Из гостиницы Том направился прямо в ателье портного. Он мог бы заметить еще по пути, что все магазины и прочие заведения закрыты. Он совсем забыл, что в городе был шаббат, и, пожав плечами у запертой мастерской, повернул в сторону автобусной остановки, по-прежнему держа пиджак на согнутой руке. Затем остановился, сообразив, что автобусы по субботам тоже не ходят. Доехать до дома Шерон он мог только на арабском такси, "шеруте".
17
Вернувшись в квартиру Шерон, Том отпер дверь, прошел прямо в гостиную и сквозь приоткрытую дверь в спальню увидел Шерон в постели с молодым арабом. Парень лежал на спине, Шерон сидела на нем верхом, оба были в чем мать родила. Том застыл на месте с пиджаком Давида Фельдберга, перекинутым через руку, тупо глядя на них и словно не понимая, чем это они занимаются.
Они не слышали, как он вошел. Но вот араб поднял голову и, заметив Тома, растерянно улыбнулся. Том попятился из гостиной, захлопнул дверь и закрыл глаза. Щеки его горели. Шерон будет в ярости.
Спустя несколько минут дверь открылась и вышел молодой человек, а вслед за ним и Шерон в легком халатике. Она открыла арабу входную дверь, и тот удалился, кивнув Тому на прощание.
- Прошу прощения, - пробормотал Том.
- Не за что.
- Нет, правда, я…
- Да брось, ерунда. Хочешь кофе? - Она почесала в затылке. - Я приму душ.
Шерон отправилась в ванную, а Том подошел к дверям ее спальни. Постель была наспех застелена. В воздухе ощущался запах горячих потных тел. Том отошел от дверей спальни и повесил пиджак Давида на спинку стула.
Шерон выплыла из ванной в халате и с белым полотенцем, обмотанным вокруг головы. Кожа ее после душа была розовой с желтоватым отливом. Взяв пиджак со стула, она провела рукой по его шелковой подкладке. За спиной Тома она сняла халат и, надев вместо него пиджак, плюхнулась на диван.
- Хороший шелк. Очень приятный на ощупь. - Она запахнула полу пиджака, чтобы прикрыть пупок в виде частичной уступки правилам приличия. - Тебя это не шокировало?
- Да нет, нисколько.
- Врешь.
- Ну, это было, конечно, неожиданно.
- Мой приятель тоже так подумал. А вообще-то, он мне больше не приятель. Это была, так сказать, прощальная встреча.
- По его лицу было не похоже на прощальную встречу.
- Он просто еще не знает об этом.
Шерон развалилась на диване, скрестив ноги, от которых после горячего душа исходил легкий пар. Пиджак все-таки не совсем скрывал признаки ее пола.
- Ты чего так, Шерон?
- Как?
- Ну, сидишь здесь в таком виде.
- Тебя это смущает? Извини. Ты просто не ассоциируешься у меня с сексом.
Пока она одевалась, Том вспомнил, как однажды в колледже они завалились в постель. Оба были пьяны. Оба мучились от несчастной любви и бросились в объятья друг друга в поисках утешения. Два дня они притворялись, что нашли наконец "настоящую любовь", но на третий признались друг другу, что ошиблись. Они вернулись к чисто дружеским отношениям, которым этот эпизод вроде бы не повредил, и впоследствии никогда не упоминали о своей минутной страсти.
Шерон появилась в гостиной уже полностью одетая, но все еще благоухающая после душа. Она села на диван рядом с Томом и взяла его за руку:
- Ты, наверное, с ума сходишь без нее. Я даже не хочу об этом говорить. Но она была также и моим другом, Том. Она была мне другом.
- Хуже всего, когда просыпаешься. Каждое утро, проснувшись, вспоминаю, что с ней случилось. Каждое утро.
- Я понимаю, как это тяжело, Том. Но прошел уже год. Нужно жить дальше. И я не уверена, что ты поступил разумно, бросив работу. Это все же как-то организовывало твою жизнь.
Том ничего не ответил.
