Вообще-то ей было ужасно стыдно и неловко обижать этого хорошего человека, но вдруг он подумает, что её действительно не учили манерам и держали за печкой? Тогда домашним будет стыдно, и соседи станут над ними смеяться, а этого допустить нельзя. Впрочем, учитель почему-то всё равно подумал, что манерам Золушку не учили, и удвоил количество уроков.
Однажды, во время воскресной трапезы, король обратился к невестке с невинным вопросом - что-то про семейные обеды у неё дома, кажется, чтобы бедняжка не робела так, не пряталась за принца, а вспомнила свой милый дом, уютную гостиную, воскресный стол. Знал бы он, что за воскресный стол Золушку не пускали - она только и делала, что подносила перемены блюд, а потом уже доедала на кухне то, что оставалось. Но признаваться в этом ни в коем случае было нельзя - а то соседи засмеют!
- Эх, милочка, как вы утомительны с этими вашими вопросами, лучше бы рассказали, как вчера прошла секретная встреча с послом соседней державы, - усталым тоном светской львицы отвечала Золушка.
Король чуть фуа-гра не подавился, но воспитание не позволило ему даже улыбнуться. О секретной встрече он, разумеется, рассказывать не стал, а вот о последовавшем за этом смотре войск - почему бы не поведать, раз принцесса стыдится рассказывать о своём прошлом.
Специальное расследование, проведённое королевской канцелярией, показало, что стыдится бедняжка не напрасно - и тайным приказом по дворцу всем придворным было запрещено разговаривать с женой наследника о её семье и прежнем житье.
Но, несмотря на массу подобных предосторожностей, Золушка всё равно умудрялась говорить при посторонних разные глупости, казавшиеся ей верхом светскости. Зато наедине с принцем всегда была милой, покладистой и доброй - то есть, не притворялась. "Надо же, что с женщинами творит любовь! - восхищался принц, - Ради меня она готова быть сущим ангелом, а как достаётся всем остальным! В этом, определённо, тоже есть своя польза - теперь-то уж никто не скажет, что с её стороны это был брак по расчету".
Постепенно уроки хороших манер и терпеливое участие придворных сделали своё дело и Золушка перестала капризничать, манерничать и ставить себя в глупое положение. "Всё хорошо, что хорошо кончается!" - сказал на это церемоннейместер.
Но над мачехой и сёстрами соседи всё равно почему-то смеялись.
Лягушачья кожа в воспитательных целях
Сжег Иван-Царевич лягушачью кожу, и сидит довольный. Теперь-то Василиса свободна от этого проклятья, теперь она всегда будет рядом с ним, в своём истинном облике!
Василиса на кухне похлопотала, пару страниц диссертации написала, довязала свитер, поправила перед зеркалом и без того совершенный макияж - и к мужу. А тот сидит перед камином, и наблюдает, как ненавистная буро-зелёная шкурка в огне корчится.
- Что же ты наделал! - всплеснула руками Василиса, - Я ли тебя не предупреждала?
- А что, всё плохо? - удивился Иван-Царевич, - Я думал, ты обрадуешься. Ну, что я её сжег. Теперь мы всегда будем вместе, и тебе не надо будет то и дело ударяться оземь, чтобы стать человеком. Это же, наверное, больно?
- Не больно. Уметь надо оземь ударяться, - отмахнулась Василиса, - Ты помнишь, что папенька мой - могущественный волшебник?
- Ой, - задумался Иван-Царевич, - Теперь он прилетит и спалит нас огнём? Я не позволю ему причинить тебе зла! Я во всём виноват! Пусть весь огонь достанется мне!
- Отлично придумано! Я, значит, буду в человеческом обличье, вся такая распрекрасная, а тебя пусть папа огнём сожжет? И на черта мне тогда человеческое обличье? Да не бойся, не бойся, ничего тебе не будет.
- Тогда - ура? Я побежал за шампанским?
- Какое там "ура". Надо новую лягушачью кожу где-то раздобыть. Вот это - проблема, а остальное - пустяки, решим как-нибудь.
- Зачем же тебе новая кожа, Василисушка? Ты без неё такая красавица!
