Потом, когда замечательно обжившийся в казарме Мишка очередную годовщину Великой Октябрьской Социалистической революции справлял с приятелями-дембелями, непринужденно попивая в ночи одеколон "Шипр", ликерчик этот в памяти сразу и всплыл, поскольку назывался подозрительно созвучно да и цвет имел - не отличишь. То есть разбавь парфюм густым сахарным сиропом и - пожалуйста, французский ликер…
А тогда они на пару с Аркашкой так блевали в саду меж смородинных кустов, так устрашающе рыгали, хотя, вообще-то, спрятались они там в надежде скрытно от родителей и сестер предаться пороку, что мать, ужаснувшись, прибежала отпаивать сыночков молочком, а отец, тоже ужаснувшись, со своим лекарственным средством примчался малость погодя. С любимой своей плеточкой, в смысле. И от души выпорол полупьяных детишек, даже не помыслив принимать в расчет солидность их социального положения.
Зато потом пацаны долго-долго сторонились коварного "змия", долго лишь по праздникам позволяли себе чуть-чуть, а на танцах в Доме культуры ежели, чтоб не хуже других себя ощущать, позволяли себе в меру покуражиться, так это в основном лишь имитация куража была, а не настоящий кураж.
На танцах же ребята и завели первых в своей жизни подруг. Сперва Мишке понравилась продавщица "Продмага" Машка, "девушка без комплексов", как сказали бы теперь, сама по себе мелкая и субтильная, так что Мишка рядом с нею даже внушительно смотрелся, но такая… В ответ на что и Аркашка - отчетливой потребности в том, если честно, не испытывая, но лишь бы от людей, а главное, от братца не отстать - "положил глаз" на старшую пионервожатую Светочку, после педучилища присланную в здешнюю школу из какого-то аналогичного захолустья. Хотя девушка городскую и дико культурную все пыталась изображать, но молва ее быстренько, так сказать, дезавуировала.
Завели подруг и стали с ними "ходить", сперва очень смущаясь, но постепенно обвыклись, большие ведь уже мальчики, чтоб стыдиться того, что нормально, с какой стороны ни посмотри. И прекратили, наконец, вечно вчетвером гулять - на пары распались. Разговоры ведь, касающиеся только двоих, появились уже.
Между тем Аркадий, наблюдая за братом, все больше и больше изумлялся, потому что Мишка даже то небольшое, доставшееся ему от рождения благоразумие, можно сказать, на глазах терял. От любви к своей продавщице порой совсем дурной делался. Знакомые рассказывали, что однажды совершенно трезвый Мишка, пристегнувшись на макушке высоковольтной опоры, на всю округу орал как оглашенный: "Машка-а-а, я тебя люблю-ю!" Это, по мнению Аркадия Федоровича, ни в какие ворота не лезло. О чем он и дома сказал. Но почему-то никто его озабоченности не разделил. Даже серьезный и всегда сдержанный отец-технорук.
"Недопонимают, - решил молодой итээровец, - ну, и пусть. Мое дело - внимание к проблеме привлечь. Нет, я тоже понимаю - любовь. Потому что и у меня любовь. Но Мишке эта Машка, похоже, дороже собственной жизни. А такого быть не должно. Ведь собственная жизнь - это… Кроме того, я точно знаю, что на месте моей Светочки вполне могли быть многие другие. Велика ли разница. А Мишка-дурак только и талдычит: единственная, несравненная и неповторимая. Тьфу!"
Но, может быть, человек, не ведавший никогда, что оно такое - летать во сне, рассуждать иначе и не должен?..
А Мишкина "оторва", еще такого сорта девицы в то время назывались "бойкими", в литературе же - "разбитными", хотя в реальной жизни это словцо никто никогда не употреблял, в общем, Машка оказалась на поверку целочкой. Чем страшно изумила кавалера. А видать, она лишь изображала прожженную "вульгарите". Может, так ей казалось легче свое девичье достояние, тогда еще весьма ценимое, для единственного на всю жизнь мужчины сохранить?..
