- Даже думать не смейте что-нибудь добавлять, - вмешался Никола. - Мои эскизы и без того совершенны.
Раздался громкий стук - это Кристина выронила поднос. Но вместо того чтобы кинуться подбирать рассыпавшиеся устрицы, она воззрилась на Никола.
- Я не позволю гневить Бога у себя в доме! Совершенное не бывает творением деяний человеческих - только Божьих. У тебя и у твоих эскизов куча пороков, как и у всего сущего.
Я злорадно ухмыльнулся. Теперь Никола убедился, что моей жене палец в рот не клади. Слегка смущенный, он отвесил поклон:
- Простите, сударыня. Я не хотел вас обидеть.
- Бог простит.
- Кристина, - вступил я, - не начать ли тебе подрубать кромку? Скоро предъявлять "Поклонение волхвов" гильдии.
С кромкой можно и подождать, но если сейчас ее не удалить, то еще, чего доброго, она заставит Никола Невинного бухнуться на колени и прочитать молитву. Зрелище, конечно, забавное, но совершенно излишнее.
Кристина взглянула на меня недовольно, но подчинилась. Алиенора присела на корточки и принялась собирать с пола устричные раковины. Филипп сделал движение, явно собираясь присоединиться, но я удержал его за локоть. Его глаза метались от эскизов к Алиеноре и обратно. Филипп живет по соседству и частенько помогает Алиеноре, когда бывает у нас, - опекает ее с тех пор, как оба были детьми. Мы с ним нередко вместе трудимся над эскизами. Порой я даже забываю, что он мне неродной сын.
- Каких размеров будут ковры? - обратился я к Леону.
Леон пустился в пространные объяснения, а я меж тем в уме производил вычисления.
- Как насчет золотой и серебряной нити? Шелк венецианский? Шерсть английская? Сколько фигур на каждом ковре? Какая плотность мильфлёра? Сколько голубого? Сколько красного? Будут ли зубцы? Штриховка?
Пока Леон отвечал на вопросы, я прикидывал, какие назначить сроки и стоимость работы.
- Мне понадобится три года, - произнес я наконец. - Моя цена - четыре сотни туренских ливров, и я оставляю эскизы.
- Шпалеры должны быть закончены к Вербному воскресенью тысяча четыреста девяносто второго года, таково пожелание монсеньора, - тут же отреагировал Леон. Он всегда сыплет словами, как будто заранее все просчитал на несколько ходов вперед. - Его плата - триста туренских ливров, что до эскизов, он забирает их себе, а еще ему хотелось бы получить цветные картоны. Их можно развесить в большой зале, если монсеньору вдруг понадобится перевезти ковры в другое место.
- Твои условия неприемлемы. И ты, Леон, понимаешь это не хуже меня. Ты отводишь на всю работу меньше двух лет. Я не уложусь в такие сроки - не говоря уже о смехотворной плате. Это предложение - издевательство. Поищи себе другого ткача.
Предложение и впрямь звучало как издевательство. Ничего, попытаю удачу с зелеными чулками, авось и пронесет. Все лучше, чем работать за такие деньги.
Алиенора поднялась с корточек, держа поднос. Она подала мне знак, слегка покачав головой. Совсем как мать, подумалось мне, глядя на нее. Хотя нрав у нее, конечно, не такой крутой. Она не может себе позволить быть своенравной.
Никола строил ей глазки. Но она, естественно, не замечала его уловок.
- Если нанять в два раза больше людей, выйдет в два раза быстрее, - предложил Леон.
- Не так оно просто, как кажется. В мастерской помещается в лучшем случае два горизонтальных станка. И что толку от подмастерьев - пусть даже их будет в два раза больше, - все равно за ними присматривать мне. Такую работу не делают с бухты-барахты. И потом, у меня имеются и другие заказы, которые я взял прежде.
Леон замахал руками, отметая мои слабые доводы:
- Откажись от другой работы. Ты справишься. Только взгляни на эту красоту, Жорж. - Он показал на рисунки. - Видишь же, что это очень важный заказ, может, самый важный за все время, что существует твоя мастерская. Зачем огород городить? Все равно твое согласие - дело решенное.
