- Фактам, которые вы излагаете, - продолжал я. - Вся ваша обида на коммунистический строй, с которой вы тут так эмоционально и витиевато с нами делитесь, она, знаете ли, детская какая-то. Вот там мне конфетку не дали, вот здесь лишнюю бутылку пива отобрали. Давайте сопоставим наши миры, наши политические формации сугубо по математическим выкладкам: кто впереди по научно-техническому прогрессу, по медицинскому обслуживанию, по образованию, по социальной защищённости, да и по всему остальному.
- Ну давайте, давайте, - с кривой ухмылкой продолжал язвить недовольный бородач.
- Вот вы в начале вашего выступления рассказали о том, как было открыто существование параллельных вселенных. Из ваших слов следует, что открыто оно было советскими учёными. Я правильно понимаю?
- Да, это они открыли, - согласился Иващенко. - Позвольте, так кто же говорит, что коммунисты не уделяют внимание науке? Они уделяют, ещё как, только всё это делается исключительно в захватнических интересах.
- Так дело в том, - не давал я ему перехватить инициативу, - что здесь, в России, преподносят это открытие как наше собственное. Якобы это мы окно прорубили в Советский Союз, а не они к нам. Вы хотели прорваться в честный мир, так вот вам первое же разочарование: наша страна от начала до конца скроена изо лжи. Никогда российские учёные не могли сделать такое открытие, потому что вся российская наука находится в жопе. Одно название только осталось.
- Ну нет, это вы перегибаете палку… - отчаянно мотал головой герой-перебежчик.
- Дальше: медицинское обслуживание и образование. Тут и сравнивать нечего. Вы говорите: несмотря на то, что репрессировали моих родителей, я сумел получить хорошее образование. Да, там, в Союзе, это возможно. Репрессированы твои родители, пьют ли они безбожно, или их вообще никогда не было - тебя обучат в школе, ты поступишь в институт, ты станешь образованным человеком. Здесь же если у твоих родителей нет средств на твоё обучение, то дорога тебе только в обслугу. Официант, уборщица, дворник, грузчик - вот всё, на что ты можешь рассчитывать. То же самое с медициной: есть деньги - будешь здоровым, нет - подыхай. Никому ты на хрен не нужен.
- Не преувеличивайте! - кривился Иващенко.
- Надеюсь, о том, что социальная защищённость в Союзе на порядок выше, вы и сами догадываетесь. Кто бы ты ни был, хоть последний кусок дерьма, тебя всё равно не бросят. Будут лечить, исправлять, улучшать, делать всё, чтобы ты вписался со всей своей гнилой натурой в гармоничное советское общество. Здесь же никому ни до кого нет дела. Здоров ты или болен, живёшь или давным-давно умер - всем насрать, просто-напросто насрать. Здесь научили людей ненавидеть друг друга, вся философия жизни строится на этом. Не дай бог, ты протянешь руку помощи ближнему - значит ты лох и неудачник. Здесь общество пожирает само себя. И во всём виновата система: создавшим её кажется, что они подчинили себе большинство и эксплуатируют его в своих интересах, но такое невозможно, не может одна часть компьютерной системы наживаться на другой. Компьютер перегорит, сдохнет. А общество - это та же самая компьютерная система. Гибнет одна часть - погибнет всё остальное.
- Ну а вы-то хоть кому-нибудь руку помощи протянули? - спросил вдруг меня провокатор. Сложив руки на груди, он взирал на меня сейчас как древнегреческий мудрец на своих современных интерпретаторов, которые присобачили к его учению какие-то невероятные домыслы.
- Ну а самое главное заключается в том, - проигнорировал я этот выпад, - что вы просто предали свою Родину. Родину, которую вы якобы любили.
- Я продолжаю её любить! - воскликнул Иващенко.
- Тогда вы наверняка знаете строку из старой советской песни. "Не отрекаются, любя!" - вот как она звучит. Вы думаете, вас встретят здесь как героя и будут носить на руках за этот якобы подвиг, который вы совершили? Ничего подобного! К вам будут относиться как к обыкновенному предателю.