- Было что-то еще, из-за чего ты оставил школу?
Ему сразу вспомнился тот день, первый понедельник последнего семестра. Ощущение внутренней пустоты после Пасхи, только усиливающее постоянное чувство утраты Кейти. Взяв классный журнал, он направился в класс, к ученикам. На улице моросил дождь. Малыши с постными лицами разбредались по аудиториям. Когда он открыл дверь своего класса, его встретила необычная тишина. Он с наигранным оптимизмом выразил надежду, что они хорошо отдохнули на каникулах, и школьники в замешательстве забормотали что-то нечленораздельное. Он удивился их реакции, а затем понял, что они неотрывно смотрят на что-то за его спиной. Инстинкт заставил его очень медленно обернуться. Класс застыл: вот сейчас Том увидит то, что было написано на доске, когда они заходили. "Если дело только в том… - как сказал директор, - если дело только в том…"
- Даже не знаю, Шерон. Возможно.
В понедельник Том отнес пиджак Давида к портному. Яков Сарано был поразительно маленьким человечком - будь он еще на несколько сантиметров ниже, его можно было бы назвать карликом. Благодаря седым волосам, седым усам и очкам в массивной черной оправе в сочетании с тщедушной фигурой он выглядел как типичный еврейский портной. Его мастерская была завалена рулонами ткани. В витрине красовался манекен, утыканный булавками. Когда Том вошел, Яков печально улыбнулся.
- Меня прислал Давид Фельдберг вот с этим. Он просит вас перешить пиджак.
Улыбка исчезла с лица портного. Он вышел из-за прилавка, запер дверь на засов и спустил черные шторы на окне. Комнату теперь освещала только голая электрическая лампочка, висевшая на обгоревшем шнуре.
- Я слышал, Давид умирает?
- Умирает? Не думаю. Мне трудно оценить его состояние. Я просто выполняю его просьбу.
- Просьбу? - Портной разложил пиджак на столе.
- Когда я смогу получить его обратно?
- Через две минуты. - С этими словами Яков взял большие портновские ножницы и стал аккуратно отпарывать подкладку. - Я уже несколько лет не виделся с Давидом.
- Да? А я думал, что вы старые друзья.
- Правильно, молодой человек. Мы вместе были в лагере в Бельзене, там и подружились. Я расскажу вам, как это произошло. - Портной поправил очки на кончике носа и принялся осторожно орудовать ножницами. - Среди надзирателей был один особенно жестокий капитан, который всегда выискивал способы сделать наше положение еще более тяжелым. Зная, что я портной, он подошел ко мне однажды со свитком Горы. Прекрасное издание - на пергаменте, понимаете? И он потребовал, чтобы я сшил ему жилет из свитка. Можете себе представить? Жилетка из Торы!
Он сделал паузу, чтобы Том мог осознать всю степень богохульства.
- Что я мог сделать? Я был в отчаянии. Если бы я выполнил приказ, это было бы осквернением святыни. Если бы отказался - вы, возможно, не разговаривали бы со мной сейчас. Но Давид надоумил меня, как поступить.
Портной заканчивал работу, отпарывая подкладку у рукавов.
- "Сделай это, сшей ему жилет, - сказал он. - Поговори с рабби, пусть он поможет тебе найти в Торе все самые жуткие, самые действенные проклятия, и отметь эти места. Постарайся, чтобы жилет пришелся ему впору и ему хотелось бы все время носить его. Пришей самые страшные проклятия с внутренней стороны, около сердца, печени и легких. Сшей такой красивый жилет, какого у него никогда не было"… Среди нас был раввин, и он помог мне выбрать проклятия из пророка Исайи. О всевозможных бедствиях, болезнях, язвах и тому подобном. И я сшил прекрасный жилет. И капитан носил его. Носил! Ну вот, мы закончили.
Убрав пиджак в сторону, он разложил на столе подкладку лицевой стороной вниз. Стало видно, что с внутренней стороны к ней пришиты три прямоугольных куска пергамента, - пришиты очень аккуратно, так что они не коробились и были абсолютно незаметны. Самый крупный прямоугольник находился посередине, на спине пиджака, два других, поменьше, располагались на груди. Вместе они образовывали своеобразный триптих.