Никола аж засветился от удовольствия. Леон скуп на комплименты.
- Лично я вижу, что эскизы делал человек, который ничего не смыслит в коврах. Над ними еще работать и работать.
У Леона язык хорошо подвешен, не то что у косноязычного Никола.
- Возможно, в слегка измененной форме условия покажутся более привлекательными.
Я заколебался. Условия были настолько ужасны, что их, по-моему, не стоило обсуждать. Этот заказ меня просто разорит.
- Может, обойдемся без золотой нити? - подал голос Филипп. - Эта дама явно не королева и не Дева Мария, хотя с единорогом и напоминает о Богоматери с Младенцем. Ее платье необязательно расшивать золотом.
Я кинул на него сердитый взгляд. Теперь, когда не надо, он лезет с замечаниями. Кто торгуется - я или он? Хотя, возможно, он прав.
- Верно, - поддержал я. - Золото нынче дорого, и работа с ним трудоемкая. Времени уходит гораздо больше.
- Воля ваша, - пожал плечами Леон. - И что нам это дает?
- Еще штриховка, - добавил я. - Это довольно сложный прием, хотя в итоге ковры получаются красивее. Можно выгадать какое-то время, если не соединять утки сплетением, а просто зашить зазоры. Говоря начистоту, если монсеньор Ле Вист и впрямь хочет все получить в лучшем виде, ему стоило бы проявить больше щедрости и не назначать такие сроки.
- Времени у вас столько, сколько я сказал, - отрезал Леон. - К Пасхе тысяча четыреста девяносто второго года ковры должны быть готовы. Повод очень важный. Монсеньор отнюдь не агнец и вряд ли удовлетворится вашими жалкими извинениями.
- Тогда придется пожертвовать либо золотым шитьем, либо штриховкой. Выбирайте.
Леон задумался. Лицо у него непроницаемое. Поди догадайся, что у него на уме. В этом его главное преимущество: он скрывает мысли, пока те не обретают ясность, а уж когда говорит, с ним трудно не согласиться.
- Договорились, - сказал он.
- Но я еще не дал своего согласия, - возразил я. - Мы не обсудили еще кучу вещей. Никола с Филиппом пусть отнесут эскизы в мастерскую. Я подойду чуть попозже. Алиенора, иди помоги матери подрубать канву.
Алиенора сделала недовольное лицо. Ей нравится слушать, как я веду переговоры.
- Ступай, - повторил я.
Как только все ушли, я подлил в кружки пива, и мы с Леоном опять уселись за стол. Теперь, пока никто не стоит над душой, можно всерьез поразмышлять над предложением, которое сделал Леон.
Вечером мы с Кристиной отправились прогуляться на главную площадь. Подойдя к ней, мы остановились полюбоваться зданием ратуши и его стройным шпилем. Жорж-младший и Люк не раз залезали на самую верхушку, чтобы поглазеть на окрестности. Сколько помню себя, здесь идет строительство, и все-таки всякий раз, когда я оказываюсь возле ратуши, меня захлестывает восторг. Во мне поднимается гордость, что я живу в Брюсселе, пусть Никола и смешно подобное чувство.
Мы миновали тянущиеся вдоль площади дома гильдии портных, художников, булочников, плотников, оружейников, лодочников. Хотя уже вечерело, здесь кипела жизнь. Работа есть работа, и она не прекращается с наступлением сумерек. Мы кивали и улыбались, здороваясь с друзьями и соседями, потом ненадолго застряли у l'Arbre d'Or, где помещалась гильдия ткачей. Меня обступили lissiers, и градом посыпались вопросы: о Леоне, об эскизах, об условиях заказа, о Никола Невинном - зачем он приехал. Я знай увертывался, точно мальчишка, играющий в пятнашки.
Наконец мы двинулись дальше. Кристине приспичило полюбоваться собором Святого Михаила и Святой Гудулы при лунном свете. Мы брели по улице Монтень, когда она заговорила о том, что явно весь день вертелось у нее в голове:
- Жоржу-младшему тоже не мешало послушать, как ты обсуждаешь с Леоном дела.
