– Они утверждали, что это для них как спорт, – на веселой ноте закончил он повествование. – Представляешь?
– Дураки, – сердито проворчала жена. – Делать нечего.
Он скрыл свое разочарование. "Вот и приходится делать это не с ней", – подумал он. И на следующий день повторил свой рассказ Нинке, появившись у нее по старой привычке раз в неделю. Нинка была одинокой, работала в буфете в Кремле. Не красавица, но и не уродина. Главное, толк в женском деле понимала.
Нинка от души веселилась, слушая его. Поразмышляв, игриво произнесла:
– На травке в Кремле я тебе не обещаю. Ты же не хочешь, чтобы нас с тобой выгнали с работы. А на крыше можно. И на лестнице. Пошли?
Гаврикову приятна была ее реакция. Но совершать желаемое на крыше или на лестнице он постеснялся – застукают, сраму не оберешься. Они ограничились тем, что начали известное дело в кухне на столе, продолжили на кресле в прихожей, а победную точку поставили в ванной. Это был праздник фантазии.
IX. Круговерть
Он любил работать рано утром и поздно вечером: телефоны молчат, ходоки не лезут в дверь, в сводчатых кремлевских коридорах тишина. Сплошное наслаждение. В утренние благостные минуты Виктор Петрович сочинял самые важные письма, искал решение самым затейливым проблемам. Даже маленький результат успокаивал, давал надежду, что хоть что-то останется, не уйдет со стремительными и бесполезными дневными часами.
Но те минуты заканчивались очень быстро – трещал в приемной звонок, и дежурная секретарша, заглянув, взволнованно сообщала: "В кабинете" или "Пришел". Начиналась привычная круговерть.
Взяв приготовленные документы, Виктор Петрович пошел к начальнику. И услышал, едва открыл дверь:
– Что вы мне тут понаписали?! – Александр Сергеевич тыкал пальцем в лежащий на громадном столе план. – Что за Меркулов? Кто это такой? Почему надо с ним встречаться? Почему сегодня Петрихина? Я просил ее поставить на будущей неделе. Что вы хозяйничаете?
День начинался как обычно.
– Меркулова просили поставить вы сами. Позавчера. Я не слишком понял, кто это такой. А Петрихина… Поздно будет на следующей неделе, Александр Сергеевич. Время уходит.
– Может, нам кабинетами поменяться? Вы и так все решаете.
Виктор Петрович смущенно улыбнулся.
– Да что я решаю? Начальник вы. А тут… Через неделю будет поздно.
– Вот, нашелся. Хозяйничает, – ворчал начальник, хотя уже чувствовалось: уступил.
Впрочем, нет, этот день мог стать необычным. Накануне Виктору Петровичу дали знать, что давние разговоры о возможной отставке начальника могут воплотиться сегодня в указ. Неужто так оно и будет? За себя Виктор Петрович не переживал – без работы не останется. Но ему было обидно за Александра Сергеевича, человека с непростым характером, но порядочного, думающего прежде всего о деле.
В приемной ждал первый посетитель – большой грузный дядька. Он так осторожно сидел на краешке стула и так пугано поглядывал по сторонам, что невозможно было промолчать.
– Александр Сергеевич скоро вас примет. – Дядька глянул на него с шальной признательностью.
Через полчаса он заглянул к Виктору Петровичу, долго благодарил. Будто Виктор Петрович решил его проблемы, а не тот, из чьего кабинета он только вышел. Тут по прямому позвонил начальник, просил не беспокоить в ближайшие полчаса – надо поработать с документами.
Но вскоре пришел фельдъегерь со срочным пакетом, требовалась виза начальника. Вздохнув, Виктор Петрович пошел в кабинет.
– Вы не даете мне работать!
– Срочный документ.
– Ну что вы стоите? Положили и идите.
– Просили сразу вернуть.
Недовольно помолчав, начальник поставил визу и, закрыв папку, бросил ее на край стола.
Вручив документ фельдъегерю, Виктор Петрович вернулся за стол. Он просматривал корреспонденцию, делая многочисленные пометки. И он не сразу снял трубку городского телефона, который звонил и звонил.