- Я так понимаю, вы человек с ярко выраженными коммунистическими убеждениями, - бородач пытался реагировать на мою эскападу спокойно, хотя получалось у него это с трудом. - А раз так, то вы наверняка хотели бы эмигрировать в ваш вожделенный Советский Союз. Во-первых, я вам этого искренне желаю, а во-вторых, хочу спросить у вас: как вы будете называться в том случае, если у вас это когда-нибудь получится? Надо полагать, вы тоже предадите в таком случае Родину?
Я понял, что зря рассказывал ему всё это. Врагам нельзя ничего доказывать, с ними невозможно вступать в диалог. Если ты это сделал, червоточина, которая гнездится в нём, переберётся к тебе. Диалог - это путь к поражению. Врага можно только уничтожать. Решительно и беспощадно.
- То, что вокруг - это не моя Родина, - зачем-то ответил я ему, усаживаясь на стул.
- Позвольте, молодой человек! - вдруг подал голос сидевший рядом с провокатором Иващенко ректор института. - А вы, собственно, кто такой? Я что-то вас не помню.
Пару мгновений я лихорадочно подбирал ответ, а потом вдруг расслабился. Что они мне сделать могут?
- Значит, на пенсию пора, - ответил ректору.
Тот смутился, публика как-то напряжённо - не дай бог, начальник заметит - хохотнула. Ректор судорожно сквозь стёклышки очков вглядывался в меня, словно действительно усомнился в своей памяти и удивлялся тому, как же так получилось, что он забыл имя, фамилию и даже внешние данные одного из своих сотрудников. В это мгновение - на мою, да и на ректора тоже радость - перебежчику снова задали вопрос. Его просили поподробнее рассказать о подавлении личности в СССР и о зверствах коммунистов. Внимание публики переключилось на Иващенко - вновь почувствовав себя в своей стихии, тот принялся красочно живописать побасёнки о советских тюрьмах и концентрационных лагерях.
- Сопротивление советскому режиму существует во всех возрастных, социальных и профессиональных группах. Лидеры коммунистов это отчётливо осознают, их эта ситуация раздражает, бесит, и они всеми способами пытаются выявить инакомыслящих. Проверки на лояльность начинаются буквально с детского сада. Если ребёнок недостаточно громко кричит "Слава КПСС!", его ставят на медицинский учёт. Если он и через год не начинает кричать эту варварскую фразу громко, ему ставят диагноз - слабоумие. Соответственно, помещают в специальное образовательное учреждение. Дальше цепочка отсева продолжается в школах, училищах, институтах, в трудовых коллективах. Психические заболевания - самая распространённая форма борьбы с инакомыслящими в Союзе. Если у человека шизофрения или идиотизм, это означает лишь одно - его считают неблагонадёжным. Хотя, на самом деле, он может и не быть таковым. В обществе царит атмосфера стукачества, взаимного подозрения, элементарного недоверия. Все следят за всеми. Больше половины жителей Союза, а сейчас уже и всей остальной планеты, потому что вся она стала Советским Союзом, хотя бы раз сидели в тюрьме…
- Я отчаливаю, - шепнул я Никите. - За мной не ходи. Если будут допытываться: мол, с тобой этот парень был, всё отрицай. Ничего не знаю, и всё.
- Да ладно, обойдётся.
Нагнувшись, за спинами людей я пробрался к двери и аккуратно выскользнул наружу. Вроде бы на моё передвижение никто не отреагировал.
Уже за дверью я услышал, как беглого профессора спрашивали о генеральном секретаре ЦК КПСС Григории Романове.
- Что он собой представляет? Здесь так мало о нём знают.
- О, это сущий дьявол! - отвечал Иващенко. - Человек, более хитрый и жестокий, чем десять Сталиных.
Я сплюнул на пол и поспешил к выходу.
Глава шестая: Акция
Подходящую иномарку взять так и не удалось.