Другая жена высказалась бы в более мягкой форме. Но не моя: что у нее на уме, то и на языке. Не дождавшись ответа, она продолжала:
- Жорж-младший - хороший парень и отличный ткач. Ты прекрасно обучил его ремеслу. Со временем он сделается хозяином мастерской, и ему надо уметь обращаться с заказчиками - торговаться, выставлять свои условия. Почему ты не допускаешь его до этих дел?
Я передернул плечами.
- Мне пока рановато на покой. Еще успеется.
Кристина поджала губы.
- Жорж, у тебя в волосах седина. Твой сын - взрослый мужчина, имеет право жениться, если захочет. Рано или поздно мастерская будет его. Неужели ты хочешь, чтобы он загубил и пустил по ветру все, что создавалось столь долгим трудом? Ты обязан…
- Довольно. - Я ни разу не поднял руку на жену, хотя знавал мужчин, которые не сдержались бы, будь они на моем месте.
Кристина умолкла. Придется поразмышлять над ее словами - никуда не денешься, она так просто не угомонится. Некоторые мужчины не слушают своих жен, но я не из их числа. Только последний глупец не стал бы ее слушать. Кристина выросла в семье ткача, рядом с церковью Нотр-Дам на Саблоне, и управляется с мастерской не многим хуже меня.
Мы молча добрели до собора. Две его башни смутно вырисовывались в сгущающейся темноте.
- Как поладили Брюссель и Париж? - спросил я примирительным тоном.
- Этот Никола больно много о себе воображает, - хмыкнула Кристина. - Филипп убеждал его как мог и сказал столько разумных вещей, объясняя, почему придется менять эскизы. Я вмешалась только раз или два. Филипп - славный парень и совсем из другого теста, не то что этот парижский петух.
Я фыркнул:
- Мне пора. Меня ждут в "Старом псе", мы там собираемся обмыть ковер.
- Attends, Жорж. На чем вы все-таки порешили - ты и Леон-старик? Ты возьмешься за эту работу?
Я пнул лошадиный катышек.
- Я не сказал "да", я не сказал "нет". Пожалуй, у меня нет особого выбора - иначе неприятностей не оберешься. Леон явится к Бурбонам и скажет, что я скопировал их эскиз.
- Ничего ты не копировал, подумаешь - одна деталь. Гильдия будет на твоей стороне. - Она резко остановилась, даже юбка заколыхалась. - И все-таки, мы делаем ковры или нет?
Ни за что нельзя соглашаться. Мне это подсказывал весь мой опыт lissier - оплата никудышная, времени в обрез. Я потеряю другие заказы и, главное, настрой сдавать работу вовремя. Надо проявлять осмотрительность, иначе разоримся.
- Да, - выдавил я, собирая всю волю в кулак. - Беремся. Обязательно. Никогда прежде не видал таких прекрасных рисунков.
Вот оно, подумалось мне. Дама все-таки опутала меня своими чарами.
Кристина рассмеялась - резко, точно звякнул упавший на пол нож. Мне показалось, у нее отлегло от сердца.
- Это будет нашей победой. Вот увидишь.
ФИЛИПП ДЕ ЛЯ ТУР
С утра в мастерской ни души. Тем лучше - как следует смогу рассмотреть эскизы, пока никто не хвастается, как Никола, не лезет с замечаниями, как Кристина, не вертит головой и не улыбается своему шитью, как Алиенора. Наконец-то спокойно погляжу и подумаю.
День был ясным, солнце лилось в окна. Люк чисто подмел пол и вынес мотки шерсти, оставшиеся после "Поклонения волхвов". Станок стоял разобранный и голый, дожидаясь, пока туда заправят новую основу. Дерево время от времени потрескивало, и звук этот напоминал лошадь, переминающуюся в стойле.
Рисунки Никола, свернутые трубочкой, лежали в сундуке вместе с другими эскизами. Мне было известно, где Жорж хранит ключ, и я отомкнул сундук и расстелил рисунки на полу, совсем как мы делали вчера вечером. Никола, покуда мы с ним обсуждали эскизы, прямо-таки пожирал глазами Алиенору, которая, сидя рядышком с матерью, подшивала новый ковер. Весь извертелся, думал, как произвести впечатление. Наконец произнес: "Не отложишь ли шитье, красавица?"