– Вас беспокоит Преклонская Зоя Федоровна, – прозвучал немолодой, приятный голос. – Простите ради Бога, но вот по какому я вопросу. В Верховном Совете был комитет, куда мы, матери погибших в мирное время военнослужащих, обращались со своими нуждами. А сейчас такого комитета нет. Куда же нам обращаться? Меня везде отсылают. Никто ничего не знает.
Можно было спокойно сказать старушке, что и он не знает, что чересчур далеки были от него ее проблемы, но у него язык не повернулся. Попросив подождать, он принялся названивать по правительственной связи в поисках тех, должен был по долгу службы выслушивать несчастных матерей, думая при этом: "Не дай Бог такой работы, чтобы постоянно сталкиваться с чужим несчастьем и не иметь возможности помочь". Когда он продиктовал старушке фамилию и телефон генерала, коему вменили такое в обязанность, она принялась так горячо благодарить, что Виктору Петровичу стало неловко, будто он ее обманул.
Сразу после этого позвонил сын. С тех пор, как он женился, проблем с ним стало не меньше. В очередной раз он поссорился с женой, и теперь хотел посоветоваться с отцом, как быть. Виктор Петрович еще помнил, как увидел первый раз сына в окне роддома, как привез жену из роддома и смотрел на спящую кроху, и сын вдруг улыбнулся во сне, широко, безмятежно. А вот теперь надо мирить его с женой, вспыльчивой, своенравной, нетерпеливой даже в своей красоте. Может, притрутся они друг к другу. Годика через два-три. А может, и нет. Виктор Петрович жалел, что они с матерью так и не решились на второго ребенка. Ему хотелось внука, но пока невестка училась в университете, об этом не могло быть речи.
Зазвонил городской. Какой-то мужчина требовал записать его на прием к Ельцину.
– Я этим не занимаюсь, – вежливо пояснил Виктор Петрович.
– Но мне дали ваш телефон.
– Вполне вероятно. Только я не записываю на прием к президенту.
– Но мне дали ваш телефон. Вы должны меня записать.
– Я верю, что вам дали мой номер телефона, – все тем же спокойным голосом объяснял Виктор Петрович. – Но я не записываю на прием. Ни к президенту, ни куда-нибудь еще.
– Что же делать? – совершенно упавшим, беззащитным голосом проговорил мужчина.
Виктору Петровичу стало жаль его. И хотя своих дел хватало, он спросил, какой у того вопрос? Оказалось, это фермер из-под Калуги, против которого давно ополчилось местное начальство. И арестовывали, и дом поджигали. А теперь вот землю отбирают. Виктор Петрович начал названивать по правительственному, просил выслушать человека. Обещали встретиться и разобраться.
Он работал с почтой, когда в комнату заглянула немолодая миловидная женщина.
– Виктор Петрович, здравствуйте. Как вы тут? – голос у нее был мягкий, ласкающий.
– Как обычно, Ольга Ивановна. – Он заметно оживился. – Как обычно. В трудах.
– Представляю. И все такой же бодрый, неунывающий. Где силы берете?
– Не знаю. Может, от встреч с хорошими людьми.
– Неужто остались хорошие люди?
– Остались. Слава Богу, остались.
– Удивительный вы человек. Верите в добро.
– Верю. И вы верите. Не отпирайтесь… Сейчас предупрежу Александра Сергеевича, что вы пришли.
Взяв подборку документов, Виктор Петрович направился к начальнику. Тихо положив бумаги с краю стола, проговорил как бы между прочим:
– Петрихина пришла.
– Навязали, – глухо проворчал Александр Сергеевич.
– А с документами когда я буду работать? Вы же несете и несете. – Виктор Петрович молчал с виноватым видом, будто и впрямь своими руками плодил потоки писем, записок, справок, указов. Начальник покосился на него и выдохнул. – Зовите.
