Этот вопрос всегда бесил Бенджамина. Он составлял неотъемлемую часть "вакуума", часть "обволакивания" Пегги. Правда, он никогда не пытался поставить ей это в вину, подспудно понимая, что она как жена имеет право задать такой вопрос. Но ведь сам он никогда не спрашивал ее, с кем она идет на ленч. У него развилось преувеличенно-болезненное представление о праве человека на личное, сокровенное. Представление это уже почти граничило с неврозом. И не задавал он Пегги этого вопроса по одной лишь причине - пытался поставить ей себя в пример, которому она, разумеется, никогда не следовала. Пример того, что даже любящим глазам вовсе не обязательно видеть все, что кое-какие уголки и закоулки жизни должны оставаться тайной. Мало того, она еще читала и всю его почту, и хотя здесь Бенджамин вовсе не был уверен в ее праве, стоило ему сделать замечание, как она тут же принималась отрицать. А сам он не мог заставить себя устроить ей ловушку - положить между страницами волосок в стиле мелодрамы или кусочки бумаги, с тем чтобы потом продемонстрировать - она действительно лазила в его письменный стол. И вообще он считал, что развод возможен даже между людьми, которые когда-то любили или все еще любят друг друга. Развод возможен, а вот слежка и детективные приемчики - нет.
- С кем? - спросила Пегги, любящая молодая женушка из журнала "Дом и сад", всегда безупречно одетая по любому случаю, в том числе и к завтраку, интересующаяся, как может интересоваться только жена, каждым аспектом жизни своего мужа.
- С Джимми, - ответил Бенджамин. - С Джимми Фойнесом.
Пегги, как и предвидел Бенджамин, состроила гримаску. С Джимми Фойнесом он подружился во время войны, тот был журналистом, приписанным к дивизии Бенджамина. Они провели вместе несколько бурных ночей; дважды их обоих едва не убили. И еще они много говорили - под дождем, в грязи, стойко перенося все невзгоды, - о великих делах, которые непременно совершат вместе после войны. Но Джимми пил, не говорил, а орал, ронял пепел на ковер гостиной, ни разу не заплатил по счету в ресторане и всякий раз появлялся с новыми девушками. По большей части все эти девушки отвечали короткому, но емкому определению Пегги: "Шлюхи!" Мало того, девушки иногда откровенно заигрывали с Бенджамином, причем в ее собственном доме! И, действуя медленно, но непреклонно, Пегги начала "выдавливать" из их жизни Джимми Фойнеса. Наряду с другими. С очень многими другими.
Она постоянно давала понять, что это жена в доме заведует телефонной книгой и принимает или отклоняет приглашения. И вот через три года после праздника победы Джимми перестал появляться у них, а поскольку Бенджамин никуда не выходил вечерами без Пегги, друзьям ни разу не удавалось пообедать вдвоем. Их дружба сводилась теперь только к совместным ленчам, играм в бейсбол и торопливым выпивкам после работы, во время которых Бенджамин то и дело поглядывал на часы и говорил извиняющимся тоном: "Должен быть дома к семи".
- Неужели нельзя встретиться с ним в понедельник? - спросила Пегги.
- Он уезжает по делу, - ответил Бенджамин. - В понедельник он будет уже недосягаем.
- Ладно, - сказала Пегги, изящно намазывая медом тоненький ломтик тоста. - Так уж и быть, пойду на ленч с вами. Если вы, конечно, меня приглашаете.
- Но ты же его не выносишь, - заметил Бенджамин. - Ты всегда говорила, что…
- Сегодня вынесу, - перебила его жена и аккуратно уложила кусочек тоста с медом в рот.
Бенджамин вспомнил, что примерно год назад они уже проводили такой эксперимент - обедали втроем.
- Но у нас у всех будет просто несварение! - возразил он.
- Хочу побыть с тобой в этот сказочный день, - ответила она.
- О Боже!.. - простонал Бенджамин, сгибаясь под грузом столь великой любви.