Выбрался из дома в три часа ночи, полазил по микрорайону, вроде попался "Форд" нормальный. Старенький такой, но с виду крепкий. Видимо, давно на приколе стоял, потому что под ним ещё сугроб снега виднелся, хотя на улицах снег практически сошёл.
Вскрыл тачку, аппарат Никиты сигнализацию без сбоев отключал, за руль сел - здрасьте-пожалуйста, бензина ни грамма! Раньше я для таких случаев всегда бутыль с бензином с собой брал, чтобы хоть до заправки доехать, но у последних тачек, что уводить довелось, хозяева попадались заботливые, пусть литр, да держали в баке.
Ладно обрубок шланга, скрученный, во внутреннем кармане куртки валялся. Ещё с прошлых походов. Вылез, открыл багажник - ну вот и здорово, канистра лежит. Подхватил её и отправился к скоплению колымаг, что чуть поодаль вдоль дома растянулись. Выбирать не стал, принялся сливать с крайнего "Жигулёнка".
Прости, брат-пролетарий, это для революции.
Только отсосал, только зажурчал бензин ручейком в канистру, как в одном из окон дома, этаже на четвёртом вроде, загорелся свет. Через мгновение на балкон выбрался мужик и благим матом заорал на меня. Видимо тот самый брат-пролетарий. Как он только разглядел мой силуэт в темноте!? Видимо, превратился со своей развалюхой в одно целое, уже на расстоянии чувствует, что с ней да как.
Я поначалу не дёргался, сливал и сливал, но свет вдруг стал загораться и в соседних окнах, а из машины, что стояла невдалеке, выбрались два полусонных и взбудораженных подростка, видимо охранявших эту доморощенную стоянку. Я бы мог их, конечно, и стволом припугнуть, но слишком это получалось геморройно. Глядишь, сейчас и мужики из подъездов повылезают отбивать у грабителей своих четвероногих друзей, так что пришлось выдёргивать шланг из бензобака и рисовать ноги. Канистру им оставил - радуйтесь.
Покружил ещё по территории - что-то зихер везде. То народ из подъездов, несмотря на сладкую предутреннюю дремоту, одним за другим выходит, то какая-то развесёлая пьяная компания на скамейке сидит и, жизнерадостно матерясь, зыркает по окрестностям взбудораженными очами. Не подобраться к тачкам.
В общем, пришлось брать "Газель" - она вообще как-то нелепо стояла, с торца дома, перегораживая пешеходную дорожку, едва не воткнувшись носом в стену. Словно водитель был вдрабадан пьян, когда ставил её. Вполне возможно. Да к тому же, как выяснилось, не была включена сигнализация. Лёгкая добыча.
Я подобрал ключ, открыл дверцу. С бензином всё в порядке. Даже больше, чем достаточно. Не знаю, может, Гарибальди и будет недоволен, что не иномарку подгоняю - тут троим взаперти придётся ехать, ну, двоим как минимум - но, с другой стороны, и преимущества свои есть. Спрятался, и не видно никого. Да и оружие легче перевозить.
Гарибальди же мне вообще ни слова не сказал. Я ему было начал ситуацию объяснять, возникшие проблемы, а он только махнул рукой - ладно, мол, не о чем базарить. Мы из гаража - я даже не знал, его ли это собственный или чей-то ещё - погрузили в "Газель" сумку с автоматами, гранатомётом, запасными рожками, гранатами и тронулись собирать по городу Звёздочку.
Рядом со мной посадили Кислую - вроде как парень и девушка за лобовым стеклом вызывают меньше подозрений, чем два парня. А остальные - Гарибальди, Пятачок и Белоснежка - залезли в фургон.
Позвонил вдруг Костиков. Я едва его имя на дисплее телефона увидел, сразу понял, что он с недобрыми новостями.
- Виталя! - голос напряжённый, раздосадованный.
- Говори быстро! - ответил. - Я за рулём, скоро вообще телефон отключу.
- Короче, тут дела такие…
- Ну живей, Никит, живей!
- В общем, сгорел у меня солярий.
