Раздался последний звонок. Я сидел в партере, но в задних рядах. Начался балет, заиграла музыка, выскочил народец в смешных прикидах. Пошли пляски. В принципе, смотрелось по приколу.
- Смотрите, смотрите, - шептала сидящая рядом седовласая пенсионерка в вечернем платье, то ли мне, то ли самой себе, - какие изысканные движения! Это молодая танцовщица, племянница моих знакомых, всего первый год в Большом. Но определённо у неё есть будущее.
- Без пизды, - согласился я.
Старушка взглянула на меня и расплылась в гримаске беззвучного смеха.
- Вы часто здесь бываете? - дружелюбно приблизилась она ко мне.
- Регулярно.
- Что думаете о сегодняшнем представлении?
- В целом нехуёво, но бывало и получше.
- Вы циник, - положила она свою сморщенную ладонь мне на рукав, - но поразительно точно определили происходящее. Сегодня всё не столь ярко, как обычно.
Высидеть представление оказалось непросто, но я мужественно перенёс все лишения. Ничего, натренируюсь, пообвыкну, глядишь - и не замечу, как балет будет пролетать. А там и за оперу можно браться.
В Москве ночь. На улицах толпы народа, освещение, реклама - глаз слепит. Падал лёгкий-лёгкий снежок, ни единого дуновения ветра, совсем не холодно. Люди такие беспечные, шли по улицам, пили пиво, смеялись, даже целовались. В основном молодые.
Неужели так всегда можно - пить пиво, смеяться, пребывать в беспечности? Мне дико это, непонятно. Это какой-то иной уровень действительности, пока что скрытый от меня. Но вроде бы в него приоткрывается щёлка. Что, святые-праведные, пустите туда убийцу и форменную мразь? Что говорите, не слышу? Подумаете… Ну, думайте, думайте, только я долго ждать не собираюсь. Предупреждаю: если сами не пустите, я силой к вам прорвусь. Такую кузькину мать вам покажу, что на всю оставшуюся бесконечность запомните.
А вот и менты. Один в тачке, другой у машины. Я напрягся, но на меня они даже не посмотрели. Ну правильно, я же уважаемый член общества.
Народец заворачивал в какую-то цивильную подворотню. Я подвалил посмотреть. Вход в некое заведение, прищурился, разглядел - ночной клуб. В фоей два ёбанца стоят в костюмах, металлоискателем людей шерстят. Я зашёл.
- Поднимите руки, - они мне.
Поднял.
- А где за вход платить? - спрашиваю.
- Касса слева, - пробубнил ухарь.
- Чистый? - попытался я пошутить.
Они ничего не ответили. Серьёзные такие, напряжённые. Ответственно к делу подходят. Молодцы. А то вдруг шпана какая пролезет, хулиганьё малолетнее.
Купил билет. Сдал пальто с кепончиком в гардероб. Программа ночного клуба называлась "Японский кошмар". Хе, что тут может быть такого кошмарного? Вот этот клоун?
Самурай с саблей при моём приближении сабельку свою вскинул и громко крикнул что-то ругательное по-японски. Я чуть не врезал ему от неожиданности. Напугал, дурак.
В зале некоторые людишки тоже в японских прикидах. Маски какие-то изуверские, кимоно. Официантки все под гейш одеты. Музон крутился неимоверно громкий, мозги сразу жилибиться принялись, техно какое-то, но с восточными вкраплениями. На экранах - а их здесь штук восемь, большие, ссукабля - кадры из японских фильмов. То самураи друг другу животы вспарывают, то какие-то синие мальчики из-под стола вылезают, то баба с зачёсанными на лицо волосами ползает.
Народ совершал хаотичные телодвижения на переливающемся разноцветными огнями полу и время от времени начинал хором скандировать:
- Давай-давай! Давай-давай!
Занятно. В общем и целом мне здесь нравилось.
Я сел за свободный столик, тут же подвалила гейша. Оказывается, за столик надо платить. Ну, держи, блядина японская, раз надо.
Она мне меню сунула, там блюда тоже с японским уклоном. Я взял кое-что наугад. Попробую, что хоть за японская кухня такая.
- Выпить есть чего?
- Саке.
А, знаю. Это водка японская.
- Неси.