- И совсем не обязательно говорить это "О Боже", - заметила Пегги. - Я тебя вовсе не заставляю. Просто подумала, что в такой день…
- Мы встречаемся в "Оук рум", - сказал Бенджамин. - А это заведение только для мужчин.
- Только для мужчин, - кивнула Пегги. В голосе ее звучала укоризна. И адресовалась она хозяевам "Оук рум", которые, видно, состояли в заговоре с Фойнесом и твердо вознамерились разрушить ее брак с Бенджамином. - Попробуй немножко меда. Восхитительно вкусный.
- Не хочу я никакого меда.
- Но он такой вкусный!
- Знаю, что вкусный. Но не хочу. - И Бенджамину показалось, что желудок у него, точно питон, сворачивается кольцами вокруг яблочного пирога.
- Ну а после ленча? - осведомилась Пегги, все еще спокойная и улыбающаяся, как образцовая жена из журнала "Дом и сад".
- После ленча договорились поиграть в теннис в "Рипс".
- О, а у меня как раз новая ракетка, - заявила Пегги. - Хотелось бы ее опробовать.
- Игра парная. Только для мужчин, - сказал Бенджамин.
- О, - сказала Пегги. - Парная. Для мужчин… Что ж, это свято и неприкосновенно. - Она с особым нажимом произнесла слово "свято".
"Господи, почему я только мирюсь со всем этим? - подумал Бенджамин. - Где это написано, в каком таком законе, что я должен со всем этим мириться?.." И он отпил глоток кофе из чашки. Кофе оказался страшно горячим, и он обжег язык. Бенджамин поднялся, притворяясь нормальным счастливым молодым мужем, вернувшимся с войны и страшно довольным завтраком, который приготовила для него, жертвуя всем, красивая жена.
- Ладно, мне пора, - сказал он.
- И когда же я теперь тебя увижу? - спросила Пегги. - И увижу ли вообще?
Нет, подумал Бенджамин, какому-нибудь ученому непременно надо заняться серьезным исследованием манеры, с которой жена произносит это слово "вообще".
- Вечером мы вроде бы приглашены на коктейль к Роузам.
- Да, - кивнула Пегги. - Стало быть, там и встретимся…
Он надел пиджак и взял кожаную папку с бумагами, которые проглядывал накануне вечером. Пегги молча и неподвижно сидела за столом, уставясь на стакан с молоком. Бенджамин знал, чего она ждет. Подошел и поцеловал ее.
- В следующую субботу - обязательно, - сказал он.
- Конечно, - сказала она. - В следующую субботу.
Выходя из двери, Бенджамин знал, что Пегги начала плакать. Но он так никогда и не узнает, искренними или притворными были эти слезы. Наверное, и сама она этого не знает.
Ровно в девять тридцать утра ему позвонили из офиса Фойнеса. Джимми просил передать, что не успеет приехать в город к ленчу. И обязательно позвонит ему в понедельник. Несколько минут Бенджамин сидел, тупо глядя на телефонный аппарат. Затем набрал домашний номер. Почему бы и не сделать ей уступку, подумал он. Сходишь с женой на ленч, тогда, глядишь, и выходные пройдут веселее. У нее было занято. Он повесил трубку. Через несколько минут набрал снова. Все еще занято. Чем только она занимается целое утро? Пустой болтовней?..
Он выглянул на улицу. Куда только делось ясное весеннее утро? Небо затянуло темными дождевыми тучами. За окном кружил листок бумаги, чье-то послание, затерявшееся в воздушных водоворотах между двадцатидвухэтажными зданиями. "Помогите!", "Я люблю тебя!", "Продавай все!"… Ветер усилился, на улице потемнело, как в колодце. Теннис отменяется, подумал Бенджамин. Наряду со всем прочим. Он сидел за столом, чувствуя себя вконец вымотанным, обобранным, несправедливо обиженным, лишенным всех земных радостей.
Через несколько секунд громко зазвонил телефон. Он схватил трубку и рявкнул в нее:
- Да?
- Нечего так орать, а то у меня голова оторвется. Если ты не в духе, так и скажи. Я повешу трубку. - Это была Ли. Голос звучал насмешливо.
