Солдаты на стене лишились своей обычной невозмутимости и в полной боевой готовности столпились у бастионов, нацелив оружие на окружающую территорию.
Из-за чего разгорелись страсти, было неизвестно, но непосредственная опасность, похоже, миновала. На улицах за Яффскими воротами гудели возбужденные голоса. Незнакомые люди сбивались в кучки, чтобы выяснить, что произошло, и строили всевозможные домыслы. Воздух был насыщен слухами, как озоном после грозы. От жары и напряжения пульсировали стены и казалось, что небо над Иерусалимом выгнулось дугой.
Том прислонился к стене, чтобы отдышаться и собраться с мыслями. Губы его шептали молитву вперемежку с ругательствами.
13
Они вновь собирались на вечеринку к тому самому учителю, в чьем доме познакомились. С тех пор прошло двенадцать лет, и их радушный хозяин давно отошел от преподавательской деятельности. Теперь он работал страховым агентом и носил парик. Однажды он напросился к Кейти и Тому в гости и явился с кожаным портфелем и дорогим ноутбуком, а после себя оставил распечатку договора о страховании и приглашение на вечеринку. Кейти с энтузиазмом приняла приглашение, а от страховки отказалась. Том предлагал сделать наоборот, но Кейти настояла на своем.
Том задумчиво наблюдал за тем, как она подкрашивает губы перед зеркалом и втискивается в облегающее черное платье. Он вновь увидел умопомрачительные бедра, обтянутые легкой тканью, некогда заставившие его сердце замереть. Он спрашивал себя, почему они больше не пробуждают в нем былых желаний.
- Коротковато, - заметил он.
- Да ну? Совсем не годится?
- Нет-нет, все в порядке. - Он пожалел о сказанном. Слишком легко было теперь поколебать ее уверенность в себе.
Они надеялись встретить на вечеринке множество старых друзей, но почти все гости оказались незнакомыми. Только музыка была та же - более чем десятилетней давности. Том подумал, что музыканты теперь, наверное, тоже носят парики. В доме было не протолкнуться. Хозяин сразу же начал приударять за Кейти. Том отправился на кухню в поисках холодного пива. Там разглагольствовал какой-то сильно поддатый тип свирепого вида с огромными, желтыми от никотина усами в пивной пене. Он держал речь перед гремя другими гостями, внимавшими ему с угрюмым вниманием.
- Все это было подстроено! - гремел тип. - Это был заговор. Сплошная показуха. Но затея была шита белыми нитками и потому провалилась. - Его глаза выкатились, как два желтка на сковороду, приглашая слушателей возразить ему, но желающих не нашлось. - И клянусь Богом, окажись на их месте, вы бы так же поступили!
Том взял пиво и вернулся в гостиную. Вокруг Кейти вились трое мужчин в темных костюмах. Том поморщился. Надо быть форменным идиотом, чтобы идти на вечеринку в костюме. Он опять пошел на кухню, где все, кроме пьяного, отмалчивались и избегали встречаться с ним глазами. Тот незамедлительно переключился на Тома.
- Ты веришь в Спасителя, как я понимаю?
- Я?
- Да. Но ты должен доказать свою веру. Он ведь мог все-все предсказать заранее, не так ли?
- При чем здесь я?
- Да-да, ты. Потому что он был обычный раввин. Наш Иисус был из рода обычных раввинов. Ты ведь знаешь Священное Писание вдоль и поперек, не так ли? - Он смачно облизнул усы и энергично кивнул в подтверждение собственных измышлений.
- Терпеть не могу людей, болтающих о религии на вечеринках, - заметил Том молчаливым слушателям; те ухмыльнулись.
