Сейчас Сергей ненавидел себя так, насколько это вообще было возможно. Он был виноват перед этими чистыми глазами, которые ему доверяли. Он осознавал, что предал все, что было ему так близко и дорого, и от этого на сердце лежал тяжелый камень. Он давил на него, мешал жить, дышать, любить, заставлял не спать по ночам и рвал душу на части. А все дело было в бизнесе. Сергей прекрасно понимал, что у него много конкурентов, завистников и даже врагов. Ему казалось, что он всегда оказывается на шаг впереди них, предусматривая возможные ловушки. Но один раз он не рассмотрел сеть, расставленную партнером по бизнесу, и попался.
У Сергея было свое предприятие по производству косметических средств. За границей, в Германии, он создал две дочерние фирмы, но, как всегда, хотелось еще, и он замахнулся на большее. Надо было лететь в Италию и вести там переговоры. Обычно на такие мероприятия берут с собой жен, но чаще - красивых любовниц. У Сергея не было подруги, и товарищ посоветовал ему взять ассистентом Алину. Увидев ее, Сергей согласился. Алина была невероятно обаятельна, имела, как и положено, ноги от ушей и владела несколькими иностранными языками. Обычно мужчины, увидев красивую грудь, дерзко выглядывающую из блузки, сексуальные жесты и чувственные губы, забывают обо всем и готовы заключить любую сделку, лишь бы скорее остаться с соблазнительницей наедине. Алина за хорошую плату была готова на все, и Сергей посчитал, что получил хороший совет.
Сделка удалась, и Сергей, вернувшись в гостиницу, ликовал. Тогда в его номер пришла Алина и предложила это отметить. Он на радостях выпил немного виски, потом коньяка… Наверное, в спиртное Алина что-то подсыпала, потому что дальше Сергей ничего не помнил. Утром он понял, что переспал с ней… Оставшись один, он ругал себя последними словами, долго мылся в душе и чистил зубы. В тот момент он испытал то, что испытывает изнасилованная женщина - унижение и отвращение. Но, как оказалось, это были цветочки. Через несколько дней товарищ позвонил ему и посоветовал провериться на СПИД, сославшись на то, что якобы Алина созналась ему в своем заболевании. Вот тогда Сергей понял, что это была запланированная месть, сдал анализы и узнал, что теперь он ВИЧ-инфицированный. Это был полный крах его планов.
Сергей метался как загнанный зверь, не зная, как обо всем рассказать Виталине. Ему было уже не важно, что ожидает его в будущем. Он испугался, что успел инфицировать жену. Сергей сходил к врачу, накупил кучу дорогущих лекарств и незаметно глотал их, избегая близости с Виталиной и втайне надеясь, что ее минует эта страшная участь. А она терпеливо и мужественно сносила его несдержанность и нервозность. Просто преданно, с надеждой смотрела на него, словно говорила: "Ничего страшного, все будет хорошо". Иногда, когда Сергей сидел в кресле, тупо уставившись в экран телевизора, она подходила тихо, словно легкое облачко, обнимала его и шептала:
- Милый, хороший, любимый… Все плохое пройдет. Черные дни останутся позади, а я буду всегда рядом.
От таких слов у него сжималось сердце, и он закрывал глаза, чтобы не полились слезы. Сергей понимал, что с женой нужно срочно поговорить, но не мог этого сделать. Он просто не мог! И от этого еще больше себя ненавидел.
Тогда он решил взять отпуск на две недели и съездить с Виталиной в Карпаты. Он дал себе слово, что сегодня в дороге обязательно во всем признается. Дальше так жить он не мог. Они ехали час? Или уже два? А он все молчал. "Сейчас отъедем, и я все расскажу, - решил он, делая последний глоток кофе. - У меня нет другого выхода".
- Я давно не видела такого тумана, - сказала Виталина. - Мы словно в облаках парим, а не по дороге едем. Жаль, что не открывается вид сверху.
