Просто быть
Просто быть, существовать, дайте мне! Давайте так договоримся: меня нет, вы меня не замечаете. А я есть, тут, тихонечко, в углу где-нибудь.
Не надо мне вашего внимания, заботы вашей не надо, домыслов на мой счет.
Вы живите, пожалуйста, мне до вас вовсе никакого дела нет. И не ждите от меня подвоха, постоянно! Ну, я же не вор, не убийца, не маньяк, в самом деле. Не пойман - не вор. Сами сначала спрячут свои доллары между пыльными страницами никогда не читанной старой книги. Доллары, евро, любовные записки - что угодно спрячут, забудут, где спрятали - а потом сразу на меня.
Вы не представляете, как с вами трудно. Сижу у себя, до самой ночи сижу, чтоб по квартире пройтись спокойно, только выйду - а вы всё не спите. В компьютер уткнувшись сидите, а завтра утром будильник, да? Разбудит, всех разбудит, и меня тоже разбудит, и будете вы бегать, туда-сюда, с чашкой кофе в одной руке, с непарным носком - в другой. Где второй носок, а? Да вон же, на карнизе висит. При чём тут опять я?
Знаете, почему в доме по ночам скрипят половицы? Потому что у них кости затекли, они размяться хотят, вот и разминаются. Знаете, почему занавеска колышется, когда ветра никакого нет и форточка закрыта? Потому что у вас окна в доме щелястые, сквозняк гуляет по полу, кусает вас за голые пятки. Пятки, по-вашему, чувствительнее тонких прозрачных занавесей?
Конечно, проще обвинить во всём безответного, чем разбираться в сути вещей. Обвинить - и забыть. С чего вы все взяли, что я желаю вам зла? Для того, чтобы зла желать - надо уметь желать, а я не умею, нет у меня такого устройства, которое бы вырабатывало желания. Не судите же всех по себе! Даже в своём кругу - не судите. Круг один, а все в нём - разные. Что уж говорить о тех, кто никогда в этот круг допущен не будет?
А пыли-то сколько за шкафом накопилось, вы хоть заглядывали когда-нибудь за этот шкаф? А загляните. Там, там все ваши потерянные блокноты, ручки, значки, карандаши, подзарядки, ключи, шнурочки какие-то непонятные, машинки детские, пряники засохшие. Душно мне, душно и тяжело в этой атмосфере постоянного страха - зачем вы её создаёте, кому от этого легче? Иногда, вот как сейчас, хожу по кухне, как маятник, тихо, темно, луч лунный в окно прокрался - и кажется, будто нет вас, никого нет, вообще никого нет, нет ни страха, ни суеты, ни криков, ни боли. И так хорошо делается. Даже забываю себя на какое-то мгновение, становлюсь этим лучом, этой кухней, этим окном.
Забываю и забываюсь. А с вами нельзя забываться. Чуть забудешься - а уже утро, и выбегает кто-то из вас на кухню, и протирает заспанные глаза, и видит меня - ну вот как сейчас.
- Мама! Бабушка! Прабабушка! Дядя Коля! Семён Семёныч! Привидение!!!!
И прибегают все ваши - мама и бабушка, и прабабушка прикатывает на коляске, и дядя Коля с Семён Семёнычем, не выспавшиеся, приползают на карачках, и все с дубинками, топорами, ножами и кастетами, а прабабушка тянет за собой пулемёт.
Вас так много, вы так вооружены, чего боитесь вы? Дайте просто быть, существовать дайте мне. Не по своей воле я тут, сами знаете, как тяжело с жилплощадью в больших городах. Вы не желаете со мной встречаться, ну так и я избегаю вас. Вы - потому что боитесь. А я - просто брезгую.
Nowhereman
Никто живёт в Нигде. Никто не знает, где находится это место, знает только, что оно есть - ему этого знания вполне достаточно для того, чтобы всякий раз попадать домой вовремя, пока ужин ещё не остыл. Непонятно, зачем только ему ужин - у него ведь нет желудка. У Никто нету ног, но оно ходит. Нет рук, но оно может дотронуться до чего угодно. У Никто также нет ушей, языка, носа, селезёнки, прыщей и перхоти - у него вообще ничего нет. Таким уж оно уродилось.
