Сзади Митю толкали входящие и выходящие. Инспектором по гражданству оказалась именно она. Пока она говорила по телефону с гостившей у неё подругой, забывшей на холодильнике свой мобильник, Митя нервно огляделся. Ему совсем не интересен был этот пропахший дезодорантами кабинет. Но в туалет хотелось неимоверно, и дожидаясь внимания инспектора по гражданству нужно было чем-то отвлечься. В кабинете номер "два" принимали четыре инспектора. Молодые девушки. Стульев перед их столами не было, так что посетители оставались стоять. То и дело они наклонялись, чтобы положить какую-нибудь бумажку. Те, кто плохо слышал, и вовсе не распрямлялись, так и зависали в полусогнутом состоянии, целясь ухом в направлении инспекторских голов, чтобы не дай бог ничего не пропустить.
Наконец, она повесила трубку и села, положив скрещённые руки на стол. В вырезе её кофты вздувались и раздавливались друг о друга два белых купола. Но ни одной мужской мысли они в Мите не породили, как если бы из кофточки выглядывали гипсовые шары, абстрактные геометрические фигуры.
- Вот, - он неслышно вздохнул и выложил паспорт. Говорить нужно было быстро. И не только из-за острых позывов в низу живота. Ведь он в казённом заведении. Он проситель. А хороший проситель проворен как голодная мышь - совсем недавно Митя имел возможность освежить это почти забытое советское знание. Заранее готовьтесь к входу, товарищи. Просите быстро, не задерживайте движения.
Она взяла паспорт, начала торопливо листать.
- У меня вкладыша нет, а прописка в девяносто втором была временная, а вообще я здесь живу с восемьдесят седьмого, я учился здесь, в университете, в армии отслужил…
Чем дальше он говорил, тем противнее становился самому себе. Все обязательные метаморфозы были налицо: спина ссутулилась, интеллект угас, и в горле рождались какие-то писки, которые нужно было с ходу переводить на человеческий язык. Пробовал кашлять, басить, но ничего не получалось. Сами слова, которые он произносил, стоя здесь после многочасового ожидания сначала на ледяном ветру, потом в потной тесноте, с холодными ступнями и гудящим мочевым пузырём, невозможно было произносить иначе.
Мысль о писсуаре истязала его.
- А почему вы сюда пришли?
Он не сразу понял, что она имеет в виду.
- Что - почему?
- Ну почему вы пришли именно в нашу ПВС, а не в Ленинскую, например? Мы не оказываем услуг лицам, не прописанным в нашем районе. До свиданья.
- Так вы же меня и не прописываете.
Она развела руками, отчего верхняя пуговица чуть было не расстегнулась, наполовину выкатившись из петельки.
- Не прописываем, значит, не видим основания.
- Вы меня послушайте. У меня пенсионное есть, ИНН, всё в порядке, и я помню, в девяносто втором, когда тот, старый, закон вышел, я ходил в паспортный стол за вкладышем, но мне его не дали, сказали, что не положено - как раз из-за временной моей прописки. Это же замкнутый круг…
Митя торопился, паника уже гнала его по своим горящим лабиринтам. Она со вздохом откинулась на спинку стула и каким-то лихим спортивным жестом швырнула ему паспорт через весь стол.
- Следующий!
- Подождите, подождите. Как? Как - следующий? А мне что делать?
- Идите к адвокатам.
- К каким адвокатам?
- Хм! К адвокатам!
- Вы хотя бы выслушали меня.
- А что вам не понятно? Согласно принятому закону, гражданином России признаётся тот, кто имеет вкладыш о гражданстве либо постоянную прописку на шестое февраля девяносто второго года. Ни того, ни другого у вас нет. До свиданья.
- У меня же постоянная прописка буквально через пол-года, даже меньше. Неужели из-за этого… Мне же вкладыш тогда не дали как раз из-за временной прописки. И потом…
- Вы приехали к нам с территории иностранного государства.