Телефон в комнате Виктора Петровича опять надрывался. Звонили по правительственному, просили внести Александру Сергеевичу в план важное совещание на субботу. Едва он сделал нужную запись, вошел знакомый Виктора Петровича. Обреченно опустившись на стул, стоявший напротив, долго жаловался, как труден хлеб у честных людей, а иные, которые по знакомству, по родственным связям, как жили в прежние времена, так и по сей день живут припеваючи. Виктор Петрович знал, с каким начальником приходится работать его знакомому. Но что он мог поделать? Разве что слова какие-нибудь найти для утешения.
– Ты библию читал? – деловито спросил Виктор Петрович.
– Читал, – неуверенно ответил тот.
– Помнишь, что сказал Бог Адаму?
– Нет.
– Бог сказал: "Будешь зарабатывать хлеб свой в поте лица своего".
– И что? – удивленная физиономия взирала на Виктора Петровича.
– А то. Если зарабатываешь в поте лица своего, все в порядке. И пусть беспокоится тот, кому хлеб насущный дается легко.
Озадаченный коллега покивал и тихо удалился. Тут позвонил Муханов, просил разыскать проект важного указа. Куда-то он затерялся. Где-то застрял, увяз в согласованиях. Пришлось проводить маленькое расследование. Помог Дмитрий Сергеевич из делопроизводства. И что? Вылезло вранье – проект никуда не отсылали, он еще не был дописан.
Подготовив срочную почту для начальника, Виктор Петрович воспользовался небольшой паузой и позвонил жене.
– Как ты себя чувствуешь?
– Неважно. Голова раскалывается. В библиотеку не поехала, пробую дома работать. Поздно приедешь?
– Как обычно. Работы очень много.
– Жду.
Головные боли периодически мучили жену, и пока что врачи не могли ей помочь.
Известный режиссер появился неожиданно. Волосы всклокоченные, взгляд бегающий.
– Очень надо. Горю. Примет?
– Не могу сказать. Попрошу. Но очень занят. Так что не обижайтесь, если не сможет принять.
– Но вы спросите, спросите. Виктор Петрович, дорогой мой, очень надо. Пять минут.
– Сейчас у него люди. Подождите.
Режиссер устало рухнул на диван, принялся легко стучать ладонями по коленкам, обтянутым добротными брюками. Билась в нем какая-то неуемная энергия, искала выхода. Поморщился, думая о своем, глянул на Виктора Петровича.
– Представляете, минувшей ночью какие-то сволочи все кнопки в лифте сожгли. Домофон испорчен, вот и творят что хотят.
– Это везде, – Виктор Петрович невесело вздохнул. – У нас окна побиты, лестницы загажены. И с кем не поговоришь, все жалуются. Увы.
Режиссер вскинулся.
– Все от бескультурья. Но вот что я скажу: пока этот народ бескультурен, он будет жить в дерьме.
– Но пока он живет в дерьме, он будет бескультурен, – осторожно вставил Виктор Петрович.
– Значит, он всегда будет жить в дерьме, – весело заключил режиссер.
Помолчав, режиссер мечтательно проговорил:
– Чем дольше живу, тем меньше понимаю, зачем все и в чем смысл жизни? Рождаешься дураком, дураком и умираешь.
– Что вы так мрачно? – попытался успокоить его Виктор Петрович.
– Правда-правда, – охотно заверил режиссер. – Вот вы разобрались, зачем мы живем?
Это было неожиданно. Виктор Петрович смутился.
– Ну… чтобы пользу какую-то принести.
– Кому?!
– Людям.
– А нужна им она, эта польза? Прогресс цивилизации устроили. А может, надо было душу совершенствовать?
"Интересно, – подумал Виктор Петрович, – как бы он себя повел, если сейчас принесли указ об отставке? Враз бы испарился. А так – на коленях, в просительной позе".
Тут он услышал, что из кабинета начальника вышел посетитель, и быстро поднялся.
– Пойду просить, – бросил он на ходу.
Режиссер состроил ангельское лицо.
Время было обеденное, но все равно решать должен был начальник.
– А чего он пришел? – удивился Александр Сергеевич.
– Мы не договаривались.
– Не знаю. Что-то срочное. Очень просит. Клянется, что ему хватит пять минут.