Больше всего на свете Никто любит слушать, что о нём говорит Кто-то. Например, учительница выходит из класса и говорит:
- Пока я буду в учительской разговаривать по телефону - чтобы никто слова не проронил. Понятно?
"Понятно!" - мысленно рапортует Никто. И пока учительницы в классе нет, молчит себе в тряпочку. Зато ученики болтают вовсю - и правильно, чего бы им не болтать, если за них послушно молчит Никто. Правда, когда учительница неожиданно (на минуту раньше, чем обычно) возвращается и обнаруживает, что в классе стоит равномерный гул, терпение её лопается и она кричит:
- Хулиганы! Лодыри! Бездари! Смотрите у меня - никто не получит в четверти хотя бы тройку, прежде чем не сдаст все контрольные за последние два года в отдельной тетрадке! Я лично проверю!
Никто не ходит в школу, и тройка в четверти ему не нужна, но оно послушно переписывает все контрольные, потому что не может иначе. Если Кто-то назвал его по имени и дал задание - будь ты хоть трижды Никто, но изволь всё исполнить.
Идёт, к примеру, Никто (просто так, от нечего делать) по Академии Наук, а там один ученый другому и говорит:
- Никто не может доказать эту теорему, потому что эта теорема недоказуема! И потому что я не смог её доказать!
"Ну ладно - покладисто кивает Никто, - Я эту теорему неделю назад доказало, но могу сделать вид, что это была другая теорема. Да, точно, теорема была совсем другая, не эта!"
Зато если, к примеру, Никто гуляет по парку, а там влюблённые ссорятся, и влюблённая кричит влюблённому: "После того, что ты сделал - знать тебя не хочу! Иди, иди, целуйся со своей Ленкой! Ты для меня теперь - никто." - то Никто только головой (которой у него вообще-то нет) от удивления качает. Подходит поближе к влюблённому, присматривается к нему, и говорит, обращаясь к влюблённой:
- Извините, гражданочка, но вы ошиблись. Никто - это я, а он - Боря. Так что, наверное, с Ленкой целоваться придётся мне. Вы это имели в виду?
- Откуда здесь этот идиот? - кричит влюблённая, - И почему вмешивается в наш интимный разговор?
- Потому, что вы ругаетесь на весь парк, бабушек с внуками распугали, не говоря уже о маньяках. Маньяки - народ хлипкий, как услышали ваши крики, так сразу решили, что это по их душу, - деликатно поясняет Никто.
- Вы думаете, что говорите, или просто так языком чешете, потому что он чешется? - чуть понизив голос, спрашивает влюблённая, - Никто не имеет права указывать мне, с какой громкостью я должна ругаться.
- Никто не указывает вам, - скромно потупившись, говорит Никто, - Просто насчёт Ленки я думаю… Это всё, что с ней надлежит делать?
- Да делайте, что хотите! Никто не заплачет, если вы её зачем-нибудь поцелуете.
- Точно, никто не заплачет! - подаёт голос влюблённый. Голос предательски дрожит, но Никто не обращает на это внимания. Указания он получил вполне чёткие: Ленку поцеловать, но при этом не плакать.
Поцеловав Ленку, а также починив ей карниз, компьютер и стиральную машинку (потому что "Ах, отчего все только целуют, отчего никто не возьмёт и не починит всё, что в моём доме поломалось, пока они меня целовали?"), Никто выходит на лестницу, в надежде, что от него на некоторое время все отстали и оно может без зазрения совести позаниматься своим любимым делом - то есть, ничем, но не тут-то было!
С криком "Никто меня не любит!" - из соседней квартиры выбегает какая-то девушка, лет на десять помладше Ленки, но тоже красивая, и быстро-быстро перебирая ногами, сбегает вниз по ступенькам. Никто догоняет её, берёт под локоток, отводит к себе в Нигде и начинает медленно, с чувством рассказывать, как именно, за что и почему оно её не любит. Никто, вообще-то, не может кого-то любить или там не любить, потому что у него нет сердца, но что же делать, если поступила заявка? Никто - оно очень старательное, и совсем не похоже на людей, поэтому думает, что если Кто-то его зовёт, то этому Кому-то нужна его помощь.
