За 1961-1964 годы в СССР было осуждено по религиозным мотивам 1234 человека. Многие из них были осуждены на лагеря, в поселения, ссылки. Нередко при ведении таких дел допускалось нарушение законности. Не случайно сразу после отставки Н.С. Хрущева, в октябре 1964 года, в Верховном Суде СССР прошло под председательством А.Ф. Горкина специальное совещание по вопросам нарушения социалистической законности в отношении верующих. А в январе 1965 года Президиум Верховного Совета СССР принял Постановление "О некоторых фактах нарушения социалистической законности в отношении верующих", в соответствии с которым была проведена работа по дополнительному изучению дел и были отменены многие судебные решения. Председатель Совета по делам религиозных культов А. Пузин 21 ноября 1964 года уже с негодованием писал в ЦК КПСС, что за последние три с половиной года к уголовной ответственности привлекли более 700 верующих и, кроме того, многих сослали по Указу Президиума Верховного Совета РСФСР о тунеядцах. Он подчеркивал, что как тунеядцев судят стариков, получающих пенсию, рабочих и колхозников, добросовестно работающих на предприятиях и в колхозах. Много осужденных верующих было реабилитировано, возвращено в места прежнего проживания.
Глава 2.
На среду в Петровском горисполкоме было назначено заседание комиссии по содействию за контролем выполнения советского законодательства о религиозных культах. Но сначала немного о самом законодательстве.
Советское законодательство в отношении религии и Церкви сформировалось к 1929 году и с незначительными изменениями сохранялось до 1990 года. 20 января 1918 года был принят, а 23 января опубликован декрет СНК, вошедший в историю под названием "Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви". В декрете провозглашалось запрещение религиозным обществам владеть собственностью, лишение их прав юридического лица и национализация церковного имущества. 8 апреля 1929 года ВЦИК и СНК РСФСР приняли постановление "О религиозных объединениях", по которому вся жизнь последних ставилась под контроль государства. Священнослужители исключались из состава "двадцаток", религиозным объединениям запрещалась благотворительная деятельность, частное обучение детей религии, дозволенное Декретом 1918 года об отделении Церкви от государства, интерпретировалось в предельно суженном объеме лишь как право родителей обучать религии своих детей. И по этому репрессивному закону, по которому "служители культа" были лишены даже избирательных прав, Церкви пришлось жить многие десятилетия, причем были мнения, что и он слишком мягок.
Советское государство ни в коей мере не собиралось считаться с внутренними установлениями, иерархией каких бы то ни было религий, и Православия в том числе. Церковь была поставлена в условия полулегального существования.
Согласно с постановлением народного комиссариата юстиции и внутренних дел от 19 июня 1923 года "ни одна религиозная организация не имеет права вмешиваться, как власть имущая, в деятельность какой-либо другой религиозной организации против ее воли… ибо отдача в ее пользование храма или молельни местным исполнительным комитетом происходит не в пользу какой-либо церковной иерархии, а лично тем гражданам, которые подпишут договор с исполнительным комитетом".
Тем самым государство подрывало основу деятельности Русской Православной Церкви, которой является иерархичность. Исходя из смысла этого постановления, каждый приход оказывался "самоуправляемым", его актив, следуя букве советского права, вполне мог игнорировать распоряжения епископа.
Русская Православная Церковь – единая организация с единой иерархией, и ей естественно было обладать в целом единым имуществом. После октябрьской революции все церковное имущество было национализировано, право же бесплатного пользования церковными и молитвенными зданиями было предоставлено исключительно группам верующих или религиозным обществам, причем всякого рода центральные организации (всероссийские, епархиальные и т.д.), а также съезды религиозных обществ и избираемые ими исполнительные органы не могли: 1) обладать культовым имуществом или получить его по договору; 2) заключать какие бы то ни было имущественные договоры и сделки; 3) устанавливать принудительные сборы. Таким образом, вся высшая церковная иерархия практически оказывалась лишенной источников существования, так как не только все имущество было у нее отнято, но и появились законодательные препятствия к получению обязательных взносов от приходов.
Согласно Постановлению ВЦИК и СНК РСФСР от 8 апреля 1929 года религиозные общества и группы верующих были лишены прав на статус юридического лица. Каждое религиозное общество или группа верующих могли пользоваться только одним молитвенным помещением. Число учредителей религиозного общества должно было составлять не менее 20 человек. Духовенство было лишено избирательных прав.
