Пришлось накачаться пивом, полистать прихваченные у бородатого Иудушки журналы. Вроде отлегло. В программе "Время" показали короткий репортаж из Союза о праздновании Первого мая. У нас здесь тоже его активно отмечают, предшествующий репортаж как раз был об этом, но какая всё-таки разница! Советские, они такие жизнерадостные и пылкие, жадные до жизни. А наши что? Ходячие трупы. Поникшие взоры, злость, отчаяние. Потому что не живут, а выживают. Разве можно всю жизнь бороться за выживание, разве по силам это человечеству?
Глава восьмая: На тот свет
С Никитой получился напряг. Когда я подогнал ему иващенковские тетради, он, вместо того, чтобы обрадоваться, стал вдруг пытливо меня расспрашивать, откуда они нарисовались.
Откуда, блин… Какая разница, тебя это не должно интересовать. Ты же учёный, а не следователь гэбэшный!
Так и объяснил ему. Но он, гадёныш, сам догадался.
- Так ты что же, - выпучив глаза, пронзал меня кристальной чистотой своей сущности, - профессора Иващенко убил?
Чёрт, не люблю я вот эти моменты истины. Тем более, с тухлой высоконравственностью. То ли дело слово "ликвидировал" - рабочее, деловое, а это "убил" - бррр, тошнит с него. Каким-то тупым криминалом и бессмысленностью веет.
- Он был врагом, - зачем-то стал я ему объяснять. - Ему здесь не место.
Никита тихий, зашуганный. Интеллигент, одним словом. Противиться действительности и всему ходу событий, что она с собой несёт, никогда не будет, а вот скорбно вздохнуть, насупиться, изобразить трагическую неприязнь - это пожалуйста, это мы умеем.
- Он всё же человек, - шепнул надрывно.
Блин, да что ж это такое! Мясо жрать - так это мы запросто, а корову зарезать - что вы, что вы. Я же ради тебя стараюсь, тихоня! Ради будущего твоего, ради справедливого общества. Кто-то должен. Сам-то освобождать себя ты не желаешь.
Вслух, однако, ничего этого не сказал. Бросил только:
- Так надо для дела.
- Забери их! - переживал маленький геройский акт Никита. - Я не смогу с ними работать. Неправильно это.
- Не дури, - уже угрожающе посоветовал я. - Ты в двух шагах от открытия и хочешь в последний момент в кусты свалить, как форменный дурак. Настоящие учёные так не поступают. Оппенгеймер и всякие там Ферми с Борами тоже догадывались, что может натворить атомная бомба, но всё равно работали над её созданием. Наука вне морали. Любое настоящее дело вне морали. Ты и так догадывался, чем я занимаюсь, так что не строй из себя целочку.
- Нет, нет, забери! - крутил он башкой.
- С тобой или без тебя, я всё равно этот орешек расколю, - объявил я ему, уходя. Тетрадь, само собой, оставил. - Постарайся хотя бы в почерке разобраться, в компьютере текст набрать. А там, глядишь, и передумаешь.
Я в нём не ошибся. Ни на следующий день, ни днём позже, ни через три дня Никита не звонил и истеричные демарши устраивать не пытался. Видимо, втянулся в работу. Любопытство победило брезгливость. Это правильно, я тоже много через чего в жизни перешагивал.
Несколько дней прошли на удивление спокойно. Я спал до обеда, выходил прошвырнуться по району, выпивал банку-другую пива или рюмку коньяка "Арарат" (подделка, ну да ладно) в забегаловке под названием "Советская столовка" - она располагалась в пяти минутах ходьбы от дома, ничё так, но слишком бомжовская - и чувствовал себя распрекрасно. Мать с хахалем уехали на майские праздники "на дачу" (как они называли полуразвалившийся сарай с клочком земли на краю Московской области) и оставили меня в счастливом одиночестве.
