* * *
Когда электричество наконец включается и телефонная связь восстанавливается – а происходит это не скоро, – начинаются взаимные обвинения. Многие отделы обнаружили, что двери на лестницу заперты, и возмущены деятельностью хозяйственников. Предлагается заявить на них в полицию, а то и вообще сократить отдел. Администрация созывает всех менеджеров на срочное селекторное совещание.
Замки поставлены в целях безопасности, возражают хозяйственники, – забыли, как одна секретарша упала, а юрист растянул связки? Установлена очень сложная (и дорогая) система, автоматически отпирающая двери в аварийных ситуациях, но она не сработала, потому что электричество отключилось. Во всем виноваты информационные технологии.
Администрация фокусируется на компьютерщиках. Действительно, как они допустили, чтобы один-единственный телефонный звонок привел к такой крупной аварии? Информационные технологии пытаются объяснить как. Штат у них тот же, что и полгода назад, а новые системы вроде комплекса аварийного отпирания дверей сваливаются на них то и дело. Все это требует надзора, обслуживания и интеграции со всем остальным. Двадцать четыре инженера глаз не смыкают, поддерживая цифровое кровоснабжение "Зефира", а высшее руководство только и знает, что донимать их звонками – я, мол, на прошлой неделе отправил электронное письмо, а оно не дошло. В таких условиях просто некогда предусматривать второстепенные ситуации со сгоревшим PABX.
Второстепенные? Второстепенные? Администрация надеется, что отдел информационных технологий говорит это в шутку. Весь "Зефир" отключился! Администрация хочет услышать, обнаружена ли точная причина аварии и могут ли информатики обещать, что такое больше не повторится. Надо отдать администрации должное: свои пожелания она всегда выражает с полной определенностью. Стратегия может быть путаной и никак не осуществляться на практике, но администрация всегда знает, чего она хочет.
Причина информационным технологиям известна, вплоть до линейного номера нарушенного участка кода. Менеджер отдела предлагает несколько возможных решений. Но его речь содержит загадочные словосочетания вроде "автоматического аварийного переключения", что раздражает администрацию. Она делает логический вывод: в информационных технологиях сидят идиоты, заблокировавшие выходы на лестницу. Механизм приходит в движение. К концу недели этот отдел сократят.
* * *
Джонс штудирует "Систему Омега" за разогретым в микроволновке готовым обедом. Его квартира – в четырехэтажном доме без лифта, с осыпающейся штукатуркой и опасной для жизни проводкой. До недавних пор он жил здесь вместе с Тимом и Эмили, сокурсниками по Вашингтонскому университету. Тим классно готовил, а Эмили – в глазах Джонса – вся была высший класс. Как-то вечером он признался ей в своих чувствах около ванной, а она сказала, что он лапочка и очень ей нравится, но это было бы нечестно по отношению к Тиму. Это произошло четыре месяца назад. Джонс фокусируется, как лазер, на своих последних студенческих днях и на завершении их совместного проживания. Когда Джон пришел домой после заключительного экзамена, Тим с Эмили ждали его на диване, держась за руки. "Раньше мы тебе не говорили, – сказал Тим, – потому что думали, что это будет нечестно". Теперь Джонс живет один и разогревает еду в микроволновке.
Он просматривает раздел об увольнениях. Увольнение, говорится там, один из самых сильных стрессов, которые вы можете испытать. Джонс предполагает, что "вы" относится к увольняемому, но нет: под "вы" подразумевается менеджер. Увольнения, судя по книге, могут сильно дестабилизировать обстановку: служащие перестают думать о работе, все их мысли заняты только тем, сохранят они эту работу или нет. Ниже приводятся стратегические приемы, которыми руководитель, как в дзюдо, может превратить страх и неуверенность в мотивирующий фактор.
Листая книгу туда-сюда, Джонс так и не находит никакого упоминания об уволенных служащих. Как они, к примеру, себя чувствуют и что происходит с ними потом. Жутковато, если вдуматься. Как будто они, уходя с работы, вообще прекращают существование.
3-й кв. 3-й месяц: Сентябрь
Фредди курит на улице у стеклянных дверей вестибюля.
– Привет, – говорит ему подошедший Джонс. – А почему тут никто не курит, кроме тебя?
– Мне тут нравится, – пожимает плечами Фредди. – Почти все остальные стоят у задних дверей или сбоку. Я иногда тоже туда выхожу.