И, раз такое дело, Мишка жениться решил. В аккурат ему уже восемнадцать исполнилось. Ну, мало ли что невеста ростом столь незначительна - мал золотник, да дорог, а что тощенькая - так были бы кости, мясо нарастет. Ну, мало ли что на ту осень, если не в ближайшую весну, жениху - "ва салдаты". Имеет полное право.
Аркашка, про такое узнав, во-первых, опять страшно изумился, что братан, вопреки обыкновению, "достижением" своим не похвастался сразу, а тогда только проинформировал, когда Машку беременной сделал. Во-вторых, решил попытаться того же от "своей" добиться, больше при этом готовясь к решительному и возмущенному отпору, нежели к легкой победе. Однако Светочка, принудив Аркашку ради проформы промямлить нечто, с большою натяжкой напоминающее объяснение в любви, в ответ разразилась страстным, судя по словесным оборотам, вычитанным в какой-нибудь книжке, монологом и сама потащила пацана в постель.
Где он, вне сомнения, непременно оконфузился б, вернее, он и оконфузился поначалу - ведь даже морально не подготовился совсем - но девушка оказалась столь терпеливой, ловкой да просто знающей предмет не понаслышке, что порывавшегося позорно сбежать Аркашку из объятий своих страстных не выпустила, пока не сделала мужчиной. Излишне, таким образом, говорить, что символическая преграда в недрах предводительницы юных ленинцев отсутствовала. Бог весть с каких пор. Вот и пойми их.
Конечно, Аркашка, на какой-то момент ополоумев от восторга, хотел благородство разыграть - с кем поведешься, от того и наберешься - то есть хотел, не вставая с постели, сделать Светке предложение, но вовремя себя остановил. Мол, если забрюхатеет, тогда уж… Но она - дура, что ли?
Любопытно, что в этом смысле и сегодня изменилось не многое. Хотя спецсредства, ранее только в аптеках стыдливо покупаемые редкими отважными гражданами, теперь запросто продаются и покупаются на каждом углу без какого-либо смущения. Притом спецсредства эти несравнимо лучшего качества. А неопытные дурочки "залетают" ничуть не реже. Опытные умницы почти никогда не "залетают". Как и в старое время.
Таким образом, Мишка женился и даже отцом до армии стал. Но прежде родители ему свадьбу устроили честь честью, и в "малуху", что стояла в глубине двора, лишь периодически используясь в качестве жилища для скотины, отселили. Оттуда Машку и в роддом, когда пришло время, свезли. И Мишка, дождавшись благой вести о рождении дочки Танюшки, сразу, как путевый, в больницу прибежал. Причем совершенно трезвый, не то что некоторые. В результате на работу с опозданием пришел и явно чем-то сильно удрученный.
- Что, Мишк? - обеспокоились и коллеги, потому как - мало ли… - Родила твоя?
- Родить-то родила…
- С "короедом" что-то?
- Да не-е, нормально. Три шестьсот. Девка. Танькой будет…
- А Машка твоя - в ажуре?
- Сказали - не совсем. Сказали - разрывы какие-то. Сказали - придется ушивать…
- Так что ж ты сидишь, беги!
- Куда?
- Дак назад, в больницу!
- Зачем?
- Как зачем, скажи, чтобы поуже ушили!..
Такие вот хохмачи-пролетарии всегда были на Руси, есть и вряд ли переведутся в будущем. А то некоторые тревожатся насчет нынешнего засилья на отечественном телевидении юмора "made in Hollywood", иначе говоря "солдатского", тогда как подлинно народный юмор, нравится кому-то или нет, именно таков…
Конечно, согласно древнему обычаю, следовало бы, поднатужась, начать строить сыну полноценный дом, но ни копейки лишней тогда у родителей не водилось, приданое-то двум старшим дочерям через силу собрали. А кроме того, родное государство к тому моменту уже стало изыскивать средства на строительство пролетариату какого-нибудь жилья, притом не только в больших, но и в малых городах, притом даже иногда пролетариату о собственном физическом выживании и комфорте нет нужды заботиться, специалисты на это есть, которых грамотные мастера навроде Аркашки возглавляют. Короче, зачем надрываться родителям, коли появилась надежда на дармовую казенную хоромину.
