Альбом 1936 года. Какого-то почитателя киностудии "Метро-Голдвин-Майер". Неподписанное фото актрисы Анджелы Лансбери, держатель для зубной щетки, один тапок ("Дэнни Кея, дружище. Сам мне отдал"). Шесть снимков снимавшегося в ужастиках Винсента Прайса, все с поддельными подписями. Фотография сестры Брайана, Джун. И так далее. И тому подобное.
Дождь на улице усилился, и капли стали залетать в ангар. Алекс помог Брайану перетащить туда, где посуше, его три стола. Каждый из них они относили на десять ярдов, а то, что падало, поднимали. Потом Брайан принес себе и Алексу пластиковые стульчики.
- Посидим немного? - Брайана всего трясло.
Алекс сел. Брайан достал коробку с папками. В них оказалось немало интересного. Целая сокровищница. У Дучампа имелся, например, потрескавшийся Гарольд Ллойд. Несколько средней величины звезд сороковых годов: Тайрон Пауэр, Мэри Астор, Ван Хефлин, Джоел Маккри. И очень хорошая Марли Оберон. Всех их он показывал украдкой. А на самом столе стояла выставленная на продажу скособоченная лампа. Не особенно надеясь на ответ, Алекс предложил сделать все наоборот.
Брайан только выдохнул на него сгусток настоявшегося в легких воздуха и начал усиленно протирать глаза.
- Но, Брайан, было бы лучше, если…
- У тебя есть сейчас дама сердца, Тандем?
- Как будто есть. Но именно сейчас она особо дружеских чувств ко мне не питает.
- Значит, так тебе и надо, - решил Дучамп. - Женщины - в них ответ. Если уж связался с какой - не слезет. Все они такие, женщины. Они и есть ответ.
- А на какой вопрос?
Дучамп в ответ только хохотнул, словно Алекс рассказал анекдот с бородой. Потом достал откуда-то из-под стула фляжку и видавшую виды кружку. Алекс налил им обоим чая. Заприметил неподалеку лоток со всякой снедью и сходил купил два фруктовых бисквита - сочных и густо нашпигованных изюмом. Дучамп повертел свой так и сяк и улыбнулся со смесью нежности и благоговения, словно держал в руках семейную реликвию:
- У-у? Ладно… Подфартило мне. Кусман что надо. Один изюм.
Дучамп еще несколько минут вздыхал и охал, прежде чем начал есть.
Они сидели бок о бок. Чтобы облегчить себе задачу, беззубый Дучамп макал куски бисквита в чай и потом их обсасывал.
- Настоящее пиршество, - изрек он наконец.
- Брайан, - начал Алекс, - есть у меня к тебе одно дельце. Полагаю, ты в силах мне помочь.
Дучамп и бровью не повел.
Алекс наклонился и достал из кармашка сумки свою Китти Александер. Взял из рук Дучампа его кружку и положил ему в ладонь открытку.
- Брайан, не мог бы ты…
Дучамп поднес автограф к самому своему носу:
- О да!
- Брайан?
- Да. Да-а.
- Что, Брайан?
- Китти Александер. Стоит кучу бабок.
- По-твоему, она настоящая? - быстро спросил Алекс.
Дучамп пожал плечами:
- Похоже, что настоящая. Но вообще-то вряд ли. Но как настоящая, это точно. Иногда красотки не ответ дают, а загадки задают, мать их. Ха!
- Но как ты-то думаешь? По-твоему, настоящая?
- Я так думаю, что много в жизни повидал подделок. Глянь на ту штуковину.
Дучамп показал на папку, которую Алекс только что отложил в сторону.
- Эту?
- Почти все - липа.
У Алекса глаза округлились:
- Твоих рук дело? - Дучамп кивнул. - Но они же чертовски хорошие, Брайан. Совсем как настоящие. Я бы не смог отличить.
- Да, и мало кто сможет. Я и тебе кое-что в свое время втюхал. Ха! А теперь… - проговорил он, не глядя на Алекса, а только поведя в его сторону морщинистой рукой, словно пытаясь оживить в нем какое-то воспоминание, - ты… ты ведь… это… от Китти сам не свой?
Он взял из рук Алекса коробку и начал с важным видом в ней рыться. Достал одну фотографию.
- Вот она. Китти Александер, если вам угодно… подделка, конечно. Сам изловчился - сейчас и не упомнить когда… годах в пятидесятых… теперь чернила стали что надо. Ни один пидор ни на каком аукционе ничего не заподозрит.