Джонс заглядывает внутрь сквозь тонированное стекло. Ни Гретель, ни Евы еще нет на месте, но с Евиной стороны торчит огромный букет.
– Чего ты? – спрашивает Фредди, когда Джонс переводит взгляд на него.
– Это ты послал вахтерше цветы?
– Почему я?
Джонс ухмыляется.
– Ну, чего еще?
– Это значит "да". Если виновный не хочет лгать, он спрашивает: "Почему я?" или: "А что?"
Фредди ждет, чтобы прошел пожилой уборщик в синем комбинезоне, с гривой серебристых волос. "Уборка помещений, – отмечает про себя Джонс, – один из моих потенциальных клиентов". Фредди придвигается, обдавая Джонса табачным дыханием.
– Не вздумай только ей сказать.
– Разве там нет записки?
– Естественно! Ты ж ее видел. Она и говорить со мной не захочет.
– Не знаю, она вроде неплохая девка.
– Нет. Она не должна знать.
– Если не хочешь ей говорить, от кого цветы, зачем тогда их посылать?
– Потому что она красивая.
– Это все хорошо, но спорю, ей хотелось бы знать, откуда цветы. Они небось баксов пятьдесят тебе стоили.
– Сорок. В неделю.
– В неделю?
– Я не в первый раз это делаю. – Фредди переминается с ноги на ногу. – А что?
– Фредди, ты должен сказать ей.
– Она, наверное, будет разочарована. Может, она думает, что цветы от кого-то другого.
– Мы придумаем план. Положись на меня. Она обалдеет от счастья, когда узнает, кто их ей дарит.
– Нууууу… не думаю. – Фредди смотрит на Джонса с надеждой и тут же отводит взгляд.
Джонс смотрит на часы.
– Ладно, я пошел. Хочу перехватить кого-нибудь из администрации до начала работы.
Пораженный Фредди отшатывается назад.
– Из администрации?
– Ну да. Хочу выяснить, чем, собственно, занимается наша фирма.
– Мы же тебе рассказывали про шимпанзе. Не важно чем.
– А вдруг то, что мы делаем, неэтично?
Фредди смотрит, не понимая.
– Знание всегда лучше неизвестности. Вот я и хочу выяснить.
– Какой-то ты не такой, Джонс, – медленно качает головой Фредди.
* * *
На семнадцатом этаже – который не так уж далек от нижнего – солнце льется в большие, от пола до потолка, окна спортивного зала. Холли, качая штангу, разговаривает с менеджером из корпоративного маркетинга. Той лет двадцать пять, и волосы у нее собраны в хвост, который мотается в такт шагам по бегущей дорожке. Хвост вызывает у Холли зависть.
– Сначала мы сократили рекламу "выше черты", – говорит менеджер, – потом вообще от нее отказались. Потом нас бросили на исследования и пиар, а теперь мы и этого не делаем.
– Что ж вы тогда делаете?
– А ничего. Бюджет на нас не рассчитан.
– Совсем ничего?
– Ага. С июня еще. – Менеджер подмигивает. – Только не говори никому. Пока никто не заметил.
– Надо же, – говорит Холли.
– Раньше-то мы жили под прицелом. Три раза в месяц нас предупреждали насчет затрат. А теперь у всех позитивный настрой.
– Что же вы делаете весь день?
– Ну как что, работаем. Больше, чем раньше. Каждый день изобретаем новые способы сократить расходы. Вчера вот, например, заслонили окна.
– У вас есть окна? – ахает Холли.
– Ха-ха! Теперь они закрыты картоном.
– Но зачем?
– Хозяйственники берут с нас плату за окна. Закрыв их, мы урезали расходы на восемь процентов. Это только начало. Сегодня мы избавимся от столов и стульев. Зачем они нам, раз мы больше не занимаемся маркетингом? И по фен-шуй так лучше. Поставим компьютеры прямо на ковер.
– А компьютеры вам на что?
Менеджер округляет глаза.
– Слушай, это идея! Настоящее маркетинговое мышление.
Холли перестает качать бицепсы.
– А вы не боитесь, что вас сократят?
– С такими-то низкими затратами? Ты где работаешь, девушка? – Менеджер смеется и помахивает хвостом.
