свинья, не раздумывая, сбросил свое рубище и заменил его дорогим костюмом безупречного покроя, что отнюдь не устранило свойственный Просто–Свинье едкий запах и не отучило постоянно плеваться.
- Бродяга–Молчун приколол к лацкану пиджака орден Верховного попугая, а поэт–пропойца нахлобучил на голову лавровый венок.
- А теперь в путь! - скомандовал Жоан Смельчак, возглавив эту зловонную фалангу. - Вперед к славе! Когда они очутились у городских ворот, Жоан поделился со спутниками своими планами:
- По–моему, нам нет смысла входить в город всем скопом. Сперва пойдет один, за ним другой, а уж потом третий. Так будет благоразумнее. Вы согласны?
Просто–Свинья, скованный изящным костюмом, который с непривычки жал ему под мышками, мгновенно согласился с Жоаном.
- Мы сделаем все, как велит ваша милость. Ребята выполнят любой ваш приказ.
- Отлично. В таком случае Просто–Свинья первым двинется со мной. Остальные будут ожидать меня здесь, - распорядился Жоан Смельчак.
Бродяга–Молчун, гордо выставивший на всеобщее обозрение орден Верховного попугая, и Попка–Дурак, увенчанный сбившимся набекрень лавровым венком, с готовностью одобрили этот план. И Жоан Смельчак, зажимая пальцами нос, направился в город с Просто–Свиньей, который в новом шикарном костюме выглядел еще гаже и смешнее, чем прежде. Первой попалась им навстречу девушка с кувшином на голове. Покачивая бедрами, она шла к фонтану за водой.
- Подойди к ней! Не бойся! - шепнул Жоан своему подопечному. Просто–Свинья не посмел ослушаться. Он обнажил в дурацкой улыбке свои гнилые зубы и, обдав Жоана своим мерзостным духом, неуверенно подошел к девушке. Взглянув на него, она выронила кувшин, который разбился вдребезги, и вскрикнула, изнывая от восторга:
- Ах, до чего же красивый мужчина! Никогда в жизни не видела такого красавца! Конечно, это принц! Это волшебный принц!
И она бросилась бежать как одержимая, а соседские кумушки, привлеченные шумом разбитого кувшина и воплями девушки, все, как одна, высунулись из окон.
- Спешите видеть самого красивого человека в мире! Спешите поглядеть на принца! И вскоре ликующие женщины окружили Просто–Свинью и в экстазе преклонили пред ним колени.
- О! Как он благоухает! - восхищалась одна из них, с благоговением вдыхая запах падали, который исходил от Просто–Свиньи.
- И какая благородная у него улыбка! - вздыхала вторая, посылая воздушные поцелуи черным зубам бродяги.
- Это волшебный принц! - вопили все хором.
- Ах, какой он изящный, - сладко стонала третья, закатив глазки. В конце концов полиции удалось разогнать эту сумасбродную толпу и избавить оглушенного и полузадушенного Просто–Свинью от неистовых восторгов его поклонниц. Однако вмешательство полиции не только не усмирило страсти, но, напротив, подлило масла в огонь. На улицах раздавались истерические выкрики и призывы. Назрела угроза мятежа и баррикад. И трудно предположить, чем бы это все кончилось, если бы энергичная председательница "Лиги женщин мечтающих о волшебных принцах" не взгромоздилась на почтовый ящик и не обратилась к женским массам с такими словами:
- Женщины! Имею честь сообщить вам, что наша лига приняла единодушное решение провозгласить сеньора Просто–Свинью волшебным принцем и признать его почетным гостем нашего достойного города.
Аплодисменты, хлопки, обмороки, нервные припадки, восторженные приветствия и возгласы, головокружение и снова обмороки, цветы и снова цветы…
И Жоан Смельчак, удовлетворенный воздействием волшебного костюма, подарка птиц Многозначительной Видимости, отправился на поиски двух других бездельников.
