– Ты наслушалась пропаганды центральных каналов, – махнул рукой муж, – путинские пиарщики только и делают, что стращают нас Америкой, оправдывая тем самым гигантские военные расходы…
– Мама! Смотри, какую ракушку я нашёл!
Она погладила младшего мальчика, прильнувшего к её гладкому загорелому бедру.
– Очень красивая…
Подержав на ладони белую со слабым кремовым отливом створку, похожую на гофрированный веер, она вернула её ребенку.
Когда совсем нечего было делать на пляже, разомлев от зноя и пива, она любила разглядывать песок на ладони и часто замечала, что некоторые особенно крупные песчинки вовсе и не песчинки, а крохотные пёстрые спиралевидные раковины – филигранные произведения неведомого лесковского левши.
Она сидела в ресторанном дворике мола, подключившись к бесплатному вай-фаю, и продолжала заниматься своим странным и с большой долей вероятности абсолютно бесполезным делом. Кто знает, а вдруг у Макса вообще нет странички ВКонтакте? Или он решил зарегистрироваться под другим именем… Чтобы они встретились вновь, должно было произойти чудо. Она не обольщалась. Просто открыла все двери и окна, чтобы чудо не прошло мимо.
В тот вечер после ужина они с мужем выпили немного вина; где ещё пить, как ни здесь – животворные силы земли и солнца собраны в каждой капле тёмно-бордового ароматного напитка… Насладившись прохладным прикосновением тонкого стекла к губам и терпким послевкусием последних капель, она поставила бокал. Муж потянулся в плетёном садовом кресле.
– Я пойду погуляю.
– Конечно, только недолго. Я почитаю и буду спать.
Она взяла на всякий случай дымчато-розовую льняную шаль – на море ночью, особенно при ветерке, бывало свежо – и, громыхнув металлической калиткой, вышла на улицу Рыбалко. Уже стемнело и высоко в небе стояла огромная полная нежно-кремовая луна… Тёплый бриз, нежно касающийся обнажённых плеч, тихая песчаная дорога в свете фонарей, ажурный узор крон ленкоранских акаций, лёгкое опьянение, придающее всему вокруг мгновенное неизъяснимое очарование…
Она шла по направлению к центральному пляжу. Длинное бордовое вечернее платье мягко струилось вдоль шагающих ног. Золотисто-русые волосы пышными волнами спускались ниже лопаток.
Она была красива и как будто бы наивно не подозревала об этом. Высокий лоб, круглые голубые глаза, пухлые чуть приоткрытые губки – трогательно детское выражение на лице взрослой женщины.
Сегодня в воздухе ощущалась какая-то восторженная, небывалая свежесть. Приморский ветер пушил волосы, лежащие на открытых плечах, овевал её всю, высокую и стройную, перебирал мгновенные складки узкой юбки, делающей её похожей на русалку, выплывшую из моря полюбоваться луной… Она немного постояла у воды. Волны были сегодня необычайно тихи – ни одна капля не окропила ни подола, ни носка бордовой замшевой туфельки. Широкая серебристая лунная дорога простиралась далеко-далеко… Казалось, сделай шаг и иди, прямо по ней, не оборачиваясь, не думая ни о чём, забыв, откуда ты и куда… Она поднялась по деревянной лесенке на дощатую террасу небольшого кафе.
Бармен за стойкой читал детективный роман. Ни один посетитель в этот час не нарушал его уединения. Услышав шаги, он поднял взгляд.
– Добрый вечер.
Она села на кожаный диванчик так, чтобы видеть лунную дорогу. Попросила порцию сидра и дополнительный стакан со льдом. Задумалась. В кафе играла тихая музыка, сюда долетало спокойное дыхание моря…
Вдруг внизу послышались голоса. С натужным кряхтением по крутой деревянной лесенке поднялся очень грузный лысый пожилой мужчина в очках, следом его спутник – на вид моложе и значительно бодрее, темноволосый, дорого и аккуратно одетый.
– Добрый вечер, – толстяк широко улыбнулся всем присутствующим.
Она слегка кивнула, бармен ответил вежливым приветствием.
– Милая девушка, – толстяк приблизился и, облокотившись на стол, обратился к ней, – скажите, вы не встречали здесь на побережье трёх молодых парней, один длинный такой, – толстяк простёр руку вверх, – и два поменьше. Это наши друзья. Мы ищем их и никак не можем найти.
– Нет, сожалею, – в её голосе сквозила лёгкая досада – в её тонкое хрупкое лунное одиночество так бесцеремонно вторглись.
Толстяк покачал головой.
– Ай…ай…ай. А вы случайно не знаете… Есть тут ещё какие-нибудь заведения, где они могли бы зависнуть?