- Ох, прав, прав был папа - надо было в черепаху.
- Что - в черепаху?
- В черепаху меня надо было превращать, у неё шкура толще. Ну, а я, конечно, по молодости лет воображала, что хиртее, мудренее своего отца уродилась. Теперь придётся к нему на поклон идти, выслушивать его колкости.
- Я, моя милая, видимо, что-то не понимаю. Ну, бывает такое с нами, царевичами. Не колдовского ведь я роду, а так - царского. Ты уж объясни толком, что у нас за беда такая, не дави на психику.
- Кто ж на тебя сейчас-то давит? - удивилась Василиса, - Вот завтра я тебе так на психику надавлю - не обрадуешься. Если отец не найдёт время, чтобы меня принять.
- Давай так, - стукнул кулаком по столу Иван-Царевич, - Ты мне расскажешь, какая на мне вина, а уж я постараюсь сделать так, чтобы он нашел это самое время.
- Да что тут рассказывать. С первого класса я была отличницей. Да ещё и красавицей из красавиц. И спортсменкой.
- И комсомолкой! - подсказал Царевич.
- Балда, - легонько стукнула его по лбу Василиса, - Это же в первом классе было. Ну что, годы шли, я старалась изо всех сил, и была лучшей девчонкой в школе, во дворе, и вообще в городе. Это было чертовски трудно, я почти не спала, совсем не отдыхала, только и делала, что стремилась к совершенству. Мной, конечно, восхищались. Приглашали на телевидение, и на всякие конкурсы ума и красоты, и я везде, конечно, блистала, потому что не имела права сплоховать.
- Ужас какой! - обнял её за плечи Иван-Царевич, - Как же ты, бедненькая, с ума-то не сошла?
- Сошла, сошла, - мрачно ответила Василиса, - Ну, почти сошла. Не вмешайся мой папа.
- Раньше надо было вмешаться, ещё в первом классе.
- У папы такой принцип - каждый человек сам отвечает за свою жизнь, и вмешиваться надо только в самом крайнем случае. Ну вот, крайний случай наступил, он и вмешался. Хотел в черепашку меня превратить, но я очень черепашкой не хотела быть. Так что он плюнул, растёр, и превратил меня в лягушку.
- Радикальный метод.
- Зато действенный. Первые пару месяцев я только и делала, что спала, плескалась в озере, прыгала по лесу, ловила комаров. Пыталась было соревноваться с другими лягушками - кто больше комаров поймает, но их это почему-то не вдохновило. Говорят - сколько съедим, столько и поймаем. А соревноваться в обжорстве только люди могут, ну что с них взять, тупиковая ветвь развития, им бы только сравнивать, у кого что больше.
- Неужели так и сказали? - возмутился Иван-Царевич.
- И добавили ещё. Что у человека, дескать, хвост отвалился, а привычка хвостами меряться осталась. Ну, лягушкам проще - они хвостами меряются, покуда головастики, а потом хвосты у них отваливаются, и это значит, что головастик повзрослел и стал полноценной лягушкой, больше меряться ни с кем не будет. Но это так, к слову пришлось, я тебе, потом, если хочешь, много лягушачьих баек расскажу. Попрыгала я с квакушками какое-то время, отдохнула, подумала о своей молодой жизни, и прискакала к отцу. Так, мол, и так, почти поняла, практически осознала, верни мне только человеческий облик. Отец возражать не стал, но лягушачью кожу наказал всегда с собой носить. На случай, если снова начну воображать, будто лучше меня и нет никого.
- Что-то ты больно часто это воображаешь, получается, - почесал в затылке Иван-Царевич, - Каждый день туда-обратно перекидываешься.
- Это ты меня в первое время не видел. У окружающих от моих превращений просто в глазах рябило. Ну всё, хватит рассиживаться. Беги, звони моему отцу, чтобы он поскорее мне новую лягушачью кожу наколдовал, да заказывай ковёр-самолёт до его офиса. Только смотри, чтобы это был самый лучший ковёр-самолёт! С эксклюзивными узорами. Бесшумный и быстрый. Достойный моей неземной красоты и сказочного ума. И чтоб водитель - не Аладдин какой-нибудь деревенский, неотёсанный, а приличный человек, в костюме, с образованием, чтоб можно с ним было о французской поэзии в небесных пробках поговорить. Понимаешь?