Припёрла поднос с чашками. Хер проссышь, что такое. Ложек нет, только палочки. Ссукабля, вот ведь условности! Ну ладно, если только раз, по приколу.
Поковырялся. Съел конечно всё, я всегда был членом общества чистых тарелок, но особого удовольствия не словил. Сухо как-то, пресно. Хлебнул саке. Тоже не восторг, но вроде пить можно.
Вокруг бабуськи шуршали. Сладенькие такие, в джинсиках, в футболочках. Попки кругленькие, налитые - так и хочется зубами впиться. Ну да палку я уже скинул. Сколько лет прошло в гордом онанизме, думал, что не смогу. Правда, надолго всё же не хватило. Но ничё так потрахался, пойдёт. Будет, что на свалке вспомнить.
Вскоре и сам танцевать попёрся. В костюмах и галстуках здесь народа было мало, но всё же кое-кто имелся. Метрах в пяти от меня как раз мужичок в костюме зажигал. То ли пьяный в жопу, то ли наркотой накачанный. Глаза навыкате, ничего не соображает.
Я цивильно старался дрыгаться. Пятка, носик, топ-топ-топ. Я же не какой-то босяк подзаборный, я приличный чувак. Мне по статусу дикие пляски не положены.
Ничё, попёрло в кайф. Ещё несколько раз догонялся саке и какими-то другими напитками. Расслабился.
Только жаль, что ни одного медляка не поставили. Я бы не прочь с тёлкой потанцевать.
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ
Кружится, дрожит. Вошёл в реку без берегов и плыву по тысяче течений. Они свиваются, закручиваются в водовороты и стремятся унестись вглубь, в самые истоки темноты. Вот влага, вот разделение сущностей: предел один, недостижим, невесом, нереален. Заключен в сомнения и скорбь, шествую. Тишина завлекает и притягивает.
Понимание? Отрешение? Быть может. Четыре такта, в каждом раздвоение, звук вязнет где-то в отдалении - в мягкости горизонтов. Черчу круг в круге, затем ещё. От линии до линии всего шаг. Зов разносится по всей гулкости, наполнен кроткой яростью и вызовом. Принимаю, принимаю.
Отвлеки, запутай. Я хочу, я попался в силки, я не помню начала, а предстоящее представить не в силах. Камень врос, брошен крохотным, но время неумолимо. Прикоснулся, толкнул - нет ни сил, ни возможностей, ни позволения. Отброшен, проклят, готов жить в волчьих норах и выть по волчьи. Небо вблизи, луна огромна, её можно лизнуть, если хочешь. Подуем, произведём колыхание - где-то там, на поперечных срезах, получатель почувствует ветер.
Производное от арифметических действий. Ты не знал, что миром правит математика? Прибавь единицу к единице - единственный возможный вариант. Всегда верен, не разочаровывает. Получить допуск и выйти в открытое пространство. Шагать по выступам и впадинам, петь песни и дышать загустевшим кислородом. Кровь бурлит, дыхание учащённое, настроение превышает пределы радости. Возможность даётся каждому.
В сомнениях и тревогах, честен. Открыт, зол, конечен. Каждое поползновение будет отмечено наблюдателями, занесено в записные книжки и предано осуждению. Так всегда, если превышаешь границы дозволенного. Что тебе, что? Не хватает ровной целеустремленности, цепкой осознанности? Каждый выкручивается сам и долго благодарит за понимание. При проигрыше тоже благодарит. Благодарность - непременное условие. За данность надо расплачиваться, хотя бы искренним "спасибо". Ну скажи, просто скажи, это не страшно.
- Спасибо, - сказал я.
- Не за что, - ответил детский голос.
Я открыл глаза. Был день, я сидел на скамейке в каком-то парке. Прямо передо мной стояла девочка, повязанная огромным пуховым платком. Она смотрела на меня пристально, вдумчиво, и взгляд её почему-то удивил меня. То ли нечто знакомое увидел я в нём, то ли был он странен сам по себе, но девочка эта, возникшая вот так неожиданно, не могла не удивить.
Последнее, что сохранилось в памяти - уход из ночного клуба. К тому времени я был уже изрядно пьян, плясал как чёрт, кричал от переполнявшего меня восторга, и вроде бы меня попросили уйти. Точно судить не могу, но кажется, ко мне подходил кто-то из охраны клуба. По крайней мере, меня поддерживали за локоток, когда я двигался к выходу.