Аркашке же благородство в отношении Светочки проявить-таки пришлось. Предложение руки и сердца, само собой, отсрочилось на неопределенное время, и окружающие были уверены, что он со Светочкой продолжает платонически дружить. Нет, братану Аркаша, конечно, давно сказал бы, что тоже, между прочим, не лыком шит. Но преодолел соблазн. Потому что Мишка первый темнить начал, а еще потому, что все-таки не пристало ему, итээровцу, быть легкомысленней простого электромонтера, хотя и с четвертой группой электробезопасности да с допуском к установкам, работающим под напряжением свыше тысячи вольт. Тем более что и общественное мнение полагало Аркашку намного солидней и вдумчивей шебутного Мишки. Значит, рот зашей себе - но соответствуй.
Правда, какое-то время еще зудело любопытство: а как это у неопытных Мишки с Машкой столь стремительно все получилось? Неужто никаких трудностей не возникло, тогда как Светка объясняла, что у каждого в первый раз не выходит ничего? Но задать эти вопросы Аркашка насмелился только после армии и по пьянке. Мишка тогда расхохотался во все горло, а потом с легкостью признался, что, конечно же, довелось в свое время похолодеть от ужаса и ему. Но со второго раза трудности были благополучно преодолены. Дальше уж - как по маслу. И Аркашка испытал чувство глубокого удовлетворения: все правильно, так и должно быть, он, разумеется, и в этом ничуть не хуже Мишки…
По году с небольшим ребята практиковались на производстве после учебных своих заведений. Мишка, достигнув восемнадцатилетия, не только женился, но и вырос профессионально почти до предельной высоты. Ибо работа эта проста, как закон Ома, и не столько высокого профессионализма требует, сколько скрупулезного соблюдения множества жизненно важных правил безопасности. Аркадий же Федорович так и не научился быть для своих работяг отцом родным, зато в жилищно-коммунальной отрасли изрядно нахватался, не только собственноручно сальники набивал и токарил помаленьку, но и самостоятельно подварить мелочь какую-нибудь мог. Чем нередко и занимался, в то время как его подчиненные, которых трудовой процесс окончательно сморил, отдыхали на травке в тенечке либо, когда отопительный сезон, грелись на бойлере в котельной.
Отныне Аркадий подавал докладные, лишь когда Алексей Маркьянович приказывал, а при всех авралах обреченно напяливал на себя спецовку и первым лез хоть в канализационный колодец, хоть в глубоченную траншею заделывать очередной прорыв коммуникации, сработанной из некондиционных, поскольку только такие всегда выделялись захолустным коммунальщикам, а потому ненадежных труб.
Докладных по собственной инициативе не писал, со всеми старался быть, что называется, "вась-вась", но все равно за год в бригаде сменился весь контингент, а кое-кого даже успели дважды уволить "по инициативе администрации" и после слезных, но явно физически неисполнимых обещаний принять вновь "до первого раза". Да и новички, которых Аркашка раньше не знал, для Алексея Маркьяновича были далеко не новичками, их трудовые книжки читались не менее увлекательно, чем те, которые доводилось прежде читать.
И уже ничуть не изумляло, когда уволенные, протрезвев, являлись в слесарку забрать из шкафчика свой скарб, а среди личного имущества было в основном то, чего, опять же, ни в каком магазине не купишь, да и зачем покупать, если данные предметы испокон веку должны приноситься с работы. Конечно, прежде чем подписать обходной лист, Аркадий Федорович в документацию заглядывал, но там действительно ничего такого не числилось, а если когда-то числилось, так давно списано и, следовательно, не существует.