Я поморщился.
- В чём дело?
- Что-то не так пошло. Переборщил с мощностью, видимо.
- Это плохо, друг! Это очень плохо. Где я тебе другой достану? Мы деньги по сусекам наскребали.
- Да я понимаю. Но здесь ведь постоянно экспериментировать надо, пробовать. Без неудач не бывает успеха.
Я сейчас был слишком зол на него, чтобы вести эту позитивистскую дискуссию.
- Ладно, отбой! - крикнул в трубку. - Что-нибудь придумаем.
Блядь, мудила! Ну как так можно, а? Что за западло кромешное?!
До десяти утра, официального начала акции, мы ещё успели почти два часа простоять у какого-то магазина на Красной Пресне. Я даже вздремнул слегонца, а когда стрелка приближалась к десяти, и Гарибальди вот-вот должен был получить сигнал, из магазина к нам выбралась тётка и, постучав в стекло, поинтересовалась, не бытовую ли химию мы им привезли.
- Мы с подарочными наборами, - ответил я. - Не к вам.
- Да вот и я подумала, - заверещала она, - чего это вдруг сегодня товар прислали, если только два дня назад был.
Ровно в десять к Гарибальди пришла эсэмэска, и мы выступили.
Никакого специального плана не было, но Антон, я знал, приблизительный маршрут и точки высадки в голове всё же держал. Это правильно, просто так, хаотично в городе шухерить нельзя. Как я понимал, каждой участвующей в акции Звёздочке отводилась определённая территория Москвы, район-два. Нам выпало, видать, ближе к центру. Объекты для атаки предоставлялось выбрать самостоятельно, правда, как можно было понять из туманных пояснений Гарибальди, некоторые потенциально интересные трогать всё же не рекомендовалось. У меня на этот счёт имелись некоторые собственные соображения, которые я, однако, предпочитал держать при себе.
Чуть покружив, мы тормознули у здания на Пречистенке, где обитало сразу несколько фирм - какая-то юридическая контора, консалтинговая, риэлторское агентство и агентство турпутешествий. Народа в эти утренние часы на улицах было относительно немного, мы натянули на лица трикотажные гандончики с прорезями для глаз и рта, перекличкой проверили связь, не спеша выбрались наружу, швырнули к входу гранату - от взрыва вынесло дверь - постреляли по окнам и расположенным на высоте второго этаже двум видеокамерам, а потом закурили.
Из здания стали выбираться перепуганные людишки: подняв руки над головой, кричали что-то, вроде "Не стреляйте, сдаёмся!", ложились лицом на грязный асфальт, кто-то, которые пошустрее, пытались убежать. Посмеиваясь, мы пустили пару очередей в воздух.
- Долой частную собственность и эксплуатацию человека человеком! - прокричала весёлая и румяная Белоснежка, разбрасывая ворох листовок, на которых исполнитель акции был указан чётко - Комитет по освобождению России от капиталистического ига. Мы никогда не шифровались.
- Ментов подождём? - спросил я у Гарибальди.
- Если приедут пока курим - то подождём, - ответил он. - А если нет, то не будем.
Мы особо не торопились, курили размеренно, с удовольствием, но менты не удосужились поспешить на встречу.
- Никита солярий запорол, - сообщил я Антону.
Тот покивал головой, словно так и должно было быть. Слова не сказал в ответ, словно ему ни денег, ни запоротой мечты было не жалко.
Полезли обратно в "Газель".
- Мелко стелим, - высказалась Кислая. - Всё предпринимателей недоразвитых пугаем. Неэффективно это. Надо хотя бы по министерству какому пострелять.
- А что нам мешает? - пожал плечами Гарибальди. - Я не против.
Тронулись, я колесил по центральным улицам в поисках первого попавшегося министерства. Где какое находится ни фига не помнил. Впрочем, никогда и не интересовался.
Первым на Смоленской-Сенной площади подвернулось министерство иностранных дел. Мне Кислая объяснила, что это оно. Так-то я не знал, хотя всю жизнь в Москве живу. Да и к чему мне знать об их жизни?