- Какого такого иностранного?! Тогда одно было государство, СССР называлось. Может, слышали? В школе не проходили? И потом, ведь в том старом законе говорилось, что гражданином признаётся каждый, проживающий на территории России, кто не подаст заявления об отказе о гражданстве. Я не подавал.
Она с удовольствием пронаблюдала за его срывом, сказала:
- Ну, раз вы такой умный, можете обойтись и без адвокатов. На книжном рынке на стадионе "Динамо" вы найдёте всю необходимую литературу. Следующий!!
Сзади скрипнула дверь, пахнуло как из спортивной раздевалки. Так же, как в ЖЭУ, кто-то сходу принялся ворчать, чтобы он не задерживал, он ведь тут не один… Митя лишь пожал плечами, сунул паспорт в карман и выскочил.
- Следующий!
Он стал протискиваться к выходу. В голове раскручивалась безумная карусель, всё мелькало и рвалось, и в этих лоскутках мыслей о своём новом непонятном статусе, о срывающейся поездке к сыну одна-единственная мысль занимала его по-настоящему: "Где бы отлить?!!".
Олега он встретил, в блаженной неге выходя из-за гаражей. Учитывая их расположение у глухой стены, сомнений в том, что он там делал, не возникало. Заметив, что из-за крайнего гаража вытекает резвая струйка, Митя смутился ещё больше и неожиданно для самого себя поздоровался. Он привык не замечать на улице своих бывших сокурсников. Даже если оказывался с кем-нибудь бок о бок, даже если в узком переходе его вдруг выносило прямиком на чьё-нибудь приветливо улыбающееся лицо. Не замечал, с задумчивым видом скользил мимо.
Но не на этот раз. Отвернувшись от подбирающейся к ним струйки, они пожали руки, похлопали друг друга по плечу. Рукопожатие у Олега было удивительно ломкое и юркое - будто накрыл ладонью шустрого нервного зверька, зверёк хрустнул и тот час рванул на волю. И тот час Митя вспомнил, что всегда замечал эту черту Олега, не любил здороваться с ним за руку, но здоровался, чтобы не обижать. Университетская жизнь - античная, ископаемая, засыпанная пластами сгоревшего времени - вдруг оказалась вполне живой, прыснула соком из-под беглого рукопожатия, окружила стенами, лицами и голосами. Посыпались живописные подробности, в основном совершенно никчёмные - чем никчёмней, тем живописней. Говорят, у Олега отец - из КГБ, Олег на прямой вопрос отнекивается с двусмысленной улыбкой… с ним никогда не видели ни одной девчонки, поэтому ему несколько не доверяют… почему-то его прозвали Чучей, никто не помнит, почему… на госэкзамен он пришёл в галстуке-бабочке, в галстуке-бабочке из чёрного бархата…
- Ну как ты?
- Отлично, - Олет сунул барсетку подмышку. - А ты? Как у тебя дела?
- Бывало лучше, только не помню, когда.
- А что так?
Обычно Митя не рассказывал посторонним о своих проблемах. По крайней мере тем, от кого не зависело их решение. Но в тот раз он поступил совершенно анекдотично. На вопрос-междометие "как дела?" - ответил подробно и обстоятельно, жестикулируя и заглядывая в глаза. Олег слушал на удивление живо. Поддакивал, уточнял. Он оказался на редкость сведущ в вопросах такого рода. В конце концов он раскрыл барсетку, покопался там, но огорчённо поджал свои сырые выпирающие губы:
- Нету. В кабинете забыл. Сегодня как раз новые привезли. Хотел тебе визитку дать, - и пошёл энергичным деловым речитативом, - Приходи ко мне в понедельник, утром, принеси документы. Решим вопрос. Приходи в "Интурист", встретимся там, лучше всего в фойе. Давай в фойе. Не люблю в кабинете.
Выслушав, Митя помычал:
- М-м-м, - и стал беззвучно жестикулировать, будто руками пытался вынуть из себя слова.