Вторым отправился в город Бродяга–Молчун. Он безмерно похвалялся своим большим орденским крестом. И недаром- орден действительно ошеломлял всех, начиная с убеленного сединой старика, который перешел дорогу, чтобы поклониться Бродяге–Молчуну. Сняв шляпу, старик сказал с подобострастной улыбкой:
- Ваше превосходительство большая знаменитость. Вы - величайший представитель нашей Расы.
- Это гениальный оратор Бродяга–Молчун! -пояснил Жоан Смельчак, в притворном экстазе возводя очи к небу.
- Знаю, - покачивая головой, проговорил всеведущий старец. - Кто не знает этого блестящего оратора–златоуста, награжденного большим крестом Верховного попугая? Не так давно я прочел и выучил наизусть его знаменитую философскую и высокоученую речь на тему "Пустота никогда не существовала". Открытие это - величайшее достижение науки нашего полуострова.
А спустя четверть часа глухонемой, самозабвенно жестикулируя, собрал вокруг себя пылкую толпу приверженцев, которая взывала к нему со слезами в голосе:
- Говори! Вещай! Проповедуй! О, чаруй нас своим словом! Нет, слова не нужны. Достаточно одних жестов. Поднимись на балкон Муниципальной палаты и яви нам высший дар своего красноречия! И они на руках внесли шарлатана Бродягу–Молчуна в здание муниципалитета.
- Не теряйся, приятель! - одобрил его Жоан Смельчак. - Всучи им свои эликсиры.
И Бродяга–Молчун, немой от рождения, так и сделал. Руками он описал красноречивые фигуры, с помощью которых привык восхвалять чудотворный мозольный пластырь.
- Какая техника речи! -восхищенно перешептывались в толпе. - Он выражает жестами то, чего не передать словами.
- И сколько тепла! - бушевал один из слушателей, тронутый до глубины души.
- Его речь доходит до самого сердца, - неистовствовал другой.
В довершение сенатская делегация Ассамблеи старейшин явилась приветствовать его превосходительство Бродягу–Молчуна, кавалера большого креста Верховного попугая, и пригласила его высказаться с почетной трибуны, с которой дозволено было говорить только избранным. А Жоан Смельчак, по горло сытый всей этой шумихой, решил принять участие в торжественной встрече ПопкиДурака; эта встреча затмила прием, оказанный Просто–Свинье и Бродяге–Молчуну.
И в самом деле, триумфальный кортеж протянулся от городских ворот до королевского дворца, где на устроенном в честь Попки–Дурака торжественном приеме выстроились в две шеренги действительные члены Академии искусств. Не было недостатка и в школьниках с букетами цветов, которые, спешно разучив гимн "Славься, поэт!", исполнили его в честь высокого гостя. По предложению Ассоциации торговли закрылись все магазины: в "Правительственной газете" опубликовали декрет о введении двухдневного праздника в связи с визитом несравненного гения. Университеты присудили Попке–Дураку ученое звание доктора Honoris Causa. Чтобы не остаться в долгу, студенты присвоили ему титул Почетного Прогульщика. Выпустили специальные марки с его изображением. Колченогие вирши пьянчужки были включены в хрестоматию для государственных школ, и их по строчкам цитировали в своих речах преподаватели и ученики. Кончилось тем, что толпа в порыве яростного идолопоклонства подъемным краном водрузила поэта на вакантный пьедестал, сооруженный на всякий случай, и Попка–Дурак простоял на нем несколько часов со сбившимся набекрень лавровым венком, наслаждаясь всенародными овациями.
- Прощай, Попка–Дурак! - окликнул его снизу Жоан, от души веселясь при виде лавроносного пьяницы.
- Прощай, приятель! -возгласил рифмоплет с высоты своего пьедестала, балансируя зонтиком, чтобы не свалиться на головы своих почитателей. - Скажи этим людям, пусть поднесут мне стаканчик. А то у меня в глотке пересохло.
