* * *
- На следующий день я накрыл поляну. Жарили форель на решетке, шашлыки… У меня был день рождения, сорок пять лет. Пришли все наши - Лизка Паль, Рустам, Дудкин, Фридман, Ксюха, ребята из "White Guide". Даже Каня Давыдов заехал, бурку мне подарил. Это начальник ихней МЧС, очень авторитетный мужик, "снежный барс". Вова крепко нажрался в тот вечер. Я его редко таким видел. Подсел ко мне, лицо в пятнах, и опять сказал: прости ради бога, спиши на горняшку.
- А о чем он тебя уговаривал? Он сказал, что уговаривал тебя четыре раза.
- Ничего такого не было. Не помню я, чтоб он меня про что-то уговаривал.
* * *
- Вот такая история, - сказал Бравик.
- Я бы десять раз подумал, прежде чем бить Шевелева, - сказал Гена. - Я прямо сейчас готов назвать пятьдесят действий, более безопасных, чем ударить Шевелева.
Он пропустил "корсу" и перестроился в левый ряд.
- Дай сигарету, - сказал Бравик.
- Ты или кури, или не кури. А то ты официально вроде как не куришь, а все время стреляешь, - сердито сказал Гена.
- Сигарету жалко?
- Ты чего курить опять начал?
- А ты как думаешь? - огрызнулся Бравик. - Заснуть не могу ни черта… Знать не знал, что такое бессонница, а третий день засыпаю только под утро.
- Бывает. Сто грамм коньяка и таблетка феназепама. Мне лично помогает.
Гена протянул Бравику пачку. Тот взял с полочки под проигрывателем зажигалку "Крикет", прикурил.
- Это все нервы. - Гена обогнал микроавтобус. - Мы еще долго не привыкнем. Знаешь, я фотографию снял со стены, ага. Ту, где мы с Вовкой в Ялте, на пирсе.
- Я заметил.
- Потом когда-нибудь опять повешу, а сейчас не могу смотреть. Знаешь, что Маринка сказала?
- Что?
- Она два вечера проплакала. Закроется в ванной, включит воду и плачет. Вчера сидели на кухне, фотки смотрели. Маринка молчала, молчала, а потом говорит: Гаривас - это целая эпоха. - Гена пристроился за "майбахом" и сказал: - Да, вот еще. Я тут Санюху Тищенко встретил.
- Как он?
- Нормально. Заведует травмой в пятьдесят третьей.
- Там Шнапер работал.
- Умер Шнапер.
- Грустно. Яркий был мужик. Прекрасный доктор, оператор замечательный. Так что Тищенко?
- Вообрази такую штуку. Он читал "Время и мир" и вдруг обнаружил, что Вовка - главный редактор. Он обрадовался, послал Вовке письмо. Потом уехал в Ригу. А когда вернулся, то открыл почту и увидел, что пришел ответ.
- Вовка, наверное, тоже был рад, что Санюха ему написал.
- Санюха получил ответ от Вовки через два дня после похорон.
- Как это "после похорон"?
- Так. Письмо от Вовки пришло на Санюхину почту через два дня после похорон.
- Он ничего не напутал?
- Мы с ним очень торопливо договорили, у нас обоих трезвонили телефоны. Но я переспросил: в тот понедельник? А он сказал: в этот.
- Заглючило на сервере, - сказал Бравик. - Или Санюха перепутал.
* * *
- Привет, - сказал Гена, шагнул в прихожую и поцеловал Ольгу в щеку.
- Здравствуй, Генка, - сказала Ольга. - Какие вы молодцы, что заехали.
- Привет, Оль, - сказал Бравик.
- Бравик, мне так неловко… Мне надо было самой к тебе съездить.
- Ерунда, - сказал Бравик. - Считай, что это повод тебя повидать.
Он протянул Ольге справку.
- Спасибо. Ребята, раздевайтесь, проходите. Я вас сейчас покормлю.
- Ну что ты, не хлопочи, - сказал Бравик.
- Я бы поел, - признался Гена и стал снимать ботинки. - А что на обед?
- Мясо с черносливом, - сказала Ольга. - Ты за рулем?
- Увы.
Они прошли на кухню.
- Где Витька? - спросил Гена, садясь.