Она хорошо знала побережье и располагала в данным момент свободным временем. Почему бы не помочь? Когда толстяк, покачиваясь и охая, принялся спускаться с террасы, она, ощутив вдруг прилив неудержимой непрошеной жалости к его беспомощности, неуклюжести, тяжести, остановилась и подала ему руку.
– Большое спасибо, – сказал он проникновенно и, подняв глаза, взглянул на неё как на живого, не случайного уже человека.
Они прошлись по пляжу, заглянули в несколько опустевших заведений, в каждом из которых толстяк приветливо интересовался у редких поздних посетителей и у официантов, не видели ли они где-то поблизости "трёх молодых парней, один длинный такой, два – поменьше", и всякий раз он выбрасывал вверх руку, показывая, как именно длинный длинен. Толстяк болтал без умолку, робко ввиду значительной разницы в летах пытался с нею флиртовать, сообщил, что в своё время закончил философский факультет МГУ и имеет степень.
Его спутник говорил значительно меньше и казался озабоченным. Представился Олегом. По манере общения – краткие веские фразы, интонации, уважительные, но прохладные – она сразу поняла, что перед нею – человек успешный. Деловой. Бестолковая потеря времени и лишние эмоциональные затраты – ни к чему. Это всё – потенциальные деньги.
Виктор-философ немного порассуждал о том, что учёные нынче не в цене, и частенько им приходится пробавляться чем придётся. Она покивала.
– Ну почему же… – возразил Олег.
Бедных и богатых отличить по образу мыслей даже проще, чем по одежке. Первые постоянно твердят: у нас плохая страна, тут денег не заработаешь, чиновники воруют, начальники не платят, а вторые уверены, что вокруг полно возможностей, не устают их искать, и, в конце концов, находят.
Выдержав ещё около четверти часа напрасных поисков, Олег предложил толстяку отправиться домой.
– Да ладно тебе… Давай ещё по пиву, – просительно молвил философ.
– Хватит, идём, – решительно заявил бизнесмен.
Покинув территорию Центрального пляжа и пройдя примерно сотню шагов от ворот мимо заброшенного участка, попадёшь в ещё одно летнее кафе. "У Ильича". Фонари возле выставленного чуть ли не на дорогу мангала светят ярко, и музыка по ночам разносится до конца улицы.
А ты такооой… Красивый с бородооой!
– Да вот же они! – воскликнул толстяк.
Возле мангала, посверкивая рыжими огоньками папирос, стояли трое. И один из них действительно был длинный, двое – поменьше.
– Дима, Игорь и… Максим. – Отрекомендовал "молодых парней" толстяк.
– Мои сыновья и их приятель из Евпатории, – пояснил Олег.
– Вы только не уходите от нас к ним, – ласково пошутил толстяк, пытаясь её приобнять, – мы были первые… Вы наша дама.
– Хорошо, – легкомысленно пообещала она, поднимаясь вслед за ним на террасу к "Ильичу". Она действительно не собиралась ни к кому уходить и даже помнила, что она замужем.
Потом было очень весело и легко. Она и не заметила, как выпила стакан пива. Потом ещё один, и ещё… Пространство вокруг мерцало. Звенело. Дребезжало. Мазало по глазам яркими сочными красками. Никогда в своей жизни она не чувствовала себя такой свободной и такой радостной. Она напрочь забыла о времени, о муже, о детях в кроватках, всецело отдавшись этому неистовому экстатическому ликованию…
Скинув туфли, она танцевала на деревянном помосте в центре кафе. Другие посетители, взявшись за руки, водили вокруг неё хоровод. Все они лучились неудержимым, как пена на пиве, неисчерпаемым счастьем – смеялись, подпевали, выкрикивали, сияя глазами:
– Мы в Крыму! Крым – это Россия! Да здравствует Поповка!
И она выкрикивала. И танцевала. Босиком. На теплых шершавых досках. Кружилась, раскинув руки.
Это был звездопад. Ослепительный миг славы, силы и красоты. Казалось, маленькие золотые крупинки падают с неба прямо в её раскрытые ладони.
А потом она заметила, что куда-то исчезли толстяк и его деловой спутник. Остались только "три молодых парня, один длинный такой, два – поменьше". Они расселись вокруг неё за столиком, заказали ещё пива, орешков, сушеных кальмаров, и веселье продолжилось.
В Древнем Риме принято было в самый разгар празднества приносить в пиршественную залу покойника. Это должно было напомнить живым о том, что всему на земле определён срок, и потому этот момент, когда они наполняют свои золотые чаши, звонко сталкивают их друг с другом, хохочут и поют, всего лишь момент – единственный, бессмысленный, бесценный.
Бармен закрывал заведение. Оплатили счёт и вышли на улицу – ночь проскочила незаметно – занимался рассвет. Решено было прогуляться к морю, и три молодых парня – Дима, Игорь, Максим – предложили ей выбрать одного, то ли в шутку, то ли серьёзно, с кем пойдёт она, как дама, под руку… или даже в обнимку.