И он закончил речь неподражаемыми виршами собственного производства:
Я здесь стою, а жажда мучит, Жоан Смельчак, о друг мой верный. Ах, если бы венок лавровый Мне указал, где дверь таверны.
- Браво! - восторженно завопили его почитатели. - Какой поэт! Какая эпопея! Наша национальная гордость! Бис! Браво!
Жоан Смельчак не мог больше выдержать. Он повернулся спиной к живому монументу и покинул этот город, стремясь дойти наконец до желанной стены.
Глава 11
ЖОАН ТРУС
Жоан Смельчак вышел к Белому лесу, который, по его расчетам, примыкал к стене, расположенной близ деревеньки Поплачь, А Затем Проглоти Свои Слезы, и на опушке леса заметил сидящую на придорожном камне девочку, которая плакала горючими слезами.
- Так… - с нескрываемым удовлетворением сказал он. - Вот и неизбежная девочка, вся в слезах, среди дороги, - в стране волшебных сказок нередко прибегают к такому приему. Чтобы не нарушить традиций, мне следует теперь подойти к малышке и пустить в ход обычный в таких случаях вопросник. Начать надо так: "А почему ты, детка, плачешь…" И, уж конечно, она примется изливать мне душу, повествуя о своих бесчисленных горестях… Так нет же! Я отказываюсь принимать участие в этом фарсе! Я рожден в деревеньке Поплачь, А Затем Проглоти Свои Слезы, и слезами меня не проймешь. Плачь, рыдай сколько тебе угодно, моя милая!
И несколько шагов Жоан Смельчак прошел с каменным безразличием. Такое нарушающее программу поведение явно задело девочку за живое, и она в отместку издала серию пискливых звуков, которые, впрочем, выражали не столько горе, сколько упрямство.
- И–и–и–и–и–и! И–и–и–и–и–и–и–и!
- Ишь как тебя разбирает, - пробормотал себе под нос Жоан Смельчак. - Ты хочешь, чтобы я спросил у тебя: "Почему ты плачешь, моя деточка?" Как же, дожидайся! Но когда он отошел метров на двадцать и уже считал себя избавленным от участия в этом сентиментальном приключении, девочка внезапно спохватилась и бросилась за ним вслед.
- Ах, какой ты бессердечный! - Она злобно схватила Жоана за рукав. - Ты даже не удосужился спросить, почему я плачу! Что ж, по–твоему, меня сюда посадили, как тряпичную куклу? - И она сердито напустилась на него: - Ну живей, глупый! Делай, что тебе приказывают, спроси у меня, отчего я плачу. Ты же знаешь, что я почти сирота… Отец мой умер, мать разбил паралич, у нее отнялись ноги, и все же она целыми днями шьет, чтобы прокормить семью. А мой братишка…
Тут из глаз ее покатились слезы, крупные, как дождевые капли (ох, не впервые разыгрывала она эту сцену). И Жоан Смельчак, который так хотел проявить неуязвимое хладнокровие, не смог пренебречь ее горем; чувство сострадания мало–помалу овладело его сердцем, и к горлу подступил комок.
- Что же случилось с твоим братом?
- Не знаю… - всхлипнула девочка, утирая слезы. - Несколько дней назад мы с ним ходили собирать на обед лесную малину и ежевику, и он заблудился в лесу. Вдруг его съели волки? Или еще того хуже: быть может его похитила ведьма Принудительного Счастья.
- Принудительного Счастья? Какое нелепое имя! Почему ты ее подозреваешь? Разве она такая злая?