- Свитки, - догадался Том.
- Давид попросил меня зашить их в пиджак. Он сказал, что наступит день, когда пора будет извлечь их отсюда.
- Невероятно. - Том изучил швы. Рукопись была сшита в три отдельных листа так аккуратно, что нитки были практически незаметны. - Тонкая работа!
Текст был написан крайне необычно, строчки изгибались спиралью. Читать следовало, очевидно, от внешней окружности к середине, где буквы располагались очень тесно, буквально налезая друг на друга. Портной аккуратно сложил подкладку и завернул ее в тонкую оберточную бумагу.
- Ну вот, можете отнести это ему. Скажите ему, я пришью новую подкладку, и через несколько дней он может прислать за пиджаком.
Подойдя к окну, портной поднял шторы, затем отпер дверь. Том шагнул за порог, в солнечный свет.
- Могу я спросить, - сказал он, - что стало с тем капитаном из концентрационного лагеря?
- Не знаю, где он сдох, - ответил маленький портной, и глаза его кровожадно блеснули. - Могу только сказать, что не прошло и двух недель, как его послали на Восточный фронт.
Дверь за Томом неслышно закрылась. Он стоял, держа в руках шелковую подкладку в оберточной бумаге.
Он решил идти прямо к Давиду и избавиться от свитков. Пройти надо было всего несколько кварталов, но ему казалось, что все прохожие с подозрением косятся на сверток у него в руках. Хасиды наверняка каким-то образом догадывались, что находится в нем: "Смотрите! У него свитки! Украденное наследие нашей еврейской культуры. Творение нашего народа".
Когда Том добрался наконец до гостиницы, он сильно вспотел и был в некотором раздражении по поводу тою, что его заставили заниматься всем этим. Он постучал в дверь Давида и, не услышав ответа, хотел открыть ее, но дверь была заперта.
Том направился к портье. Темные глаза юноши за линзами очков были заплаканы.
- Хозяин умер, - сказал юноша.
- Умер?
- Да.
Том стоял в растерянности, пот стекал с его ладони на пакет.
- У него есть здесь родные или кто-нибудь, с кем можно поговорить?
- Нет, гостиница - это все, что у него было. Могу я что-нибудь для вас сделать?
Том покачал головой. Молодой человек пожал плечами и пошел обратно в свою комнату. Том заглянул на кухню. Грязные чашки и кружки по-прежнему стояли возле мойки. Он хотел было попросить портье отпереть дверь Давида и оставить свитки у него в комнате. Пусть голова болит по этому поводу у кого-нибудь другого. Но затем он понял, почему Давид обратился к нему с той просьбой. Старик хотел снять с души лишнюю тяжесть перед смертью, "оставить кухню в чистоте и порядке". Отдавая Тому пиджак, он сознавал, что в его жизни наступил шаббат и что он вряд ли доживет до следующего дня. Он легко мог бы снять подкладку с пиджака и сам, но проблема заключалась в том, что он не знал, что делать с рукописями. Л тут очень кстати подвернулся Том, на которого он и переложил решение этой проблемы.
18
- Ну и как у тебя дела с этим новым бойфрендом?
- Он не мой бойфренд, и тем более не новый, - ответила Шерон. - Это всего лишь мой старый друг по колледжу.
- Так я и поверила. Ты опаздываешь на работу, и вид у тебя такой, будто ты не спала всю ночь.
Тоби была основателем и управляющим Реабилитационным районным центром на Бет-Хакерем, в котором Шерон работала консультантом. Она всегда обращалась со своими сотрудниками так, словно они были ее пациентами. Сейчас они пили кофе в кабинете.
- Прекрати выпытывать подробности, Тоби. Я выгляжу совершенно нормально, а на работу пришла сегодня раньше тебя.
