Теперь я понимаю его игры высшего класса, игры человека, ищущего компенсацию в вине, лошадях, яхтах и прочем; эти игры - наследие его прежней профессии. Раньше он занимался планированием тайных операций ЦРУ, занимая посты в заграничных резидентурах. Как он мог стать иным? Он выказывает снисходительность человека, находившегося за кулисами геополитических событий холодной войны по отношению к обычным людям, черпавшим сведения из газет.
Он такой же представитель среднего класса, как и она, родился на севере штата Нью-Йорк, хотя, возможно, я не прав, поскольку вся его подготовка располагает к тому, чтобы ничего не помнить ни о своем происхождении, ни о месте рождения, не привязываться ни к месту проживания, ни к семье. Точнее было бы сказать, что его нигилистический дар, а возможно, недостаток кинематографического времени, ограниченного двумя часами, стер любую вторичную компенсацию характера, которая определяется религиозными или этическими качествами.
Теперь он настолько сильно опутал свою любовницу, что получил доступ к частным телефонным разговорам мужа с ней, он научился распознавать его слабость, понимать по интонациям голоса, испытывает ли он страх или вину, чувствует вожделение или любовь. Муж под всей своей броней очень мягок, в самые тяжкие моменты жизни ему нужна мама, он желает, чтобы его жена высказывала по отношению к нему только похвалы и восхищение. Живя с ним, она чувствовала себя узницей. Драма жизни мужа напоминает дубину. Жена понимает, что его горделивое внимание к ней, которое он показывает на публике, это род самоудовлетворения, точно так же, как он никогда никуда не выходил и не принимал никаких приглашений, которые не сулили ему почестей или не подтверждали его высокий статус.
Она сама не осознает, почему ее сумел пленить любовник с черной душой; но в действительности она реагирует на то же, на что реагировала, когда ее руководящий муж ухаживал за ней; в обоих случаях она хотела подняться на волне, способной вознести ее к высотам немыслимой свободы, к такой свободе, которую она не могла даже полностью себе представить. Но в конце концов она стала такой же игрушкой в руках любовника, какой была в руках мужа, ее свобода обернулась подчинением; вот идея свободы, желание достичь которой оплачивается только ценой крушения.
Итак, в этих трех ролях мы видим три жизни, которые в разной степени оторваны от реальности, каковой факт и делает их достаточно живыми. Любовник со своей стороны предвидит грандиозный финал этого опасного предприятия, настолько опасного, что его прошлая жизнь кажется ему скучной, отчужденной и лишенной каких бы то ни было конфликтов, и такой финал может служить искуплением, представленным в виде своеобразной художественной формы.
* * *
Моя лаборатория здесь, в голове, под сводом моего черепа. Уверяю вас, она весьма скудно обставлена. Действительно, по сути своей моя работа свелась к освобождению от лишнего оборудования. Я выбросил мензурки, весы, вытяжные шкафы, устаревшие книги. Когда я в какой-то степени преуспел в своем начинании, в лаборатории остались некоторые вещи, с которыми я при всем желании, кажется, никогда не смогу расстаться: с идеей о том, что наша вселенная построена по заранее подготовленному плану, что существует несколько простых правил или законов - физических законов, из которых можно вывести все многообразные процессы, происходящие в живой и неживой природе. Так что, как видите, меня вряд ли можно назвать подрывающим устои революционером, каковым меня пытались представить нацисты Гитлера.
Естественно, та вселенная, которую мы все знаем с детства, едва ли может быть объяснена положениями великого, почитаемого сэра Исаака Ньютона. Вселенная со всеми звездами в небесах, планетами, обращающимися по своим орбитам, ночью, следующей за днем, действиями и противодействиями, телами, падающими вниз по закону всемирного тяготения, прекрасная вселенная, все это хорошо звучит, но не для ума, подобного моему, ни в коем случае не хочу сказать, что он - единственный. Дело в том, что механическая модель уважаемого мною сэра Исаака покоится на одном или двух допущениях, которые не могут быть доказаны. Идея абсолютного движения и абсолютного покоя, например, идея, заключающаяся в том, что нечто может двигаться в абсолютном смысле, безотносительно чего-то другого. Ясно, что это невозможно, такая концепция не может быть доказана эмпирически, то есть в соотнесении с опытом. Корабль, плывущий по морю, движется относительно суши. Или, если угодно, относительно другого корабля, движущегося с большей или меньшей скоростью. Или относительно дирижабля над головой. Или относительно кита в глубине моря. Или относительно морского течения. Движение всегда совершается по отношению к чему-то. И это верно также и для всей планеты. Нельзя доказать, что какое-то тело во вселенной движется абсолютно, безотносительно чего-то иного, или, что по сути то же самое, безотносительно вселенной во всей ее целостности.