В Нигде совсем нет времени, нет также пространства, еды, птиц и музыки - там вообще ничего нет. Поэтому человек, которого не любит Никто, может просидеть там довольно долго. До тех пор, пока старательное Никто не решит, что оно хорошо выполнило поставленную перед ним задачу и окончательно убедило клиента в том, что не любит его и не полюбит ни при каких обстоятельствах.
Долго и счастливо
Однажды на лесной полянке, а может быть - на чьем-то дачном участке встретились мышь-полевка и куст сирени. Встретились - и полюбили друг друга. Они, конечно, совсем не были к этому готовы. Не принято как-то мышам-полевкам, а уж тем более - кустам сирени испытывать к кому-то любовь. Считается, что это - привилегия людей разумных. Но мышь и сиреневый куст не были знакомы с идеями разумных людей и без оглядки друг в друга втрескались. Понятно, каждый был уверен, что безнадежно. Мышь ходила кругами вокруг сиреневого куста, куст томился от невозможности выкопаться и в свою очередь водить вокруг нее хороводы.
Наконец, мышь не выдержала и подошла к кусту:
- Уважаемый куст! Должна проинформировать вас, что мне без вас не жить.
- Любезная мышь! Я по вам сохну со дня нашей первой встречи!
После этого они принялись болтать, как будто были знакомы всегда.
Одно только смущало влюбленных - они такие разные, что просто вообще!
- Мы такие разные, - говорил куст, - У нас, кустов, не принято влюбляться в полевых мышей. Примут за сумасшедшего.
- У нас, мышей, тоже не принято влюбляться в кусты. Засмеют.
Но что же им было делать, если у них была любовь, и даже не простая, а взаимная? Пришлось влюбленным плюнуть на общество и жить на всю катушку.
- Жалко, что про нас никто никогда не скажет - "И жили они долго и счастливо." - однажды вздохнула мышь, обнимая лапками сиреневый куст, - Про таких, как мы, почему-то так говорить не принято.
И жили они долго и счастливо.
Блестящие идеи
Человек собирается написать гениальный роман, готова пишущая машинка и пачка бумаги, убегает суп, человек бежит на кухню, от плиты воняет горелым супом, человек моет плиту, бежит писать роман, по телефону трезвонят, напрашиваются в гости, нет никого, я все-таки заеду, я говорю - нет никого, и со мной будут мои друзья, я не открою, тут нет никого, совершенно случайно с нами будет твоя тетушка, у нее как раз есть запасной ключ, человек вырывает три волоска из головы, рассматривает на свет, снова кидается к столу, в ванной гудит труба, человек бежит в ванную, соседи опять заливают, надо уже начинать писать, под окном орет машина, человек бежит вниз, разгоняет детей, снова к столу, бегает кругами вокруг стола, опрокидывает вазу, бежит за метлой, заметает осколки на кусок картона, выбрасывает, надо писать, совершенно пропало настроение, соседи продолжают заливать, в дверь лезут друзья и тетя с запасным ключом, суют какие-то свертки с едой и бутылки, бегут толпой на кухню, надо писать, ты с нами тоже выпей, но меня нет дома, ты выпей как будто ты пьешь вне дома, и не забудь чокнуться с тетушкой, с такой тетушкой немудрено чокнуться, ты же у нас самый гениальный, а вот Мила вчера приехала из Италии…….
СТОП! ХВАТИТ!
Вырывает из машинки недобитый листок, комкает, швыряет на пол. Рвет и топчет предыдущие.
Все шумное сборище превращается в труху, даже тетушка, даже Мила, которая из Италии. Идеально-белая, пустая комната, стены оштукатурены, есть окно, в котором только небо и дверь, она закрыта. Еще есть стол, на столе - пишущая машинка, рядом стул, на стуле - он.
Успокоившись, начинает печатать снова. Рядом возникает пепельница. Стакан с холодным чаем.
