Артем обратился налево от себя, где расположился человек в камуфляжной одежде - то ли охотник, то ли рыбак, то ли дачник. При нем всегда рюкзак, а на багажной полке - что-то длинное в мешковатом брезентовом чехле: может, удочки, а может, и ружье. А может, и просто-напросто лопата. Артем знает этого человека: он однажды остановился у автобуса и стал спрашивать, каким маршрутом тот следует и проезжает ли, например, через село Шумейки? Узнав, что проезжает и оказывается там через три с небольшим часа (учитывая московские пробки), удивился и обрадовался: на любом виде транспорта туда дольше - электрички поблизости нет, нужно сходить на станции и дожидаться местного автобуса, частника нанимать из конца в конец - слишком дорого, а своей машины у него, быть может, нет. Впрочем, не факт: Артем как-то слышал его разговор по телефону, и рыбак-охотник говорил весьма солидно, строго, добавив в конце: "Скажи - Мельчук распорядился!" Нет, все-таки имеются, наверное, и личная машина, и служебная, но хочется иногда начальственному человеку прокатиться в автобусе, простонародно, побродить по лесам и озерам в окрестностях этих самых Шумеек, подумать о жизни. Вряд ли он охотится или рыбачит, потому что, приноровившись к расписанию, он не раз поджидал обратный автобус с тем же полупустым рюкзаком без признаков трофеев. Его охотно подсаживали: свой уже человек и платит вне билета, голой наличностью, как и сейчас заплатил, улыбнувшись Артему.
- Счастливой охоты! - пожелал ему Артем.
- И тебе того же! - пожелал Мельчук Артему с намеком - он знал о его пристрастиях.
За Мельчуком сидела бледная интеллигентная пара.
Мужчина смотрел на Артема довольно приветливо, спокойно, а женщина - со значением. Такие женщины вообще никогда просто не смотрят. Предупреждают, обещают, предостерегают, заранее осаживают, а главное - не позволяют отнестись к себе фамильярно. Но Артем и не собирался фамильярничать. Хотя все-таки слегка наказал бледную женщину - подошел без улыбки, сухо, деловито:
- За билеты, пожалуйста. Спасибо.
И рада бы бледная женщина придраться - да не к чему.
Поэтому она отвернулась к окну. Почти демонстративно.
Если люди так реагируют, когда им еще ничего не делаешь, что же с ними бывает, когда что-то им сделать? - размышлял Артем.
Девушка с прекрасным животом и со своим соломенным кавалером сидела почти в конце, это Артему нравилось. Не сразу подойти, а - приближаться, подкрадываться. Тешить себя надеждой.
А пока - очередной пассажир, тоже старый знакомец, мужчина лет сорока: он раз в два-три месяца ездит в Сарайск - наверное, на побывку. Мужчина очень скучный, серый, неинтересный. Если ему позвонят, отвечает: "Привет. Еду. Нормально".
И все, и у спрашивающего иссякают вопросы. А сам этот серый человек никогда никому не звонит - наверное, никто ему не интересен, ни у кого он не хочет спросить, как жизнь, как здоровье, как дела. Разве что подъезжая, вытащит свой допотопный лапоть-телефон и буркнет: "Это я. Скоро буду. Пока".
Серый человек скучно достал свои скучные деньги, скучно получил билет, потом широко зевнул, не прикрывая рта и показывая мелкие желтые зубы, и повернулся к окну, с равнодушием сонной кошки глядя на людей и дома. Да и то у кошки, наблюдал Артем, бывает - вспыхивают глаза, она во что-то внимательно и загадочно всматривается. Охотница от природы. Были у одной девушки такие вот кошачьи глаза - спокойные и жестокие. Большая оказалась любительница полупридушить и позабавляться, да не на того напала, сама оказалась полупридушенной и просила Артема пощадить. Не пощадил, но и не съел, ушел.