- Я тоже, - заявил пьяный тип, хватая Тома за локоть. - Бери еще пиво - и я тебе все расскажу! Встань на его место. Ну? Стало быть, ты отдаешь себе отчет, что должен выполнить все свои пророчества. Найти осла, взгромоздиться ему на спину и въехать в городские ворота, когда твои фанаты будут орать тебе осанну! У тебя все точно рассчитано. - Он декламировал все это в манере актеров Викторианской эпохи. Том хотел выйти, но пьяный крепко вцепился в него. - Тебе также, без сомнения, известно, что они пригвоздят тебя к кресту, потому что в Иерусалиме уже прохода нет от самозванцев, так что всех "спасителей" сразу распинают. Но ты ухитрился, словно по волшебству, уцелеть даже на кресте, да? И затем… - Он вдруг устремил пронзительный взгляд куда-то за спину Тома. - Господи Иисусе, посмотрите только на эту сексуально озабоченную сучку в черном платье. Какая страстная красотка! Да, вот тут уж Господь, можно сказать, постарался… Это…
- Это моя жена, - сказал Том.
- Черт. Прошу прощения. Не хотел никого оскорбить.
- Тебе что, по зубам съездить? - гневно бросил Том. Он не на шутку разозлился.
Пьяный покачнулся и окинул взглядом атлетическую двухметровую фигуру Тома весом под сотню килограммов. Трое остальных отступили назад. Он подставил Тому правую щеку.
- Давай. Я заслужил это. Только двинь меня сюда, а то с другой стороны у меня флюс.
Том оттолкнул его лицо ладонью, взял пиво и вышел из кухни.
Часа через два он заметил, что этот тип пытается завязать разговор с Кейти. Он знал, что Кейти может постоять за себя, но тут вспомнил, как он сам познакомился с ней в этой самой комнате, и решил нарушить их уединение.
- Я только приносил извинения за то, что наболтал перед этим лишнего, - заявил пьяница, вытирая глаза и брызгая слюной.
- Это правда, - подтвердила Кейти.
- Эта женщина - просто идеал для мужчины. Сущий серафим. Можешь мне поверить. У меня богатый опыт. - Он покачнулся и чуть не упал.
- Ладно, нам пора домой.
- Береги ее! - прокричал пьяный ему вслед. - Она настоящий ангел небесный.
Хозяин проводил их до дверей и помог одеться.
- Слушайте, что это за дикарь? - спросил Том.
- Ох, я должен перед вами извиниться, - ответил хозяин, запечатлевая прощальный поцелуй на подставленной щеке Кейти. - Это мой брат. Он был священником и только расстригся.
14
- Когда ты слышишь крик "Аллах велик!", лучше сразу уносить ноги, - заметила Шерон, когда они прогуливались у стены Старого города.
Пройти можно было только от ворот Сиона до Дамасских, во всех остальных местах проход был закрыт из-за стрельбы накануне. Патрульных на стене было вдвое больше обычного, и вид у них был настороженный.
- В газетах не объяснили, что произошло?
- У нас никогда ничего толком не объясняют. Какой-то молодой араб бегал по улице с ножом и кричал эти самые слова: "Аллах велик!" - а затем пырнул ножом двух евреев. Его тут же пристрелил на месте один из солдат. После этого солдаты стали набрасываться на всех арабов, какие попадались им под руку, и избивать их до полусмерти.
- Но что заставило его так поступить? Что вывело его из себя?
Они остановились возле башни Давида и облокотились на парапет. Перед ними раскинулся армянский квартал. Шерон раскурила самокрутку, и Том узнал запах гашиша.
- Это невозможно объяснить какими-то конкретными причинами. Все это часть палестинского сопротивления. Для них это непрестанная борьба за нашу землю, за то, чтобы нас здесь не было, а мы хотим жить на нашей земле. К этому все сводится, так что время от времени происходят стычки вроде этой.
- Но зачем поминать Бога перед тем, как зарезать кого-нибудь? Я просто не вижу в этом смысла.
- Понятно, что ты не видишь здесь смысла. Но для палестинцев, как и для некоторых наших хасидов, религия неотделима от политики. Точно так же, как было во время основания города или при Иисусе.
- И сколько же это будет продолжаться?
- Полагаю, что вечно.
