II
Джон Вилс спустился в цюрихском аэропорту по трапу шестнадцатиместного реактивного самолета. Вилс был "частичным арендатором" этого самолета, и если он заказывал места загодя и покупал побольше билетов - скажем, для двух отправлявшихся в отпуск семей, - они обходились ему не дороже, чем стоят хорошие места на любой авиалинии. Однако на сей раз решение лететь в Цюрих он принял в последнюю минуту, а пассажиров, кроме него, набралось всего трое, и потому полет обошелся ему недешево. Что же, иногда, чтобы хорошо заработать, приходится платить. Пройдя иммиграционный контроль, он отыскал скромного вида серый автомобиль, который должен был доставить его в Пфеффикон, благоразумно безликий городок, который, возможно, и создан-то был лишь для того, чтобы люди наподобие Вилса могли заключать крупные сделки подальше от пытливых глаз.
На улицах городка лежали вдоль обочин опрятные кучки серого снега, собранного поутру муниципальными рабочими. Вилс встретился с Кираном Даффи, главой торгового отдела "Высокого уровня", в их обычном кафе, подальше от безвкусной еды и высоких цен тех ресторанов, что предназначаются для людей их пошиба. С Даффи Вилс познакомился в Нью-Йорке, где тот двадцать пять лет проработал в банке, конкурировавшем с его, Вилса, банком. Даффи был одним из немногих соперников, которых банк Вилса действительно побаивался; по словам Годли, неизвестные ему способы держать клиентов в узде можно было записать на острие колышка с поля для гольфа. Он был, несмотря на свою фамилию, евреем, и Вилс вечно придумывал для него прозвища вроде О’Шлёма, О’Цимес, а однажды, когда Даффи напортачил, обозвал О’Жидом. (В начале партнерства Вилса и Годли был один неприятный момент, когда Годли спросил, не раздражают ли Вилса - еврея, по крайней мере номинального, пусть и не религиозного, - шуточки, которые то и дело отпускают сотрудники его офиса. "Не будь таким чистоплюем, Стив, - ответил Вилс. - Большинство моих лучших друзей - антисемиты".)
В сорок девять Даффи покинул Уолл-стрит, чтобы сидеть, любуясь своими миллионами, в Коннектикуте. Вилс дал ему поскучать девять месяцев, а затем предложил возглавить свою "торговую службу": стать человеком, не продающим, как он делал прежде, сомнительного происхождения продукты, взимая за это комиссионные, от которых у его клиентов слезы наворачивались на глаза, но самостоятельно решающим, что, когда и у кого следует покупать. Шесть недель спустя Даффи переехал в Цюрих. Жене его предстояло присоединиться к нему "в должное время", пока же он делил свой дом с двадцативосьмилетней итальянкой, с которой свел знакомство в последние свои уолл-стритские дни.
За подсушенными круассанами и крепким кофе Вилс начал обрисовывать Даффи свои соображения относительно Ассоциированного королевского банка. Рассказал он немного, но достаточно, чтобы Даффи смог прикидывать, какие позиции им необходимо занять. Даже в этом близком ему человеке, им же подобранном и превосходно показавшем себя в "Высоком уровне", Вилс видел всего лишь источник риска. Операции "Высокого уровня" приносили миллионы комиссионных брокерам и инвестиционным банкам, с которыми вел дела фонд; а это означало, что всякому хотелось бы узнать Кирана Даффи поближе и что ему непременно будут предлагать "скидки наличными" и попытаются осыпать его иными противозаконными благодеяниями. Вилс знал, что у Даффи лежат в банках миллионы, которые сделали его невосприимчивым к столь вульгарным соблазнам, - собственно, это и было одной из причин, чтобы нанять его. И все же он полагал разумным выплачивать Даффи ежегодное жалованье и бонусы акциями "Высокого уровня". Вилс доверял ему, тут и говорить было не о чем, однако - просто для пущей надежности - считал разумным покрепче привязать Даффи к себе выплатами, наверняка превышавшими любую возможную взятку. "Гарантировать совпадение наших интересов" - так называл это Вилс; "Не пасовать игроку, которому могут переломать ноги" - такую формулировку предпочитал Годли.
Вообще говоря, Вилс всегда был скуп на подробности. "По-моему, серебро вот-вот подешевеет, - мог, к примеру, сказать он Даффи, позвонив по своему оранжевому сотовому, стоя посреди отходящего от Олд-Пай-стрит проулка. - К пятнице выставь наше на продажу с пятипроцентной скидкой". А уж Даффи полагалось решать, какие рыночные инструменты использовать, хотя о том, что на зарегистрированные рынки соваться не следует, ему можно было не напоминать. Однако задуманная Вилсом комбинация с АКБ требовала личного разговора с Даффи. Им обоим следовало предпринять шаги самые неприметные и изобретательные, используя весь свой опыт и коварство. Если бы Даффи начал действовать в Лондоне или Нью-Йорке, тамошние нормативные отделы принялись бы интересоваться, не выходят ли суммы ставок за границы риска, обозначенные в официальных декларациях фонда; а в Пфеффиконе скорее всего лишь спросили бы, не желает ли он получить еще один бокал местной густой мальвазии.