Теперь я перейду к очень простому требованию, на котором покоятся мои дальнейшие рассуждения. Такое абсолютное движение и абсолютный покой являются ложными концепциями, которые не могут быть доказаны. Но вы уже поняли, что мое упрямое требование заключается в том, что мы можем рассматривать предметы постольку, поскольку они могут быть доказаны. Сейчас я вам все покажу, это очень просто. Мы проделаем маленький мысленный эксперимент…
Допустим, что я лечу сквозь пространство в ракете со скоростью миллионы миль в час… и вы догоняете меня в своей ракете, замедляете работу двигателей и начинаете лететь с такой же скоростью, что и я. Мы летим рядом, борт к борту… На каждом из наших кораблей находится по одному спящему человеку. Они просыпаются, когда наши ракеты летят рядом с одной и той же скоростью. Проснувшиеся открывают глаза и смотрят в окна соседнего корабля… при этом они не видят метеоритов и кусочков звездной материи, которые проносятся мимо… они видят только каюты соседнего корабля. Эти люди будут не в состоянии сказать, движутся ли космические корабли с одинаковой скоростью или просто стоят на месте. В обоих случаях опыт будет говорить одно и то же.
Видите, как все просто? Я вообще простой человек и начну с вопроса, который задаст вам даже ребенок. Например, я был ребенком, когда впервые заинтересовался тем, что будет, если я полечу со скоростью света. Ничто во вселенной не может двигаться быстрее света. Вы понимаете, что это значит? Это означает, что в нашей вселенной невозможны мгновенные процессы, потому что ничто не может превзойти по скорости свет, а ему тоже требуется время для перемещения из одной точки в другую. Это означает также, что никто не может одновременно присутствовать в двух местах одновременно. Например, невозможно существование призраков, которых обожает столь много людей, поскольку существование привидений означает, что есть некто, кто может внезапно появляться и исчезать, словно ему не требуется времени на перемещения. Итак, главное, что я понял, задав себе этот вопрос, было то, что если я полечу со скоростью света, держа перед собой зеркало, то я не смогу увидеть в нем свое отражение, поскольку отображение моего лица приближается к зеркалу со скоростью света и точно с такой же скоростью зеркало удаляется от лица. Таким образом, я ничего не увижу в зеркале, которое буду держать перед своим лицом. Однако в этом есть какая-то неправильность. Кажется, здесь что-то не так. Вы чувствуете, что так не может быть, не правда ли? Это весьма пугающая идея; действительно, если я двигаюсь со скоростью света, то не могу получить подтверждения моего существование из такого объективного источника, как зеркало, отражающее свет. Я стал бы призраком вселенной, материальное существование которого нельзя было бы верифицировать в потоке времени.
Итак, из этого простого мысленного эксперимента я вывел следующее: ни один предмет, ни зеркало, ни человек, даже более тонкий человек, чем я, такой, который не позволяет себе излишеств в виде тортов, чая с малиновым вареньем или бутербродов с маслом, даже наитончайшая личность из всех живущих под солнцем, не может двигаться в пространстве вселенной со скоростью света. Не может, потому что мы всегда можем видеть себя в наших зеркалах и непосредственно лицезреть друг друга; мы обязаны двигаться медленнее, хотя сам свет движется от поверхности наших обожаемых лиц и от зеркал с одной и той же постоянной предельной скоростью. Но мы - медленнее. Даже в самых быстрых ракетных кораблях. Вы понимаете, что произойдет, если мы начнем двигаться, ускоряясь до субсветовых скоростей, скажем, от нуля миль в час до ста восьмидесяти трех миллионов миль в секунду? Вы знаете, что с нами произойдет? Боже мой, мы нальемся свинцом, становясь все тяжелее и тяжелее по мере возрастания скорости, до тех пор, пока наша огромная масса, или плотность, не станут настолько гигантскими, что пространство, окружающее нас, начнет сворачиваться и искривляться вокруг; мы будем всасывать его в себя, сжимая до такой немыслимой плотности, что чем быстрее мы будем двигаться, тем меньше будет у нас шансов достичь световой скорости, потому что со скоростью станет увеличиваться масса, а чем больше масса, тем больше сопротивление движению. Так продолжится до тех пор, пока божественные небеса, искривленные небывалой массой, не изуродуют себя и нас до полной неузнаваемости.