- Понимаю, - кивнул Иван-Царевич, - Теперь понимаю, что твой отец - не только величайший волшебник, но ещё и очень мудрый человек.
Комета возвращается
Каждые сто лет Комета наведывается в свою родную Солнечную систему. Каждые условные сто лет: то опоздает на пару годков, то поспешит, кометы по расписанию не ходят. Солнечная система, о которой ей нравится думать "здесь я родилась" (хотя документов, подтверждающих это, у неё нет - кометы ужасно рассеяны и вечно теряют всё самое важное), находится немного в стороне от самых популярных звёздных маршрутов. Зато здесь Комету знают и помнят все.
"Помним, помним мы эту Комету, сейчас начнётся!" - ворчат светила-домоседы. Они и в самом деле помнят - но не саму Комету, а её хвост, яркий шлейф, изменчивый и непостоянный. Прошлый шлейф Комета, помнится, притащила из созвездия Козерога. А в этот раз она прилетела из Большой медведицы - и хвост у неё совсем уже другой, большой и медвежий. Изменилась ли сама Комета? Да ничуть не бывало. Но мало кому удаётся разглядеть её физиономию среди дыма и пламени, так что Комета приближается, планеты Солнечной системы трепещут и сплетничают, всё как всегда.
- Будешь хулиганить - отберу визу на въезд, - приветствует Комету Солнце.
- Это когда это я хулиганила? - воспламеняется Комета.
- Мне отсюда не видно. Но жалобы от граждан поступали, - туманно поясняет Солнце.
Комета пожимает хвостом - спорить с самовольным светилом бесполезно.
- Ну, ничего, - шепчет Комета в безвоздушное пространство, - Вот я найду туманность побольше и напишу там в самом центре - "У нашего Солнца под самым носом шишка". И не подпишусь!
- Эй, старушка, какие новости? - кричит Меркурий, - Не так уж быстро ты летишь! Спорим, я бы обогнал тебя? Ну-ка, становись рядом, померимся силами! Давай, давай, не увиливай!
Комета, пытаясь избежать столкновения с вертлявым собеседником, чуть не врезается в Марс, тот наливается гневом и подумывает даже кинуться в погоню за нарушительницей спокойствия: поймать её и поместить на отдельную орбиту, чтобы маршировала как положено, в ногу, а не скакала козой, но вовремя одумывается. Марс - он всегда так. Стоит только Комете удалиться от него на достаточное расстояние, и ему уже становится всё равно: пусть хоть на голове ходит, лишь бы подальше отсюда.
Земля, в отличие от многих других, не пытается делать вид, что помнит и знает Комету - ей не до этого. Кивнёт разве только, или поздоровается вежливо, и продолжает терпеть. Зато многочисленные человеческие фитюльки, населяющие Землю, заранее вооружились телескопами, биноклями, подзорными трубами и фотоаппаратами.
- Всё правильно, это типичная комета! Ведёт себя так же, как сто лет назад! - делают выводы серьёзные ученые и ученики первого класса средней астрономической школы, хотя откуда бы им знать, как вела себя Комета сто лет назад.
- В следующий раз точно не удержусь и хвостом врежу! - кричит им в ответ Комета.
- И гудит ещё так - очень по-кометному! - со знанием дела записывают в журналы наблюдений все, кому не лень (то есть, вообще все земляне).
- Точно - врежу! - свирепеет Комета.
- Ну конечно, тебе хорошо говорить - "врежу"! - ноет откуда-то сбоку Луна, - Ты улетишь, и приветик, а они на меня уже замахнулись, недра мои исследовать хотят, мало им старушки Земли!
- Так полетим вместе? - чуть замедляет ход Комета.
- Ну конечно, в неизвестность! - всхлипывает Луна, - Я так не могу - сорваться и лететь в глубокий космос и в чёрные дыры. А тут хоть и людно, но безопасно. Да и потом - ты меня в случае чего бросишь, а Земля - никогда.