По ночам я вылезал в сеть и ждал раздач с редкими советскими фильмами. У меня их и так уйма, два внешних жёстких диска, набитых под завязку, но всё равно оставалось немало незнакомых и неотсмотренных шедевров. Я ещё помню времена, когда фильмы спокойно лежали в сети и в любое время дня и ночи их можно было спокойно скачать. Но в последние годы капиталюги-копирасты приняли ряд фашистских законов, которые полностью подрубили киноманскую свободу. Любые раздачи "незаконного контента" выжигались калёным железом. При этом ни один из нынешних обладателей прав на старые советские фильмы никакого отношения к их созданию не имел. Перекупщики, деляги, бандиты позорные.
Интернетовские чуваки всё равно находили способы обойти эти преграды. Создавали кратковременные трекеры, тайными кодами сообщали друг другу о ночных раздачах и обменивались советским культурным наследием. Я и сам нередко создавал раздачи: "Ленин в Октябре", "Коммунист", "Как закалялась сталь" всегда разлетались на ура.
Но это известные фильмы, раздобыть их при желании нетрудно. Другое дело такая вкуснятина, как, к примеру, "Клятва", известного в своё время режиссёра Михаила Чиаурели, снятая в 1946 году. За этим фильмом я охотился несколько лет. Говорили, что когда-то, в нулевые-десятые, и он раздавался в сети, но сейчас фильм стал бриллиантовым раритетом. И вдруг в эти самые дни по интернету пронёсся слух, что готовится раздача фильма.
Сначала на кинофорумах шепоток пошёл, потом в киноблогах вдруг стали появляться обзоры фильмов "про Сталина", где этой картине уделялось особое внимание. Я послал на мыло Кочубею, известному в сети киноману, с которым списался год назад, вопрос, правда ли это. Он во всех этих тайных киношных вечерях лучше меня рубил. Тот ответил, что да, мол, есть такая инфа, правда неподтверждённая, и надо ещё людей расспросить, что там да как.
Ещё через день он кинул мне ссылку на какую-то блогерскую страницу со странным объявлением. Автор блога сообщал: "Сегодня редкий Иосиф из 1946-го тусить будет". По такому-то адресу. "Время тусни - строго с часу до трёх ночи. Кто не успел, тот чмо и лох". Так и есть, чувак информировал юзеров, что раздавать готов сегодня ночью, в час. Я сходил по адресу - страница отсутствовала. Видимо, временный трекер ещё не был создан.
В час ночи пустовавшая страница ожила. На фоне скриншота из фильма с мудрым красавцем Сталиным значилась ссылка на торрент-файл. Я врубил закачку. Скорость - как на заре интернетовской эры. Счётчик показывал "2 дня", необходимые для сохранения фильма целиком. А качали семьсот с лишним человек!
Минут через двадцать, однако, раздача раскочегарилась и пошла на приемлемым скоростях. Около трёх часов ночи я, наконец, имел на винчестере долгожданный шедевр советского государственного трэша. Нет прекраснее этого жанра!
Тут же провёл плейчек: фильм радовал. Суровый и прекрасный Сталин стоял на Красной площади в окружении многонациональных представителей советского народа и возвышенным голосом произносил: "Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам всеми силами укреплять союз рабочих и крестьян. Дадим клятву, что мы с честью выполним эту его заповедь!" Народ клялся вместе с вождём.
По сети гуляли байки, что большинство советских фильмов на самом деле состряпаны уже в двадцать первом веке киношными удальцами для удовлетворения острой людской потребности в советском. Это "откровение", конечно, было рассчитано на законченных дебилов, но многие, как ни странно, верили.
А ещё в интернете то и дело возникали раздачи фильмов, якобы снятых в современном параллельном Советском Союзе. Их фальшивость тоже из всех углов вылезала. Сделаны они были примерно в том же стиле, что и древний шедевр советской фантастики "Туманность Андромеды" по роману Ивана Ефремова. Светловолосые люди-атланты в серебристых туниках на стройных бёдрах проникновенно смотрели в звёздное небо и произносили восторженные монологи о вселенской победе советского образа жизни. Забавно, но не более того.