Алекс присмотрелся к открытке повнимательнее. Достал ее из прозрачной обертки и поднес к свету. Сравнил со своей Китти. Они походили друг на друга как две капли воды. У Алекса душа в пятки ушла. Он взял сразу две открытки и стал разглядывать их на свету. Может, Брайан что-то перепутал и его подделка была более поздней, изготовленной с помощью автопера? А если они так похожи, значит, обе вышли из-под автопера? Потому что ни один человек на свете не способен два раза одинаково расписаться. Наши руки не обладают такой способностью. Но нет. "А" на Алексовой открытке чуть сильнее гульнуло влево. Витой елизаветинский хвостик на Брайановом "к" упал ниже, чем на Алексовом.
- Точь-в-точь как настоящая! - восхитился Алекс.
- Ни хрена подобного. Мое творение. Ты, Тандем, запамятовал - я ведь таким рисованием по полной занимался. Ни у кого лучше не получалось. - Дучамп извлек из кармана клочок замши и вытер им снимок. - Видел ее раз. Красивая. Ни на кого не похожа. Только тебе-то сейчас двадцать пять, - Дучамп неловко щелкнул пальцами, - а ей уж за шестьдесят перевалило. Тебе что, никто не говорил? - Он язвительно хохотнул. - Таким красоткам надо вовремя уходить в подполье. Фюить! На экране они всегда молодые, незачем им стариться. Кому нужны старые сучки? Кто на них станет любоваться?
"И на таких старперов, как ты, никто смотреть не хочет", - пронеслось в голове у Алекса, но он вовремя прикусил язык и протянул руку за сокровищем Дучампа. Брайан с саркастической усмешкой дал ему открытку:
- Знаю, что у тебя на уме. Держу пари, продашь ее в два счета этим придуркам на Невилл-Корт. Или в антикварную лавку Джимми. А? Если сам не расколешься - возьмут как миленькие. Точно? Три тысячи фунтов, одним махом. А то и больше. И себе отстегнешь проценты, а?
- Да ну? - Алекс покраснел. - А тебя в эти лавки на порог не пускают, да? Ладно, могу продать для тебя. Только возьму пятнадцать процентов с выручки.
- Шустрый какой! А почему бы тебе и свою не продать, раз так?
- Брайан, моя - подлинная. Я же фан Китти. Самый горячий ее поклонник. И хотел бы свою сохранить.
Дучамп недовольно хмыкнул:
- О, дорогой… Дорогуша ты мой! В этом бизнесе все прогнило. И нечего здесь сопли распускать. Просто чернила. Просто письма. А то заладил: "По-о-длинная"… Какая разница, что она такое на самом деле? Важно, чтобы выглядела как подлинная. В этом вся соль. Деньги не пахнут, а на жизнь как-то зарабатывать надо.
- Так я ее беру с собой?
- Сначала подпишем соглашение. Знаю я эти дела, приятель. Сейчас… сейчас достану бумагу и напишу. А ты подпишешь. Итак. "Я, Алекс Ли Тандем, обязуюсь взять не больше десяти процентов…"
- Десять процентов?
- Десять. "…За продажу принадлежащего Брайану Дучампу автографа Китти Александер". Ты ведь не против, а? Соглашение что надо - не долбаная Хартия вольностей, но все же. Давай подписывай - здесь.
Алекс взял листок. Каракули Брайана сливались в нечто неразборчивое.
- Прочитай мне все вслух, Брайан.
- Черт тебя побери, ты что, не только тупица, но еще и глухой? Десять процентов - все, что ты получишь, так что подписывай.
Алекс начал выводить ручкой свою фамилию. Когда он закончил, Дучамп выхватил у него листок:
- Это подпись, по-твоему? Закорючки какие-то. Нет, евреям никогда нельзя верить. На иврите, что ли, подписался? А? Ха-ха-ха!
Алекса едва не вывернуло от отвращения. Он поднялся:
- Хорошо, хорошо - этого достаточно. Давай мне свою Китти. Десять процентов. Ты, старый прохиндей.
Брайан и вправду на минуту стал прохиндеем. Уродливым, вонючим, чей смех скорей напоминает предсмертный хрип, но пока еще живым. Пока еще царящим на подмостках. Не в той роли, что играем все мы, а как безмолвный статист, на минуту оказавшийся волею судеб на авансцене.