Конституция СССР 1936 года, провозглашавшая равноправие граждан и свободу совести, тем не менее предоставляла лишь право на "свободу отправления религиозных культов и свободу антирелигиозной пропаганды".
Таким образом, неравноправие верующих и атеистов было закреплено конституционно. Безбожники имели все возможности для активной деятельности, а религиозным объединениям воспрещалось: "1) создавать кассы взаимопомощи, кооперативы, производственные объединения и вообще пользоваться находящимся в их распоряжении имуществом для каких-либо иных целей, кроме удовлетворения религиозных потребностей; 2) оказывать материальную поддержку своим членам; 3) организовывать как специально детские, юношеские, женские молитвенные и другие собрания, так и общие библейские, литературные, рукодельческие, трудовые, по обучению религии и т.п. собрания, группы, кружки, отделы, а также устраивать экскурсии и детские площадки, открывать библиотеки и читальни, организовывать санатории и лечебную помощь. Существовал и еще целый ряд запретов.
В 1975 году была проведена корректировка советского законодательства о религии, которая была связана со слиянием двух Советов в единый Совет по делам религий при Совете Министров СССР, а также в связи с приданием религиозным организациям некоторой экономической свободы.
Не дав формально прав юридического лица, законодатели исключили из текста Закона упоминание об отсутствии у Церкви прав юридического лица, но при этом специально оговорили право религиозным объединениям совершать хозяйственные акты, свойственные юридическим лицам.
Особым внешне малозаметным изменением, но весьма существенным для бытия Церкви было упразднение статьи, запрещающей центральным церковным органам пользоваться средствами религиозных объединений и вести собственную хозяйственную жизнь. С этим изменением связано также и упразднение запрета сборов с религиозных объединений и отдельных верующих в пользу иных религиозных объединений.
Тем не менее человеконенавистническая статья 17, запрещающая, например, "оказывать материальную поддержку своим членам", оставалась действовать вплоть до 1990 года.
Сохранялась также и статья 31, устанавливающая порядок равнодоступности всем гражданам подписания договора о пользовании культовым помещением. Именно эта статья позволяла вытеснять православные общины из храмов разбойными действиями раскольнических групп. Не будь данной юридической возможности вторгаться в общинную жизнь иным гражданам, вряд ли возможно было бы отторжение Церквей и монастырей от православных общин греко-католиками и раскольниками всех мастей..
Но притеснение верующих не прекращалось. Церковное руководство как в центре, так и на местах было практически беспомощно перед произволом властных советских государственных органов.
Уполномоченный Совета по делам РПЦ, как позднее и уполномоченный Совета по делам религий, не имел в своем распоряжении большого аппарата. Обычно ему в помощь полагался только технический секретарь и редко второй работник. Однако в своей деятельности он мог опираться на помощь всего партийно-советского аппарата. Впрочем, помощь эта была достаточно расплывчатой, многое зависело от настроений на местах, где могли иногда и закрывать глаза на развитие религиозности; а уполномоченный сам зачастую физически не мог отследить всех происходящих в религиозной жизни области процессов. В рамках антицерковных гонений Хрущева Н.С. при всех райисполкомах были созданы комиссии по контролю за соблюдением советского законодательства о культах. В некоторых районах даже по каждой церкви были созданы достаточно большие группы содействия этим комиссиям. Это позволяло полностью осуществлять контроль практически за всеми проявлениями религиозности, в некоторых случаях закрепить за большинством членов "двадцаток" перевоспитывающих их членов партии. Комиссии и группы оказывали и самое непосредственное влияние на формирование состава "двадцаток".
В Петрово комиссию возглавляла секретарь горисполкома Свинаренко Эльвира Львовна. Это была молодая, но очень деятельная женщина, сумевшая в свои тридцать лет занять столь ответственный пост благодаря своей неиссякаемой энергии и браку, в который она из карьерных соображений вступила около десяти лет назад с депутатом Верховного Совета СССР, директором крупнейшего в области совхоза Виленином Ремировичем Свинаренко, который был в два раза старше ее, зато имел огромные связи и в местных структурах, и в Москве. Он и помог жене получить высшее образование, а затем сделать карьеру. Матери ее не было в живых, а с отцом она не общалась, и лишь немногие знали, что им был помощник старосты петровского собора Лев Александрович. Он со своей стороны к дочери и зятю тоже не приставал, так как у него и без них хватало людей во власти, которые его поддерживали. Впрочем, для тех лиц, которые в области принимали решения, их родство не было тайной. На данном этапе их жизни оно играло положительную роль и для отца, и для дочери.