Простой, но, возможно, слишком простой ход состоял в том, чтобы произвести продажи без покрытия. То есть сначала позаимствовать огромное количество акций АКБ у страховых компаний и иных зарегистрированных их владельцев, специализирующихся по даче акций взаймы, затем продать их по той цене, какую предлагает рынок, и наконец, когда рынок рухнет, снова купить, но уже по дешевке, и вернуть владельцам. Прибыль будет определяться разницей между ценой, по которой акции были проданы, и куда более низкой ценой, по которой они были выкуплены. Риск в этом случае оказывался почти безграничным - стоимость акций могла ведь и возрасти. "Футбольное поле покрывать деньгами придется" - говаривал в таких случаях Годли. Однако то, что Вилс знал о долговых обязательствах АКБ, показывало: цена его акций вырасти не может, во всяком случае - надолго.
Второй очевидный ход состоял в покупке опционов на продажу этих акций. Она дала бы "Высокому уровню" право продавать их по загодя обговоренной цене, сиречь "цене реализации". Если цена реализации равнялась пятнадцати, а рыночная падала до десяти, вы могли купить миллион акций за десять и продать тем, кто заранее согласился купить их по пятнадцать. Легко и просто. Цена самих опционов определялась ценой реализации (и чем дальше уходила она от текущей цены, тем более дешевым оказывался опцион), а также срочной стоимостью опциона и неустойчивостью соответствующего рынка. Каждый из параметров операции было принято обозначать греческой буквой, так что документы, посвященные биржевому анализу таких сделок, походили на страницы "Илиады".
По мнению Вилса, документы эти ничего, кроме полной чуши, не содержали. Торговля есть торговля, и у нее только две движущие силы - алчность и навязчивый страх, то есть разного рода фобии. Если уж вам позарез нужен греческий, говорил Вилс, так обозначьте алчность альфой, но - "у греков нет буквы ф", не раз отмечал он. Вилс и Даффи потратили два часа на обсуждение достоинств и недостатков опционов - как на продажу, так и на покупку. Традиционно эти инструменты использовались как страховка: ограничивая риск, которым грозит будущее колебание цен, компания может использовать их для приглаживания своих прогнозов и регулировки движения денежной наличности. Однако переверните механизм защиты вверх ногами - и - прошу любить - вы получите методику азартной игры. Используя опционы на покупку, "Высокий уровень" может вести дела с людьми, которые считают, что цена акций АКБ возрастет, или, по крайней мере, с теми, кто готов назвать прибыль, которую они получат, если она возрастет; а приобретая опционы на продажу, "Высокий уровень" продемонстрирует свою уверенность в том, что эти цены упадут. Опасность очерченной Вилсом двойной стратегии состояла в том, что он не собирался использовать одну позицию для "хеджирования" против другой, - напротив, успех обоих направлений имел общий фундамент: они просто удваивали ставки на один и тот же исход.
- Дерьмо, - произнес очень редко прибегавший к бранным словам Даффи. - Ты знаешь что-то, чего не знаю я, а, Джон?
- Просто доверься мне, - ответил Вилс.
Даффи почти минуту молча смотрел в свой кофе. Наконец он поднял голову:
- Хорошо, Джон. Это не мой фонд. Он - твое детище. Я сделаю то, о чем ты просишь.
Вилс кивнул:
- Меня тревожит то, что мы можем просто-напросто сжить со света всех соперников. А я вовсе не хочу, чтобы в результате нашей комбинации кто-нибудь из них обанкротился и прекратил платежи.
- Мы должны вовлечь в операцию всю индустрию, - ответил Даффи. - Пора потребовать, чтобы нам оказали пару услуг. Да каждый прайм-брокер на свете и половина хедж-фондов давно уже рвутся в бой. Я могу заключить кое-какие специальные соглашения. И тогда все увидят, что операцию проводим не мы, а определенные банки. И никто не узнает, что она - наших рук дело.
Вилс заказал себе еще кофе.
- Если АКБ рухнет, - сказал он, - его безнадежные долги другим банкам опустят цены и их акций. В тяжелом положении может оказаться весь банковский сектор. В деловых кругах начнется паника. Миссис Смит лишится скопленных ею за всю жизнь десяти тысяч фунтов. К банкам выстроятся хвосты длиной в квартал. Правительству придется гарантировать сохранность вкладов. А для этого оно должно будет за одну ночь занять примерно половину того, что и так уже должно.
- И долговые расписки его сильно потеряют в цене, - сказал Даффи.