Основываясь на этих простых, может быть, даже идиотских мыслях, я открыл законы, физические законы, которые встревожили людей до такой степени, что они решили, что человека с улицы невозможно заставить понять, о чем я говорю, оценить ту революцию, которую я, по их мнению, совершил. Что я в своем роде гений, которого надо уважать или даже чтить, а вы чешете голову и говорите: Господи, помилуй его. Посмотрите, какой он смешной, его волосы торчат в разные стороны, это оттого, наверное, что он пытался со своими зеркалами летать со скоростью света. Посмотрите на его свитер и неглаженые брюки, ведь дело не в том, что это удобно для работы, дело в том, что его нежелание носить пиджак и галстук неопровержимо свидетельствует о том: он - гений. Мел, которым он пишет на доске свои формулы, даже мел ломается в его руках! Таким способом газеты и радио отвлекли вас от мысли о том, что я в действительности хотел сказать. Это оскорбляет не только меня, но и вас, потому что человеческий ум всегда находит истину, потому что, как бы ее ни прятали, она все равно со временем обнаружится. Нет ничего революционного в том, что я открыл, потому что я ищу только то, что есть сейчас и, как я понимаю, будет всегда. Просто наше восприятие стало более… восприимчивым.
Итак: в конечном итоге мы можем с уверенностью сказать о вселенной Одного Старика лишь следующее: нет ничего постоянного, кроме скорости света.
О пространстве мы можем сказать с уверенностью лишь то, что его можно измерить линейкой.
Время - это нечто, что можно измерить с помощью часов, и это все, что мы можем сказать о нем.
И прошу вас, не возлагайте на меня ответственность за теологические прозрения, крики, визг и ужас, которые мое открытие породило в наших умах.
* * *
Нет научных песен, о которых можно было бы поговорить. Ни одна песня не скажет вам, что сила тяготения есть произведение масс двух тел, деленное на расстояние между ними. Однако наука может сказать нам кое-что о песнях: научные формулы описывают законы, которыми оперирует вселенная, в уравнениях предполагается, что равновесие возможно, хотя реальные предметы могут находиться в очевидном дисбалансе. То же самое делает песня. Песни - это компенсация, возмещение. Когда певец спрашивает: зачем ты так поступила со мной, зачем ты разбила мне сердце?.. то формула подразумевает, что степень предательства эквивалентна красноречию крика боли. Чувства претерпевают превращения столь же быстро и прихотливо, как субатомные частицы, и когда достигается критическая масса, песня вырывается в мир, хотя общее количество чистой энергии остается постоянным. Если песня хороша, то мы воспринимаем ее как выражение истины. Как и формулу, ее можно приложить к каждому, а не только к певцу.
* * *
Необычная картина на пристани. Большая голубая цапля внимательно смотрит вдаль, стоя почти спиной к спине со снежно-белой эгреткой, глядящей в противоположном направлении. Ради такого зрелища каждый должен время от времени выезжать из города.
Мне интересно, как они уживаются рядом, имея, по всей видимости, одинаковые источники пищи. Но факт налицо. Вот они стоят рядом, не обращая внимания друг на друга. Я не смотрю, но знаю, что ты здесь. Эгретка, вытягивая шею, первая срывается с места, похожий на штык желтый клюв выставлен вперед. Как великолепна в полете эта птица, обтекаемая, как гидроплан, но с беспощадными глазами… голубая цапля выглядит взъерошенной со своими круглыми черными пятнами на плечах, перистым телом, скорее серым, чем голубым, длинными ногами и черным клювом. Она не столь миловидна, как эгретка, но голубая цапля, раскрывшая в громадном размахе свои крылья и скользящая над самой поверхностью воды, становится похожей своими очертаниями на мощный авиалайнер. Во взгляде этой птицы угадывается печаль, это самец, одинокий холостяк, который, как я, иногда привлекает внимание женщин, и это поднимает время от времени его дух.
* * *
Кража
Звонок рабби Джошуа:
Если уж мы собрались быть детективами… то начнем с того, что нам известно, разве это не то, чем занялись вы? Как я понимаю, начать надо с того, что ни один еврей не украл бы ваше распятие. Ему бы это просто не пришло в голову… даже в состоянии тяжелого наркотического опьянения.
Я так не думаю, ответил я, поразмыслив. Почему Джошуа исключает такой вариант?
В полиции мне сказали, что ваш крест на улице ничего не стоит. Но если кто-то захотел его иметь, то, значит, он все-таки обладает какой-то ценностью.
Например, для яростного, ждущего своего часа антисемита.
Да, это вполне вероятно. Здесь живут очень разные люди, представители самых разных субкультур. Есть люди, которым очень не нравится соседство синагоги. Меня не ставили об этом в известность, но я понимаю, что это возможно.
Правильно.
Но возможно также… что положили ваш крест на мою крышу, да, это вполне могли сделать ультраортодоксы, фанатики. Это тоже возможно.
Господи!
Я не утверждаю, что это так. Я просто пытаюсь проанализировать все возможности. Есть люди, для которых то, что мы с Сарой делаем - попытки переосмысления, переоценки наших традиций, - не что иное, как отступничество.