- Ну и оставайся при своём! - фыркает Комета ("именно так, как все Кометы фыркают" - не забывают записать в свои журналы самые занудные земные наблюдатели)
Хуже людей - только астероиды. Они-то действительно помнят Комету, да их, к тому же, ещё и бесконечно много. Те, что покрупнее, стараются держаться от неё подальше, зато мелкие так и норовят зацепиться за хвост: уж больно им хочется повидать дальние края Вселенной.
- Явилась! - брюзжат крупные астероиды, - Сейчас опять начнёт баламутить молодежь, как в тот раз.
Хотя Комета никого не баламутит, она просто летит, всё вперёд и вперёд, даже не замечая, что на её хвосте разместились на этот раз целых четыре маленьких астероида-путешественника.
- Ой, смотрите-ка, Комета! - запасаются попкорном спутники Юпитера, - Ну-ка, поглядим, чего она в этот раз натворит. Помню, в прошлый свой приезд…
- А ну-ка заткнитесь все! - строго говорит Юпитер, - Устроили клуб по интересам! Сейчас всех сниму с орбит и в угол поставлю!
- Экий ты суровый! - хихикает Комета.
- С ними по-другому нельзя, - вздыхает Юпитер, - Ну ничего, когда-нибудь они вырастут, повзрослеют, и смогут обходиться без меня. Тогда мы с тобой полетаем…
- Непременно полетаем! - жизнерадостно кивает Комета. На самом деле и она, и Юпитер в курсе - никаких совместных полётов не будет. Потому что даже если вырастут когда-нибудь эти маленькие вредные спутники - у них тут же появятся свои спутники, которые Юпитер пожалеет и не сможет оставить без присмотра.
Другое дело - Сатурн. Ему на спутники - начхать. У него даже хвост есть - он его носит вместо пояса, кольцами обмотав вокруг себя. Стоит только распустить этот пояс - и вперёд, к свободе. Но Сатурн полагает, что жизнь во всех звёздных системах одинаковая, видел одну - считай, что видел все остальные. К тому же, если бы где-нибудь там было по-настоящему здорово, то разве бы Комета возвращалась каждые сто лет обратно, вместо того, чтобы навсегда остаться в этом звёздном раю?
Покинув пределы Солнечной системы (там стоит такой специальный дорожный знак - перечёркнутое Солнце), Комета развивает максимальную скорость и уносится прочь, твердя про себя: "Чтобы я, чтобы я, ещё раз, сюда, в этот гадюшник, к этим занудам и сплетникам, да ни за что, никогда!!!"
Но через условные сто лет она забудет об этом и, как ни в чём не бывало, вернётся в Солнечную систему. Ведь кометы ужасно рассеяны и слишком быстро забывают всё, особенно плохое. Зато прочие светила знают и помнят о ней всё.
Джинн и туристка
Джинн находится в заточении уже много тысячелетий, поэтому перестал даже думать о возможном освобождении. Про него не вспоминают, да про него даже и не думали никогда: закатали в джиннонепроницаемый сосуд, запечатали семью печатями и сорока заклинаниями, чтобы не испортился, не протух и не усох, а потом забыли.
Сначала Джинн верил, что люди попытаются воспользоваться его могуществом в корыстных целях. Первую тысячу лет он готов был исполнить все желания своего спасителя. В бесконечные часы досуга пленник пыльной жестянки проектировал дворцы и оазисы, до мелочей продумывая место каждой песчинки, но люди продолжали ходить мимо своей удачи, не пытаясь даже узнать, что хранится в древнем сосуде, который просто так валяется у дороги. Более того: многие люди прекрасно знали, что там заточен весьма могущественный джинн. Знали и спешили прочь. Всякому известно, что характер у джиннов непростой, непредсказуемый у них характер. Вдруг выпустишь такого в неподходящий лунный день, не сотворив предварительно нужной молитвы, и он уничтожит тебя, вместе со всем миром? А люди, которые знают правила техники безопасности по работе с джиннами, почему-то уносятся в своих мечтах далеко от дармовых дворцов и оазисов.