Наконец, спросил:
- А-а-а… ты где работаешь?
- В "Интуристе".
Олег не торопился с комментариями. Достал блокнот, вырвал листик, записал номер телефона:
- На. Домашний и мобильный. Не сможешь в понедельник, позвони мне домой, договоримся.
- В "Интуристе"?
- Ну.
- А-а-а?
- Зам генерального у Бирюкова. В понедельник приходи, поговорим. Сейчас извини, старик, некогда. Скоро машина подойдёт, а мне ещё надо кое-что успеть. Пока!
"Да, - подумал Митя, глядя вслед провалившейся в темноту подъезда фигуре, - Вот тебе и Чуча". Спрашивать, какое отношение может иметь гостиница "Интурист" к его "вопросу" Митя не стал. Дураку понятно. "Интурист"! Но Олег каков! Сто лет не виделись, а он! Молодец.
…И всё-таки он не пошёл в понедельник к Олегу. Отговорка, конечно, была: в понедельник ему выпала рабочая смена. Но ведь при желании не составляло никакого труда найти себе подмену.
Тесная "дежурка", словно коллективный панцирь, давно приросла к каждому, стала продолжением спины, коробочкой для мозга. Удивительным образом, сидя в ней, можно было часами думать о вещах, не выходящих за пределы этих пяти квадратных метров. Пяти пыльных квадратных метров, наполненных резиновыми палками, рациями, журналами сдачи и приёма оружия, порножурналами, дочерна пропитанными ружейным маслом тряпицами. Митя больше не боролся с этим как когда-то в армии. Теперь это ни к чему. Охрана коммерческого банка оказалась всё той же казармой. Казарма оказалась лучшим в мире лекарством от непрошенных мыслей.
- Слышь, вали иди на вход, твоё время.
- Да ну на …! Ещё пять минут.
- Часы свои выброси на …! Ровно два уже.
"Дежурка" насквозь пропахла мужиками. Потеющими за работой мужиками. Они сами насквозь пропахли "дежуркой". Самые заносчивые, вроде начальницы валютного отдела, сталкиваясь с ними в коридорах, не здороваются и воротят нос. Зовут их сторожами. За это они зовут сотрудников банка "банкоматами". Однажды "банкоматы" пожаловались председателю правления, господину Рызенко. Мол, охранники-то воняют - такие люди в банк приходят, а тут… Юскова, начальника охраны, Рызенко вызывал к себе. Пришлось ему брехать, что "пацаны" постоянно упражняются - подтягиваются на перекладине, поднимают гири - отсюда и запах. "Пацаны" - все и навсегда здесь пацаны. Маленькая собачка всю жизнь щенок. Митя, как и все, не сразу уловил, где его место в банковской иерархии. Впрочем, поначалу было иначе. Вернее, всем очень хотелось, чтобы было иначе. И охранникам, и самим "банкоматам". Время было такое - всем чего-нибудь сильно хотелось, потому что до этого не знали, чего хотеть - и казалось, что самого желания достаточно, чтобы оно сбылось. Хотелось красиво: чтобы все в дорогой одежде, чтобы друг с другом на "вы". Не вышло. А ведь до сих пор, принимая новичков, Юсков прополаскивает им мозги в розовом отваре: "Работа для настоящих мужчин… ответственность за безопасность… безопасность - дело первостепенной важности… молодой сплочённый коллектив".
- Опять Витю на … послали.
- Да ты что?
- Ну. Он генеральшу не узнал, не пускал её в банк.
- Памяти у него ник-какой на лица. Мне, например, одного раза хватило.
- Главное, видит же, что за ней полковник идёт, дверь ей открывает.