Членов комиссии можно было условно разделить на три группы: те, которые вошли в нее, потому что им нечем было себя занять, преимущественно из числа активных пенсионеров; те, кого заставило войти в нее начальство, в основном, советские работники, представители образования и культуры. Самую малочисленную, но задававшую тон в работе комиссии группу составляли два человека, просто помешанных на вопросах религии, которым до любого проявления религиозной жизни в городе было дело.
Одним из них был лектор общества "Знание" Иван Петрович Мальков, другим – работник областной профсоюзной организации Виктор Романович Карпов. Первому было лет пятьдесят, это был худой невысокий подвижный мужчина с курчавой шевелюрой на голове. Второй уже отметил свое шестидесятилетие, был высоким, абсолютно лысым и достаточно полным. Но при таком внешнем несходстве их объединяли холерический темперамент, неумение слушать других, неизживаемое желание лезть в чужую жизнь. Друг друга они не переносили. Причиной этого было то, что нормальные люди с ними почти никогда не спорили, но они постоянно имели различные мнения по самым мелким вопросам и друг перед другом их ожесточенно отстаивали. Так как переубедить подобных людей невозможно, члены комиссии принимали решение без учета их мнений, поэтому или Мальков, или Карпов обязательно оказывались недовольными любым решением.
На повестке дня заседания комиссии стояли два вопроса: появление в городе инициативной группы, желающей добиваться открытия второй церкви в Петрово, и нарушение законодательства о культах священником петровского собора Георгием Грицуком.
Второй вопрос, с которого решили начать как с более легкого, был, на взгляд Эльвиры Львовны, по-своему в чем-то забавным. В соборе была одна старенькая прихожанка Пелагея Петровна, бывшая медсестра. Овдовела она уже давно, дочь и внуки с ней фактически не общались. Единственным развлечением для нее было ходить на службы в собор. Во время пения определенных молитв всем народом Пелагея так усердствовала, что ее пронзительный, как бензопила, голос перекрывал все остальные. "Это еще что! – гордо говорила она. – А вот, помню, в войну была медсестрой в госпитале. Раненым там тоскливо, решала их развлечь немного – спеть несколько песен. Так даже некоторые умирающие приползали послушать, кто так орет!" Красоту пения она определяла по громкости и всегда заявляла: "Я не пою, я ору!".
По праздничным дням она поверх обычной одежды надевала белый халат, чтобы подчеркнуть, что она не какая-то там обычная прихожанка, а самая что ни на есть медсестра. Другим ее любимым развлечением, кроме пения, было проведение "катехизации" с прихожанами. Сама ничего о Православии не зная, она с непоколебимой уверенностью в своей правоте обучала основам веры всех новых людей, заходивших в храм. После такого "урока" многие второй раз и не приходили.
Но вот однажды Пелагея Петровна уговорила свою семидесятилетнюю соседку Валю повенчаться с ее семидесятипятилетним мужем Валерием. "Да ты что! Ведь раз вы не венчанные, то значит блудные!" – причитала она. "Какие мы блудные, нам уже за семьдесят!" – резонно возразил Валерий. "Блудные, – продолжала причитать Пелагея. – И детки ваши блудные, и внуки"… "А ты сама-то была ли венчана?" – спросил Валерий. "Я-то не была, у меня муж на фронте погиб, молодые были глупые. А вот теперь из-за этого дочь и внуки выросли, а со мной и видеться не хотят". "Но наши-то хотят!" – не уступал Валерий. "Так это пока!" – Пелагея увидела, что ее убеждения не приносят желаемого результата, и решила зайти с другой стороны. "А вот повенчаетесь – ведь у вас наступит второй медовый месяц!". "Это как это?" – не поверила Валентина. "Правда-правда, вот увидишь, как Валера изменится!". Последний довод оказался самым убедительным. Несмотря на возражения Валерия, Валентина тут же начала договариваться с Пелагеей о том, как организовать венчание.
Повенчал стариков на дому отец Георгий Грицук за сто рублей, тридцать из которых он отдал Пелагее Петровне. Сделал он это тайно, даже венцы из собора не брал. Вместо них Пелагея смастерила два венка из сушеных лавровых листов. Так и не узнал бы никто о самовольном венчании, если бы не Валентина, ожидания которой, что она вновь переживет медовый месяц, не оправдались. Семидесятипятилетний муж ее каким был, таким и остался. Она обвинила Пелагею в мошенничестве и написала жалобу в горисполком.