Вторую тысячу лет джинн, разъярённый людской леностью и тупостью, придумывал всевозможные хитроумные способы казни для своего спасителя. Он, разумеется, собирался изничтожить весь род людской, неблагодарный и недостойный, но освободителю полагалась особенно жестокая награда за любопытство. Но Джинна снова никто не освободил.
Когда сосуд с Джинном раскупорила (и не думая, по своему невежеству, совершать молитву или сверяться с лунным календарём!) одна предприимчивая туристка, Джинн давно уже погряз во внутренних диалогах настолько, что не сразу понял, что с ним разговаривает кто-то извне.
- Вы ведь Джинн, правда? - спросила туристка, запихивая за ухо жвачку, - Вылезайте скорее, я вам помогу.
- Джинны не нуждаются в помощи, - помолчав, ответил тот, перемещаясь из сосуда на горячий песок.
- Это большая удача, что я вас нашла, - затараторила туристка, - Мы с вами сейчас поедем ко мне. К чёрту отпуск, он мне всё равно уже надоел! Поедем и займёмся вами!
- Займёмся мной? - удивился Джинн.
- Ну да! Вы же… Ну я не знаю, вы же можете всё, что угодно, так?
- Предположим.
- Это же колоссальные возможности! Мы с вами заработаем все деньги мира!
- Прошлого, настоящего и будущего? - усмехнулся Джинн.
- Мне хватит и настоящего, - отвечала туристка, - Ну, возьмите себя в руки, неужели же вы не хотите, просто ради развлечения, воздвигнуть тут пару дворцов?
- Да, первую тысячу лет именно так я и собирался поступить, - кивает Джинн.
- Только не говорите, что я снова вляпалась по-крупному! - туристка отступает на несколько шагов назад, - Вы ведь не собираетесь меня убивать?
- Вторую тысячу лет я только об этом и мечтал.
- Но теперь передумали? - с облегчением вздыхает туристка и снова подходит к своей находке, - Теперь вы снова добрый?
- Смешные категории. Ну, допустим.
- Тогда чего же мы ждём? Поехали! Все деньги мира только и мечтают о том, чтобы упасть к нашим ногам!
- Один мой знакомый правитель тоже хотел обладать всеми богатствами мира.
- И как, у него получилось? - завистливо интересуется туристка.
- Может быть, да. Может быть, нет. Он давно уже умер, и даже памяти о нём не сохранилось, иначе бы я почувствовал это.
- Какой же вы древний. Ужас просто! - с восхищением говорит туристка, - Ну тогда вы, может быть, исполните моё желание? Вижу, вас не очень-то прельщают миллиарды долларов и вообще вам ничего уже не надо.
- Первую тысячу лет… - начинает Джинн, но туристка его перебивает:
- Хорошо, это вы мне ещё расскажете. А пока - научите меня, как стать такой же могущественной, как вы? Может быть, есть курсы какие-нибудь, или пособие для чайников… Я вообще очень способная. У меня три высших образования… Незаконченных.
- Для чайников? - повторяет Джинн, - Есть одно пособие. Очень действенное, так сказать, опробовано на себе.
- Тогда дайте мне его, или скажите, где купить… Ой, оно ведь, наверное, не продаётся? А может, его скачать где-нибудь можно?
- Не продаётся, - грустно соглашается Джинн, - И достать его не так-то просто. Но именно сейчас у меня есть одно на примете.
- Я готова отдать за него всё, что у меня есть! - кричит туристка, случайно повторив магическую формулу первой ступени посвящения. Затем она чувствует, что горячий песок уходит из-под её ног, и она оказывается в тёмном прохладном помещении. Откуда-то сверху льётся солнечный свет, но вскоре наступает абсолютная темнота.
- А для чайников у нас есть чайник… В смысле, лампа, - ворчливо говорит Джинн, запечатывая сосуд с туристкой.
Первые тысячу лет ей предстоит строить и разрушать в своём воображении дворцы. Затем - казнить неблагодарных и глупых людишек. И только на третью тысячу лет суета мирская покинет её окончательно, и она обретёт могущество джиннов. Очень просто, очень действенно, лишь бы никто раньше времени не распечатал сосуд, а то придётся начинать тренинг заново.