- Не пытайся сбить меня с толку, дорогая. Если я опоздала, это вовсе не значит, что ты пришла вовремя. Усекла?
Выражение "усекла?" Тоби подцепила у одной из их клиенток-алкоголичек. Она делала это регулярно, раз в неделю обзаводясь новой понравившейся ей фразой и отбрасывая старую.
- В любом случае я директор этого заведения и по определению не могу опаздывать.
- Он приехал сюда недавно и ненадолго. Из Англии. Вот и все.
- Я просто не хочу, чтобы ты страдала. Ты же знаешь, как это сказывается на нашей работе. Ты расстраиваешься, все наши женщины расстраиваются, я расстраиваюсь. Все мы здесь как один мозг. Я уже устала от всего этого. Так что если тебя не удовлетворяет этот английский как-его-там…
- Том.
- Шерон, врешь ты все.
- Нет.
- Я тебя знаю. - Тоби была маленькой толстушкой с седыми волосами и в очках, неизменно висевших на кончике ее носа. Подойдя к Шерон, она обхватила ее лицо обеими руками. - Я беспокоюсь. Ну так как все-таки? Ты его трахнула?
- Тоби!
Из всех знакомых Шерон только у Тоби непристойности вплетались в речь совершенно естественно, наравне с прочими словами.
- Потому что, если он тебе нравится, но ты его не трахнула, это плохо скажется на нашей работе.
- Слушай, мне пора. Меня ждет моя группа.
- Ты даже не хочешь говорить со мной? Значит, это еще хуже, чем я думала.
- Послушай, я не люблю его и не собираюсь травить. Кстати, я как раз хотела поговорить с тобой о нем и о его проблемах.
- К черту его проблемы, дорогая. Я за тебя волнуюсь.
- В другой раз, Тоби, ладно?
- Ладно.
Шерон направилась к группе женщин, ожидавших ее в приемной. Тоби, с озабоченным видом, допила свой кофе. "Черт побери, - думала она. - Шерон влюбилась! Ну и что нам теперь всем делать?"
19
- Возьми трубку, - сказал Том.
- Возьми сам.
К телефону никто не хотел подходить. Кейти сидела на диване, подвернув под себя длинные изящные ноги. Она принесла работу на дом. Том сидел за столом. Перед ним возвышалась стопка ученических тетрадей, в которых он исправлял ошибки перьевой ручкой с красными чернилами. Телефон перестал звонить. Кейти посмотрела на Тома, продолжавшего чиркать в тетрадях.
Спустя несколько минут телефон снова зазвонил. Кейти отложила ручку и встала с дивана. Том невольно прислушался к тому, что она говорила.
- Алло? О, добрый вечер! Нет-нет, все в порядке. Чем мы можем быть полезны для вас? Да, он дома. Проверяет ученические работы. Да, он учитель. Нет, я не учительница и не хотела бы быть ею. Это очень приятно слышать. Об этом не стоит беспокоиться. Да-да, он здесь. Сейчас.
Кейти накрыла трубку рукой:
- Том, это Майкл Энтони.
- Кто?
- Ну, тот человек, которого мы встретили в кофейне. Пьяница с вечеринки. Он хочет поговорить с тобой.
- Что ему надо?
- Откуда я знаю? - Она ткнула в его сторону трубкой со свирепым выражением лица.
Том с усталым видом поднялся и взял у нее трубку:
- Да?
Несколько минут Том слушал молча, лишь изредка издавая невнятные междометия. В конце концов он записал телефонный номер в блокнот и положил трубку.
- И что?
- Он спросил, не буду ли я возражать, если он пригласит тебя погулять с ним в воскресенье в парке.
- Что?!
- Он говорил очень корректно, очень сдержанно.
- Зачем я ему понадобилась?
- Он считает, что ты прекрасна. Кроме того, он умирает. Доктор сказал, что ему осталось жить полгода или год. Он сказал, что это его последнее желание, в некотором роде. Похоже, так оно и есть.