Где-то писали, что скоро в московских кинотеатрах вот-вот должен пройти фестиваль настоящих современных советских фильмов. Правда такое уже года три-четыре писали. Обещали также, что вскоре нас порадуют современной советской музыкой (и даже организуют гастроли советских певцов и групп!), живописью, литературой. Советские товарищи, в свою очередь, должны были наслаждаться современным российским культурным бредом. Однако - увы! - никаких фестивалей советского кино и гастролей советских артистов нам так и не предъявляли. Я думаю, происходило это оттого, что советская сторона категорически отказывалась впускать на свою территорию всю ту дрянь, что именовалась российской культурой. Наши деятели обижались, и не пускали в Россию культуру советскую. Статус кво сохранялся.
Едва закончилась закачка "Клятвы", как тут же раздачу закрыли. Я ещё собирался посидировать, но фиг там. В каментах на странице с раздачей тут же пошёл поток возмущений: "Хде Сталин?", "Верните батю, сцуки!", "Пятнадцати метров не хватило!" А какой-то Aloiz цинично написал: "Отбой, пацаны. А то сейчас по хатам наряды вышлю". То ли шутник интернетовский, то ли на самом деле копираст. Такое возможно: сидит чувак на ночном дежурстве, разжалобился, пропустил раздачу. А как себе качнул, отрубил.
Укладываясь спать, я вдруг подумал, что в тихой радости последних дней присутствует странная горечь. Словно за ними должно наступить нечто отчаянное, яростное и трагичное. Этот образ неизбежного и тревожного будущего был так силён, что у меня в очередной раз заныло в сердце. И с чего бы это вдруг? Проклиная свой предательский организм, я вскочил с постели и принялся шарить в материнских лекарствах, что в многочисленных упаковках заполняли две боковые полки холодильника. Снотворное нашлось и даже неожиданно быстро подействовало.
День Победы я как-то не шибко жалую. Точнее то, во что его превратили, весь этот пафосный макабр. Я знал немало ребят-леваков, которые искренне его праздновали. Вроде того, что "Ну и пусть капиталюги его себе присвоили, а у нас он останется другим, особенным, своим". Но я же видел: никаким особенным он у них не становился. Такая же лживая в дурном своём пафосе пьянка. "За отцов, за дедов, которые были сильными и правильными"! Вот это меня особенно злило: долбанные отцы и деды с лёгкостью, практически без сопротивления просрали все свои великие завоевания. В кратчайший срок. Разве они сильные и правильные? Разве ими можно восхищаться? Нет уж, если политтехнологам капитала удалось День Победы присвоить себе, заставить работать в своих интересах, то у него сейчас дурная аура. Он не помощник нам в нашей борьбе.
На военный парад, что традиционно отгремел по Красной площади, разумеется, не пошёл. Он слишком рано начинался, я в десять утра ещё сны смотрел. В принципе, неплохо бы на Красной площади, где ещё совсем недавно куролесили, появиться, освежить воспоминания, но вставать ради этого и невыспавшимся туда тащиться - нет, увольте.
А вот на Воробьевы горы, где ближе к вечеру единоросы замутили митинг вперемежку с концертом, всё же выбрался. Тоже не горел желанием, но слишком уж скучно стало. И дома сидеть не хотелось, и по району шататься в лом.
Погода радовала - солнце, тепло - и лиц столько вокруг улыбающихся, вполне счастливых. Смеющиеся девчонки с воздушными шариками; стройные и возвышенно задумчивые ребята-старшеклассники, несущие гвоздики; неторопливые пенсионеры с пронзительной сединой. Везде баннеры, плакаты, цветочные композиции с цифрой 80. Аж чувство стыда где-то в глубине всплыло за то, что я борюсь с теми, кто так мудро и по-доброму собрал всех этих людей сегодня вместе. Пожалуй, я День Победы ещё и поэтому не люблю: за то, что он рождает во мне ложные эмоции и принуждает смиряться с окружающей действительностью. А смиряться ни в коем случае нельзя!