После этого Артем с почтением получил деньги от старухи деревенского вида. Он вообще уважал старух - самый безобидный, терпеливый и незлобивый народ, неприятностей от них никогда не бывает. Год назад одной такой же, как вот эта, - небольшой, скромной, тихой - стало в пути плохо, Артем принес ей из шоферской аптечки валидол, дал воды, предложил остановить автобус, чтобы старушка вышла и проветрилась, а она, часто и мелко дыша, отвечала: "Людям ехать надо". Потом ей стало совсем худо, Артем сказал: "Как хотите, бабушка, сейчас приедем в Павловск и отвезем вас в больницу", - но старушка уперлась: "До дома всего ничего, чего я буду в чужом городе делать? Мне только до дома дотерпеть! Я лучше посплю!" И закрыла глаза, и сидела так два часа до самого приезда, а как приехали, выяснилось: не дотерпела, все-таки умерла. Но при этом, поразился Артем, она, похоже, даже мертвая заботилась, как бы не упасть, не напугать и не побеспокоить людей.
А вот детей в автобусе нет, и это хорошо. Артем детей, увы, не любит. Вечно шум от них, капризы, плач. Да и женщины с детьми, даже если красивые, - бесполезный вариант, с ними никогда ничего не получалось.
Небольшое приключение: молодой человек начал шарить по карманам и сделал испуганное лицо:
- Вот черт…
За эти секунды Артем успел изучить его. Лет то ли двадцать пять, то ли тридцать, видавшие виды джинсы, в которых он будто родился, старые, но крепкие кроссовки, рубашка-безрукавка с карманами - и никаких при себе вещей. Таких раньше называли хиппи и панками, Артем же знал более простое и точное слово - балбес. Ездит такой балбес по городам и весям, временно где-то работает, обзаводится иногда временными женщинами, ни кола у него, ни двора, перекати-поле, и вот уже ему и тридцать, и сорок, а он все мотается туда-сюда, и чего хочет от жизни - непонятно.
Придется с ним расстаться, потому что денег у него, похоже, нет.
- Украли? - весело спросил Артем.
- Похоже, да…
Актер из балбеса был никудышный.
- Вообще-то трудно украсть, чего нет, - заметил Артем.
- Ладно, ты не гони, я говорю… - неправдоподобно завелся балбес, но Артем пресек:
- По-любому, нас это не касается. Мы даром возить не можем. Прошу выйти.
И он повернулся, чтобы крикнуть Козыреву, чтобы тот остановил, но балбес громко зашептал:
- Слушай, будь человеком! Меня в Сарайске встречают, клянусь!
- Встречают?
- Ну! Брат встречает.
- А ты позвони ему. Или телефон тоже украли?
- Всё украли…
- А ты с моего позвони! - протянул Артем трубку балбесу.
Тот растерялся, но тут же сообразил:
- Я наизусть его номера не помню.
Похоже на правду: Артем тоже мало чьи номера помнит наизусть. За исключением некоторых домашних, простых.
- А чей-нибудь домашний? Родителей?
- Нет у меня родителей, - поник головой балбес, делая себя сиротой. Артем чуял, что врет.
Артему бы следователем быть - расколол балбеса в две минуты, можно с вышвыривать из автобуса. Но ведь сцена развернулась на глазах у синеглазой девушки, показав Артема в очень выгодном свете. И если он сейчас проявит благородство, девушку это в определенном смысле добьет: вряд ли она часто встречается с подобной добротой.
- Ладно, - сказал Артем. - Будем надеяться, что брат не преминет опоздать. - (Он иногда вставлял в речь интересные слова, не вполне понимая, что они значат.)
Ему так понравился собственный поступок, что хотелось к нему еще что-то добавить, и он спросил:
- А что ты жрать-то будешь все это время, если денег нет?
- Да как-нибудь, - махнул рукой балбес.
Эти балбесы, кочевники и странники в самом деле народ выносливый, ко всему привычный, могут, как верблюды, сутками не есть и не пить.
Наконец настала очередь девушки и теленка. Она, к сожалению, тоже сидела левым боком к окну, то есть сердцем наружу от спутника, что утешало, но и от Артема, что огорчало. Артем, взяв деньги у соломенного, аккуратно пересчитывал их, умудряясь при этом видеть колени и прекрасный живот (зрение его умело одновременно фокусироваться и на ближних, и на дальних объектах не хуже искусной фотокамеры).