* * *
Джонс сует свое рабочее удостоверение в считывающее устройство лифта и нажимает на кнопку "2 – АДМИНИСТРАЦИЯ". Он работает в "Зефире" четвертую неделю, но о втором этаже наслышан. Быть там никто не был, зато все знают кого-то, кто побывал. Если верить рассказам, на втором этаже Джонса ждут зеленые луга, резвые олени и нагие девы, подающие виноград на мягкие ложа администраторов. На первый же этаж, в обширный пентхаус, откуда вдохновленный стратегическими видениями Дэниел Клаусман рассылает свои сообщения, ничья нога никогда не ступала.
Кнопка № 2 загорается – и гаснет. Джонс повторяет попытку. Тщетно. Лифт не желает везти его на второй этаж. В этот момент входные двери открываются, и в вестибюль входит Гретель Монаднок.
– Эй, Гретель, – кричит ей Джонс, – что у нас с лифтом?
Она кладет сумочку на громадный оранжевый стол, смотрит на букет, поправляет волосы. Джонсу немножко жаль Гретель – не сиди она рядом с Евой Джентис, могла бы считаться красавицей.
– Да у тебя, наверное, просто допуска нет.
– А как его получить?
– Тебе куда надо-то?
– На второй.
– Зачем это? – изумляется Гретель.
– Хочу поговорить с администраторами.
Входные двери снова разъезжаются – теперь это Фредди, докуривший свою сигарету.
– Как мне договориться о встрече с кем-то из них?
Гретель растерянно смотрит на Фредди.
– Он это на полном серьезе, – заверяет тот.
– Ммм… давай я тебе лучше перезвоню. Меня об этом никто еще не спрашивал.
– Шутишь.
– Да нет, не шутит, – говорит Фредди. – Такие пожелания передаются через менеджера отдела, Джонс. В администрацию просто так не являются.
– Слушайте, это смешно, – подбоченивается Джонс. – Я всего лишь хочу узнать, чем занимается наша компания. – Тут ему на глаза попадается столик для посетителей, заваленный брошюрами и ежегодными отчетами. – Ага-а.
– Ну, нашел свое счастье. Слушай. Ева сегодня вообще придет на работу? – спрашивает Фредди у Гретель.
– Она мне, знаешь ли, не докладывает.
– М-да.
– Э-э… Джонс! – Гретель трогает его за локоть, когда он проходит мимо с пачкой буклетов.
– Я все верну, честное слово.
– Я не про то… мне тоже было интересно, чем занимается "Зефир". Нам не полагается общаться с работниками, которые уходят от нас… но я записываю их фамилии. – Гретель смущена. – Просто о них никогда больше не говорят, вот я и подумала, что хоть кто-то должен их помнить. У меня записаны все, кто здесь работал за последние три года.
– Ну… – Джонс не знает, чем эта информация может быть полезна ему. – Это хорошо, просто здорово.
* * *
– Психоз какой-то, – говорит Фредди в лифте. – Придет же в голову вести списки уволенных. Все равно что покойников переписывать.
Джонс листает ежегодный отчет.
– "Дифференцированное предложение товара. Вертикально интегрированная цепочка распределения. Целевые рынки". Это ни о чем мне не говорит.
– Компания называется "Зефир холдингс". Вряд ли мы производим что-то напрямую. Мы контролируем другие компании.
Джонса это не убеждает. С глянцевого фото на него смотрят улыбающиеся лица служащих под лозунгом НЕ РАБОТА – ОБРАЗ ЖИЗНИ.
– Ммм. А почему тут нет фотографий Клаусмана?
– Их вообще нигде нет. Он не любит сниматься.
– Ни одной?!
– Ну, не хочет человек светиться, – пожимает плечами Фредди. – Это еще не значит, что он плохо работает.
– Ты хоть в лицо его знаешь?
– Я? Нет. Но некоторые говорят, что знакомы с ним. Гляди-ка. – Фредди показывает на панель с кнопками. – Информатиков больше нет.
Джонс теперь тоже видит, что на месте номера девятнадцать образовалась круглая дырка.
– Они даже кнопку убирают?
– Ради безопасности, думаю.
Джонс молча смотрит на Фредди.
– Шимпанзе, – говорит тот. – Помни про шимпанзе.
– Я не хочу быть новой обезьяной. – Джонс захлопывает буклет. – Я хочу знать, какого черта здесь происходит.