Ещё помню ночные огни реклам и чёрное небо над Москвой. И вот - заснеженная скамейка. Хорошо, что не сугроб.
Кости ломило от холода, голова трещала от похмелья. Ночь, по всей видимости, выдалась не шибко холодной, потому что последствия её были вполне терпимые. Руки и ноги шевелились.
- Дядя, дайте денежку, - продолжая неотрывно смотреть на меня, попросила девочка.
Я взглянул на неё пристальнее и снова удивился необыкновенной похожести этой уличной побирушки на кого-то, таившегося в подсознании. Правда, ответов, что это за похожесть и с кем она связана, голова не выдавала. Было девчонке на вид лет десять, но косила она под пятилетнюю дурочку.
Уличных попрошаек я терпеть не мог.
- Деточка, - пробурчал хриплым голосом, - иди к своему папе и проси у него столько денег, сколько влезет. А ещё врежь ему от меня. Мудаки, блин, нарожают детей!
- У меня нет папы, - отозвалась девчушка. - У меня только мама. Помогите, пожалуйста, мы попали в тяжёлое положение, срочно нуждаемся в деньгах. Кушать нечего.
- Иди отсюда, - махнул я рукой. - Не зли меня, а то за последствия не ручаюсь.
Девчонка продолжала топтаться у моей скамейки. Я закрыл глаза и откинулся назад.
- Лена! - донёсся откуда-то издалека женский окрик. - Иди сюда!
От голоса этого меня передёрнуло. Эти фибры - эти ли? - жили во мне с рождения. Вот это басовитое начало, превращавшееся в звенящую переливчатость и заканчивающееся свистящей истеричностью - я определил бы этот голос из миллиарда других.
Тотчас открыл глаза и выпрямился.
Кричала женщина, сидевшая на скамейке метрах в пятидесяти. Она была укутана шарфом до самого носа, плюс расстояние - лицо мне не удалось разглядеть.
Девочка дёрнулась на крик.
- Подожди! - остановил я её. - Подожди, красавица! Я тебе денег дам.
Полез в карман и достал первую попавшуюся бумажку.
- Держи.
Девочка бумажке обрадовалась.
- Это мама тебя зовёт? - спросил девчушку.
- Угу, - кивнула она.
- А маму твою случайно не Галя зовут?
Девчонка удивилась.
- А вы откуда знаете?
Торжество! В этот миг я испытывал настоящее торжество!
- Да ведь я её старый знакомый, - подмигнул я девочке. - Представляешь, встретиться за тысячи километров от дома! Вот так радость. Дай-ка руку, пойдём, обрадуем маму.
Лена доверчиво протянула мне ладошку. Я взял её за руку и направился к сидевшей в отдалении матери. Видит бог, в этот миг во мне было больше радости, чем злобы! Злобной радости? Быть может. От судьбы не уйдёшь, вот что стало мне ясно со всей очевидностью. Пряталась, скрывалась от меня сестра, но судьба - это такая штука, которая обязательно сведёт два сердца, жаждущих встречи.
Галина сидела и настороженно смотрела на нас. Ей явно не нравилось, что какой-то дядя ведёт за руку её дочь. С каждым шагом я убеждался, что это именно она. Изменившаяся за десять лет, но всё же она. Меня, похоже, она не узнавала.
Мы подошли почти вплотную, когда она заподозрила что-то серьёзное. Её прищуренные глаза рыскали по моему лицу и вот-вот были готовы проявить в нём истину.
- Привет, сестрёнка! - крикнул я и, улыбнувшись, помахал рукой.
Галина вскочила со скамейки и побежала.
Ну куда же ты, дурочка? Куда ты без дочери? Или хочешь сказать, что даже единственного ребёнка бросишь, лишь бы не встречаться со мной?
Я не бежал. Я стоял на месте, держал девочку за руку и смотрел убегающей Галине вслед. Я знал, что она вернётся.
- Мама, ты куда?! - позвала её Лена.
- Не переживай, - кивнул я ей. - Мама просто опешила от неожиданности. Сейчас она вернётся.