- Приедем и поднимемся в горы. Там точно будет возможность посмотреть сверху вниз.
- А люди, которые живут высоко в горах, всегда имеют такую возможность?
- Не знаю, - улыбнулся Сергей, - приедем и спросим.
Он взял из рук жены пустую чашку и, наклонившись, поцеловал две четко очерченные родинки на ее шее, расположенные одна над другой.
- Едем, судьба моя.
- Это знак быть рядом с тобой. Вечно.
Сергей бросил еще один беглый взгляд на родинки, и где-то в подсознании мелькнула мысль, что, возможно, он целовал их в последний раз, если Виталина не сможет его простить.
Глава 4
В тот день из-под Кременчуга, от красивого, обшитого бежевым сайдингом дома за бетонным забором, рано утром отъехал массивный БМВ цвета "металлик" и направился в сторону Днепропетровска. За рулем, сгорбившись, с недовольным видом сидел высокий мужчина.
- Какого черта им приспичило забирать пацана именно сегодня? - пробурчал он, тараща свои и без того выпуклые глаза и всматриваясь в густую пелену тумана.
- А чего ты, Попандос, хочешь? Они богатые, что надумают, то и делают, - ответил сидящий рядом человек.
- Если они такие всемогущие, то сделали бы так, чтобы туман рассеялся.
- Ха-ха-ха! - громко засмеялся мужчина с лохматой, словно неухоженная болонка, головой, его попутчик. - Ну ты, Попандос, даешь!
От его громкого смеха сзади, в закрепленной ремнями корзинке, зашевелился младенец, несколько раз причмокнул и, убедившись, что пустышка на месте, снова затих.
- Не ори, Парамон, - сделал замечание водитель. - Разбудишь - сам успокаивать будешь.
- О нет, только не это! Я в няньки не нанимался и за детьми ухаживать не умею. Слышь, Петь, - обратился он к другу по имени, - а у тебя дети есть?
- Боже упаси! Не хочу иметь такого добра и даром. А у тебя?
- Может, где-то и есть, но я об этом не знаю, - снова засмеялся Парамон, но уже гораздо тише. - Это как-нибудь потом. Куда мне спешить?
- А не поздно нам будет?
- Дети - дело нехитрое. Но где найти такую, чтобы была хорошей матерью? Ты видел таких?
- Я - нет. Одни шалавы вокруг. Кроме "бабок" ничего их не интересует.
- И чем больше, тем лучше, - поддержал его Парамон.
- Да, брат, вот такой попандос получается, - сказал Петр, и Паша усмехнулся, подумав, что от его друга прозвище Попандос не отцепится никогда. При каждом удобном случае тот вздыхал и заканчивал свои размышления поговоркой "Вот такой попандос получается". А вот к нему, Паше, прилипло как банный лист прозвище Парамон. Конечно, оно было не таким обидным, как у Петьки. Фамилия его была Пономарев, а имя - Павел. Как, кроме Парамоном, его еще можно назвать?
- Ни хрена на дороге не видно, - сказал Попандос. - А хозяйка заладила свое: "Поезжай, привези от мамы малыша. Я уже так по нему соскучилась". Можно подумать, она скучала за ним, когда валялась под солнцем Гаити!
- Или что будет с ним носиться, - добавил Парамон, - опять все свалит на плечи няньки.
- Почему все? Подойдет к ребенку, посюсюкает: "Ах ты моя крошка, мой ангелочек! Я твоя мамочка. Мамочка любит своего мальчика!" - передразнил хозяйку Попандос. - Тьфу! Противно слушать! Так бы ухватил за одну тощую ножку да за другую и разорвал на две половинки, как жабу!
- Ну, не скажи, брат! - взмахом руки остановил его Парамон. - Эта жаба - наша кормушка. Где ты еще столько бабок заработаешь?
- Это ты точно заметил.
- Вспомни, сколько мы имели в месяц, пока не устроились к этой жабе охранниками, а?