– Знаем мы эти пять минут… Ну ладно. Пусть.
Начальник сам встретил режиссера в приемной, первым пропустил в двери. Пока они разговаривали, Виктор Петрович успел сочинить несколько писем, разобрать свежую почту. Указа по-прежнему не было.
Позже, когда режиссер ушел, Виктор Петрович долго уговаривал начальника пойти пообедать, а тот отказывался:
– Куда обедать? Атаман сейчас придет.
– Подождет немного.
– Некрасиво.
– Скажу, что большое начальство вызвало.
– Врать будете?
– Не сидеть же вам до вечера голодным.
Сидеть голодным начальнику не хотелось, в конце концов он согласился, ушел, попросив быть с атаманом поприветливее.
Он был большой, солидный, этот казачий атаман. В папахе, синей черкеске, с саблей на боку. Он появился точно к назначенному времени. Надо было как-то объяснить отсутствие начальника.
– Александра Сергеевича срочно вызвало начальство, – и в самом деле вынужден был соврать Виктор Петрович.
– Но он примет меня?
– Конечно. Вы подождите, пожалуйста. Посидите у меня на диване. Отдохните немного.
Атаман важно прошел в комнату Виктора Петровича, сохраняя осанку, опустился на диван. Внимательно осмотрел комнату, пытливо глянул на Виктора Петровича.
– Может быть, вы мне скажете, почему не уделяют внимания казачеству?
– Ну почему? Проблемами казаков занялись всерьез, – доброжелательно сказал Виктор Петрович, понимая, атаман все равно не даст ему работать.
– Одни разговоры, – атаман ударил тяжелой ладонью коленку. – Ничего не меняется. Заработают на свою голову. Казаки вечно терпеть не будут. Хотят нас только на военной службе использовать. Нельзя считать, что казак лишь тот, кто служит. Московское недопонимание. Или сознательная попытка впрячь нас. Но прежде должно быть восстановление казачества как народа, а уж потом как служивого сословия. Казак только тогда казак, когда он самостоятелен и кормит себя. Дайте землю, дайте самоуправление. Я вам честно скажу, – он перешел на доверительный тон, – народу сейчас наплевать, кто правит, какая власть в Кремле. Ему нужны хоть какие-то изменения. А ничего не меняется. Немедленно надо решать. Немедленно. – Он вновь хлопнул себя по коленке, вздохнул, покосился на часы на стене.
– Александр Сергеевич вот-вот вернется, – поспешил сказать Виктор Петрович. – А насчет общинного землепользования и самоуправления… Как быть с теми казаками, которые хотят вести хозяйство самостоятельно?
– Таких нет.
– Ну почему? Есть. Я знаю.
Атаман неопределенно пожал плечами, увенчанными золотыми погонами, и будто отгородился плотным занавесом. Виктор Петрович не знал, что добавить. Повисла неловкая пауза. Виктор Петрович не нашел ничего лучшего, как позвонить по делам. Разговаривая, он поглядывал на атамана – тот сидел хмурый, отрешенный. Слава Богу, что тут в комнату вошел Александр Сергеевич. Широко улыбаясь, он шагнул к атаману.
– Здравствуйте. Простите, что заставил ждать.
Атаман встал, засуетился, доказывая, что ничего страшного не произошло. Так они под звук извинений и заверений, что все прекрасно, удалились в кабинет начальника.
Виктор Петрович хотел взяться за бумаги, но зазвонил городской. Просили помочь с горячей водой, которой уже третий месяц нет.
– Вы звоните в Кремль, – растерянно сообщил Виктор Петрович.
– Да, – подтвердили в трубке, – в Кремль. А что делать, если нигде правду найти не можем. В округе от нас отмахиваются, в мэрии не хотят разговаривать. Пусть президент поможет. Неужели и здесь откажут?
Тяжко вздохнув, Виктор Петрович принялся звонить по правительственной связи в мэрию, просил выслушать страдальцев. Потом долго объяснял по городскому, куда звонить, заверял, что там помогут.
И опять ему не дали поработать.