Пройтись у стены предложила Шерон. Отсюда, сказала она, Том сможет лучше разобраться в планировке города. Он был рад, что она пошла вместе с ним. Вооруженные солдаты с тоской и вожделением смотрели на Шерон, а Том в ее компании уже не выглядел таким наивным туристом и не ощущал себя объектом возможного нападения; ее уверенность служила ему временной защитой от духов этого города. Но сегодня он чувствовал нависшую над Иерусалимом атмосферу насилия. И он сам не знал, что его больше пугает. Он ждал подходящего момента, чтобы поделиться с ней тем, что с ним происходит, но боялся, что если начнет говорить сейчас, то запутается и зайдет в тупик или, еще хуже, у него ум за разум зайдет - окончательно и уже навсегда.
Шерон затянулась сигаретой:
- И как это смотрится отсюда?
- Все так же красиво.
- Четыре квартала, - указала она на районы, заселенные разными этническими группами. - И каждый из них поставляет двадцать пять процентов от общего идиотизма. Видишь евреев у Стены Плача? Половина из них даже не знают, куда они пришли на самом деле. Они думают, что это бывшая стена храма Соломона. Ты видел, как они запихивают листочки с просьбами и пожеланиями в щели, будто Бог их когда-нибудь прочитает. А это была вовсе не стена храма, а фундамент, на котором возводили храм Ирода. Ирода, а не Соломона. - Она затушила окурок о камень. - Только представь себе: целыми днями шепчут молитвы в совершенно неподходящем для этого месте. А твои христиане? У них вышло еще глупее. И все потому, что мать одного византийского императора, отправившись в свое первое паломничество, была разочарована, что здесь нет христианских храмов. И что мы имеем в результате? Дорога "крестного пути" размечена абсолютно произвольно. Выбор мест поклонения основывается на догадках. Церкви построены над какими-то непонятными колодцами древнего происхождения. Ты видел Молочный грот? Это их самая большая святыня. Дева Мария расплескала здесь молоко своей матери. Заплатите три шекеля - и посетите великую святыню! Они не знают, где был распят Христос. Они не знают, где он нес свой крест. Они не знают, где он был похоронен. Все это установлено наугад. Все это ложь, парк развлечений. Дешевый византийский "Диснейленд" для безмозглых паломников. - Она указала пальцем влево. - Ты был в армянском квартале?
- Да.
- Это самое печальное местечко в городе. Играют на дудуке и учат детей танцам, как будто если они забудут свои песни, то перестанут быть армянами. Они как мухи, попавшие в незапамятные времена в янтарь и застывшие в этом янтаре. А мусульмане верят, что с той скалы, где стоит мечеть с куполом, Мухаммед поднялся в небеса, и теперь из-за этого норовят пырнуть ножом первого попавшегося им на пути еврея, только для того, чтобы доказать, что их Аллах велик! Какой в этом смысл?
Шерон облокотилась локтями на парапет и, прищурившись, взглянула на городские крыши:
- Какая-то голограмма. Иногда я презираю этот город.
- Я понимаю все, что ты говоришь, - отозвался Том, - и все же Иерусалим поразительно красив.
- Да, и это самое странное. Ты абсолютно прав. Ты не хочешь поговорить о Кейти?
Вместо ответа он вытащил из кармана листок бумаги, на котором были написаны три слова. Он протянул листок Шерон.
- De profundus clamavi, - прочитала она. - Что это значит?
- Я надеялся, что ты знаешь.
- Похоже, это латынь?
- Да. Мне надо перевести это, потому что эти слова написали для меня.
- Кто?
- Одна женщина.
Он сложил листок и сунул его обратно в карман. Затем поднял голову и прищурился, чтобы не встречаться с ней взглядом.
- Мне нелегко, Шерон, совсем нелегко. Это был тяжелый год. - Он почувствовал ее руку на своей. - К тому же, как только я приехал в Иерусалим, у меня начались какие-то странные видения.
- Видения, галлюцинации? Ты думал обойтись в Иерусалиме без галлюцинаций? Для этого он и создан. Да и сам город - сплошная галлюцинация.
- Я говорю серьезно, Шерон.