На стенах появляются обои. Первый абзац готов. В окне мелькают зеленые ветви ивы и тополя - лето. За окном постепенно нарастает гул и звон - там оживленная улица. Телефон повисает в воздухе. Некоторое время не знает, куда ему приткнуться, потом исчезает.
На этот раз - никаких телефонных звонков, никакого супа, никаких соседей, никаких тетушек!
Одни идеи, идеальные, блестящие, как отполированные локти клерка.
В воздухе с электрическим треском начинают возникать блестящие идеи.
Добрый хозяин
У одного человека всё время умирали собачки. Он их заводил, собачки какое-то время бегали-скакали по дому, радостно тявкая и изгрызая предметы мебели, а потом почему-то заболевали неизлечимой мучительной болезнью - все как одна. Нет, мебель тут была не при чём. Атмосфера в квартире тоже - приходили экстрасенсы и управдомы, окуривали оконные проёмы благовниями и беломорами, говорили - всё у вас чисто, товарищ, даже, можно сказать, стерильно, только что мебель изгрызена. А собачки всё болели и болели. И человек, печалясь неимоверно, и глотая слёзы, вёз очередную зверушку к ветеринару, чтобы прекратить страдания маленького беспомощного существа.
Вскоре ему такой расклад надоел, и решил наш человек: вот заведу собачку, последнюю, если и она чем-нибудь заболеет - значит, это знак. Не надо мне животных в доме держать, буду кактусы разводить. Ну или пластмассовые бегонии к обоям прикалывать. Да, вот так, пожалуй, даже лучше будет.
Последняя собачка, особенно мелкой и трогательной породы, конечно же, тоже заболела. Диагноз ей поставили такой, о котором лучше вслух не говорить, а то страшно сделается, словом, всё снова оказалось плохо. Записался человек на следующее утро на приём к ветеринару, лёг спать, не поужинав, и во сне даже плакал, кусая подушку. Спит он, значит, всхлипывает, животом голодным урчит, подушкой закусывает, как вдруг комната его озаряется нездешним светом, и к кровати собачка подползает, медленно так, подволакивая всё тельце, и человеческим голосом говорит:
- Слушай, Му-Му, может, хватит уже?
- Куда идти? - пугается человек, вскакивает с кровати и ударяется головой о книжную полку, которую уже лет десять не замечал - так привык от неё увиливать.
- Да тихо, тихо, - хлопает его лапой по ноге собачка - она уже на кровать взобралась, когда только успела, и, главное, откуда силы взялись?
- Я больше не буду, - жалобно говорит человек, - Не буду собачек заводить! А ты, это… Сгинь-пропади, что ли?
- Да сгину я, сгину, - вздыхает собачка, - Если ты из милосердия своего дурацкого перестанешь меня каждый раз усыплять.
- Чего-о? - снова подпрыгивает человек, но о полку на этот раз не ударяется - теперь ему этого урока ещё на десять лет хватит.
- Того. Барыня я, та самая. Которая велела глухонемому дворнику тебя утопить. Ну, вспоминай. Ты ещё сам собачонкой был. Он тебя Му-Му называл.
- Э-э-э… - аргументированно возражает человек.
- Вот, вспомнил, умничка, хороший пёсик. Мне, стало быть, наказание на том свете выпало - быть твоей собачкой и претерпевать от тебя разные мучения.
- Какие мучения? - очнулся человек, - Нешто я тебя хоть раз…
- Вот и я про то же! Нешто ты меня хоть раз? Ну мог бы, не знаю там, в запой уйти и не кормить неделю? Мог ногой пинать за то, что я мебель тебе грызу? А ты что? Добрый ты, хозяин, а мне надо грехи искупать. Ну вот, я было исхитрилась, заболела неизлечимой болезнью, о которой лучше вслух не говорить, а то страшно сделается, а ты чего? Взял да и усыпил меня, чтоб не мучилась. И так несколько раз подряд. Это ли не жестокость?
- Ну правда же - жалко, когда малый зверик мучается, - начал оправдываться человек.
- Жалко ему! А то, что я уже шестой раз в образе маленькой собачки на свет появляюсь, тебе не жалко? Дай ты мне разок отмучиться, и всё.