Митинг был в разгаре. В перерывах между выступлениями народных ансамблей, детских хоров и бесталанных поп-звёзд к микрофону выходил разный чиновничий и предпринимательский сброд. Депутаты Государственной Думы, министры, владельцы заводов. Все поздравляли публику со светлым праздником, махали российскими флажками, грозили кулачками каким-то нехорошим личностям за бугром и отщепенцам внутри страны, которые "ещё не усмирили свою клокочущую ненависть к Свободе и нашим завоеваниям", и призывали народ "к единству и примирению". Удивительно бодренькие ветераны, каждый шаг которых сопровождался бряцаньем многочисленных медалей, вторили государственным и промышленным мужам.
Рамзан Кадыров, мэр Москвы, говорил недолго, но на удивление складно. Вкратце отчитался о социальных завоеваниях последних месяцев, построенных дорогах и жилье. Пожелал ветеранам придти в добром здравии на митинг в честь столетия Великой Победы. Заверил молодежь в успешном и сытом будущем. Самое интересное прозвучало в конце.
- А сейчас, кунаки мои дорогие, - объявил он, - позвольте дать слово послу Советского Союза в Российской Федерации Кузь… - забыл он фамилию и завертел головой по сторонам. Подбежавший чувачок с папочкой в руках нашептал ему правильный вариант: - Да, Кузьмичёву Анатолию Ивановичу. Дорогой гость наш, прямо с того света. Поаплодируем братскому советскому дипломату!
Я аж вздрогнул. Посла видел как-то раз по телевизору, он там брякнул два слова в камеру. И всё. Больше никогда и нигде его не показывали. Он вообще считался личностью мистической, многие и не верили в его существование. О том, чтобы где-то публично выступать, да ещё прямо так, под открытым небом, раньше и речи быть не могло. Видать, у Советов что-то поменялось в дипломатической стратегии.
Под сдержанные и какие-то настороженные аплодисменты статный мужчина в очках подошёл к микрофону и произнёс в него несколько нейтральных слов. Про взаимоуважение и дружбу между нашими народами и мирами, про Победу, сияние которой не померкнет в веках, про нацеленность наших государств на общечеловеческие критерии понимания и дружбы, которым не могут помешать идеологические расхождения. Я сосредоточенно его не слушал, потому что принялся торопливо пробираться к трибуне. Если уж мне выпала такая удача и посол СССР возник в непосредственной от меня близости, то надо попытаться установить с ним контакт.
Метрах в десяти от сцены были установлены железные ограждения и располагалось плотное ментовское оцепление. Пришлось огибать сцену с тыла, ментов здесь было поменьше. Бутылка "Кока-Колы", купленная десятью минутами ранее и ещё не допитая, выступила в роли помощницы.
- Валера! Валера! - приблизившись к менту, закричал я в толпу артистов, технического персонала, сопровождающих лиц и прочей шушеры, копошившейся за сценой. - Такую что ль тебе воду?
Несколько человек обернулось на крик.
- Такую, да? Ну слава богу, - бормотал я, проходя мимо мента, - а то ты у нас привередливый.
Тот остановиться меня не попросил.
Главное - уверенным быть. Знать, что правда на твоей стороне. Тогда любые оцепления и кордоны с лёгкостью преодолеешь.
Посол закончил выступление и спускался сейчас в сопровождении трёх сосредоточенных мужчин по задней лестнице. Двое из сопровождающих были высоки и крепки, видимо телохранители, один - щупленький и тоже, как посол, в очках. Видимо, помощник. Телохранители тактично раздвигали народ, создавая для начальника коридор. Двигался Кузьмичёв к одной из припаркованных невдалеке машин.
- Анатолий Иванович! - крикнул я, приблизившись к советским товарищам практически вплотную.
Посол повернул голову на крик, но не остановился. Я попытался улыбнуться, чтобы расположить его к себе, даже махнул рукой в знак приветствия, но один их телохранителей сделал ко мне шаг, развёл в стороны руки и преградил дорогу.
