* * *
На строительную площадку въехал "гелендваген", вышел крупный мужчина с вислыми плечами, в коротком расстегнутом пальто, костюме "Бриони" и сером кашне. Он за руку поздоровался с прорабом (тот вышел из бытовки, едва "гелендваген" показался в воротах), и они заговорили, поглядывая на бетонированный котлован. Человек в пальто внимательно слушал, два раза кивнул.
- Опалубку немного повело, Андрей Алексеевич, - сказал прораб. - Залило раствором канавку под силовой кабель. Но это поправимо.
- Штробить будете?
- Там каких-то полтора метра, не проблема. Вообще, что касается гаража, то в проекте недочетов море. Вот тут, например, ригель ляжет. - Прораб показал на бетонный борт. - И тут же, получается, проходит стояк. Я не знаю, чем они думали, когда проект делали.
Они прошли по краю котлована и остановились возле высокого штабеля из бруса.
- Брус негде было, что ли, сгрузить? - Мужчина оглядел штабель. - Чего так близко сложили?
- Я им уж вставил пистон. - Прораб недовольно посмотрел на рабочих, с грохотом забрасывавших в кузов "КамАЗа" металлический мусор. - Брус утром привезли, меня не было. Сегодня же переложат, я прослежу.
- Гляну, где штробить будете, - сказал мужчина и пошел по борту.
- Да отсюда все видно, не спускайтесь.
Но мужчина уже ловко сходил по прогибающимся сходням.
Мужчина сказал со дна котлована:
- Хочу при гараже мастерскую сделать. Я, Боря, по дереву люблю работать.
Неподалеку, на пригорке, стоял прицеп с бетонными блоками.
Возле правого колеса прицепа широко встали ноги в линялых джинсах, желтые ботинки "Camel Trophy" утвердились на снегу. Возле правого ботинка упала до половины выкуренная сигарета.
Мужчина поддернул брюки на коленях, присел и провел пальцами по бетонной стене с отпечатками опалубки.
На пригорке правый ботинок выбил из-под колеса одну сосновую чурку, потом другую. Сильно подул ветер, прицеп чуть качнулся.
- Вы поднимайтесь, - сказал прораб. - Я чай заварил.
Колеса совершили еле заметное круговое движение, и прицеп начал потихоньку сползать с пригорка.
- Чего тут арматура валяется? - спросил мужчина.
- Завтра крепления под опалубку будут варить, - объяснил прораб.
Прицеп катился, колеса с жующим звуком уминали снег.
- Поднимайтесь, Андрей Алексеевич, - сказал прораб. - Холодно, а вы по бетону в легких ботинках.
На кочках бетонные блоки погромыхивали о стальной пол. Прицеп смял сетку-рабицу, прокатился мимо "гелендвагена" и с гулким ударом врезался в штабель бруса. От мощного толчка трехметровый штабель дрогнул, накренился и с долгим, раскатистым грохотом рухнул на дно. Взвилось облако пыли и опилок, на дне котлована из-под груды бруса высовывались дергавшиеся ноги в полуботинках "Baldinini". Ребра подошв несколько раз проскребли по бетону, и ноги замерли.
* * *
- Через неделю мы сидели здесь, и он рассказал, к-к-как сделал, чтоб у Б-б-бравика больной не п-п-помер. - Лобода смял сигарету в пепельнице. - П-п-потом выпили немножко, и он раскололся.
* * *
Они еще раз прошли вдоль парапета и вернулись к машине.
- Ладно, Сань, я поеду, - сказал Гаривас. - Давай, пока.
Они пожали друг другу руки.
- П-п-пока, - сказал Лобода и посмотрел на ноги Гариваса. - Шнурок.
- В смысле?
- У т-т-тебя шнурок развязался.
- А… - Гаривас присел, завязал шнурок ботинка "Camel Trophy", выпрямился и пожал Лободе руку. - Давай, Сань, до встречи.
* * *
- Теперь объясни нам такую вещь. - Гена поднял на Лободу налитые кровью глаза. - Как так получилось, что ты все помнишь?