Девушка за все это время ни разу не взглянула на него. Это могло значить, что она заинтересовалась Артемом и не хочет обнаружить своего интереса. Это могло также значить, что она им не интересуется и демонстрирует свой неинтерес. И третий вариант - это могло ничего не значить.
Остались, кроме работяг, трое: девушка с книжкой, усевшийся боком, с ногами, облом с наглым взглядом и паренек с гитарой в матерчатом чехле - неприметный, можно сказать, никакой. Девушка худенькая, круглоглазая, как Чебурашка, и почти такая же ушастая, хрустит чипсами, доставая их из пакета, и не отрывает глаз от страниц. Студентка, должно быть. Или даже вчерашняя школьница - ездила в Москву поступать и не поступила. Такие слишком скромные и принципиальные девушки сроду никуда не поступают с первого раза, вечно их обижают, обходят, но они упорно стремятся вперед и в итоге все-таки добиваются своего. А если и не добиваются, не унывают. "Романтички" - называет мысленно Артем таких девушек.
Романтичная Чебурашка сунула Артему деньги, продолжая читать, - не из-за неуважения к нему, а просто увлеклась. Артем не обиделся.
- Ноги опустим, - предложил он облому.
- Они у меня чище, чем твой автобус! - лениво ответил тот - видимо, заготовленной фразой. Есть люди, которые всегда и во всем ищут конфликт, - облом был, как сразу понял Артем, из таких. Они курят чуть ли не нарочно под табличками о запрещении курить, выходят через дверь, где написано "Вход", а входят через ту, где написано "Выход", они в любой магазин впираются именно тогда, когда там повешена табличка "Перерыв", и громко возмущаются, они на любой работе недовольны условиями и оплатой, короче - вся жизнь кажется им покушением на их свободу, всякая вещь и всякий человек им видятся враждебными, норовят задеть, испортить настроение. И, чтобы не дожидаться от вещей и людей подлости слишком долго, они задевают и задирают сами.
- Чище, не чище, а у нас спальных мест нет, только сидячие, - сказал Артем.
- Я и сижу, - прохладно возразил облом. - Возьми деньги и успокойся.
Деньги Артем взял, но не успокоился.
- Может, за два места сразу заплатим? - предложил он.
- Слушай, ты чего? Автобус пустой!
- А если пустой, тут и бегать можно? - задал вопрос Артем.
- Точно! - Собеседник обрадовался идее. - Вот посижу - и побегаю. Нельзя, что ли? Где записано?
Диалог зашел в тупик, но тут один из работяг - крепкий, с приятным лицом, которого Артем определил как бригадира, веско сказал:
- Тебе по-человечески говорят, сядь нормально!
- Жену учи! - огрызнулся облом.
Бригадир заиграл скулами и начал было вставать, но сидевший рядом лысый со странной улыбкой тронул его за плечо. Бригадир что-то буркнул и остался на месте.
Какое-то нехорошее предчувствие шевельнулось в душе Артема. Очень уж злыми - привычно злыми - стали глаза бригадира, очень уж презрительно смотрел он на облома: как на таракана, которого собираются раздавить. Хорошо, что у работяг ничего нет, кроме пива. Лишь бы на остановке не побежали за водкой. Такое бывало уже. Облом, кстати, тоже прихлебывал из пивной бутылки, а из сумки, стоявшей на полу, высовывалось еще несколько горлышек…
Паренек с гитарой то держал приготовленные деньги в руке и смотрел на Артема, то отворачивался, делая вид, что ему все равно. Знает Артем таких: прежде, чем сказать "здравствуйте", подумает, каким из возможных ста способов это сделать. Сомнительный человек - в том смысле, что много сомневается и любое действие, даже вот деньги отдать и билет получить, для него становится событием.
Артем облегчил его участь, обошелся с ним просто, вежливо. А то будет всю дорогу думать, чем он не понравился водителю-билетеру.
За работяг заплатил один, который интеллигентного вида. Видимо, он у них общественный кассир.