- Анатолий Иванович, мне нужно с вами поговорить! - крикнул я ещё раз.
Посол снова обернулся, взгляд его показался мне обеспокоенным, останавливаться он не думал. Сопровождаемый телохранителем, бодро продолжал шагать к машине. Но его щуплый помощник, выглядывая из-за спины теснившего меня верзилы, вроде бы был готов перекинуться со мной парой слов.
- Анатолий Иванович! - крикнул я снова, уже в спину удалявшемуся послу, но на этот раз он даже не удосужился одарить меня взглядом.
- Что вам угодно? - торопливо спросил, выглядывая из-за спины телохранителя, помощник.
- У меня к послу дело, - ответил я, - почему он не останавливается?
- Так надо. Что вы хотели?
Какое-то мгновение я раздумывал, стоит ли объясняться с этим заморышем, но тут же благоразумно решил, что ничего лучшего в моей ситуации сделать пока невозможно. Верзила-телохранитель продолжал оттирать меня в толпу.
- Я представляю коммунистическую молодёжь России, - заговорил я. - Мы хотели бы установить контакт с правительством СССР.
- Контакт? - удивился парень, не очень-то, честно говоря, походящий на советского человека. Обыкновенный российский менеджер среднего звена, хлыщ-карьерист. Видать, и в Союзе таких хватает. - С какой целью?
Он придержал телохранителя за локоть, чтобы тот не особо усердствовал.
- Мы ведём… работу (я почему-то осёкся говорить о вооружённой борьбе, может этот помощничек и не из Союза вовсе) среди населения России, коммунистическую пропаганду. Объясняем людям, кто прав, а кто нет. Раскрываем им глаза на истинное положение вещей, на бесчинства капитализма.
- Ну а мы здесь при чём? - почти искренне, да, прямо-таки искренне удивился он.
- Ну как же? Разве вы не заинтересованы в распространении советского влияния на этот мир? Разве не хотели бы видеть здесь победу коммунизма? Нам нужна помощь. Мы в тяжёлых условиях, нам простая поддержка, исключительно моральная была бы очень к месту. Знаете, как было бы здорово - понимать, что СССР знает о нас, что верит в нас.
- Молодой человек, - изобразив кислую рожу, ответил мне парень (который, пожалуй, был помоложе меня и вот это "молодой человек" с его стороны прозвучало особенно неприятно). - Советское посольство не вступает здесь ни в какие контакты. Ни с кем.
- Но почему? - воскликнул я, негодуя. - Мы же за вас! Мы в вас так верим!
- Вы должны понимать, что наше положение здесь не вполне обычное. Всё очень непросто. Это всё, что я могу вам сказать. Не ищите с нами контактов, мы на них не пойдём.
Он отвернулся и побежал вслед за начальником, которому уже открывали дверцу автомобиля. Телохранитель, довольно чувствительно ткнув меня напоследок в грудь кулаком, тоже бросился к машине начальника. На ходу оглянулся на меня. Я благоразумно с места не двигался. Что мне, бежать за ними, чтоб меня пристрелили?
Козлы, блин! А ещё советские, а ещё братья!
Ну ладно, пытался я себя успокоить, хотя сделать это было непросто, всё действительно не вполне обычно. Он не может, ему не разрешено. Они опасаются провокаций, их в любой момент могут отсюда попросить, они вынуждены быть осторожными. Ничё, ничё, наступит день - и мы ещё устроим с вами межпространственную встречу на Эльбе.
На душе всё же было погано. Я ещё пошатался в толпе и после того, как развесёлая единоросовская молодёжь, или кто они там, вконец затолкала меня, решил, что пора валить домой. Пусть эти деятели радуются не принадлежащей им победе.
Уже подъезжал к своей станции, когда пришла странная эсэмэска. Во-первых, предельно странно было то, что автором послания оказался Брынза. Я совсем не ожидал от него известий. Во-вторых, напрягал сам текст. "Чё, орёл, допрыгался?" Ничего себе послание! Что это он имел в виду?