Проржавевшую перекладину во дворе они после того скандала по поводу запахов спилили. Пилили "болгаркой" - шумно, снопы искр летели в окна валютного отдела. Им, конечно, не понравилось такое к себе отношение. "Банкоматы охренели!". Они накупили одеколонов, стали проветривать комнату и следить друг за другом: "- А ты, брат, в этих же носках вчера работал". Некоторое время всё было галантно. Как когда-то хотелось. Юсков лично обнюхивал их и оставался доволен. Но потом запах казармы вернулся. Одеколоны закончились, менять на каждую смену носки оказалось канительно. Их больше не трогали. Глаза в сторонку, топ-топ мимо. Сторожа, что с них взять…
- База - сотому!!!
Вова спросонья дёрнулся так, что стул под ним треснул и сломался. Смеяться не стали. Слишком он нервный, этот Вова-сапёр. Любит рассказывать про свою контузию, на каждой смене хоть раз любит с кем-нибудь поругаться. Носит в кармане фотографию жены топ-лес. Показывает: "Видал такое? Шестой номер!".
- База - сотому!
- База на приёме.
- Встречайте.
- Понял тебя, сотый. Встречаем.
Вова снял ноги со стола и встал. На одном из мониторов остался след обувного крема - повод для взбучки со стороны Юскова. Но никто не вытрет: западло. Лицо у Вовы опухло, левая щека, на которой он лежал, вся была в розово-белых складках. Он стоял, щурясь и сопя, и поправлял съехавшую на сторону кобуру. Толик незаметно подмигнул Мите - мол, сейчас выпрется в таком виде Мишу встречать. Была очередь Вовы-сапёра встречать на входе "первого". Конечно, не стоило выползать навстречу Рызенко как крот из норки. Толик раз десять ему повторял: не спи, скоро Миша приедет.
- Я схожу, - сказал Митя. - Будешь должен.
- Угу, - отозвался Вова и тут же плюхнулся на место.
Ничего трудного в том, чтобы постоять у входа, держа руку на кобуре и зорко оглядывая окрестность, нет. Но дело не в этом. Нельзя нарушать правила. Никогда ни за кого ничего не делай - главное правило казармы. У кассы Митя замедлил шаг, наклонился к щели между барьером и зеркальным стеклом.
- Едет, - бросил он.
В ту же секунду в кассе по направлению к двери застрочили каблуки. Утром Рызенко взял в кассе денег. Три тысячи евро. Не оказалось наличности в кармане, срочно была нужна. В этом есть шик - как он прибегает к кассе, как, наклонившись к барьеру, говорит: "Девчат, денег дайте". Девчата хихикают. "Сколько вам, Михаил Юрьевич?". Он частенько так делает. Уедет, вернётся через час: "Возьмите, я вам, кажется, должен". Девчата снова хихикают. Но сегодня вышла накладка. Скоро вечер, кассу сводить, а валюты в кассе не хватает. Забыл, наверное. Девчата в кассе волнуются, не хотят засиживаться допоздна.
На улице моросило. Прохожие торопливо пробирались между припаркованных перед банком машин. Скоро из-за поворота вырулил чёрный "Мерседес" и, сделав лихой вираж через всю улицу, встал напротив.
Двери "Мерседеса" хлопнули. Мите всегда нравилось слушать, как хлопают двери крупных породистых машин. Есть в этом звуке что-то от хруста яблока. Громадного сочного яблока. И в жестах, какими захлопывают красивые глянцевые двери - столько же радости, сколько в жестах, подносящих ко рту яблоко. Хрусть! Рызенко выскочил раньше телохранителя и затрусил к банку. Он всегда торопился. Он выскакивал из машины и бежал. И лицо у него было как у шахматиста, обдумывающего ход. В десятках глаз, вольно и невольно, мимоходом и надолго задержавшихся на нём, одно и то же: зависть и любование. Все хотят вот так хлопать дверью "Мерседеса" и бежать к банку впереди телохранителей.
Митя решился. В самый последний момент, когда Рызенко уже подходил к лестнице, шагнул наперерез.