Величественное здание, ещё сталинской постройки с высокими входными дверями, которые то и дело открывались, впуская и выпуская энергичных дипломатов, как нельзя кстати подходило для обстрела. Да, что там, оно просто просилось быть обстрелянным. В идеале - артиллерийскими орудиями. Увы, у нас имелся только гранатомёт с единственным зарядом.
Возникла короткая заминка - кому из него стрелять.
- Дайте мне, - вызвался я, взгромоздил на плечо это неудобное оружие и, недолго прицеливаясь, нажал на спусковой крючок.
Выстрел пошёл почему-то выше, чем я предполагал, граната разорвалась в верхней трети центрального корпуса здания, врезавшись в бетонный проём между окнами. Последствия от взрыва явно были незначительные, лишь в нескольких окнах посыпались стёкла.
Какое-то время ровным счётом ничего не происходило. Лишь дефилирующие перед зданием дипломаты направили в нашу сторону свои просветлённо-испуганные взоры и поскорее поспешили миновать зону обстрела, да в министерских окнах нарисовалось несколько озабоченных физиономий. Мы постреляли из автоматов, Белоснежка разбросала листовки, а Пятачок зачем-то бросился разгонять и без того до усрачки напуганных международников, которые продолжали вытекать из входных дверей. Одного даже одарил пендалем - тот припустил по улице как гончая с родословной и медалями.
Из здания вылез оценить обстановку сотрудник службы безопасности. Ну, как оценить: высунул голову, мелькнул краешком униформы, посчитал, сколько нас, и тут же скрылся. Охрана здесь наверняка вооружённая, я взял его на прицел, но вступать с нами в перестрелку эта публика явно не собиралась. Судя по тому, что из дверей никто больше не появлялся, они закрыли её на все имеющиеся замки. Должно быть, вызывают сейчас подмогу.
Вскоре нарисовались менты. Аж на двух машинах, обе - дорожно-постовой службы. Гаишники. Это ерунда. Лохи, которые проезжали поблизости, а потому и были направлены к нам. Вообще-то в случае атаки на правительственные здания должны вызывать спецподразделения. Вот это было бы несоизмеримо серьёзнее. Впрочем, даже если эти герои-архаровцы из всех воспетых теледокументалистикой "Альф", "Бет" и "Гамм" (или как там у них погоняла?) и соберутся с нами встретиться, застать нас здесь они не успеют. Всё же задача у нас несложная - не контроль за зданием установить, а нанести точечный удар и скрыться.
Мы заняли позиции, первыми открыли огонь. Менты попались не вот уж прям очковые, тоже отстреливались. Или, по крайней мере, делали вид. Нам увязать в уличной перестрелке ни к чему конечно, но раз такое дело, то можно и пошмалять.
Не больше пяти минут стрелялись, одного вроде завалили - его, недвижимого, стали оттаскивать по асфальту куда-то вдаль - а затем Гарибальди скомандовал отбой.
- Отходим! - махал он рукой и кричал в рацию. - Хватит.
Прикрывать остался сам. Я отъехал за угол ближайшего дома, дождался, пока он запрыгнет в фургон и вдарил по газам. Нас никто не преследовал.
Дорогу особенно не выбирал, петляя, а потому несколько удивился, когда заметил впереди, через Москва-реку, очертания Кремля.
- Прямо в гости к президенту катим, - сообщил я корешам по рации.
- Он нам не нужен, - отозвался Гарибальди. - Не сегодня.
- Слушай, а давай по Красной площади прокатимся!
- Не стоит.
- Ну давай! Там нас никто не ждёт. Проедем разик, и всё.
Гарибальди помолчал.
- Ну попробуй.
Я въехал на мост, а ещё спустя несколько секунд, пролетев мимо заставленного ремонтными лесами собора Василия Блаженного, затрясся по брусчатке Красной площади. Немногочисленный народ, чего-то забывший здесь, торопливо разбегался в стороны.