- Извини, - сказал он. - Я тут упивался жалостью к себе.
- Знаешь, днем обязательно будет дождь, - сказала Ли. - За окном черным-черно, как в колодце. Ни единого просвета.
- Ты что, звонишь сообщить мне прогноз погоды?
Ли засмеялась. Как-то однажды он сказал Ли, что смех ее опасен, и ничуть не шутил при этом.
- Сам знаешь, зачем я звоню, - сказала она.
- Ленч? - спросил Бенджамин.
- В час пятнадцать?
- В час, - сказал он, повесил трубку и почувствовал себя гораздо лучше. И никакой вины не испытывал - по крайней мере в тот момент. Если Пегги весь день треплется по телефону - сама виновата. Иначе бы он дозвонился и пригласил ее на ленч первой.
За окном хлынул дождь. Не дождь, а сплошной весенне-летний ливень, и хлестал он с такой силой, точно вознамерился отмыть город от всех грехов или просто смыть его в океан до наступления ночи.
Теперь Бенджамин уже с радостью взирал на разбушевавшийся за окном дождь. Ему всегда нравилось заниматься любовью днем, когда на улице ненастье.
Впрочем, радость его не была абсолютной. Портил ее разговор с тестем, состоявшийся несколько месяцев назад.
- Пегги говорит, ты спишь с другими женщинами, - сказал тогда Вудхем.
- Вот как? - сделал удивленные глаза Бенджамин, стараясь, чтоб голос звучал как можно спокойнее. Они с тестем пили олдфэшн в баре "Сент-Реджис". Вудхемы заехали в Нью-Йорк на неделю, перед поездкой в Европу, где собирались провести отпуск. Вудхем, в прямого покроя сером пиджаке, с твердым свирепым лицом, оставался заправским полковником, хоть и был в штатском.
- Да, - сказал Вудхем. - И кое-кто из ваших друзей тоже так говорит. В основном женщины.
- Ну и дурак же я, что закатил для вас за неделю сразу две вечеринки, - сказал Бенджамин. - Познакомил вас со всеми своими врагами.
Вудхем рассмеялся отрывистым лающим смехом. Настоящий военный смех, не предвещавший ничего хорошего.
- Бабская болтовня, - сказал он. - Но Пегги… она ведь не врет, верно?
- Так, только изредка, - ответил Бенджамин. Самому ему страшно не хотелось лгать этому замечательному прямодушному старцу.
Вудхем кивнул.
- А во всем остальном она считает тебя просто образцовым мужем.
- Мало же она обо мне знает, - пробормотал Бенджамин.
Они молча пили олдфэшн, провожая взглядами снующих по залу официантов.
- Она хочет развода? - спросил после паузы Бенджамин.
- Нет.
Бенджамину захотелось броситься к телефону-автомату, что находился на другом конце зала, позвонить Пегги и сказать: "Я люблю тебя!.. Люблю!" Но он, сохраняя неопределенное выражение лица, тихонько позвякивал льдом в бокале. Он понимал: Вудхем ждет от него еще каких-то слов и готов, если понадобится, ждать хоть целый час, сам не произнося при этом ни слова.
- Постараюсь, чтоб это не выплыло наружу, - сказал наконец Бенджамин.
- Всегда рано или поздно выплывает, - заметил Вудхем. - И тебе это прекрасно известно.
- Да, наверное.
Они заказали еще по коктейлю.
- Она мой единственный ребенок, - сказал Вудхем. - Привыкла, что я ее обожаю и лелею.
- И я ее обожаю, полковник. Более чем…
Вудхем кивнул.
- Да, вроде бы так все и выглядит, - пробормотал он. - Если смотреть со стороны. - Он наблюдал за тем, как бармен убрал пустой бокал и поставил перед ним новый.
- Позвольте задать вам вопрос, полковник, - сказал Бенджамин. - Сколько лет вы уже женаты?
Вудхем подозрительно покосился на него:
- Двадцать девять лет. А что?
- И за все эти годы вы ни разу не изменяли жене?