- Вот именно, - согласился Вилс. - Особенно государственные ценные бумаги. Стало быть, нам придется заняться и ими.
На лице Даффи медленно расцвела улыбка.
- А кроме того, - сказал он, - есть еще курс валюты. Рост государственного долга приведет к падению курса стерлинга - он станет даже слабее, чем доллар.
- Ну хорошо, - отозвался Вилс, опуская чашку на стол, - думаю, мы договорились.
Он почти улыбался. Причина, по которой ему особенно нравилась стерлинговая сторона этой комбинации, заключалась в том, что валютный рынок был едва ли не полностью нерегулируемым.
- Ты не хочешь пообедать? - спросил Даффи. - Можем заглянуть в испанский ресторан, о котором я тебе столько рассказывал.
- Да? Чтобы нас увидела куча менеджеров хедж-фондов? Не сходи с ума, Киран. Я не голоден. На улице ждет машина. Попрошу отвезти меня обратно в аэропорт. Я позвоню тебе этой ночью, в пять. На твой сотовый.
- Ну хорошо. Как мы назовем операцию, Джон?
Вилс и Даффи всегда присваивали операциям деликатного свойства кодовые названия, это была дополнительная мера безопасности.
- Думаю, - сказал Вилс, - поскольку она напрямую связана с пенсионным бизнесом, можно назвать ее… Как тебе нравится "Ревматизм"?
- Отлично. Операция "Ревматизм". Рад был повидаться с тобой.
Киран Даффи стоял на тротуаре у запотевшего окна кофейни и смотрел, как тощий Джон Вилс в фетровой шляпе, пригнувшись, влезает в серый автомобиль.
Некоторые хедж-фонды придерживаются узкой специализации, однако Вилс и Годли всегда предпочитали вести операции по всей финансовой carte. Вилс страшился скуки и не желал упускать ни единой возможности.
Вначале, еще до того, как им удалось окончательно встать на ноги, они осуществили несколько простых операций в рамках стародавней банковской специальности - долгов. Это представлялось им очевидным способом "пустить корни", как выразился Годли; Вилса же такая деятельность привлекала тем, что на банковские долги никакие регулятивные нормативы не распространялись. Здесь можно было без всяких осложнений раздавать направо-налево предположительно секретную рыночную информацию - то, за что вы, работая с обыкновенными акциями, получили бы три года тюрьмы, считалось вполне допустимым при обсуждении банковского долга, а это создавало предпочтительное для Вилса положение: кошерное.
Первая удача пришла к нему, когда он узнал, что бывшая африканская колония Франции задолжала одной из восточноевропейских стран 30 миллионов фунтов. Вилс выяснил, что славяне питают мало надежд на получение хотя бы части денег, которые они опрометчиво ссудили африканцам, после чего предложил им за этот долг 5 миллионов фунтов, которые они с превеликим удовольствием приняли.
А как только движение "Юбилей-2000" убедило страны "Большой семерки" списать африканцам долги, Вилс немедля обратился в лондонский Высокий суд с требованием, чтобы африканское правительство выплатило ему 25 миллионов фунтов. Судья высказал недовольство таким поступком, однако руки ему связывал закон. Вилс владел долговыми обязательствами африканцев, и им пришлось переводить субсидии, которые они получали от "Большой семерки", прямиком на его личный счет, только-только открытый им в отделении Ассоциированного королевского банка на Виктория-стрит, Лондон, SW1. Для переживавшего пору младенчества "Капитала высокого уровня" это стало большой удачей.
В Лондоне существовала крупная индустрия, работавшая с "правами" мелких должников, связанных с компаниями, которые стояли на пороге смерти: эта деятельность подразумевала совершение ряда абсолютно законных шагов, каждый из которых был тем не менее сомнительным в рассуждении нравственности. Вилс находил такое занятие скучным, механическим, да еще и требующим выплат совершенно возмутительных гонораров юристам, однако признавал, что оно приносит устойчивый доход - Годли называл его "клюшкой, которую нам следует иметь в нашей сумке. Очень удобной для навесной подачи".
И Вилс выдал своему нью-йоркскому представителю, Марку Безамьяну, карт-бланш на проведение таких операций по собственному его усмотрению. Вилс знал, что Безамьян будет действовать кошерно - хотя бы по причине его близкой дружбы с людьми из агентств, которые определяют рейтинги ценных бумаг. Если долговые обязательства терпящей затруднения компании получают более низкую, чем прежде, категорию, определенные взаимные фонды вынуждены начинать подкармливать ее - по причинам, которые Безамьян называл "внеэкономическими": юридические представители пенсионеров, скажем, могли поднять слишком большой шум, - в итоге никакой реальной ценности ее обязательства не теряют.