- Сколько? В месяц меньше, чем здесь за один день.
- То-то же! И что, плохо нам сейчас?
- Все хорошо, но как стукнет жабе что-то в голову - хоть стой, хоть падай!
- А ее шибздику? То же самое.
- Харэ базарить. Тебе жрать охота?
- Ха-ха-ха! Мне всегда жрать хочется. Что ты предлагаешь? Эта жаба хоть бы бутерброд нам в дорогу дала!
- Кучу подгузников в придачу к маленькому принцу тебе, а не бутерброд!
- В натуре, давай похаваем где-нибудь.
- Сейчас будет какая-то забегаловка. Там перекусим. Только как ее увидеть в таком тумане?
- Я буду смотреть, а ты поезжай потихоньку.
- Куда уж тише!
Вскоре охранники с аппетитом уплетали в придорожном кафе солянку и пили сок. Довольные сытным завтраком, они подошли к БМВ и услышали слабый плач младенца. Попандос открыл заднюю дверцу автомобиля и заглянул в салон. Лежащий в корзинке ребенок заливался громким плачем, его маленькое личико было красным и мокрым от слез.
- Этого нам только не хватало, - сказал Попандос и повернулся к Парамону: - Как ты думаешь, что ему надо?
- Засунь соску на место, - кивнул тот на пустышку. - Говорят, это помогает.
Но младенец упрямо ее выплевывал, плакал все громче и подергивал ручками.
- Может, он голодный? Где его каша? - спросил Попандос и, найдя бутылочку, неумело, но осторожно сунул соску ребенку в рот. - А его не надо поднимать, когда кормишь?
- Ты что, обалдел? - засмеялся Парамон. - Ни разу не видел, как едят дети?
- Не-а, - ответил Попандос, безуспешно пытаясь покормить ребенка. Тот не переставал кричать и выплевывал кашу.
- А ты неплохо смотришься с бутылочкой и младенцем, - пошутил Парамон. - Как настоящий папа. Может, это твой сынок?
- Иди в задницу! - отмахнулся от него Петр. - Лучше думай своей башкой, что нам с ним делать. Я не смогу вести машину в тумане под такие арии.
- Давай поедем. Может, его укачает и он уснет?
- Учти, если он не перестанет орать через пять минут, - я останавливаюсь и делай с ним что хочешь. Мои нервы дольше не выдержат. Надо же, какой малой, а так орет! Обалдеть можно! - сказал Попандос, садясь за руль.
Они отъехали от обочины, и БМВ стал быстро набирать скорость. Мимо них пролетел на бешеной скорости черный "хаммер" и, внаглую их подрезав, скрылся в тумане.
- Вух! - выдохнул Попандос. - Я чуть в штаны не наложил с перепугу! Ты видел этого нахала? Видел? Он чуть не зацепил нашу "бэху". Еще три сантиметра, и он шмякнул бы нас в бочину! Ну, сука! Я тебе покажу, как подрезать!
Возмущенный до предела наглостью водителя "хаммера", раздраженный криками неугомонного младенца, Попандос надавил на педаль газа. Некоторое время он не видел ничего, кроме густой белой пелены впереди, но вскоре прямо перед ним возник задок "хаммера".
- Может, не надо? - спросил Парамон, всем телом вжимаясь в сиденье.
- Надо, браток, надо! - сказал Попандос и, набрав скорость, принялся обгонять черный автомобиль. Он не видел за тонированными стеклами водителя, но успел бросить взгляд на "хаммер" и резко обогнал его.
- Ага! Засрал?! Сразу вспомнил о тормозах! - довольно прокричал Попандос.
"Хаммер" протяжно просигналил и, снова их подрезав, скрылся в тумане.
- Ну и наглая рожа! - заявил покрасневший от волнения Попандос. - Он думает, что его тачка круче и ему все позволено? У нас "бэха" тоже ништяк!
- Не у нас, а у хозяина, - внес уточнение Парамон.