Алиенора и Кристина подняли головы. Никто прежде не называл Алиенору красавицей, независимо от того, что о ней думали. По-моему, она очень красивая - особенно волосы, длинные и золотистые, - но у меня язык отсохнет выговорить вслух такое. Она бы, скорее всего, рассмеялась мне в лицо и обозвала бы дурнем. Я для нее как младший брат, еще и глупый к тому же, хотя я старше на несколько лет.
- В вашем углу тьма кромешная, - продолжил Никола. - Так недолго и окосеть. Пересядьте поближе к окну, здесь побольше света. И потом, я прекрасно осведомлен о брюссельских порядках, заведенных для ткачей. Вам запрещается работать с наступлением сумерек и по воскресеньям тоже. Нам бы, парижским художникам, такую вольницу, а то приходится ломать глаза в темноте.
От удивления мы с Кристиной вытаращили глаза, а Алиенора уткнулась в работу, силясь перебороть смех. Но тут Кристина расхохоталась, а за ней и я.
- Что тут смешного? - обиделся Никола.
Мы еще больше зашлись от смеха. Может, стоит его пожалеть и объяснить, что к чему. Алиенора решилась.
- Эти правила не касаются женщин, - сказала она, когда мы отсмеялись. - Мы не ткачи, а всего лишь семья.
- Ясно, - ответил Никола.
Вид у него был озадаченный, поскольку от объяснения Алиеноры причина нашего смеха не становилась понятнее. Ну и ладно. Так ему и надо, этому парижанину.
Этим вечером мы с Никола мало что успели, потому что вместе с Жоржем-младшим и Люком отправились в "Старый пес", чуть погодя к нам присоединился Жорж, и мы выпили за окончание ковра и за новый заказ. В таверне Никола оживился и все подливал нам пива, хотя обыкновенно мы пьем довольно умеренно.
Этот парижский художник - заядлый хвастун. Я ни разу не был в Париже и вообще редко выбирался за городскую стену, разве что за хворостом, или за грибами, или порыбачить. Но я достаточно изучил парижан и уверен: мне бы не понравилось в Париже. Уж больно они самодовольные. Все у них лучше других - и вино-то у них самое вкусное, и обувь самая крепкая, и одежда самая модная, и кисти самые тонкие, и манера письма самая правильная. Женщины у них рожают больше детей, курицы несут больше яиц, коровы дают больше молока. Соборы самые высокие, корабли самые быстрые, дороги самые ровные. Их пиво гуще, всадники грациознее, и они побеждают во всех сражениях. Наверняка их дерьмо пахнет более сладко.
И я был рад, что сейчас его нет в мастерской. Я изучал эскизы. Голова у меня была тяжелой после вчерашних выпивки, шума и духоты. Я не большой любитель посиделок.
Так и скажу Никола: несмотря на парижские замашки, от которых меня коробит, он великолепный художник. Впрочем, он и сам это знает. И именно поэтому от меня не услышит, какие замечательные у него рисунки.
То есть, если рассматривать их как эскизы, в них куча ошибок. Никола мыслит как живописец, а не как картоньер. Он не старался разбросать узоры по всему пространству, чтобы ковер получился гладким и ничто не нарушало композиции. Именно этим я и занимаюсь, разрабатывая картоны. Я увеличиваю рисунок, прикидывая заранее, как он будет выглядеть вытканным из шерсти. Я знаю, что краски должны быть яркими и желательно без полутонов, а узор ровным. Картоны не такие красивые, как картины, но ткач без них как без рук. У меня частенько возникает чувство, будто я и сам такой - незаменимый и вместе с тем незаметный, наподобие Никола Невинного в живописи, от которой глаз не оторвать.
Я разглядывал рисунки, когда в мастерскую зашел Жорж. Лицо у него было помятое, волосы стояли торчком, точно во сне он метался по подушке. Он встал рядом со мной и спросил:
- Сумеешь поправить?
- Да.
- Bien. Тогда сделай наброски, пусть Леон поглядит. Как только он одобрит, приступай к картону.
Я кивнул. Жорж перевел глаза на рисунок, изображающий даму с единорогом на коленях. Он откашлялся, а затем сообщил:
- Никола хочет остаться и нарисовать картоны.