- Михал Юрьич…
Рызенко остановился, поставив одну ногу на ступеньку. Выглядел он нерадостно. "Без раболепия, - напомнил себе Митя, - без раболепия". Неделю назад всё получилось вполне пристойно. Постучал, вошёл. Держался уверенно, правая рука на кобуре, левая вдоль туловища. "Извините, что отвлекаю". Рызенко выслушал его, посмеялся законодательной шутке. Он ведь и сам когда-то куда-то баллотировался. Обещал подумать.
- Михал Юрьевич, я подходил к вам в прошлый понедельник, - начал Митя, встав слишком близко, слишком прямо заглядывая Рызенко в глаза. - Насчёт паспорта… насчёт гражданства…
Пауза затягивалась, и он начинал жалеть о том, что затеял. Рызенко молчал. Быстрая тень пролетела по его лицу, он вспомнил.
- А! Ну и что?
Митя жалел, жалел, жалел. Решительно и бесповоротно жалел о том, что затеял. "Личка" стояла поодаль, наблюдая за их разговором. Лучше бы позволил Вове выйти с мятой щекой на всеобщее осмеяние. Но деваться было некуда, нужно было договаривать.
- Я Вам рассказывал. Мне в ПВС паспорт не меняют. Закон новый вышел… Вы сказали, что подумаете, - голос был сладок, липок, голосовые связки выделяли сироп. Сплюнуть вместе с языком. Он покашлял, - …что подумаете насчёт того, что можно сделать.
Рызенко пожал плечом и подался вперёд, быстро наполняясь движением.
- Так что ты хочешь, чтобы я поехал туда, им морды набил, что ли?
И он побежал вверх по лестнице. Шесть ступенек крыльца пролетел как выпущенный из пращи, дёрнул массивную дверь. "Забыл открыть", - спохватился Митя. Вслед Рызенко, приноравливаясь к его шагам, уже цокала каблуками по мрамору начальница кассы. Митя поправил кобуру и пошёл вдоль банковских машин, бессмысленно разглядывая номера. Водители кучковались вокруг расстеленного на чьём-то багажнике кроссворда, и скорей всего, ничего не видели. Парни из "лички" уже выгружали из багажника коробки с водой. "Не в настроении, - подумал Митя. - Не надо было сегодня подходить. Плохое настроение. Оно и утром было заметно, что не в настроении. Зачем было лезть?". Над сливающимися в полосу крышами машин дрожала изморось. Крыши блестели. "Может быть, если бы в пятницу подошёл, после обеда… А сегодня не надо было. Зря. Сегодня не надо было".
Он перестал раздражаться. Пусть. В конце концов, раболепие как норма этикета не так уж унизительно. С каким-то медицинским интересом Митя всмотрелся в себя. Всё там на своём месте - и раболепие тоже. А куда ему деться? Чего ты ждал? Тебя имели, не спрашивая разрешения, тебя учили выбирать сердцем, регулярно ныряя к тебе в карман, - и чего ты ждал после этого?
Вышел Толик, усмехнулся:
- Ну, спросил?
- Спросил.
- И что?
Митя хлопнул правой рукой по сгибу левой. Толик усмехнулся ещё раз, покачал головой.
- Ну и что, грузинский нелегал, на историческую родину? Где же ты, моё Сулико?
Собственно, шутили по поводу Митиного паспорта все одинаково. И Митя посмеивался вместе с ними. Не рассказывать же им, что на самом деле зависит сейчас от этого паспорта. Вынув пачку сигарет, Толик показал: будешь?
- Бросил.
- Правильно, генацвале, нелегалам здоровье главное. Кэ цэ, мало ли что. Подполье или в горы придётся уйти.
Эти Толиковы словечки: "кэ цэ" да "кэ чэ", максимально сокращённые "как говорится" и "короче", - Митя и сам иногда употреблял на работе. Ничего не поделаешь, когда столько лет работаешь вместе, начинаешь ассимилировать. Толик в свою очередь тоже перенял у Мити кое-что: стал брить подмышки и читать толстые книги.