20
- Теперь я поняла, как это сделано, - сказала Шерон. - Перед тем как пришить эти листки к шелковой подкладке, их с помощью горячего утюга наклеили на какое-то подобие кальки, чтобы они не расползались.
- Как по-твоему, представляют они какую-нибудь ценность? - спросил Том.
- Понятия не имею. Это иврит, но я ничего не могу разобрать. Если хочешь знать, что тут написано, надо показать рукопись кому-нибудь, кто окажется способным разобраться в ее содержании.
Шерон подпирала голову загорелыми руками, и они возвышались по обеим сторонам свитка, как колонны в храме. Том загляделся на их плавные изгибы. Он уже почти забыл, какую спокойную уверенность может излучать Шерон.
- Фрагменты этих свитков можно отыскать повсюду, - произнесла она тоном экскурсовода, - но сама я видела их только в музее. Не исключено, что тут записаны результаты каких-нибудь измерений, сделанных при постройке храма. "Здесь сорок локтей, затем еще двадцать локтей плюс стена десять локтей" - что-нибудь такое.
- Давид думал, что они содержат что-то важное.
- Ты говорил, что он думал также, будто Ватикан пытается отравить его. По-моему, у твоего Давида не все было в порядке с головой.
- Он не говорил, что это Ватикан. Кто мог бы помочь с этим, как ты думаешь?
- Сначала реши, хочешь ли ты показывать их кому-нибудь или нет. Если ты отдашь рукописи христианским или хасидским ученым, то больше их уже К увидишь. Это точно. Можно было бы попросить какого-нибудь знатока взглянуть на них частным порядком. Но если в этих свитках действительно что-нибудь интересное, то очень скоро всем станет известно, что они находятся у тебя.
- Вот черт. Что же нам делать?
- У меня есть один друг. Бывший клиент нашего реабилитационного центра. Я не хотела связываться с ним, но раз уж не остается ничего другого…
- Ахмед аль-Асмар, - сказала Шерон, принимаясь барабанить в дверь в третий раз. - Наверное, спит. И если даже я разбудила его, он откроет только с четвертого стука. Как он утверждает, джинны никогда не стучат больше трех раз.
- Джинны?
Они были в мусульманском квартале Старого города. Шерон подъехала к зданию в северо-восточном Секторе. Окна были закрыты ставнями. В узком переулке пахло сыростью и ослиной мочой.
- Демоны. Ахмед не такой, как обычные палестинские арабы. А меня он считает немного свихнувшейся.
- Почему?
Прежде чем Шерон успела ответить, в нескольких футах над их головами распахнулись ставни, и из окна высунулась моргающая спросонья мужская голова. Том увидел взъерошенные черные волосы и тонкие усики. Несколько секунд араб тупо смотрел на них.
- Чокнутая еврейка, - пробормотал он.
Голова исчезла, но спустя несколько мгновений араб появился снова и выкинул им ключи. Шерон поймала их и отперла дверь.
Внутри было прохладно и полутемно. Том поднялся вслед за Шерон по каменным ступеням в пропахшую благовониями комнату, где араб натягивал джинсы и футболку. Он нарочито поморгал и протер глаза. На вид ему было лет сорок. Ахмед и Шерон расцеловались, подставив друг другу щеки, и Шерон представила Тома:
- Он из Англии.
- Из Англии? - переспросил Ахмед таким тоном, будто Том приехал из Атлантиды. - Из Англии?
Том протянул ему руку. Араб несколько секунд взирал на его ладонь со смесью ужаса и восхищения и затем пожал ее.
- Чай. Надо заварить вам чай.
Шерон уже опустилась без приглашения на одну из больших подушек, набросанных у стены. Ахмед жестом предложил Тому сделать то же самое и удалился на кухню.
- Не обращай внимания, - прошептала ему Шерон. - Он еще не проснулся.
- Мне все слышно, - донесся голос из кухни. - В Англии все такие же грубые? Я имею в виду, как эта чокнутая еврейка?
- Да, все, - ответил Том.
- Это правда, я знаю. Я бывал там. Я просто хотел проверить, честный ли вы человек.