С Безамьяном Вилс познакомился в Нью-Йорке, этот француз закончил в Париже grande école, если не две, но происходил из бедной деревушки под Каором, городом на юго-западе Франции. Его родители были мелкими фермерами - "задроченными крестьянами", как выразился при первом собеседовании с ним Вилс: тетушка Безамьяна занималась тем, что пропихивала зерно в глотку гусей на производившей гусиную печенку фабрике. Однако сам молодой человек был очень хорош. Наиболее сильной его стороной было ограничение рисков: он обладал осмотрительностью мелкого фермера, и ни Вилс, ни Годли не сомневались, что свои ежегодные бонусы (последний, январский, составил 8 миллионов долларов) он обращает в наличность, которую держит под матрасом.
К подбору персонала для "Капитала высокого уровня" Джон Вилс всегда относился как к делу чрезвычайно тонкому, и наибольшую ценность представляли для него консультанты. В число их входили два уроженца стран Восточной Европы, которые его нью-йоркский банк до нитки обобрал в ходе их посткоммунистической денационализации. Оба начинали как финансовые инспекторы и управляющие, а затем ушли в политику: стали в своих правительствах министрами финансов. Вилс "принимал" их в Нью-Йорке, открывая для каждого неограниченный расходный счет в своем банке, и это привило им вкус к экзотике, отыскать которую без его помощи они не смогли бы. Вилс и Годли преподнесли им некоторое количество "учредительских акций" "Высокого уровня", а затем наняли их в качестве исследователей "экономических трендов". Работа обоих состояла в том, чтобы добывать в своих странах инсайдерскую информацию; они получали изрядные суммы за специальные услуги плюс вознаграждение за результаты, которые эта информация приносила.
Еще занимаясь долгом африканской страны, Вилс посетил тамошнее британское посольство и сумел увлечь рассказом о своих планах его коммерческого атташе Мартина Раймана, прекрасно владевшего литературной речью молодого человека, которому до смерти надоело договариваться с владельцами автостоянок о размещении машин, на коих разъезжали прибывавшие в страну именитые господа. Райман продемонстрировал коммерческую проницательность и гибкость, произведшую на Вилса немалое впечатление. Он несколько лет присматривался к молодому человеку, а затем, почувствовав, что тот совсем заскучал, предложил ему перейти в "Высокий уровень" консультантом - на двойном против прежнего окладе. Райман принес в "Капитал высокого уровня" связи в мире, доступ в который Вилсу, как он хорошо понимал, был закрыт - в своего рода братство высокообразованных дипломатов, правительственных служащих и даже людей искусства. Лучшим его взносом стал бывший премьер-министр Израиля, обратившийся в "негласного" консультанта, которому платили за то, что он сообщал Райману обо всех грядущих, способных изменить цену на нефть действиях, планируемых различными странами на Ближнем Востоке.
Одно из непременных условий найма консультантов состояло в том, что они получали долю в фонде Вилса. Это обеспечивало их честную работу. Вилс по собственному опыту знал, что добропорядочность и надежность отличают не только "Ватикан", - большинство тех, с кем он сталкивался в мире финансов, были людьми законопослушными. Он обнаружил также, что этим честным людям присущ своего рода снобизм: они верили в свою необычайную одаренность и гордились тем, что смогли заработать миллионы, не нарушая законов. А различие между "законным" и "этическим" Вилса не интересовало - как и каждого из тех, с кем он когда-либо сталкивался.
В середине 1990-х на него произвел огромное впечатление разговор с бывшим старшим директором занимавшейся управлением чужими активами компании, которая возникла как дочернее предприятие одного из банков и оказалась столь успешной, что в конце концов этот же банк купила. Образовавшаяся в итоге новая компания была продана за 3 миллиарда американской брокерской фирме - и с такими колоссальными комиссионными, что каждый из ее первоначальных директоров получил по 83 миллиона фунтов.
Счастливый директор рассказал все это Вилсу, пока они прогуливались по его большому поместью, и Вилс пытался, безуспешно впрочем, подстрелить какую-нибудь пернатую дичь.
- Ну, - в редкой для него попытке пошутить сказал на миг оторопевший от услышанного Вилс, - после уплаты налога от них все равно мало что осталось.
Директор посмотрел на него так, точно ушам своим не поверил:
- Налогов мы не платили.
Полученная от продажи прибыль была капиталом, а не доходом; ее оформили как доход будущих лет, вложили в специально для того и созданную компанию, которая "поглотила" его, а затем, когда все улеглось и забылось, передала в руки тех, для кого эта прибыль и предназначалась.
- И главная прелесть нашей комбинации состояла в том, - поднимая ружье, сказал в заключение владелец поместья, - что все было проделано совершенно кошерно.
Восемьдесят три миллиона, полученные кошерно и без обложения налогом. Ах, чтоб меня! - подумал Вилс. То, что он услышал, произвело впечатление даже на него.