2
Кто только не ездит в метро! Некоторые, снедаемые тщеславием, из кожи вон лезут, чтобы как-то собственную персону утвердить, хоть на пятнадцать минут явить себя миру во всей красе. Стоят на самом краю платформы, чуть не падая на рельсы, нервно дышат в ожидании поезда, прыгают в вагон, как в пропасть бросаются. Благодаря всем этим "действиям пассажиров" - придумал кто-то выраженьице, вместо "лезут напролом", - Алекс битых два часа добирался с юга до центра города. У выхода со станции его дожидался неулыбчивый Адам, который тут же распахнул гигантский гольферский зонтик, весь слипшийся от дождя, и мрачно приказал взять его под руку. Так они и пошли под низвергавшимися сверху потоками воды - прикрытые цветистым куполом, словно в воздушном шаре. Проследовали мимо величественного театра и наркоманского бара, сквозь строй девиц, осыпающих молодых людей всевозможными знаками внимания, миновали весь из себя роскошный магазин ("Да, Ал, гойский снизу доверху. Черканешь потом у себя"), бары для геев, для личностей любой ориентации, со стриптизом, как два упертых хасида, которых не соблазнить, не сбить с пути истинного. Наконец они подошли к любимой кафешке. Адам завозился в дверях со своим зонтищем, Алекс же бросился вперед - искать свободный столик. Но не тут-то было: пришлось им вернуться обратно, к архипелагу слегка прикрытых навесом и утопающих в мутной воде столиков у соседней парикмахерской. Не успели они сесть, как рядом с ними словно из-под земли вырос итальяшка-официантик - люди в центре города ждать не любят и в случае чего церемониться не станут.
Вскоре прибыл кофе с пирожными. Алекс с Адамом начали болтать, на первый взгляд, как старые друзья, словно никакая кошка между ними не пробегала. Хотя небольшая натянутость все же была. Что-то фальшивое. Как-то долго и манерно разрывали они пакетики с сахаром, потом высыпали их содержимое в чашки и размешивали. Беседа шла ни шатко ни валко, словно они говорили на разных языках. Адам, захлебываясь, рассказывал о своих последних изысканиях. Даже встал и раскинул руки, словно у него не все дома, чтобы показать Алексу расположение и взаимосвязь десяти сфирот на человеческом теле:
- Смотри, вот мой позвоночник - он находится там, где лежит Тиферет, то есть Красота, Сострадание. А значит, чтобы перейти от Нецах - это моя правая нога - к Тиферет, я размышляю о своем позвоночнике. Это путь Йод. А вообще согласно Ари есть тридцать два пути. А здесь, - он долбанул себя кулаком по нижней части спины и поддел воздух задницей, к немалому удовольствию проходивших мимо юных джентльменов, - та самая часть, где душа вытекает из своего изначального ложа, чтобы найти самое подходящее для нее место. Чувствую, что половина пути уже пройдена. Так-то, чувак. После стольких лет. - Он провел рукой у себя над головой. - Я движусь к короне, к Айну, к Ничто. К сущности Бога.
- Ага. Большое дело сделаешь, если сладится. Официант! Бутылку красного нам и две рюмки.
Они замолчали. Подул ветерок. Адам тоскливо поглядывал на соседний столик, словно жалея, что не может за него пересесть. Алекс достал сигарету и начал вертеть ее в пальцах, как человек, которого ни за что ни про что смертельно обидели. Даже не обидели, а предали. Ну зачем было рассказывать Эстер о Бут? Кто из друзей так для него постарался?
Из мрачных размышлений его вывела поданная бутылка вина. Адам свою рюмку отодвинул, а Алекс наполнил и тут же осушил, словно в ней был грейпфрутовый сок. Адам наблюдал за ним, тревожно почесывая голову в предчувствии близких неприятностей. Алекс налил себе еще рюмку и начал рассказывать о последних перипетиях своего романа с Бут, надеясь, что Адам как-то себя выдаст. Но Адам и бровью не повел. Сидел как ни в чем не бывало. А если его невозмутимость и есть знак вины? Разве может человек так долго сохранять спокойствие? Если не старается изо всех сил? Кто-то на Алекса Т. накапал. Если не Адам, то кто?
Алекс потягивал вино и беспрерывно говорил о чем-то, а точнее, ни о чем. Через пятнадцать минут он обнаружил, что изо рта его все еще вылетают слова, но мозг с запозданием реагирует на сказанное им самим. Заскучавший Адам раздавил вилкой засахаренную клубничину.