После двадцатиминутных дебатов Малькова с Карповым, которых по привычке никто не слушал, слово взяла Эльвира Львовна.
– Женщина, конечно, обманулась в своих ожиданиях, – с усмешкой сказала она. – Но так ей и надо! Не об этом должны быть мысли у советской женщины, тем более в семьдесят лет. Нас интересует другое: данный случай оттолкнул этих людей от религии. А они будут рассказывать об этом своим родственникам и знакомым. Поэтому считаю, что в данном случае священник Грицук и бывшая медсестра оказались более полезными для атеистической пропаганды, чем десяток лекций. Благодарности, естественно, объявлять им не будем, но и наказывать их не стоит. Кто за?
Как обычно, возражать ей никто не стал. Одним голосом против (то ли Малькова, то ли Карпова) было решено отправить уполномоченному письмо, что комиссия вопрос рассмотрела и считает целесообразным оставить данное дело без последствий.
Но вот в другом вопросе – в отношении двадцати членов инициативной группы по открытию в городе Петрово второй церкви – места для снисходительности не было. Единодушными оказались даже Мальков с Карповым.
– Они посмели свою безумную просьбу направить самому товарищу Леониду Ильичу Брежневу! – патетически восклицал Мальков.
– Как будто не знают, что он как Генеральный секретарь ЦК КПСС стоит во главе всей атеистической работы в стране! – вторил Карпов.
Особенно возмутило всех, что из двадцати человек лишь шестнадцать были пенсионерами, а трое оказались работающими, а один – вообще молодой человек, студент.
– Совет по делам религий уже дал им отказ, – спокойно сказала Эльвира Львовна. – Наша же задача заключается в том, чтобы отбить желание писать подобные письма руководству партии и государства. Пенсионеров мы трогать не будем, чтобы никто не мог сказать о том, что у нас преследуют за религиозные убеждения. Ну, задержат им на недельку-другую пенсию пару раз под каким-нибудь благовидным предлогом, чтобы внимательнее смотрели, под чем подписываются. А вот с остальными нужно поступить жестче. Совместно с уполномоченным и административными органами горисполком этот вопрос уже проработал. Студент будет исключен из института за пропаганду антиобщественных взглядов (а он вполне открыто говорит о своих религиозных воззрениях) и пойдет служить в стройбат. Может быть, через два года и поумнеет. Одному из работающих подошла очередь получать квартиру, так пусть подождет еще несколько лет. Двое других – колеблющиеся, их можно пока не наказывать, а переубеждать. Предлагаю прикрепить к ним в качестве их общественных воспитателей товарищей Малькова и Карпова. Соответствующие решения приняты, нашей комиссии необходимо лишь одобрить их закрытым протоколом. Есть ли у кого-то возражения?
Возражений не было, протокол одобрили единогласно.
Глава 3.
Митрополит Исайя сидел за столом в своем кабинете. До начала приема посетителей оставалось еще двадцать минут. Как всегда бывало, когда он оставался один, в голове его мелькали картины из прошлого.
Он родился на Украине в семье сельского священника в последнее десятилетие девятнадцатого века. Имя Исайи получил в монашеском постриге, а при рождении его назвали Иваном. До революции 1917 года Иван успел закончить духовную семинарию и жениться. Революционные события и гражданская война перевернули все вверх дном и на Украине. В начале февраля 1918 года большевистскими солдатами был злодейски убит митрополит Киевский и Галицкий Владимир. Повсеместно появлялись самопровозглашенные "правители" какого-нибудь села, "главнокомандующие" "армий" в тридцать-сорок бандитов… В церковной жизни все это проявилось в виде расколов и "автокефалий". Человеку, не знакомому с тонкостями канонического права, сложно было разобраться, какая же из церквей на Украине является действительно истинной. Но Иван, не будучи блестящим канонистом, как-то безошибочно почувствовал, что должен быть с теми, кто признает избранного Всероссийским Поместным Собором 1917-1918 годов Патриарха Московского и всея России Тихона. И свою верность Московской Патриархии он сохранял всегда, даже когда во время Великой Отечественной войны оказался на оккупированной территории и за такую верность мог быть казнен.