Изумляло же, когда, увольняясь с работы по причине призыва в армию, окидывал Аркашка мысленным взором всю недолгую пока трудовую автобиографию, каким чудом удалось ему пережить без особого позора и неприятностей аж две полновесных подготовки жилого фонда к зиме. Ведь оба раза до самого последнего дня не покидал ужас: не успеть, ни за что не успеть! И душераздирающие картины вымерзшего по его вине жилого поселка завода искусственного волокна снились ему во сне. А один раз даже - вот до чего парня больное воображение доводило - привиделся ему его собственный расстрел по уголовной статье "за халатность и служебное несоответствие". Есть ли на самом деле такая статья, даже боязно было у кого-либо спрашивать.
Но наступал роковой день начала отопительного сезона, и все обходилось более-менее благополучно. Конечно, не Аркашке благодаря, а Алексею Маркьяновичу - кудеснику жилищно-коммунального творчества и непревзойденному тактику социалистических производственных отношений. Аркашка же, сказать по правде, не столько начальнику помогал, сколько под ногами суетливо путался да панику сеял, за что бессчетно раз материм был. Однако расстался с ним этот человек-легенда великодушно и благородно: пожелал успешной службы ратной и выразил надежду, что, окрепнув морально и физически, Аркашка снова вернется в ЖКО. Насколько при этом "Мартемьяныч" был искренен - бог весть.
Мишке и Аркашке военкомат прислал повестки одновременно. И все решили, что их вместе так и заберут. Потому что, мол, братьев да тем более близнецов - а формально-то они, конечно же, близнецами числились - согласно какой-то инструкции, разлучать нельзя.
Народу на проводины приперлось - ужас сколько. И никого с порога не завернешь, потому как - традиция. Казенные-то водки-вина в ту пору мало кто покупал - откуда деньги шальные - но бражки да самогонки папа с мамой наделали в достатке. Самогон в те поры, конечно, запрещался, но на производство его для личных нужд органы смотрели сквозь пальцы, а бражка не возбранялась официально, ее даже в одном кооперативном киоске стаканами продавали.
Все желающие напились, как говорится, "в умат". В том числе и Мишка с кормящей уже месяц Машкой. Все желающие еще и подрались, к счастью, без поножовщины, а Машка вдобавок ревела белугой, рискуя потерять молоко, на Мишке висла, как будущая шинель-скатка, у Мишки пьяные слезы тоже рекой текли. Так что обоих отпаивать пришлось водой и все той же самогонкой. Подействовало - оба вырубились на диване в обнимку и безмятежно улыбаясь. Приятно было со стороны на такую любовь смотреть всем, кроме, может, только Машкиной матери, которой все проводы зятя пришлось просидеть в малухе с месячной внучкой.
Зато Аркадий со Светочкой весь вечер продержались тихо и чинно. Выпили в меру, Аркашка, заметим, и всегда в развитии алкогольного увлечения где-то на шаг от брата отставал, петь - пели, но дурными голосами не блажили. Светка скупую слезинку для порядка проронила, всем присутствующим честно ждать солдата пообещала, но в основном-то они все больше шептались да поглаживали друг дружку по тем частям тела, публичное поглаживание которых общественное мнение уже допускало. В виде исключения.
Поутру, когда пришел за призывниками автобус, окончательное прощание совершилось почти интеллигентно. Потому что ни у кого здоровье настолько не сохранилось, чтобы с раннего утра "Солдаты в путь…" базлать и энергичные телодвижения производить. Девки, Машка и Светка, солидарно, как настоящие солдатки, всплакнули, обнявшись, сестры новобранцев - накануне веселые да деловитые - поревели несколько громче. У отца же с матерью были совершенно сухими глаза, они ведь оба, притом не так уж давно, пережили проводы на самую истребительную войну, и мирная служба виделась им делом хотя и затяжным, однако совершенно несерьезным. Чем-то вроде строго обязательного общеукрепляющего курса.