- У моих, - сказала Ольга. - Бравик, коньяку?
- Нет, спасибо, - поспешно ответил Бравик.
Ему хотелось выпить, и это ему не нравилось. За последние дни он выпил столько, сколько прежде не выпивал за год.
Ольга разложила по тарелкам тушеную говядину. Бравик с аппетитом поел. Гена быстро махнул свою порцию и попросил добавки.
- Очень вкусно, - сказал он, отставив пустую тарелку. - Спасибо.
Ольга включила чайник и поставила на стол яблочный пирог.
- Apple pie, - сказал Гена. - Знаете анекдот про apple pie?
Он рассказал старый анекдот про командировочного в Нью-Йорке и яблочный пирог. Ольга засмеялась, а Бравик вяло улыбнулся. Он этот анекдот слышал от Гены раза три. Впрочем, Бравик понимал, что Гена развлекает не его, а Ольгу. Они поговорили о погоде, о разбитом рулевом наконечнике, о школе, где будет учиться Витюшка.
- Сейчас в школах совершенно вегетарианские нравы, - пренебрежительно сказал Гена. - Я учился в Кузьминках. Только последние два класса - на Куусинена, в немецкой спецшколе. У нас в Кузьминках была совершенная махновщина, веселее было только в Люберцах. Вот, смотрите. - Гена показал тыльную сторону ладони. Там белел короткий выпуклый рубец. - Это меня ножичком пописали в шестом классе.
- А как это тебя взяли в немецкую спецшколу в девятом классе? - недоверчиво спросила Ольга.
Она последние полгода тщательно и капризно выбирала школу для Витюшки и знала про школы все.
- Здраасьте… - укоризненно протянул Гена и отчеканил на безукоризненном хохдойче: - Gestatten Sie, dass ich mich vorstelle. Mein Name ist Gena. Ich freue mich sehr, Sie zu sehen!
- Ах, да, - сказала Ольга. - Entschuldigen Sie bitte. Извини, я забыла, кто у нас тут главный германист.
В школьные годы Гена все каникулы проводил у двоюродной тетки в Дрездене. Когда Гену перевели в немецкую спецшколу на Куусинена, его произношению завидовала "классная" с кандидатской степенью.
- Оль, мы еще попридержим компьютер, хорошо? - сказал Бравик.
- Оставь его себе, и хватит об этом.
- А ты никогда не заглядывала в Вовкин ноут? - спросил Гена.
- Господи, я в его кабинет-то лишний раз боялась заглянуть.
- Оль, - сказал Бравик, - видишь ли, я искал там кое-какие фотографии и наткнулся на закрытую папку. Худой открыл ее, а там оказались архивные файлы, их Худой пока открыть не может. Но там есть очень странные фотографии.
- Что в них странного?
- Это долго рассказывать. Мы позже тебе покажем… Так ты ничего не знаешь об этих архивных файлах?
- Нет.
- И Вовка никогда об этом не говорил?
- Бравик, мы развелись два года назад.
- Да-да, я понимаю. Но вы ведь сохранили, э… близкие отношения?
У Ольги посмотрела на Бравика, как на малое дитя.
- Бравик, близкие отношения у нас с Володей были после знакомства и еще лет пять. А до последнего времени - только сексуальные.
- Извини… - Бравик от неловкости прокашлялся. Потом спросил: - А после Караташа ты замечала в Вовке какие-то странности?
- То есть ты поговорил с Шевелевым?
- Ты советовала поговорить - и я поговорил.
- А почему, собственно, тебя это интересует? Пока он был жив, вы не расспрашивали меня о его странностях.
- Мы не знали про Караташ, - сказал Гена.
- Настоящая мужская дружба… - сказала Ольга с неприятным смешком. - Три товарища. Четыре танкиста и собака.
- Оль, мы смиренно спрашиваем, - сказал Гена. - Он изменился после Караташа, да?
- "Видит горы и леса, облака и небеса, а не видит ничего, что под носом у него", - сказала Ольга и вздохнула. - Эх вы, четыре танкиста… Вы знали о Володе только то, что вам было удобно и приятно знать. А вот то, что ваш друг был душевно нездоров, - этого вы не знали. И то, что он мешал виски с транквилизаторами, - этого вы тоже не знали.