Артем пошел к водительской кабине.
- Что там? - спросил Козырев.
- Все нормально.
- Вались спать. Я за тебя всю дорогу ехать не буду.
Артем полез на лежак, удивляясь, как охота дяде говорить то, что и так ясно.
Он улегся на мягкий матрац, потянулся. Закрыл глаза, увидел воображением бирюзовую красавицу и девушку с прекрасным животом. Обе хороши, даже не знаешь, с какой начать. Эти мысли вызвали в нем прилив крови к определенному месту, Артем подумал о нем с гордостью и любовью, но это могло помешать заснуть, поэтому он постарался переключиться на что-нибудь другое. Обычно помогало воспоминание о том, как он, катаясь с пацанами на льдинах, на весеннем пруду, что был неподалеку от их окраинных новостроек, упал в воду. Солнце в тот день грело сильно, он даже был без шапки, да еще упарился, толкая в дно шестом, плюхнулся разгоряченный, дыхание перехватило от холода, он хлебнул воды… Если бы не товарищи, мог бы утонуть. Умереть навсегда. А я вот живу, уже задремывая, подумал Артем, и от этой мысли опять прилила кровь, но не настойчиво, а приятно - не мешая засыпать.
18.20
Москва, Нижегородская улица
Козырев любил свой автобус больше, чем многих людей (и никому другому, кроме Артема, не позволял на нем ездить). С людьми сплошные противоречия: ты ему одно - он тебе другое, ты нажал - он упирается, ты, наоборот, отступил - а он на тебя лезет. Скажешь - не слушают, попросишь - не дают, а главное - живут все как-то вперебой. То есть - я быстрее, другие медленнее. Или я спокойнее - ты нервно. А третий суматошно, а четвертый как попало, а пятый с переменной скоростью, вот и сшибаются то и дело, и аварий гораздо больше, чем на обычной автомобильной дороге. Машина же послушна, отзывчива и живет с тобой в согласии, если вести себя правильно. Нажал на газ - прибавила скорость, нажал на тормоз - остановилась, переключил передачу - работает в другом режиме. При этом, конечно, характер у любого автомобиля есть. Надо и под него приспособиться и, не давая баловать, под себя приспособить. Будешь машине потакать, она станет капризничать, но если ее насиловать, она так может взбрыкнуть, что мало не покажется - и себя убьет, и тебя. По одной только прихоти, по злорадству. Поэтому Козырев ухаживал за своей "мерседеской", называя ее в женском роде и не подозревая, что Мерседес - именно женское имя, перед рейсом нежно, как за невестой, но в рейсе обходился с нею строго, как с женой.
Ах, жена, жена… Хорошая, добрая женщина. Виноват перед нею Козырев, но как-то безвинно виноват и даже приятно виноват. Нет, в самом деле, ему даже иногда хотелось перед нею похвастаться, что у него почти год была молодая любовница, - чтобы жена порадовалась за него и погордилась им. Однажды по пьяному делу - еле удержался.
Светка вспоминалась все реже, чему Козырев был очень рад. Встречались похожие на нее, но не тревожили. А сегодняшняя бизнесменка - зацепила. Что-то в ее глазах совсем Светкино. Значит - не отпустило еще.
Но ничего не будет. Не хочется уже. Не надо этого. Пусть Артем занимается.
Да еще села неудачно: панорамное зеркало, предназначенное для обзора салона, показывало ее близко, увеличенно. Будто она рядом. Хочешь не хочешь, а иногда посмотришь. Отвлекает.
И Козырев, дотянувшись рукой, повернул зеркало. Нечего сегодня в салоне рассматривать: пьяных нет, подозрительных нет. Обычный будет рейс, как большинство предыдущих - чего Козырев себе всегда желал. Однажды, когда еще их фирма была наполовину государственной и, то есть, доступной для прессы, явилась журналистка с целью написать очерк о благородном и тяжелом труде водителей междугородных автобусов. Выспрашивала, какие бывали интересные случаи.
- Да никаких, - ответил Козырев.
- Совсем?