- Все эти особы, - оборвал он Алекса, - на самом деле одна и та же женщина. Сам, что ли, не понимаешь? Китти, Бут, Анита - похожи как две капли воды. Представь себе реставратора, который снимает с портрета краску в надежде открыть под ней другое изображение. Вот и ты любопытства ради соскребаешь один портрет, разрушаешь его, думая, что найдешь что-то необыкновенное. Но так можно менять их без конца, а все потому, что ты не умеешь принимать женщин такими, какие они есть.
Алекс, как обычно, прибег к международному языку жестов: откинул назад голову, слегка прикусил верхними зубами нижнюю губу и издал звук "пф-ф-ф". Поднял рюмку (это была уже третья):
- Спасибо, Зигмунд.
Адам пожал плечами:
- Понимай как хочешь.
- Нет, все очень увлекательно. Значит, Эстер - первая? А последняя?
- По-моему, все ясно, - отрезал Адам. - Она - портрет.
Алекс провел языком по коренным зубам, снимая с них налипшее тесто:
- Ладно. Метафора просто зашибись. Вполне в твоем стиле: все на свете есть символ чего-то другого. Но мне-то что от этого? Какая польза?
Адам насмешливо взглянул на Алекса и сокрушенно покачал головой:
- Ты вбил себе в голову, что все вокруг только и думают, как бы тебе помочь.
Они немного поговорили о проблемах других людей, всячески оттягивая момент, когда надо будет обсудить собственные. Рубинфайн одержим навязчивой идеей… Джозеф впал в депрессию и вообще бедствует… Алекс посмотрел на часы. Через десять минут ему надо было быть в магазине на Невилл-Корт.
- Опаздываем?
- Немного.
Алекс вылил оставшееся вино в рюмку и взболтал, принюхался, словно только сейчас понял, что в ней было.
- Что, делать больше нечего? - Адам вытер лужицу вина, выплеснувшегося из рюмки Алекса.
- О… Господи… а тебе-то что? Если не нравится, почему бы тебе не встать и… То есть почему ты не пьешь? Что, смотреть на меня пришел? Как на картину… "Толстяк пьет вино под дождем". Изучаешь процесс растранжиривания…
- Ты пьян, перестань.
- Я не могу перестать быть пьяным, Адамчик. Обратной дороги нет. Колесики тук-тук-тук - до конечной станции.
- Тогда сбавь скорость.
- Слушаюсь, кэп!
- Ты на меня злишься? Почему?
- Потому. Еще вопрос?
- Эстер сказала, что ты не собираешься ее сопровождать в воскресенье. Не в силах этого понять, как ни стараюсь.
- Моей вины тут нет - надо лететь в Нью-Йорк. Отменить заказ билетов нельзя. Весьма сожалею.
- А когда вылет?
- В пятницу вечером. Слушай, а почему бы тебе с ней не сходить? - Алекс попытался решить вопрос миром.
Но Адам отвел глаза в сторону, где одетый в стеганую куртку человек отплясывал под дождем джигу.
- В центре этого города как-то тягостно. Тем более в центре этого центра. Не хочу там бывать. Душновато для нашего брата.
- Хорошо, хорошо. Никто тебя и не заставляет. Всего лишь спросил.
- Во вторник - йорцайт твоего отца, - повернулся к Алексу Адам. - Ты в этот день будешь в Лондоне?
- Вообще-то тебя это не касается, но я во вторник вернусь.
- Хорошо. - Адам постучал ложкой по краю рюмки Алекса. - Я говорил с Рубинфайном. В его синагоге ничего не получится, но он знает, где можно все устроить. Для миньяна можешь взять меня - если удостоишь такой чести - и Джозефа, Рубинфайна, твою мать, Эстер, если она не будет возражать. Они будут только счастливы, а тебе всего и надо, что ненадолго оставить привычку всем подряд предъявлять претензии. Так ты не проводишь Эстер на операцию?
Как назло, в тот самый момент, когда произносилось слово "операция", Алекса угораздило поднять руку и посмотреть на часы. Он открыл рот, чтобы все объяснить, но тут же закрыл его снова. В мире жестов не бывает случайностей, подумалось ему. И разве наши движения не говорят то, что должен был сказать язык?
- Значит, нет. Что ж, если тебе надо лететь в Нью-Йорк - дело твое, - хмуро промолвил Адам. - А мне сейчас надо найти где-нибудь душ. На этих аукционах все равно просто сижу. Уже несколько дней не мылся. Позвоню тебе потом.
По счету каждый заплатил сам за себя.