- Говорят она просто ужасна. Вернее, предполагают, потому что до сих пор никто никогда ее не видел, разве что ее жертвы. А насчет того, какая она собой, мнения расходятся. Одни уверяют, будто на голове у нее не волосы, а колючая проволока ядовитые змеи выползают у нее из глаз, вместо языка острая пила, руки - из раскаленного железа, пальцы - ремни, такие как у плетки–семихвостки, ноги мохнатые, а вместо ступней раскаленные добела козьи копыта… На спине же у нее крылья, как у летучей мыши, чтобы летать по ночам на шабаш…
- Фу, какая мерзость! Ну и чудовище, - с отвращением сплюнул Жоан. - Необходимо ее уничтожить.
- Погоди! - остановила его девочка. - Не всем она кажется такой гадкой. Некоторые считают, что эта женщина неземной красоты, умная и очаровательная, и что живет она не в Черной пещере, где издавна обитают ведьмы в компании сов и скелетов, а в саду Синих голубок, который освещается особым солнцем из живых цветов.
- Но что же все–таки ей нужно от людей?
- Она хочет их осчастливить, - так, по крайней мере, утверждают приверженцы Прекрасной ведьмы. Кого убеждением, кого силой, а для этого бросает свои жертвы в клетки с невидимыми решетками…
- А что говорят ее недруги?
- Что она порабощает мужчин… высасывает кровь из женщин… и что ни утро возвращается домой с двумя или тремя свежими трупиками за поясом. Этот рассказ подстрекнул любопытство Жоана. А где обычно появляется эта ведьма? - На поляне Костей, ровно в полночь. Воцарилось молчание, и девочка опять принялась за свое: она ударилась в слезы, прерывая свой плач жалобными стонами.
- Ну что ж… - решился тогда Жоан Смельчак, отнюдь не желая присутствовать при новом взрыве жалоб и стонов. -Я иду на поляну Костей.
- Берегись ведьмы, - напутствовала его девчушка, глаза у которой расширились от страха.
- Не волнуйся… Пока меня беспокоит только твой брат. До ведьмы очередь дойдет позже. Может быть, я уговорю со креститься… Или принять другое имя. Пусть называют ее ведьмой Счастья, Возможного Только Для Дураков.
Девочка принялась настойчиво отговаривать его идти на поляну Костей, и голосок у нее стал слегка дрожать, предвещая неминуемые рыдания. Поэтому Жоан Смельчак поспешно распрощался е ней и скрылся в чаще; он надеялся добраться до поляны один, без провожатых, благодаря волшебной способности ориентироваться в любой обстановке; эту способность он приобрел автоматически, едва лишь очутился в заповеднике Диковинных Созданий.
И в самом деле, незадолго до полуночи он вышел на широкую поляну, которая со всех сторон была сдавлена скалами и валунами; эти утесы напоминали по своей форме черепа, и Жоан Смельчак без труда убедился, что попал куда следует.
"Именно здесь и должна быть поляна Костей, - подумал он. - Теперь остается только найти брата этой малышки, чтобы вырвать его из когтей ведьмы Принудительного Счастья, хотя вообще–то я бы и сам не прочь свести с ней знакомство; любопытно, чем она расчесывает кудри из колючей проволоки? Плоскогубцами или еще каким–нибудь инструментом?"
В ту же секунду его схватили - возможно, это был остроумный способ наказания - чьи–то дрожащие руки, чьи–то зубы выбили где–то за его спиной дробь и робкий голосок тихонько проскулил:
- Мне бо… яз… но…
Первым делом Жоан Смельчак (ему ведь не в диковинку были всякие неожиданности) попытался освободиться из объятий трепещущего незнакомца, фигура которого ясно вырисовывалась в бледном свете луны. Но он тотчас взял себя в руки и, не отталкивая этого человека, принялся его разглядывать.
Это оказался юноша примерно такого же роста, как Жоан, и удивительно похожий на Жоана, ну просто брат–близнец; одно только отличало его от Жоана: глаза у него от страха были широко раскрыты, волосы стояли дыбом, зубы стучали, как кастаньеты, а руки непрерывно тряслись.