- Прошу прощения, малыш. Я не собиралась подсмеиваться над тобой. Пошли, я знаю одно кафе в армянском квартале. Посидим там, и ты расскажешь мне о своих видениях.
15
Привлеченные ароматом жареных кофейных зерен, они зашли в кафе. В тот день - кажется, это была суббота, - они отправились за покупками. За столиком кафе им нечего было сказать друг другу. Они разглядывали кофейную гущу на дне своих чашек, и накопившиеся за все это время обиды разделяли их, как каменная стена. Неожиданно к ним подошел мужчина:
- Мне хотелось встретиться с вами. Я думал, что просто обязан был вас увидеть.
Это был пьяный тип с вечеринки. Тот самый священник, сложивший с себя сан. Он нервно пригладил усы.
- Хотел извиниться за свое поведение тогда, у брата. Я же всем тогда надоел.
- Бывает, - пожал плечами Том.
- Вы же не сделали ничего плохого, - сказала Кейти.
- Понимаете, это был мой первый свободный вечер, так сказать. Ну, после того, как я покинул должность. Вино ударило мне в голову, и я вел себя как осел.
- Забудьте об этом, - сказал Том.
- Во всяком случае, хочу представиться. Меня зовут Майкл. Майкл Энтони.
Он довольно церемонно обменялся рукопожатиями с обоими. На какой-то миг он замешкался, возможно ожидая, что его пригласят за столик, но, поняв, что приглашения не последует, с решительным видом распрощался и вышел из кофейни.
Кейти взглянула на Тома. Том отвел взгляд.
16
"De profundis clamavi". Шерон не знала, что это значит, и во всем Иерусалиме оставался только один знакомый Тому человек, которого можно было спросить об этом. Поэтому Том опять нанес визит Давиду Фельдбергу. Он надеялся, что старый ученый растолкует ему смысл этой надписи на стене или, по крайней мере, даст точный перевод. Он еще не говорил Шерон о попытке Давида всучить ему древние свитки.
Шерон терпеливо выслушала его рассказ о галлюцинациях. Он предпочитал называть эти встречи галлюцинациями, чтобы не придавать им слишком большого значения, однако старуха была так же материальна, как каменная стена. Она не расплывалась перед глазами, не растворялась в воздухе. Даже при рассказе о ней Том почувствовал знакомый прилипчивый пряный запах. И лишь противоречившее всем законам природы зависание на вертикальной стене бросало тень сомнения на ее пугающую материальность.
- Может быть, это все-таки реальная женщина? - предположила Шерон.
- Висящая на стене?
- А если это была просто игра света?
- Какая игра света? Она постоянно пытается заговорить со мной.
Том рассказал ей о голосе, звучащем у него в голове.
- Это происходит в тот момент, когда я засыпаю. Я слышу этот голос. Она, похоже, пытается рассказать мне что-то, а я не понимаю. Не знаю даже, о ком или о чем она рассказывает. Как будто она говорит на языке, который мне почти знаком, но не совсем. И стоит мне сосредоточиться на ее словах, как они исчезают, словно голос в приемнике, когда начались помехи и я не могу настроить его на определенную частоту. Прямо мистика какая-то. Как ты думаешь, может быть, это жара на меня так действует? Мне не по себе с тех пор, как я приехал сюда. Дрожу, потею. Это может быть реакцией на солнце?
- Солнечного удара у тебя нет, если ты об этом.
Шерон произнесла это таким тоном, словно точно знала, от чего он страдает. Но если и знала, то не поделилась с ним своим знанием.
На обычном месте в кухне Давида не было. С десяток кружек и чашек с недопитым чаем и остатками кофейной гущи сгрудились вокруг умывальника. Том постучал в дверь к Давиду, но ему никто не ответил. Он нажал на ручку, и дверь отворилась. Давид лежал в постели. Кто-то прибрался в комнате, навел порядок и чистоту. Седая голова старика покоилась на взбитых подушках, на столике у изголовья стояли склянки с лекарствами и пакет сока.