- А вам что имеется в виду? - поинтересовался он.
- Ну… Может, бандиты нападали? Или кто-то рожал прямо в салоне? Или кто-то познакомился, а потом была свадьба, и они, например, пришли к вам с благодарностью, потому что в вашем автобусе познакомились. Не было такого?
- К счастью, девушка, не было.
Журналистка была разочарована. Что за счастье такое, если ничего не происходит? А Козырев давно уже понял: происходить все должно только в личной жизни. И, желательно, одно лишь хорошее. А на работе - нет уж, ничего не надо, кроме самой работы.
На самом деле, конечно, не все так просто. Он не смотрит тупо на дорогу, он все время думает, иногда что-нибудь очень интересное, правда, не всегда отдает себе отчет в своих мыслях, да это и не нужно. Едешь, особенно в хорошую погоду, смотришь на леса, поля, проезжаешь села и города - и на душе спокойно, равновесно.
18.20
Москва, Нижегородская улица
А пассажиры постепенно впадали в обычное дорожное оцепенение: медленно текло время, менялись за окном городские пейзажи, клонило в дрему. Многие чувствовали что-то вроде умиротворения. Дорога ведь чем хороша? - она освобождает тебя от насущных и привычных забот. Обычно ходишь в магазины, на работу, да надо такого-то числа платить за квартиру и телефон, да навестить больного родственника, да починить машину, сходить на день рождения, срочно кому-то позвонить, что-то написать, с кем-то встретиться - много у человека дел. А в дороге все отлетает, отпадает в прошлое или откладывается на будущее. На все звонки отвечаешь почти злорадно: "А меня нет, я в дороге!" Тревожные мысли о не сделанных делах превращаются в спокойную констатацию: да, не сделаны, но сейчас-то все равно сделать нельзя.
Поэтому в дороге, замечено, люди, как правило, добрее. Особенно в самолете, пассажиры которого становятся братством, рискующим жизнью. В поезде, если не плацкарта, разделяют отсеки купе, но маленькие братства, купейные, тоже часто образуются. Дружат же люди семьями, почему не дружить дорогой?
Девушка с прекрасным животом откинулась в кресле, прикрыла глаза. Старушка клевала носом. Мягким, рассеянным стал взгляд человека в камуфляже… Впрочем, зачем называть безымянно, пора нам с пассажирами познакомиться - это необходимо ввиду будущих событий, тех долгих и, скажем прямо, страшных часов, которые нам придется с ними провести.
Начнем в том же порядке, что и Артем.
Бирюзовую красавицу зовут Елена, выглядит она на двадцать пять - двадцать семь, на самом деле ей тридцать четыре. Бывший преподаватель музыки (фортепиано), бывшая жена красивого, талантливого во всем и кромешно при этом легкомысленного мужа, бывшая нежная и ласковая дочь добрых родителей (папа умер, а мама теперь больна), бывшая любительница прихотливых отношений с мужчинами - с размышленьями о том, что он сказал, как сказал, почему сказал, и что мне теперь говорить, как говорить, бывшая приверженица книг на эзотерические темы, мать десятилетней дочери - это уж не бывшая, это самое настоящее, что у нее есть. Лишившись поддержки, Елена сперва растерялась, а потом взяла себя в руки. Набрала кредитов, купила квартирку в центре, на первом этаже, и устроила там детский магазин со входом с улицы. Времена быстро менялись, торговые площади дорожали, к Елене то и дело подкатывали с предложениями продать помещение, она отказывалась. По совпадению, полуслепая и полуглухая старуха с верхнего этажа два раза подряд заливала ее магазин горячей водой - ночью, когда последствия успевали стать катастрофическими. Елена затратилась, сделала специальный потолок с водоотводами, но много товара пропало, приходится экономить на всем, вот она и ездит сама, старым челночным способом, за мягкими игрушками. Живет с дочкой одна. Мысль о том, что в квартире может появиться чужой мужчина, ей неприятна. Елена вообще после развода поняла, что прекрасно может обходиться без мужчины вообще. При этом одевается ярко, смело, соблазнительно. А пусть помучаются.