Это не пойдет, говорю я, то есть я имею в виду, что это маловероятно. Зачем им это надо?
Вы помните, я говорил о человеке, сообщившем, что у меня горит крыша? Так вот, такая шутка в еврейском духе. Конечно, я не могу утверждать это наверняка, может быть, я ошибаюсь. Скажите мне, отец…
Том.
Том. Вы старше, вы больше видели, вероятно, вы больше размышляли об этом. Куда ни посмотри, сейчас Бог стал принадлежать людям, страдающим атавизмом. Они столь яростны, эти люди, они так уверены в себе и в том, что Бог принадлежит только и исключительно им, словно все человеческое знание, накопленное после Писания, не есть такое же откровение Божье! Я хочу спросить, не является ли время петлей? Нет ли у вас такого же ощущения, что и у меня - что все возвращается назад? Что цивилизация движется вспять?
* * *
О мой дорогой рабби. Джошуа. Что я могу сказать вам? Если это верно и Бог действительно принадлежит людям, страдающим атавизмом, значит, такова вера и таково действие веры. А мы изгнаны - вы и я.
Понедельник
Парадная дверь на замке. В пасторской кухне, откинувшись на спинку стула, балансирующего на двух ножках, и читая журнал "Пипл", сидит классически праздный, недавно нанятый частный охранник.
Успокаивает меня также вид женщины из клуба "Экстатических распутниц". Она здесь, как всегда, шагает по движущейся дорожке с головными телефонами на ушах; ее большие ягодицы, обтянутые черным трико, ритмично поднимаются вверх и тяжело, как сизифовы камни, падают вниз. Когда сгустятся вечерние тени, ее фигура распадется на части в преломленном зелено-лавандовом свете церковного витража.
Все как должно быть. Мир на своем месте. Тикают стенные часы. Мне не о чем беспокоиться, кроме того, что я скажу экзаменаторам епископа, которые скоро определят ход моей дальнейшей жизни.
Вот что я скажу для начала: "Мои дорогие коллеги, то, что вы хотите сегодня исследовать, не есть духовный кризис. Давайте сразу объяснимся. Я не сломлен, не расколот, не выжжен и не опустошен. Верно, что моя личная жизнь разрушена, моя церковь выглядит как разбомбленный дом, и все же я не ищу психоаналитика и не стремлюсь записаться в группу взаимной поддержки, хотя Бог, как и всегда, не обращает ни малейшего внимания на мои к нему обращения (не прими это за оскорбление, Господи), и поэтому я чувствую себя одиноким. Я признаю даже, что последние пару лет, а лучше сказать, несколько лет я не нахожу более подходящего средства справляться со своим хроническим отчаянием, чем прогулки по Манхэттену. Тем не менее мысли, которыми я хочу с вами поделиться, имеют под собой некоторое реальное основание, и хотя вы, может быть, найдете некоторые из них тревожными, я все же молю - предлагаю, рекомендую, советую - да, я советую вам судить о них по их достоинствам, а не по внешним проявлениям, которые могут показаться вам свидетельством психологического упадка ума, к которому вы некогда относились с пониманием, - я хочу сказать, ума, который вы когда-то в некоторой степени уважали".
Это подойдет, не правда ли, Господи? Таким образом донести до них то, что я хочу сказать? Может быть, это даже немного трогательно. В конце концов, что может быть у них на уме? В порядке убывания: первое: предупреждение; второе: формальное порицание; третье: цензура; четвертое: месяц лечебного отпуска с последующим блестящим назначением в такой отдаленный приход, откуда меня уже никто и никогда не услышит; пятое: принудительная отставка со всеми почестями; шестое: понижение; седьмое: лишение сана. Черт возьми!
Кстати, Господи, что это за "имеющие реальные основания мысли"? Эта фраза сорвалась у меня с языка совершенно случайно. Так что помоги мне немного. При моем сегодняшнем ослаблении внимания мне не нужно оценки девяносто пять. Я могу обойтись двойкой или тройкой. Главное заключается в том, что они встревожатся, независимо от того, что именно я скажу. Нет ничего более потрясающего в Церкви, чем ее доктрины. Именно поэтому они и охраняют их, не щадя живота своего, так ведь? То есть они, не задумываясь, выкинут на стол карточку со словом "ересь". Предполагается, что это должно потрясти Тебя, но вряд ли еретик заслуживает Твоего внимания больше, чем бедолага, которого выселяют из кооперативного дома за то, что он упрямо играет на фортепьяно после десяти часов вечера. Итак, я молю Тебя, Господи, пусть я заслужу лишь порицание. Пусть я хорошо сдам экзамен. Скажи мне что-нибудь. Пошли мне весточку по E-mail.
Однажды слышали, как Ты говорил,