* * *
Элизабет стоит на унитазе и смотрит на дверь кабинки. Ровно ничего интересного в этой двери нет – потому и смотрит. Утром ее вырвало, но ее беспокоит не конкретная рвота, а то, симптомом чего она может быть. Элизабет вот уже третий день тошнит по утрам.
Подозрение уже некоторое время назревало в ее уме – теперь маленькая, юркая зигота знания предстает ей со всей очевидностью. "Я беременна", – одними губами выговаривает она. У этих слов чуждый вкус. В ее организм вторгся пришелец.
Кто отец, ей известно. Она закрывает глаза, кладет руку на лоб. Она влюбляется в своих клиентов, да, но не имеет привычки спать с ними. Ее интересуют прочные связи, а не эпизоды на одну ночь. Однако… был последний день квартала, и они отрабатывали детали за украденными из маркетинга вином и пиццей, и она была влюблена в него еще до того, как он завел разговор о втором круге тренингов. Он, координатор из прогнозирования и аудита, занес ручку над пунктирной линией, улыбнулся и сказал: "Скреплено поцелуем".
Если бы он подписал сначала, проблемы бы не возникло. Ее любовь к подписавшим остывала всегда очень быстро. Дальше рукопожатия или поцелуя в щеку дело бы не пошло. Но его ручка повисла в дюйме от бланка, и адреналин в ее крови смешался с вином, и она прильнула губами к губам того, кто тогда был клиентом, а потом перешел в продажу тренингов и превратился в коллегу, и Роджер ответил на ее поцелуй, и она, задрав юбку, легла на его стол, и бланки заказов зашуршали под ней. Они не предохранялись, что теперь кажется идиотством… но Элизабет не хочется слишком глубоко анализировать ситуацию. Ей тридцать шесть, она одинока, это был ее первый секс за два года; нет ничего невозможного в том, что ее малая, тайная часть, почти не имеющая отношения к продаже тренингов, исключила презерватив из повестки дня и приняла решение, равно как и Роджера, без надлежащего рассмотрения.
Под конец она выкрикнула, что любит его, а он ответил "Я тоже люблю это дело"; ей бы сразу понять, что ничего хорошего это не обещает, но она пропустила некрасивую фразу мимо ушей, потому что в самом деле любила его, по крайней мере в то время, – любила, даже когда все кончилось и он, отвернувшись, застегивал брюки.
"Не надо никому говорить, – сказал Роджер. – Я ведь не из таких".
"Из каких?"
Но он уже подмахнул заказ, и она чувствовала, как любовь, подобно секреции Роджера, вытекает из нее капля за каплей. Секреция, как она убеждается теперь, вытекла не до конца.
"Ну, ты знаешь. Которые это делают".
"Делают что?"
Он протянул ей подписанный заказ.
"Занимаются сексом с продажниками".
С тем же успехом он мог бы дать ей пинка. Она думала, что он скажет "заводят романы". Или "теряют контроль". Она поправила юбку, наклонив голову так, что волосы упали ей на лицо.
"Да брось, – сказал Роджер. – Все отлично".
Его перевод в отдел продаж несколько недель спустя не имел ничего общего с ней, она знает. Он сделал это не для того, чтобы исправить содеянное. Поначалу она сомневалась, но когда он пришел на работу и Сидни сказала: "Это Элизабет", Роджер нахмурился. Едва заметная морщинка на лбу говорила о его позиции достаточно ясно. Она сжала губы, подавив приветственную улыбку, и на душу ее лег еще один шрамик. Ничего страшного – шрамов хватало и без того. В ее работе, состоящей из сплошных отвержений, Роджер просто выдался первым на дню. Хочет изображать из себя кретина – его дело. Она, конечно, не знала, насколько законченного кретина он намерен изображать, но спать по ночам хуже из-за него не стала. Чтобы выбить ее из колеи, нужно кое-что посерьезнее надутого партнера по сексу.
Скажем, беременность. Элизабет, сидя на унитазе, сжимает кулаки. В договор, который они с Роджером подписали, вкралась оговорка. Многое может произойти, если она оставит ребенка. "Зефир холдингс" не слишком дружелюбен к беременным служащим. Ее клиентов перераспределят, ее саму вычеркнут из планов отдела. Ее будут обсуждать в руководящих кругах. Слышали? Элизабет залетела. Жаль. Она была хорошим продажником.