Пробежав несколько метров, Галина остановилась. Устало, скорбно обернувшись, метнула в меня отчаянный взгляд и послушно побрела в обратную сторону.
- Если ты что-то сделаешь ей, - крикнула она с яростью, - я тебя на кусочки разрежу!
- На кусочки? - бил я её ногами в какой-то тёмной подворотне. - Ну-ка, изобрази!
- Урод! - закрывала лицо руками Галька. - Чтоб ты сдох, падаль!
- Я сдох? - ярость переливалась через край. - Я падаль?
Новые итальянские ботинки с остервенением врезались в её бока. Галина пыталась вскочить и вцепиться мне в лицо ногтями. Я сбивал её с ног.
- Мразь подзаборная! - шипел я. - Ты вообще понимаешь вину свою, курва?!
- Какую вину? Перед тобой я ни в чём не виновата!
- Не виновата? А сел я по чьей вине? Кто натравил меня на Борьку, блядина?
Закрывалась она умело, словно её били всю жизнь. Впрочем, почти так оно и было - били её часто.
- Он изнасиловал меня! Я попросила помощи у брата.
- Какое изнасилование, сука?! Ты была его подругой. Ты всем подряд давала. В микрорайоне мужика не было, кто тебя не ебал.
- Включая тебя!
В глазах потемнело. Тварь, задела самое дальнее, самое скрытое. За все эти годы я не позволял себе даже вспоминать это.
- Гадина, ты же сама меня затащила!..
Я вдруг понял, что кричу это с какой-то плаксивой интонацией. Машинально прикоснулся тыльной стороной ладони к глазу - влага. Чёрт, я плачу! Стыд какой.
- На тебе! На тебе! На тебе! - заработал я ногами чаще и злее.
- Мама, - раздался под сводами арки, ведшей в подворотню, детский голос, - ты где?
На мгновение я остановился.
- Стой, дочка! - завопила Галька. - Не заходи! Ни в коем случае не заходи! Я с дядей поговорю и вернусь.
- Мне холодно, - канючила девочка.
- Леночка, доченька, попрыгай! В снежки поиграй. Я сейчас. Только не подходи к нам.
Сейчас… Она рассчитывает выйти из всего этого живой? Неужели я позволю ей?
- Ладно, - отозвалась Лена. - Только побыстрее возвращайся.
Галька убрала лицо от рук и смотрела в темноту арки, из которой так и не вышла девочка. Такая отрешённая, словно у нас уже всё закончилась. Не надейся, это только начало!
Я снова врезал ей.
- Пизда гнойная! Я тебя бить буду до тех пор, пока ты не растечёшься.
Она уткнулась лицом в снег и закрыла голову руками.
- Где я жить буду, ты думала? - крикнул я. - Думала, когда квартиру продавала? Думала, что у тебя брат есть, которому надо где-то спать? Думала?
- Мне пришлось её продать! У меня начались проблемы, понадобились деньги.
- Да не было у тебя проблем, тварь! Не было. Ты с первой попавшейся мразью путалась, перед каждым уродом ноги раздвигала, всех наебать хотела, да только тебя все имели.
- Ты не знаешь, что мне пережить пришлось! Я познакомилась с человеком, думала, он будет нам опорой, нам с дочкой, но он редкостный урод. Он ищет меня, он сжёг квартиру, которую мы снимали, он хочет убить нас.
- Сдох твой азер, радуйся!
Галька кинула в меня мимолётный недоумевающий взгляд. Лицо её было в крови.
- И не вздумай мне заливать, что это он тебя с пути сбил. Ты от природы мразь, тебя ещё в детстве надо было задушить.
- Кирилл, я не верила, что ты вернёшься живым! Ты такой слабенький был, постоять за себя не мог. Мне все говорили, что десять лет на строгаче ты не протянешь.
- И ты слушала всякий сброд вместо того, чтобы хотя бы раз навестить меня?! Ты хоть раз прислала мне апельсин или конфету? А, сестра!
- Я хотела быть сильной. Я хотела оказаться от прошлого. Я думала, жизнь пошла не так, надо зачеркнуть всё, что было раньше и начать по-новому. Ты был человеком из того гадкого прошлого, я думала, что откажусь от тебя, и несчастья отступят.
- Отступили? А, сука, отступили? - лупил я её.