Вудхем вздохнул.
- Один ноль в твою пользу, - нехотя выдавил он и отпил из бокала большой глоток.
- Позвольте задать еще один вопрос, полковник, - сказал Бенджамин.
- Черт подери! - возмутился Вудхем. - Это я пришел сюда задавать тебе вопросы!
- Пегги жила с вами все то время, что я был в Европе, - начал Бенджамин. - Вы видели ее каждый день. Как вы считаете, она мне изменяла или нет?
Теперь Вудхем смотрел на него уже не просто как полковник. Перед Бенджамином сидел командир дивизии.
- Что это она тебе наплела?
- Ничего, - ответил Бенджамин. - Я ее никогда об этом не спрашивал.
- Тогда на что ты намекаешь, черт побери?
- Да на то, что все это в конечном счете не так уж и важно, - ответил Бенджамин. - Я не хочу утверждать, что нет на свете браков, где муж и жена были бы верны друг другу всю свою жизнь, до гробовой доски. Я о таких читал, видел в кино… Знаю, что на каждой воскресной службе бывают сотни и тысячи подобных людей. Теоретически. Но не так уж много видел их в жизни, в наши дни. Да и вы тоже.
- Я врач, - сказал Вудхем. - Я видел много такого, чего другим и не снилось.
Бенджамин проигнорировал последнее замечание тестя.
- Как-то раз вы спросили меня, - что я хочу доказать, - продолжил Бенджамин. - Я ничего не хочу доказывать. Кроме того, впрочем, что я… живой человек. Что восприимчив к красоте. И сделан вовсе не из цельного куска камня или железа. Что я испытываю временами голод и сам не всегда понимаю, чем и как его можно утолить.
- И это в твоем-то возрасте! - заметил Вудхем. В самом тоне его подразумевался упрек.
- Да, в моем возрасте! - кивнул Бенджамин. - И если Пегги ждет от вас ответа, можете передать, что я буду любить ее всю свою жизнь. И если она в ответ скажет, что хочет развестись со мной только потому, что время от времени у меня бывают другие, пусть хоть завтра отправляется в Рино.
- О’кей, - кивнул Вудхем. - Отчет будет отправлен по соответствующим каналам связи. - Он покачал головой. - Черт, по крайней мере вы бы могли попробовать начать все сначала в Сан-Франциско…
Сытый и довольный ленчем, а также бутылкой выпитого за ним вина, Бенджамин вслед за Ли поднимался по ступенькам недавно реконструированного дома из красного кирпича. Шел и видел перед собой ее узкую прямую спину, сверкающие волосы, слегка покачивающиеся бедра, обтянутые зеленым льняным платьем, длинные, изумительно стройные ноги. В подъезде стоял полумрак; они нарочно поднимались неспешно и благопристойно, предвкушая, что скоро весь этот декор, все эти приличия разлетятся в прах.
Они встречались и занимались любовью по два-три раза в неделю. И Ли продолжала доставлять ему то же изысканное наслаждение, что он испытывал в самом начале их романа, в Париже. Однако позже, когда он мысленно прокручивал в голове все сцены с ее участием - перед тем как уснуть дома или в метро, сидя с закрытыми глазами, чтобы не видеть печальных лиц других пассажиров, - самым возбуждающим, самым изысканным и волнующим казался ему тот момент, когда он молча поднимался по лестнице следом за этой восхитительно высокой женщиной, глядя на ее элегантно обутые длинные ноги и округлые бедра. Поднимался в предвкушении и уже как бы обладая ею, пока она доставала ключи и готовилась отпереть дверь квартиры.
Они лежали рядом в полутемной комнате. Шторы были задернуты, за окном барабанил дождь. Но из-за туч уже показалось солнце, его бледные лучи проникали в щель между шторами. Рядом, на тумбочке, тихо тикал будильник. Было почти пять. Собственное тело казалось Бенджамину невесомым, воздушным, смазанным некими волшебными маслами, торжествующим. Он знал, что скоро встанет, оденется и будет благопристойно спускаться вниз по лестнице. Благопристойно появится на коктейле у Роузов, тая и лелея в душе воспоминания о дневных безумствах, ключом к которым служил номер телефона, затверженный наизусть. В комнате было тепло, и они лежали обнаженными, отбросив простыни и одеяла. Кожа Ли, казалось, светилась в этом отфильтрованном дождем и шторами бледном солнце. "Ну, еще пять минут…"
- Что ты сказал? - спросила Ли.