- Эй, эй! - встревоженно сказал Гена. - Вовка пил не больше других!
- Если "другие" - это ты и Никон, то да. Первые годы я даже хвасталась подругам: мол, я замужем за алкоголиком, которого ни разу не видела пьяным.
- Оль, ты что говоришь такое? - сказал Бравик. - Он действительно принимал транквилизаторы? Может, он просто иногда пил таблетку-другую, чтоб выспаться?
- Видел бы ты это "выспаться". Видели бы вы все это, мушкетеры хреновы.
И Ольга вдруг некрасиво заплакала. Гена поднялся и стал гладить ее по голове. Бравик тоже встал, налил в стакан кипяченой воды из стеклянного кувшина, подал Ольге. Она сделал глоток, закашлялась, поставила стакан на стол и, всхлипнув, сказала невнятно:
- Ну что ты мне воду даешь, как следователь на допросе… Она достала из стенного шкафа бутылку водки, плеснула в чашку и выпила.
- Welcome to club, - сказал Гена и подмигнул.
Ольга улыбнулась сквозь слезы.
- Мы ничего не знали про транквилизаторы, - сказал Бравик.
- У него с журналом не всегда было гладко, - сказал Гена. - То и дело уходили авторы - он не раз говорил. И он все время конфликтовал с акционерами.
- Ой, я тебя умоляю… - Ольга слабо махнула рукой. - Он замечательно ладил с акционерами. А его фрондерство только делало журнал прибыльнее. Володя никогда не переступал черту, уж вы мне поверьте. Он знал, где надо остановиться.
Гена упрямо сказал:
- Он работал как каторжный. Постоянная нервотрепка, недосып. И журнал он вел на грани фола. Одно интервью с Нетаньяху чего стоило. Я взял в руки тот номер и сразу подумал: Вова, наверное, очень хочет, чтоб ему героина в багажник насовали.
- Какой номер? - опасливо спросил Бравик. - Ты о чем?
- Августовский номер, за прошлый год. Где интервью с Нетаньяху. Там прямо на обложке было: "В Кремле клеймят кавказских террористов, но на правительственном уровне принимают арабских".
- Ерунда… - Ольга высморкалась в салфетку и села. - Его работа тут ни при чем. Он просто сходил с ума. Закрывался в кабинете, накачивался виски с радедормом и часами лежал как мертвый.
- И ты не потребовала объяснений? - спросил Гена.
- Это Маринка может требовать от тебя объяснений. А Володя со мной разговаривал, как со слабоумным ребенком. У него на все был один ответ: ты не поймешь. После того как я вызвала "скорую", он вообще запретил мне заходить в кабинет.
- Когда это ты вызывала "скорую"? - спросил Гена. - Зачем ты ее вызывала?
- А кого мне было вызывать? "Пиццу на дом"? Он девять часов пролежал на диване и ни на что не реагировал.
- Когда это началось? - спросил Бравик.
- Вот после Караташа и началось.
- То есть он напивался и спал?
- Это был не сон. Он лежал на спине с полузакрытыми глазами и ни на что не реагировал. Можно было кричать, тормошить, хлестать по щекам - без толку. А через несколько часов он приходил в себя, дул сладкий чай большими кружками и много ел. И понимаете… Понимаете, он при этом не выглядел похмельным или больным. Он выглядел, как человек, который заснул в одном месте, а проснулся в другом. Он ходил по квартире и рассматривал ее, как будто видел впервые. Бродил по кабинету и, как слепой, трогал руками предметы. Бормотал какую-то бредятину и трогал книги, проигрыватель, лампу. Брал свой свитер и нюхал его. Господи, видели бы вы это… Представьте, что человек вдруг берет в руки какую-то обычную вещь и восхищенно ее разглядывает.
* * *
Гаривас, по пояс голый, сидел на краю ванны и держал в руке бритвенный станок. Он держал его, как цветок, как хрупкую драгоценность, и медленно поворачивал в пальцах.
- Боже, какое чудо… - прошептал он.
Скрипнула паркетная плашка, Гаривас обернулся и увидел испуганные глаза Ольги.
- Новые лезвия все забываю купить. - Он поставил станок в стакан с зубными щетками. - Тебе в ванную нужно?