Я аж попятился.
- Зачем? Я рисую не хуже его. Кто…
- Так распорядился Леон. Это одно из условий договора. Монсеньор Ле Вист думает приобрести картоны. Он развесит их по стенам, если куда-нибудь поедет и возьмет ковры с собой. Леон считает важным, чтобы картоны в точности соответствовали рисункам. Времени у нас в обрез, так что лишние руки не помешают.
Меня так и подмывало возразить, но я не имел права. Жорж - lissier, и ему решать, что правильно, а что нет. Я знал свое место.
- Так кто будет делать картоны - я или он?
- Ты, и не забудь про исправления. Потом поможешь ему с рисунками. Будете работать вместе, но он главный.
Я промолчал.
- Всего несколько недель, - добавил Жорж.
- Никола знает?
- Это забота Леона. Я как раз иду к нему по поводу договора. - Жорж опустил глаза на рисунки и тряхнул головой. - От этих ковров одни неприятности. Плата ничтожная, сроки жуткие, заказчик вздорный. И какой черт меня дернул впрячься в это ярмо?
- Когда приступаем?
- Прямо сейчас Жорж-младший и Люк пошли купить льна. Скоро вернутся. Вы с Никола можете взять эскизы к тебе домой и поработать там. А хочешь, оставайся здесь.
- Лучше здесь, - не раздумывая, ответил я.
Мне нравится на Верхней улице. Комнаты здесь светлее, чем у отца в доме, что притулился возле одной из городских башен, и просторнее, даже несмотря на станок. Мой отец - художник, и он не такой зажиточный, как Жорж. Он работает вместе со старшими братьями, а мне, младшему, некуда приткнуться.
И потом, здесь я рядом с ней. Правда, ей это, по-моему, безразлично. До недавней минуты она не проявляла интереса к мужчинам.
- А то рисуй у Алиеноры в саду, если погода позволит, - бросил Жорж через плечо, выходя из комнаты. - И под ногами у ткачей не будешь путаться. Из-за двух станков здесь тесновато.
В саду так в саду, хорошо бы еще Никола поменьше вился вокруг Алиеноры. Он не вызывает у меня доверия.
Не успел я о ней подумать, а она уже легка на помине, несет мне пива. Алиенора невелика ростом и довольно хрупкая. Все остальные члены семьи гораздо выше.
- Я здесь, Алиенора.
Она направилась ко мне, улыбка на губах, свежее личико, но запнулась о мешок с рисовальными принадлежностями, который я по глупости бросил посреди комнаты. Я успел ее подхватить, но большая часть пива выплеснулась мне на рукав.
- Dieu me garde, - пробормотала она. - Извини. Куда пролилось? Надеюсь, не на рисунки?
- На рукав. Не беда. Подумаешь, пиво.
Она пощупана мой влажный рукав и, сердясь на себя, помотала головой.
- Не беда, - повторил я. - Сам виноват. Не расстраивайся. Обойдусь и без пива.
- Сейчас схожу за новым. - Не слушая меня, она заторопилась на кухню и через несколько минут вернулась с полной кружкой, на этот раз неся ее с осторожностью.
Пока я пил, она стояла рядом. У наших ног лежали рисунки. Я старался отхлебывать маленькими глотками, чтобы пиво не булькало в горле. Когда я с Алиенорой, мне кажется, будто я произвожу ужасно много шума - скриплю башмаками, клацаю зубами, чешу в затылке, кашляю и сморкаюсь.
- Расскажи мне эту историю, - попросила она.
Голос у нее тихий и мягкий. Так же мягко она ходит, поворачивает голову, берет что-то в руки, улыбается. Она вся такая чистенькая и аккуратненькая.
- Ты это о чем? - переспросил я. У меня голос не такой мягкий.
- О коврах. Ты знаешь историю дамы и единорога?
- Ах, это. Ну, на первом дама стоит у голубого шатра, на котором написано "À mon seul désir", - прочитал я медленно.
- "À mon seul désir", - повторила Алиенора.
- Лев и единорог держат стяги, знамена и штандарт с гербом Ле Виста.