– Петрович, привет. – В дверях стоял известный депутат, невысокий, чернявый. Прежде он работал телеведущим. – Как дела? Сергеич шибко занят?
– Занят. Как всегда, – с кроткой улыбкой ответил Виктор Петрович.
– Шансов попасть никаких?
– Шансов мало. Посетители один за другим. И давно записаны.
Депутат устало подошел к столу, сел напротив. Можно было подумать, что он только что перетаскал вагон цемента. Помолчал, глядя в окно, вздохнул безнадежно.
– Петрович, объясни, что происходит? Бардак какой-то. – Голос у депутата был резковатый, трескучий. – Думает у нас кто-то о политике? Что вы тут в Кремле делаете?
Виктор Петрович отложил бумаги и молча смотрел на гостя. Депутат продолжил:
– У нас все сводится к тому, выступит президент или нет, скажет или нет. Надо ему подпорку создавать. Кто-то должен этим заниматься?
– Сейчас займусь, – вполне серьезно заверил его Виктор Петрович. – С бумагами закончу, и займусь.
– Не юродствуй. Ну, в самом деле, надо же об этом думать. Подсказал бы Сергеевичу.
Виктор Петрович медленно кивнул – само собой разумеется, тотчас подскажу. Потом пытливо глянул на депутата.
– Володя, то, что ты говоришь – серьезно. Это необходимо учесть. Но ответь на такой вопрос: является ли построение рынка той целью, которая объединяет сейчас общество? Могут ли все стремления людей умещаться в добывание денег?
Депутат нахмурился, вникая в смысл сказанного, потом спросил.
– Что ты предлагаешь? Срочно разработать общую цель? Она есть. Возрождение России, укрепление государственности. Хотя, чересчур обще. Признаю. Не то, что можно предложить каждому. Есть, над чем думать. Нужна российская мечта.
Он достал пачку дорогих американских сигарет, закурил, пододвинул к себе пепельницу, которую Виктор Петрович держал для гостей. Сизоватый дым, клубясь, таял в воздухе.
Трель правительственного телефона разлетелась по комнате. Звонили от вице-премьера, интересовались судьбой документа, который был направлен месяца полтора назад и который президент передал Александру Сергеевичу на проработку. Виктор Петрович знал, что начальник против и только ждет случая, чтобы сообщить это президенту. Но сказал, что не помнит, обещал выяснить в ближайшие дни и сразу позвонить, подумав при этом с некоторым неудовольствием: "Опять вру". Выдержав паузу, в трубке спросили:
– А разве Александр Сергеевич не уходит?
– Мне про это ничего не известно.
– Он на месте?
– Работает как обычно.
После некоторых размышлений с ним вежливо попрощались и повесили трубку.
– Может, все-таки примет? – опять спросил депутат.
– Нет, – отрезал Виктор Петрович.
– Жаль… Ты ему передай то, о чем мы говорили. – Депутат тщательно затушил окурок и, попрощавшись, ушел.
Виктор Петрович взялся было за корреспонденцию, но зазвонил прямой. Начальник просил зайти.
– Куда пропали документы по Тимохину? – спросил он.
– Я вам передал их в прошлую пятницу.
– Где же они, если передавали?
Виктор Петрович вздохнул.
– Сейчас принесу копию.
Когда он положил три листка перед Александром Сергеевичем, тот проворчал:
– Когда же научимся работать.
– Мне бы тоже этого хотелось.
Строгий взгляд уперся в него.
– Вы не иронизируйте, – больше для порядка, чем от раздражения сказал начальник.
Можно было опять зарыться в документы.
Подобно шустрой птичке залетел в комнату Кривенко, работавший на том же этаже. Расселся напротив, закурил, с дошлым видом выдержал паузу.
– Что это на шефа твоего ополчились? Роют под него вовсю. И с большим успехом. Знаешь, кто?
– Догадываюсь.
– Говорят, послом назначат. В какую-нибудь хорошую страну. Он просто обязан тебя взять. Поедешь? Первым советником.
– Зачем?
Коллега прямо-таки опешил.