- Какая на хрен разница! - отрезал раздосадованный Попандос. - У нас… У него… Да угомонится он когда-нибудь или нет?
- А ты, значит, пожрал, а теперь подсунул? - скривился Парамон и приоткрыл окно. - Вонища какая!
- Во-первых, закрой окно, пацана простудишь. Во-вторых, если сам испортил воздух, то хоть честно признайся, - заметил Попандос. - Я уже давно услышал, что воняет, как в параше, и молчал. Я, видишь ли, Паша, вел себя как воспитанный человек.
- Я не вонял! - возмутился Парамон и зажал нос пальцами.
- Слышь, а может, это он? - Попандос кивнул в сторону младенца и стал притормаживать.
Мужчины вышли из салона. Попандос наклонился над корзинкой с малышом и понюхал.
- Я же говорил! - радостно сказал он. - А ты хотел все свалить на меня.
- И что теперь будем делать?
- Что-что? Подгузник надо менять, - пробурчал Попандос и снял с ребенка голубенькие ползунки. - Если бы еще кто-нибудь рассказал, как это делается!
- Там на них должны быть липучки, - заметил Паша, - я рекламу по телику видел.
- Видел, видел… Все ты видел, а где они, не знаешь, - недовольно бурчал Попандос, отыскивая липучки. Найдя их, он развернул памперс.
- Ничего себе! - присвистнул Парамон. - Я и не думал, что такой малой может столько насрать!
- А ты думал, он как воробей?
- Ну, не воробей, но чтобы столько!
- Что ты хочешь? Это же мужик будущий, - сказал Попандос и вытащил грязный подгузник. - И где теперь его купать?
- Зачем купать? Пусть его дома купают, а у нас есть туалетная бумага.
- А это что еще за "с алоэ"? - Попандос достал упаковку салфеток с изображением ребенка. - Может, ими вытереть? Здесь и "беби" написано - значит, для детей.
- А если они со спиртом? Ожог еще сделаем.
- Но написано ведь для тупых: "беби".
- Ну и что? Мало ли что ими надо вытирать? Может, рот, а может, соски дезинфицировать?
- Они с алоэ. А оно горькое до чертиков. Как же ими соски вытирать?
- Говорю тебе, возьми туалетную бумагу - проверенный продукт.
- Давай. Сам ты продукт! - ухмыльнулся Попандос.
Мужчины вытерли младенца и, достав из корзинки, долго мучились, соображая, как правильно надеть подгузник. Малыш, почувствовав тепло человеческого тела и сухость штанишек, успокоился и, измучившись от крика, уснул прямо на заднем сиденье.
- Ну и что теперь делать? - спросил раскрасневшийся и вспотевший Попандос. - Надо бы его в корзинку положить и пристегнуть ремнем. Но если я это сделаю, он опять проснется и будет орать.
- Пусть пока на сидушке поспит, не свалится, - сказал Парамон. - Поехали уже, а то скоро эта курица проснется и начнет каждые пять минут названивать.
- Когда она раньше десяти просыпалась? Ты видел хоть раз такое? - ответил Попандос, садясь за руль.
- А вдруг сегодня материнские чувства у нее проснутся в начале пятого утра? - с иронией спросил Парамон.
- Тогда отключи мобилку, и абонент будет недоступен.
- Хорошая мысль!
- Смотри, "хаммер" на заправке стоит.
- Вот наглая скотина! - Парамон, приоткрыв окно, высунул руку и сделал неприличный жест. - Пусть теперь попробует подрезать!
- А мы дадим газу и вперед! - поддержал его довольный местью Попандос и нажал на педаль.