Давид дремал, но при появлении Тома открыл глаза, моргая, и стал шарить руками в поисках очков.
- Кто-то опять пытался вас отравить? - спросил Том, кое-как примостившись на краешке кровати.
- Вы не даете мне забыть о моей ошибке. - Давид вяло воздел руки. Голос у него был слабый, белки глаз пожелтели.
- К вам приходил доктор?
- Приходил. Увы, он мой старый друг.
- И что он сказал? Каков диагноз?
- Неутешителен. Я пресыщен жизнью, месье. В кухне много грязной посуды?
- Ерунда. Совсем не много.
- И почему это, скажите на милость, люди не могут вымыть за собой чашку?
Том не был уверен, ожидают ли от него улыбки, но на всякий случай улыбнулся:
- Я проверю на обратном пути, как там обстоят дела.
- Шутите, да? Что привело вас ко мне на этот раз?
- Я хотел спросить вас кое о чем. Но мне кажется, лучше вас не беспокоить.
- Спрашивайте.
Том вытащил из кармана листок бумаги и развернул его. Давид потратил целую вечность на то, чтобы нацепить дужки очков сначала на одно ухо, потом на другое и наконец тщательно пристроить их на переносице. Хотя в записке было всего три слова, он долго и внимательно читал их, словно получил письмо из дома. Затем он сложил листок, снял очки и протянул листок Тому.
- Ну, так что это? Что там написано?
- Это латынь. Текст переводится: "Из глубины". Или, может быть, точнее: "Из глубины взываю".
- Из глубины? Что это значит?
- Что это значит? Это другой вопрос. Вы спросили меня, что там написано, и я сказал вам. А что это значит - это совсем другое дело.
Давид закрыл глаза и опять погрузился в дремоту. Вид у него был вполне умиротворенный. Непохоже было, чтобы кто-то отравил его. Просто старость брала свое, сковав его своим холодным дыханием. Грудь старика едва заметно приподнималась и опускалась под одеялом.
Том решил оставить его в покое. Он встал, но не успел открыть дверь, как Давид окликнул его:
- Том, могу я в свою очередь попросить вас о небольшом одолжении?
- Ну конечно.
- Подойдите, пожалуйста, к гардеробу. Там висит пиджак, который давно следовало перешить. Я собираюсь надеть его, когда поправлюсь. Я решил выйти в город - впервые за много лет.
- Да ну? Отличная идея, Давид. Вот этот пиджак?
- Нет, твидовый, "Харрис", висит у дальней стенки. Да, вот этот. Я купил его в Англии бог знает сколько лет назад. Отличная вещь. Я буду носить пиджак из твида, но для этого надо отдать пиджак портному, чтобы он перешил его.
Он настоятельно просил Тома отнести пиджак к его другу, который занимается портняжным делом и перешьет пиджак за умеренную плату. Он заставил Тома записать имя и адрес портного, жившего неподалеку. Портной знает его мерки, заверил Давид.
Пиджак был почти не ношенный. На нем сохранилась этикетка лондонского магазина на Сэвил-роу. Он издавал запах, который Том назвал бы затхлым; значительную лепту внес в него и нафталин. Том перекинул пиджак через руку и хотел спросить, когда ему принести пиджак от портного, но Давид уже уснул.
В холле Том вызвал звонком портье:
- Хозяину гостиницы нужно сообщить о старике I седьмом номере.
У юноши был озадаченный вид.
- Я вас не понял.
- Он очень слаб.
- Я в курсе. Но у него уже был доктор. Что еще мы можем сделать?
- Я не знаю, - сказал Том. - Но мне кажется, что он долго не проживет. За ним нужен уход.
- Ложиться в больницу он отказывается.
- Но, по крайней мере, поставьте в известность владельца гостиницы.
- Вы что, не знаете? Он и есть владелец.
- Что-что?! Эта гостиница принадлежит Давиду Фельдбергу?
- Ну да.
Том в изумлении вытаращил глаза:
- Но он же всегда жалуется на то, что здесь паршивый кофе!
- Да.