Все трое были симпатичные, задорные, и все нравились ей. Она замерла на миг перед ними, оглядела каждого – у Димы был очаровательный донжуанский прищур лукавых тёмно-карих глаз, он был женат, но это не мешало ему отдавать должное прелестям других женщин; у Игоря лицо было белое и гладкое, как магнолия, и ему, кажется, она понравилась сильнее, чем остальным; а Максим, Макс, как называли его все, был как раз самый длинный, юношески нескладный, худенький, длинношеий, всё лицо было у него в крупных розовых прыщах, и её отчего-то так сильно потянуло вдруг именно к нему…
– Я выбрала, – сказала она, решительно протянув Максу обе руки.
И он взял их, и шагнул ей навстречу.
Другим оставалось только смириться. Компания двинулась по направлению к центральному пляжу: впереди пара – Макс, осмелев, приобнял её за талию, она прильнула к нему – а следом Игорь и Дима с недопитыми стаканами пива в руках.
– Давайте поднимемся на смотровую вышку!
Все единогласно поддержали идею.
Наверх вела металлическая лестница со множеством поворотов. Уставали и останавливались, приводя в порядок дыхание. В конце пути ожидала заслуженная награда – шикарная панорама утреннего моря, окрестных пляжей, зелёных садов и двориков Поповки.
На несколько мгновений все четверо замерли, залюбовавшись бескрайней нежно-голубой гладью воды. Она стояла возле перил рядом с Максом, несмотря на ранний час было тепло, шаль так и не понадобилась ей, она забыла её "У Ильича". Вокруг простиралось перламутровое рассветное небо, лёгкие кремовые облачка виднелись на горизонте… Мгновенное осознание себя среди всей этой беспредельной красоты, тишины, гармонии наполнило восторгом всё её существо. Она повернулась к Максу.
– Можно, я тебя поцелую?
Никогда прежде она не была такой отважной. Впервые решилась открыто выказать порыв, обращённый к мужчине. Ликование пересилило страх быть отверженной и привитый многими поколениями женский стыд перед признанием.
И он ответил "да".
И в тот миг, там, над морем, в сказочно прекрасном уголке земного шара впервые в её жизни сбылось с нею самое главное, сокровенное, трепетное желание – любовное. Она обвила его тонкую длинную шею руками, он чуть склонился, полуоткрытые губы их соприкоснулись… Впервые она целовала того, кого действительно хотела целовать. И он тоже хотел, чтобы она целовала…
На многие километры вокруг расстилалось золотистое степное побережье. В свете восходящего солнца мягко сияла опаловая поверхность соленого лимана. Как лучистые фонарики горели в садах розовые цветы ленкоранской акации.
А она всё целовала его. И не могла остановиться. Никогда ещё не было ей так сладко. Она захватывала его губы, пухлые и нежные, и по одной, и вместе; с небывалым упоением она гладила кончиками пальцев молодую немного бугристую от прыщей кожу на его щеках.
И Максу, кажется, это нравилось. Он прижимал её к себе всё сильнее, его ладони скользили по тонкой ткани платья вдоль плавных правильных изгибов её тела.
– Эти двое, я смотрю, совсем выпали из реальности.
Когда спустились вниз, Дима принялся раскуривать косяк. Игорь составил ему кампанию. И она, и Макс отказались.
– Да вы что, казантип и без "травки"?
– Им и так хорошо, – прокомментировал Дима.
Они сидели теперь на тёплых желтых камнях "лабиринта " – причудливого сооружения на пляже, напоминающего обиталище Минотавра – она у Макса на коленях. И целовали друг друга. В губы, в виски, в мочки ушей, в солоноватые от морской воды шеи. Как будто не было на свете ничего вкуснее.
А потом кто-то сказал, что время – семь. И она, испуганно спохватившись, вскочила, встряхнулась, побежала, спотыкаясь в своих изящных замшевых туфельках, как Золушка с бала… Скоро должны были проснуться её дети.
Муж не заметил её отсутствия. Он лежал навзничь одетый, с закрытыми глазами, глубоко и спокойно дыша во сне, раскрытая книга лежала рядом на подушке. Он часто засыпал вот так, посреди своей вечной напряженной интеллектуальной работы.
На цыпочках пройдя в номер, она стянула с себя платье – снизу к подолу пристали колючие семена каких-то степных растений – некоторое время она сидела на краю кровати, отдирая их.
Дети тоже ещё спали. Она легла, полежала, бессмысленно глядя в потолок. Хмель совершенно выветрился. Она чувствовала себя абсолютно трезвой и как-то необыкновенно тонко возвышенно несчастной.
Она только сейчас поняла, что скорее всего больше не увидит Макса. Никогда.
