И в тот вечер мы к приходу матери запаслись водой – все кувшины, гульгумы были наполнены. Пообедав, начали стирку. В середине комнаты ставили огромный медный саргас (медный таз) и садились вокруг него. Вода слегка теплая – несколько черпаков из кастрюли, чтобы сэкономить топливо. А потом прямо из кувшина наливали воду на белье. И вдруг, когда мама наливала воду из кувшина, все мы с криком буквально отпрыгнули от саргаса – оттуда вместе с водой упала большая лягушка. При тусклом свете она казалась светло-коричневой.
– Как она туда попала? Ведь воду в кувшин из озера наливают черпаком! – удивилась мама. – Небось, это Фазу парила в своих небылицах и зачерпнула бедную лягушку в кувшин.
– Это же, мама, не мой кувшин. Это Нуцалай в нем несла воду! – пыталась оправдаться я!
Но никто и слушать меня не собирался.
– Она что-то делает руками, а мысли витают в облаках, ничего ей поручить нельзя! – не успокаивалась мама.
А между тем лягушка пыталась выбраться из саргаса.
– Возьми ее и выпусти во двор! – скомандовала мама.
– Что же ты, Апипат, разве можно живущую в воде лягушку взять и выбросить во двор, где и с фонарем в руках не сыщешь капли воды. Лягушки, говорят, умеют проклинать людей. Надо ее сейчас же вернуть в родной дом; может, ее там ждут дети, плачут и зовут свою маму. А может, ее мать еще жива и в поисках дочери кружит по озеру.
Бабушка налила в железное ведерко воды, осторожно взяла обеими руками лягушку и положила в ведро.
– Фазу, Нуцалай, идите к озеру, только смотрите, по дороге не трогайте лягушку. Как дойдете, сразу же выпустите ее в родную обитель.
По очереди неся ведро, мы шли через каменные улочки. Ночь была светлая, полная луна словно висела на бирюзовом бархате, поливая землю холодным таинственным светом. Мы осторожно несли ведро, но, как бы тихо мы ни шли, лягушка, видимо, беспокоясь за свою судьбу, царапалась о края и издавала какие-то звуки. Мы время от времени останавливались, чтобы понаблюдать за лягушкой. Под лунным светом в воде она казалась то маленькой, то большой.
– Давай пойдем, Нуцалай, может, ее дети плачут, мать себе места не находит от переживаний. Бабушка же сказала, что это очень большой грех оторвать живое существо от его обители, от родных, – повторяла я запавшие в душу бабушкины слова.
– Мы же не знали, что лягушку несем в кувшине, Аллах нас простит! – успокоила меня Нуцалай.
Когда аул остался позади, нам открылась поляна; невысокая трава переливалась бирюзово-зеленым цветом, тихий ветер наклонял травинки друг к другу, будто нашептывал им что-то очень радостное. А может быть, они переговаривались о том, что девочки нашли зеленую лягушку, что она попала к добросердечным людям и теперь возвращается домой.
Когда мы приблизились к озеру, лягушка, как будто бы почувствовав это, замерла, словно услышала любимую музыку. Потом начала сама издавать какие-то мелодичные звуки, подпрыгивать в воде, видимо, до нее донесся аромат родного озера.
За такое короткое время мы привыкли к нашей лягушке, и было жалко расставаться с ней. Но все-таки мы выпустили ее в воду. Она плюхнулась в озеро и быстро поплыла, сделав два небольших круга, вернулась к краю озера, как будто хотела с нами попрощаться. Она в своем водяном царстве теперь казалась большой, важной, даже красивой; при свете луны она казалась перламутровой, и представлялось, что вот-вот она превратится в прекрасную царевну из сказки.
Тогда мне было одиннадцать лет, но не забыла я ни озеро, ни ту лягушку, в своих стихах не упускаю возможности вспоминать об этом.
И с лугов, и с полей сюда,
К синеве неспешной волны,
То овечьи спешат стада,
То медлительные волы.
После пахоты все село
Здесь усталость смывает с себя,
И в волну перо, как весло,
Окунаю ночами я.
Набираю в свое перо
Отраженье луны и звезд…
Что за радуга здесь порой
Распускает павлиний хвост!
А зимою из полыньи
Наши женщины воду берут,
Наполняют кувшины свои
И ледышками щеки трут,
Ну а летом, как белый снег,
На ее берегах белье…
Много маленьких горных рек
Обрело здесь себе жилье.
Ах, осень, осень
Я погружусь в такую вышину,
Какой досель с тобой мы не встречали,
И улыбнусь,
И воздух гор вдохну,
И выдохну обиды и печали.
Ты, юный, сбереги в себе огонь,
Чтоб мы достичь той высоты сумели,
Не подведи меня!
Хороший конь
Всегда доносит всадника до цели.Фазу Алиева
"Мы не можем распознать величие, доброту, искренность других, если в своем сердце не храним все это".