- Нет, - шевелила она кровавым ртом, - их стало больше.
- Ах, больше стало! Значит, я не исчадие ада. Значит, не я беды приношу. Значит, меня не прокляли. Ну, где же твоё счастье? Побираешься на улицах как последняя прошмандовка. И дочь заставляешь побираться. Это и есть твоё счастье? Ты к нему стремилась, когда из-за твоей гадкой дурости я человека убил и в тюрьму сел? Это из-за неё ты меня кинула?
- Ты человека по собственной дурости убил! Я тебя не просила. Ты сам мразь, ты сам выбрал свою жизнь, я здесь не причём. Ублюдок!
Стало не хватать воздуха. Я остановился, сделал два шага в сторону, опёрся рукой о стену. Дыхание сбилось, защемило в сердце, я вдыхал всей грудью воздух и не мог надышаться.
Галина вытирала снегом лицо. Весь снег на пятачке подворотни был забрызган кровью.
- Лена твоя дочь, - прошамкала разбитыми губами сестра. - Заметил, как она на тебя похожа?
Мы стояли у какой-то уличной рыгаловки. Галька с дочерью жадно ели пирожки. Запивали непрожаренное тесто дешевым кофе в пластиковых стаканчиках. Сестра подносила к губам стакан и болезненно морщилась. Она натянула свою шапчонку на самый нос и прятала лицо в шарф, чтобы не было видно последствий моей работы. Мы с Галькой стояли у стола, Лена вертелась в паре метров от нас. Я не ел.
- Ты всё врёшь, - говорил сестре, сдерживая ярость.
- Не вру, - не глядя на меня, бурчала она.
- Как можно тебе верить? Ты столько врала, что потеряла моё доверие.
- Она твоя дочь, богом клянусь!
- В бога поверила? Давно?
- Она твоя дочь. Она родилась через несколько месяцев, как тебе срок дали.
- Ну и что? Мало ли с кем ты валялась!
- Всё сходится. Это произошло как раз в ту ночь, когда ты убил Борю. Помнишь?
- В ту ночь?!
- Да, ты припёрся домой в крови, плакал, на стены кидался. Я решила тебя утешить. Да вот только ты взял и кончил в меня.
- Я не помню ту ночь.
- Ну ещё бы! Ты был очень расстроен.
- Ты всё врёшь. Ты говоришь это для того, чтобы я не убил тебя.
- Посмотри на неё внимательно. Одно лицо с тобой!
- Она похожа на тебя, а не на меня.
- Она похожа на тебя!
Лена допила кофе, выкинула в урну стаканчик и подскочила ко мне.
- Дядя Кирилл, а купите мне мороженое!
- Зимой нельзя есть мороженое.
- Ну я очень хочу!
- Ты заболеешь.
- Не-а. Не заболею.
Я достал из кармана купюру.
- Лена, а кто твой папа?
- Папа? - удивилась девочка. - Понятия не имею! Я его никогда не видела.
- Мама тебе не говорила?
- Нет, никогда.
- Лена, - заговорила Галина. - Дядя Кирилл и есть твой папа.
Сука, что она делает?!
- Да? - изумилась Лена. - На самом деле? Вы действительно мой папа?
Я был неимоверно смущён.
- Возьми деньги, - передал девочке бумажку. - Купи мороженое.
Лена потянулась к окошечку уличного кафе. Я схватил Гальку за локоть.
- Ты чего творишь?!
- Что? - смотрела она нагло в мои глаза. - Стыдно стало?
- Я тебя сейчас четвертую, овца!
- А её тоже?
- И её тоже. Думаешь, ребёнка пожалею?
- Ну, если ты и свою дочь убьёшь…
- Да не дочь она мне! Ты врёшь.
- Она твоя дочь. И ты это чувствуешь. Ну, а если хочешь, можно проверить официально. Сейчас отцовство легко определить. У тебя хватит денег на это? Хватит, ты же вон каким крутым стал. Не пойму только, с чего бы это. Ограбил кого-то?
Она моя дочь? Эта девочка действительно моя дочь? Она возникла из моей спермы?
- Если ты врёшь, тебя ждёт мучительная смерть. Ты можешь представить себе мучительную смерть?
- Нет. Никакой смерти не будет, она твоя.