- Что - всё?
- Отпустят меня на волю. Снова стану барыней. Ну а уж там… - собачка мечтательно закатила глаза к потолку.
- Знаю я, что там, - хмуро ответил человек, - Иди спать, барыня. Завтра рано вставать, мы на приём на восемь утра записаны.
Золушка во дворце
- Примите во внимание, господа, что моя супруга, которую я люблю больше жизни, получила… скажем так, неполное образование и… как бы это сказать… не вполне готова к той роскоши, которая её окружает, - полушепотом инструктировал придворных принц, пока Золушка отсыпалась после первой брачной ночи.
- К хорошему быстро привыкают! - заявил церемоннейместер (он всегда говорил штампами - к этому его приучили многочисленные церемонии, которые он организовывал и проводил уже лет двадцать).
- Быстро, но не мгновенно, - нашелся принц, - Так что будьте терпеливы и снисходительны, очень скоро она выучится манерам, и всяким прочим дворцовым премудростям, а пока что пусть привыкает. Занятия начнутся на днях?
- Точно так, - кивнул учитель хороших манер и всяких прочих дворцовых премудростей. Он был очень горд тем, что именно ему доверили воспитание будущей королевы, он даже собирался защитить после этого диссертацию на тему "Методология и теоретическое обоснование светского воспитания взрослых людей, выросших в неблагоприятных условиях".
Словом, все придворные были предупреждены и готовы полюбить избранницу наследника, вне зависимости от её слабостей и недостатков. И всё бы хорошо, но за день до свадьбы, как раз на девичнике, сёстры решили поучить Золушку уму-разуму.
- Ты там смотри не опозорь нас, во дворце-то! - сказала старшая, опрокидывая рюмочку сладкого ликёра, - А то перед людями неудобно!
- До жути неудобно! - поддержала её средняя, - Главное, не говори, что ты у нас за печкой жила, а то самой же стыдобно будет! Веди себя, как королева! Ну и про нас не забывай.
- А как себя ведут королевы? - спросила Золушка.
- Ну, значит, во-первых, им всё во дворце позволено, - немного подумав, начала перечислять старшая, - Ведь главнее королевы - только её муж. А принц в тебя по уши втрескался, дурачок, значит, всё простит. Капризничай, как я это делаю. Считай их всех ничтожествами, как вот средняя наша сестра. Командуй прислугой, как наша мамаша. Тогда будет понятно, что ты получила культурное светское воспитание.
- Ой, я не справлюсь! - испугалась Золушка, - А с принцем как же?
- А с принцем веди себя, как ведёшь! - успокоила её средняя сестра, - Раз он тебя полюбил именно такой, значит, от добра добра не ищут, и тут мудрить не надо.
- Это здорово! - обрадовалась Золушка, - Тогда я постараюсь проводить с ним побольше времени, и тогда и вас не опозорю, и не натворю всяких глупостей.
Бедная девушка - знала бы она, сколько дел у принцев! С утра до вечера её муж заседал в совете директоров королевства, встречался с инвесторами, следил за тем, чтобы держава, к моменту его прихода к власти, удвоила ВВП, ну и так далее.
Пока принц занимался важными государственными делами, Золушке пришлось разыгрывать перед придворными роль избалованной и капризной барышни - так, как она себе её представляла, разумеется.
- Подайте мне шампанского в постель! - требовала она рано утром, - Да смотрите, на серебряном подносе и в хрустальном бокале!
Хрустальных бокалов и хорошего шампанского во дворце было навалом, а вот от серебряных подносов отказались пару царствований назад. Лёгкие и прочные подносы из специального сплава, изобретённого местными мастерами, были удобнее, а главное - никогда не темнели и не требовали специального ухода. Но раз принцесса просит именно серебряный поднос - что ж, придётся найти, и ведь нашли же.
Бокал шампанского перед завтраком прибавил Золушке храбрости.
- Вы помните, госпожа, что у нас сегодня в двенадцать - урок хороших манер? - деликатно поинтересовался учитель.
- Манеры? Мне? Да я тебя сама манерам научу! Ты что же, думаешь, что у меня манер нету?