Лобода плеснул себе виски, выпил, прожевал кружок салями и сказал:
- Когда Вова устранял очередной, к-к-как он говорил, "этиологический фактор", т-т-то через девять дней мир м-м-менялся. Наблюдать это, скажу я вам, б-б-было страшновато. Записи в д-д-документах т-т-таяли и становились другими. Менялись фотографии, д-д-даты на памятниках, статьи в г-г-газетах, воспоминания людей, информация в к-к-компах. Только в Вовином к-к-компе ничего не менялось.
- Но ты-то ведь не Вовкин комп, - сказал Никон. - Почему же ты все помнишь?
- Д-д-да потому, что мир менялся через д-д-девять дней, а я все это время пролежал в к-к-коме. Во всяком случае, мы с Вовой д-д-других объяснений не п-п-подобрали. Я и п-п-потом тоже сохранял п-п-память об измененной реальности.
- Слушай, Сань… - Гена, забрызгав стол, неловко налил себе виски. - Зачем он паролил файлы? Зачем он вообще их сохранял?
Лобода хмыкнул и снисходительно посмотрел на Гену.
- Гена, д-д-дружок, да он же был один на один со всем этим. Только т-т-такой сильный человек, как Вова, мог не спятить и не обгадиться. Он б-б-боялся, что запутает чужие судьбы, что наворотит что-нибудь опасное для нас и д-д-для всего мироздания. Б-б-боялся, что однажды не вернется из п-п-перемещения, что все начисто забудет, к-к-как все забывали. Он д-д-даже завещание написал и за к-к-квартиру расплатился досрочно. А файлы он сохранял п-п-потому, что… Он не исключал, что п-п-придется отмотать назад к-к-какую-то из ситуаций.
- Только не мою, - сказал Худой. - Меня все устраивает, покупаю, заверните.
- Черт… - Гена одним глотком осушил стакан. - Господи, это же величайшая мечта!.. Это же самая сокровенная мечта! Не философский, мать его, камень… Не деньги и бабы, не власть! И даже не "счастья, всем, даром, и пусть никто не уйдет обиженным"… Нет, не это. А - исправить! Задним числом исправить! Зачеркнуть, скорректировать, подстелить соломки - вот она, величайшая мечта!
Бравик, поджав губы, пристально глядел на солонку. Он глядел на солонку, сопел, потом спросил Худого:
- Сегодня среда, так?
- Среда, - сказал Худой.
Бравик сглотнул и стал загибать пальцы.
- Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница… - Он обернулся к Никону. - И ты говоришь, он подмигнул?
- В смысле?
- В том самом смысле… - Бравик вдруг странно усмехнулся и достал портмоне. - Ладно, давайте расходиться. Ничего нового мы уже не услышим и не скажем. Только будем пить да рвать сердце. А у меня завтра две простатэктомии.
За барной стойкой включили "Hard Day’s Night", Никон поднял руку, подзывая официанта. Они расплатились и вереницей пошли к выходу. Проходя мимо стойки, Бравик задел плечом плексигласовый стендик с меню, тот с оглушительным хлопком упал на пол.
- Извините, - сказал Бравик бармену, поднял стендик и поставил на стойку.
На улице моросил дождь, темнело. Они немного постояли у входа. Никон позвонил Кате, сказал, что будет минут через сорок. Наконец попрощались. Худой и Бравик пошли к метро, а Лобода с Никоном - к Пироговке.
В ресторане доиграл "Hard Day’s Night", бармен протер стакан и поправил стендик с меню. Когда лысый толстяк с усталым лицом уронил стендик на пол из полированного гранита, все в зале обернулись на резкий хлопок, и только малый во фланелевой куртке с поднятым капюшоном, сидевший спиной к стойке, не шелохнулся. Поставив правый локоть на край стола, он изумительно ловко крутил сигарету в суховатых пальцах.
"Прямо фокусник", - подумал бармен и включил "Let It Be".