* * *
- А что он бормотал? - спросил Бравик.
- Всякую бессмыслицу. Например: "а костюмчик-то, костюмчик шевиотовый". А как-то раз сказал: "мудачье и дармоеды - что копы, что федералы"… Но самое страшное это то, как он ни на что не реагировал.
Гена посмотрел на Бравика и сказал:
- Диабетическая кома? Эпилепсия?
- Глупости, глупости… - Бравик поморщился. - Диабета у него не было, да и не так это выглядит. И это не эпилепсия. Возможно, какое-то очаговое поражение с синкопальными явлениями… Не знаю.
- Ты подумал, что это были какие-то приступы? - скептически сказала Ольга. - Нет, Бравик, он это проделывал сознательно. Первый раз это случилось за год до нашего развода. Я уезжала на дачу, он снес сумку к машине.
* * *
Гаривас положил сумку в багажник и сказал:
- Позвони мне завтра.
- Конечно. - Ольга поцеловала его в щеку. - А сегодня?
- Я выключу телефон, ну его к черту. Мне надо сосредоточиться, у меня материал про госкорпорации. Как говорят у нас в редакции: "за создание госкорпораций" - это тост или приговор?
- Володь… - Ольга нахмурилась. - Володь, ты же знаешь, я этого не люблю. Мало ли что… Не выключай телефон, пожалуйста.
- Включу в девять, - покладисто сказал Гаривас. - И сам позвоню. Зуб даю.
- Да уж, позвони. Пожелай ему спокойной ночи. Я в прошлую субботу его укладывала, а он говорит: папа не сказал "спокойной ночи". И мы стали звонить тебе, чтоб ты сказал "спокойной ночи".
- Я сейчас зарыдаю. - Гаривас прихлопнул багажник. - Вы позвонили, а я проводил летучку. Сказал Витьке "спокойной ночи, заинька", а потом накачал Владика с Янгайкиной, они сидели до пяти утра. Теперь авралы у нас называются "спокойной ночи, заинька". Теперь это производственный фольклор.
Когда Ольга выехала на Рязанку, позвонила мама.
- Оленька, мы вот только добрались.
- Господи, вы пять часов ехали, что ли?
- Я потому и звоню. Мы ехали четыре с половиной часа, у папы поднялось давление, а Витю укачало. - Мама трагично добавила: - За Гжелью его вырвало.
- Дай ему церукал.
- Оленька, ты сегодня не езди, не надо.
- Да я уже на Рязанке, - растерянно сказала Ольга. - У меня продукты в багажнике, рассада…
- Оленька, разворачивайся, пробки просто чудовищные. Егорьевское шоссе стоит до самой Гжели. Поезжай завтра, с утра.
- Ну хорошо… Тогда мы приедем завтра, вместе с Володей.
- Купи шланг для полива, метров пять. Я высадила за гаражом флоксы.
- Только не пили Володю про сортир, ему сейчас не до этого.
- Оленька, но сортир уже сгнил! Он просто сложится на кого-нибудь со дня на день! Вот ты будешь писать - а он на тебя сложится!
- Мама, давай этим летом пописаем в прежнем сортире.
- Он качается, мне страшно туда заходить!
- Ты храбрая женщина и продержишься до октября.
- Вам с Володей совершенно наплевать на дачу! Мы с папой выстроили ее чудовищными усилиями! На этом месте было болото, папа корячился как раб египетский, а вы объявились на все готовое…
- Я это слышала сто сорок раз. Вы строили дачу, как Петербург, а мы только жарим шашлыки. А гараж построился сам собой. И колодец тоже вырылся сам собой. И крышу перекрыл не Володя, а дядя с улицы. Все, мама, целую. До завтра.
Через полчаса Ольга вошла в квартиру и громко сказала:
- Володь, я вернулась! Позвонила мама, сказала, что Егорьевское шоссе стоит насмерть…
Она сняла туфли и прошла в комнату. Гариваса там не было.
- Володь! - позвала Ольга. - Ты где?
Она открыла дверь кабинета и замерла.
Гаривас ничком лежал на диване - неестественно прямо, оцепенело, с полуоткрытыми глазами.