Пожалуй, нынешнему молодому читателю, если таковой вообще существует, может показаться, что авторская фантазия здесь всякие разумные границы переходит, однако, ей-богу, такое доброе отношение народа к родной армии в ту эпоху было весьма распространенным и даже - побейте автора камнями, если он врет, - типичным. И вовсе не потому, что общество было каким-то особо милитаризованным.
А на сборном пункте, вопреки всем ожиданиям и расчетам, братиков безо всяких церемоний взяли и разлучили. Иначе говоря, приехали так называемые "покупатели" из одной учебной части и Аркашку купили, а Мишку забраковали. Образование Мишкино им, видите ли, показалось недостаточным. Да, такие привередливые "покупатели пушечного мяса" были тогда.
Но, возможно, им больше семейное положение призывника не понравилось: молоко на губах не обсохло, а уже захомутали дурачка и даже отцом сделали, свяжись с таким, а он из-за чего-нибудь вдруг в бега ударится или, хуже того, стреляться затеет. То есть подобная проблематика советскому армейскому начальству тоже не чужда была, ибо жизнь есть жизнь, и если в ней всегда находится место подвигу, то чувствительному придурку - тем более. Только секретили эту проблематику наравне с устройством водородной бомбы.
И увезли Аркашку в учебку, а Мишка еще на сборном пункте четверо суток пыхтел, служить не начав, а уже затосковав смертельно и по несравненной Машечке своей, и по дочке Танюшке, которую не успел даже толком рассмотреть, и по родителям, и даже - чему он очень удивился - по брату. Прежде никогда в мыслях не было, чтобы по кому-либо тосковать - все всегда под рукой - а тут так прихватило, хоть впрямь через забор сигай.
Тосковал и Аркашка, когда везли его в неизвестном направлении, - зачем даже из этого военная тайна устраивалась, осталось загадкой на всю жизнь - но он тосковал, если уместно подобным образом изъясниться, как-то по-импрессионистски. То есть по себе любимому тосковал, будучи с собою, разумеется, физически неразлучным. До слез ему было жаль себя, мысли же о сородичах и Светочке, окрашенные в щемящие лазоревые да местами пурпурные цвета, стуком колес и мелькавшими за очень грязным вагонным окном ландшафтами размывались, двоились, струились, постепенно вовсе ускользая, сходя на нет…
А что, если бы, допустим, Аркашка перед своими покупателями заартачился, да присоединился бы к его протестам Мишка, мол, либо обоих забирайте, либо никоторого не получите, потому что имеем право - вместе? Что было бы, если бы братья себя как настоящие близнецы повели, да к тому же неробкого десятка ребята? Да, вполне возможно, им бы и пошли навстречу. Ведь, по большому-то счету, - один туда, один сюда - не все ли равно дяденькам военным. А не пошли бы навстречу - тоже не отдали б под трибунал. Но братьям, разумеется, - что "грамотному", что не очень - даже и в голову не пришло права качать. Тоже - эпоха…
Но все кончается, кончилось и Мишкино заключение в необъятной казарме "пересылки", нашлись охотники и на последний, почти бросовый, наверное, товар. Ведь к исходу срока вместе с Мишкой остались в холодном осточертевшем бараке только какие-то припадочные, ну, в крайности, истеричные типы да приблатненные всякие в наколках, да самые настоящие блатные, в смысле, судимые и благополучно пережившие условный срок, да совсем уже пожилые двадцатисемилетние, наверное, призывники. Последних наш Михаил преимущественно и держался. Свои все-таки мужики, женатые, детей имеющие, а кое-кто даже второго ребенка заделать успел, отчего хорохорился, мол, в армию на экскурсию иду, баба родит не сегодня завтра и меня заодно вызволит.