Он удивился. Он даже не заметил, что произнес эти слова вслух.
- Я сказал: "Еще пять минут", - ответил Бенджамин. - Только мне показалось, я не говорил, а просто думал.
- Немного любви, и побежал, - заметила Ли, но упрека в ее голосе не слышалось.
- Но мы пробыли тут часа два с половиной…
- Джентльмены не должны подсчитывать и мелочиться, - сказала Ли. - Не джентльменское это дело. Впрочем, и мне пора вставать. Приглашена вечером на коктейль…
- К кому?
- К каким-то людям по фамилии Роуз.
- Я тоже там буду, - сказал Бенджамин. - Вот уж не знал, что ты с ними знакома.
- Я и не знакома, - ответила Ли. - Просто меня пригласил к ним один джентльмен. Заедет за мной через час.
- Смотри, адрес на Восточной Шестидесятой пользуется большой популярностью, - заметил Бенджамин.
- Урод, - спокойно и беззлобно огрызнулась Ли. - Твоя жена тоже там будет?
- Да.
- Вот и прекрасно, - сказала Ли. - Наконец-то выпала возможность познакомиться с ней.
- Все, мне пора бежать, - сказал Бенджамин и вспомнил сцену за завтраком. Совсем неподходящий день он выбрал для свидания с Ли. Хотя, с другой стороны, какой именно день можно считать подходящим? Он обернулся к Ли и поцеловал ее. - Увидимся вечером, за выпивкой, - сказал он и начал вставать.
Ли протянула руку и удержала его.
- А теперь послание от нашего спонсора, - сказала она.
Он снова откинулся на подушки, довольный тем, что можно еще на несколько секунд задержаться в этой постели, в этой комнате, за окнами которой тихо шуршал дождь.
- Фамилия джентльмена, который ведет меня на коктейль, - начала Ли, - Стэффорд. Ты с ним знаком?
- Нет, - ответил Бенджамин.
- Он необыкновенный человек, - добавила Ли.
Бенджамин состроил гримасу.
- И нечего гримасничать, - сказала Ли. - Или ты предпочитаешь, чтоб я встречалась с заурядными личностями?
- Ну ясное дело, - ответил Бенджамин. - И чем зауряднее, тем лучше.
- Всегда знала, что ты подлый, - заметила Ли. - Но не предполагала, что настолько подлый!
Бенджамин вздохнул.
- Чего вздыхаешь? - спросила она.
- Да просто знаю, что сейчас ты скажешь то, чего мне вовсе не хотелось бы слышать, - ответил Бенджамин.
- Я встречаюсь с ним уже три месяца, - сказала Ли. - Он мой вечерний кавалер.
- Знаешь, как говорят итальянцы? - заметил Бенджамин, поглаживая ее густые и прямые, спадающие на плечи волосы. - По ночам любовью занимаются только крестьяне.
- Шутка! - сказала она, но в ее голосе слышалась горечь.
- Извини, - сказал Бенджамин.
Он один из самых красивых мужчин, которых я видела в жизни, - ровным тоном продолжала Ли. - И один из умнейших. И очень, очень щедрый. А еще богатый, такой богатый… И он просил меня выйти за него замуж.
Какое-то время Бенджамин лежал молча.
- Вопрос, - начал он. - Тогда к чему тебе бедный, женатый, дневной тип вроде меня?
- На то есть свои причины, дорогой, - ответила Ли.
- Ты собираешься выйти за него?
- Да, - ответила она. - Если…
- Что "если"?
- Если ты на мне не женишься.
Бенджамин молчал. Только теперь случилось то, чего он ждал и боялся все это время. Все те долгие годы, что знал Ли.