Ольга потрогала Гариваса за плечо и тихо позвала:
- Володь… Ты спишь?.. Вовка! - Ольга затрясла Гариваса за плечо. - Господи, ты меня пугаешь!.. Что с тобой?! Очнись!
Из-под полуопущенных век Гаривас невидяще глядел в потолок. Когда Ольга схватила его за плечо, голова безжизненно качнулась.
Ольга прижала ладони ко рту и заморгала. Потом взяла Гариваса за запястье, нашла пульс, артерия билась ровно и сильно. Ольга заходила по кабинету, подняла трубку, быстро набрала номер.
- Здравствуйте… Пожалуйста, Григория Израилевича.
Ольге ответили: он в операционной, что-нибудь передать?
- Нет, спасибо. Я перезвоню… Спасибо.
Она опустила трубку и наткнулась взглядом на блистер с таблетками. Рядом стоял стакан, на дне оставалось немного виски. Ольга взяла блистер - две лунки были пусты.
- Господи, ну что же это… - в отчаянии прошептала Ольга и помахала ладонью перед лицом Гариваса. - Вовка, да очнись же!
Лицо Гариваса оставалось неподвижной маской. Ольга села на пол и обхватила руками колени. Так она просидела больше часа. За окном начало смеркаться. Ольга встала, пошла на кухню, включила свет, открыла стенной шкаф, взяла бутылку виски, скрутила пробку, отхлебнула из горлышка, закашлялась и запила водой из стеклянного кувшина. Она выкурила сигарету, погасила окурок в половинке жемчужной раковины и вернулась в кабинет. Гаривас лежал в прежней позе. Ольга опять взяла его за запястье и жалко заскулила. Она несколько раз поднимала телефонную трубку и вновь опускала ее на рычажки, ходила по кабинету, опускалась на колени перед диваном, гладила Гариваса по щекам, прислушивалась к его дыханию. Через час она выдавила из блистера таблетку, проглотила, не запивая, вернулась на кухню и опять закурила. Прошло часа два или три, за окном было темно, Ольга спала за столом, уронив голову на руки. В жемчужной раковине лежали четыре окурка. В кабинете скрипнул диван, послышался кашель. Ольга вздрогнула и подняла голову. В коридор, шаркая, вышел Гаривас. Выглядел он неимоверно усталым. Не сонным или похмельным - а измотанным донельзя. Он повернул голову и встретился взглядом с Ольгой.
- Ты это… - Он потер ладонью лицо. - Оль, ты вернулась, что ли?
Ольга резко встала, опрокинув табуретку.
- Погоди… Ты почему дома? - Гаривас посмотрел на пепельницу. - Слушай, хватит столько курить!
Ольга порывалась что-то сказать, но не могла.
- Тебя там Витька ждет, а ты вернулась… - Гаривас посмотрел на наручные часы. - Елки-палки, два часа!
Он отстранил Ольгу и поднял табуретку.
- Ты лежал, как мертвый! - прошептала Ольга. - Вова!.. Я же… Ты ведь…
- Устал, понимаешь, как собака, - сказал Гаривас. - Немножко выпил, думал поспать часок. Оль, у меня работы море…
- Иди ты к черту! - закричала Ольга. - Ты лежал как мертвый, я чуть с ума не сошла!
- Ну полно тебе. Заснул, бывает… Говорю тебе: очень устал.
- Врешь, - тихо сказала Ольга, - так не спят.
- Слушай, будь другом, завари чай… - Гаривас зевнул так, что щелкнула челюсть. - И пожарь картошку, ладно?
* * *
- Один раз он пробормотал: "Лобода ты моя, Лобода. Придется замарать ручки".
- "Лобода"? - сказал Бравик. - Ты уверена, что он сказал "Лобода"?
- Уверена. Я приехала к нему… Обычно приезжала я. Он говорил, что у меня дома ему все время кажется, будто в любой момент может войти муж Володя. Я приехала, привезла бастурму, малосольные огурцы, телятину с грибами. Мы собирались сходить в кино, поужинать, я эпиляцию сделала, как дура. А он меня выставил. Сначала сказал: посиди немножко на кухне. Ходил по комнате, курил, сказал про Лободу. Потом вышел на кухню и говорит: Оль, прости, не могу сегодня, ты иди, у меня срочные дела.