Там, на вышке, посреди неба, над морем, подернутым лёгкой дымкой, всё происходящее казалось удивительным сном, чарующей сказкой. И просто в голову не приходили никакие будничные мысли про номер телефона, вайбер, скайп или страничку ВКонтакте.
В Крыму хорошо налаженное автобусное сообщение. И цены вполне демократичные. Практически в любую точку полуострова можно доехать на рейсовом автобусе. Машины, конечно, в большинстве своем не новые… Но хотя бы везут… И точно по расписанию.
Так думала она, пока за пыльным окном тянулась степь – безводное море, горячее, хлебное; изредка попадались низкие пологие холмы – волны – и одинокие деревья – точно паруса кораблей. Как, должно быть, красиво здесь в конце мая – когда повсюду распускаются маки – будто молодой капитан Грей вновь расстилает по земле километры драгоценного яркого шёлка, чтобы кроить воплощение своей великой любви…
А сейчас полз, переваливаясь, по сухой бледно-желтой траве, то замирая, затаиваясь, то вновь продолжая путь, перекати-поле – невесомый шарик из упругих тонких золотистых нитей-стебельков.
Привычные к зною и ветрам приземистые степные растения и при жизни кажутся засушенным гербарием. Колючие, жесткие на ощупь, как солома. На голой земле дорог или на пустых полях иногда можно увидеть трещины – замысловатый мозаичный узор – земля страдает от невыносимой жажды…
Соленых озер вдоль степного побережья Крыма – великое множество. С тех пор как эту землю не питают больше воды могучего Днепра, она начала понемногу высыхать, покрываться тонкой розоватой хрустящей корочкой соли… На многие километры тянутся вдоль морского берега обширные соляные пустыни, ослепительные летние снега, бескрайние поля, сияющие на ярком солнце.
Далеко-далеко видно автобус, одиноко пересекающий степь.
Побывать в Крыму и не посетить хотя бы одно из многочисленных христианских святых мест – как минимум странно. Даже убежденного атеиста способен заворожить крест на отвесной скале, ни единой линии в котором не принадлежит рукам человека – природа за долгие века сама нанесла на камень этот таинственный и сильный знак. Гора Качи-Кальон – что в переводе означает "крестовый корабль" – расположена в шести километра на юго-восток от Бахчисарая, над автодорогой на село Синапное.
Святая великомученица Анастасия Узорешительница – освобождающая от уз, покровительница заключенных и прочих узников, не только в буквальном, но и в переносном смысле, – пленников своих ментальных тюрем, сложных отношений и обстоятельств.
Надев длинный и широкий халат, расшитый большими цветами, поверх классической одежды туриста – футболки и шорт – она приблизилась ко входу в пещерный храм. Муж остался следить, чтобы дети не шалили.
Грот небольшой. Внутри прохладно, сумрачно. Сверху свисают крупные тяжелые кисти, изготовленные из разноцветного бисера. Бисером украшены оклады всех икон, стены, свод грота… Если задуматься, сколько этих маленьких радужных стеклянных шариков, этих гладких мягко сияющих застывших капелек, нанизанных на нити, нашли здесь своё место, даже не являясь верующим проникаешься восторженным уважением к величию человеческого труда, к чудесам, на которые способны разум и руки, осиянные любовью, идеей, стремлением к чему-то прекрасному и светлому.
Снаружи на деревянной скамье за небольшим столиком сидела молодая женщина. Она терпеливо наклеивала в определенном порядке на основы – симметричные деревянные крестики – непокорные мелкие бусины. Несколько чаш с разобранным по цветам бисером стояло перед нею. Лишь очень упорные люди способны на великие свершения. И именно их судьба награждает ослепительным моментами истинного свободного заслуженного счастья.
Она немного постояла рядом, любуясь творящимся на её глазах подвигом трудового самопожертвования. Молодая женщина подняла глаза.
– Вы… Вы делаете такие удивительные вещи… – пробормотала она, смутившись от пристального взгляда.
– С Божьей помощью, – ответила женщина и снова погрузилась в работу.
Один из естественных гротов Качи-Кальона обладает примечательной особенностью: если достаточно громко произнести под его сводами слово – оно будет отчетливо слышно внизу, в живописный качинской долине, на полях, раскинувшихся на десятки километров в окрестностях чудесной горы. По одной из версий именно благодаря такому "гласу с небес" жители крымского полуострова были сравнительно легко обращены в христианскую веру.
"Здесь место силы… " – загадочно понизив голос, произнёс экскурсовод. А ей, заворожено глядящей на залитые солнечным светом зеленые склоны гор, больше всего захотелось вдруг крикнуть, отсюда, с этой высоты, истошно, не жалея связок, так, чтобы звук загремел, покатился долго, зажатый громадами скал, над головами изумленных людей:
"Мааааааааакс!"