Глава 5
Утренний непроглядный туман Антона ужасно раздражал. И вообще он был на грани нервного срыва. А как еще может чувствовать себя человек, который знает, что ему остается жить совсем немного? Может, другие ведут себя иначе, но Антон об этом не задумывался. Он был зол на себя и на мир, который, как он считал, не принял его. Мир отторгал его, выталкивал из жизни, хотя Антону было всего двадцать два года. Несмотря на юный возраст, молодой человек, который так нервно вел черный "хаммер", имел все, о чем его сверстники могли только мечтать. Его отец, Георгий Арсентиевич, владел сетью автозаправок и баловал сына с детских лет. Антон имел все, что хотел и чего не хотел. Деньги его испортили. Они, как известно, обладают властью, могут сделать человека на голову, на две выше остальных, но имеют и другую, отрицательную сторону. Они могут погубить.
Именно это и случилось с Антоном. У него было много денег, он купался в достатке, жил в респектабельной квартире улучшенной планировки, имел новый "хаммер", кучу подружек и друзей.
"Липовых друзей, - с горечью подумал Антон. - Друзья любили не меня, а деньги, которыми я щедро с ними делился".
Антон задумался об этом, когда отцу стало известно, что он сел на наркотики. Было непонятно: то ли он ничего не знал; то ли догадывался, но не подавал виду; то ли знал, но верил в то, что наркотики в жизни сына - пустое баловство: поиграет, как в детстве новой машинкой, а через некоторое время забудет о недавно любимой игрушке. Отец забил тревогу, когда неожиданно зашел к Антону и застал его только что после душа, в одних трусах. Тогда он впервые увидел гноящиеся, незаживающие раны на его ногах.
- Да, это именно то, что ты думаешь, - сразу заявил Антон, дабы избежать лишних вопросов.
- Тебе надо лечиться. Срочно, - сказал отец.
Тогда он дал сыну деньги, которые Антон тут же потратил на наркоту. Узнав об этом, отец силой отвез его на лечение и все оплатил сам.
Антон смирился и начал лечиться, но через несколько дней узнал, что у него СПИД. Это было как гром среди ясного дня. Он заметался, охваченный паникой, и… позвонил отцу.
- Арсентиевич, - так шутя обычно обращался к нему Антон, - все в этой жизни поправимо.
- СПИД неизлечим, - отрезал осунувшийся и посеревший отец.
- С таким диагнозом люди живут долго, если лечатся, - сказал Антон, сам в это не веря.
Антон лгал. Но ложь не была для него обременительна. Последнее время он жил во лжи, и она стала неотъемлемой частью его впустую протекающей жизни. Георгий Арсентиевич до сих пор считал, что сын учится в институте, хотя Антон не появлялся там уже несколько месяцев. На этот раз отец снова поверил сыну и оставил ему крупную сумму денег. Антон поблагодарил, сказал отцу, что все будет о’кей, и положил деньги в портмоне. А вечером того же дня он принял для себя окончательное решение.
Вчера после ужина в отделении Антон вышел на улицу, якобы подышать свежим воздухом перед сном, и уехал домой, прихватив с собой деньги отца. Возможно, он бы начал лечение от СПИДа, надеясь на выздоровление. Но врач открыто сказал ему, что болезнь запущена и ему осталось не очень много. Сколько - врач так и не сказал, хотя Антон и предлагал ему деньги. "Если не говорит, значит, мало", - сделал вывод Антон.
Он закрылся в своей квартире, наглухо задернув шторы. Ему хотелось скрыться, спрятаться от всего мира и от болезни, которая в нем бродит. Но она уже выбрала его в качестве жертвы и готова была проглотить с потрохами.
Антон нервно бегал по комнате из угла в угол и курил. Еще не докурив одну сигарету, он прикуривал другую. Его распирала злость, готовая взорваться подобно гранате.
Он даже не знал, на кого больше злится: на отца, на себя, на подругу или друга, которые наградили его болезнью. А еще он был в отчаянии. Ему не хотелось думать о смерти, и он всячески старался не впустить эту мысль в голову, но она была ужасно навязчива, назойлива, как осенняя муха. И тогда Антон достал из тайника шприц. "Надо успокоиться, - решил он, пытаясь поймать запавшую вену. - Потом будет легче решить, как жить дальше".