Народная пословица
В горах начало осени бывает очень красивым, таинственным, загадочным – один день не похож на другой. Это моя любимая пора. Самое любимое время – осенний рассвет и наступающие сумерки. Они меня вдохновляют, очищают, и я слышу биение жизни каждого цветка и травинки. На рассвете вершины гор становятся моложе, ближе, будто они нас зовут к себе. Снежные вершины сверкают то жемчужным, то бирюзовым отливом. Тонкая пелена тумана тает на глазах, словно жених поднимает тастар (кружевное покрывало) с лица своей невесты. Громче становятся песни родников, грознее шумит река, а маленькие озера становятся похожими на алмазы, вставленные в кольца красавиц. Одна за другой начинают звенеть песни птиц. Небо голубеет, и первые лучи солнца золотят сначала вершины, а потом постепенно расходятся, становясь все щедрее и ласковее, и уже меняется цвет земли. Трава бледнеет, цветы лепестками роняют печаль – чувство приближения прощания с землею. А если, откинув голову, посмотреть на склоны гор, то можно различить каждое дерево. На одних листья еще сохранились зелеными, других уже коснулась желтизна. И когда на них смотришь долго – печалью наполняется сердце, и хочется что-то сделать, чтобы листья на деревьях дольше оставались зелеными, густыми; но умом понимаешь, что это неизбежность – не первую же осень мы встречаем и провожаем.
Так же я люблю и осенние сумерки, когда уже солнце уходит за горы. Оно еще греет, оставляя нам свое тепло и свет. А небо уже начинает постепенно менять ярко-синий свет на темно-синий. Кажется, что небо гораздо выше, чем днем. А когда зажигаются звезды, то, наверное, под их тяжестью оно опять приближается к нам. Звезды зажигают наше сердце и душу, и к нам приходит вдохновение. Забываешь обо всем, становишься то кусочком неба, то горсточкой звезд, то песней этих речек. И я неожиданно для себя шепчу:
Ах, осень, осень – завершенье года,
С деревьев листья падают в лесу.
Но вот придет весна, и вся природа
Былую возвратит себе красу.
Ах, если бы не бабушка, которая в этот момент дернула меня за руку, может быть, у этих строк было бы продолжение.
– Фазу, правильно говорят односельчане, что ты ненормальная, убегаешь из дома, бродишь одна. Что тебе это дает, не знаю. Быстро домой!
Ах, осень, осень! – кричала во мне каждая клеточка, но я покорно шла за бабушкой.
Ах, осень, осень – любимая моя. Она чудотворна, она дает мне то, что не выразить словами. Я наполняюсь голосами природы, кровь начинает кипеть, каждое дерево, каждый цветочек магнитом тянут к себе. От них такой идет аромат, какого не бывает ни в разгар весны, ни в зное лета; видимо, в предчувствии зимы природа щедро раздает все свои ароматы. Я собираю букет желтых, красных листьев, которые ковром лежат вокруг деревьев, и иду домой. Я бережно, чтобы не расплескать, уношу с собой этот волшебный мир, освещенный луной, круглой, как медный таз, и сочной, как только что испеченный хлеб, на который налит пчелиный мед. И из меня льются слова, будто стекают с этого хлеба капли меда.
В долинах яростно-зеленых,
Где травы ласковее щек,
На тучах, звездами крапленных,
Луна раскидывает шелк.
Ее глаза, лицо и руки,
Мгновенно превращаясь в свет,
Летят, опережая звуки,
Мерцанья требуют в ответ.
И реки струями бряцают,
И кони сбруями трясут,
И всеми силами мерцает
Планеты голубой сосуд.
Ах, осень, осень, любимая пора моя… И страшно мне думать, что когда-то я не буду тобой любоваться…
Обратную дорогу они забывают
Орлы – через века – несокрушимо
Несут привычку гордую свою:
Они свивают гнезда на вершинах,
Низовья оставляя воронью.
Вот так и ты, возвысься гордой мерой -
Над сплетнями завистников своих.
Отдай их болтунам и лицемерам.
Останься человеком. Выше их.Фазу Алиева
"И трудность каждая в нас только силы множит".
Э. Верхарн
У Мустафы, знаменитого строителя, было четверо детей – три дочери и один сын Ахмед. Мальчик был самым старшим из детей; хотя в то время, когда он родился, семья жила бедно, но его баловали все.
Отец Мустафы погиб на фронте, оставив на руках совсем еще молодой жены двоих детей – сына Мустафу и дочь Хадижат; разница между детьми была два года. В 42-м получили похоронку, что отец детей погиб, защищая Родину. И Зулейхе пришлось вместе со всеми испить горечь войны, работать день и ночь. Несмотря на похоронку, она не теряла надежды, что муж домой вернется после победы. Война кончилась, наконец, люди услышали долгожданное слово "Победа". Проходили годы, но отец Мустафы не вернулся.
С самого детства Мустафа отличался от своих ровесников. Он помогал матери во всем и заставлял сестру делать то же самое. В школе он учился на отлично, особенно отличался по математике. На каникулах он работал, зарабатывая себе на одежду. В поле работать он не любил, больше всего его тянуло к строителям. Он помогал им таскать камни, подавал ведра. И одновременно старался запомнить, как они, опытные строители, кладут камни, что делают, чтобы стены были ровными, какие камни годятся для фундамента, а какие для стены. Окончив школу, Мустафа заявил матери, что будет поступать на строительный факультет заочно и останется дома, потому что он, как единственный мужчина в семье, не может бросить мать и сестру. Зулейха умоляла сына учиться на очном отделении, но он отказался.
В ауле, когда строили дом, уже стали его приглашать помогать строителям, и Мустафа уже сам мог назначать цену за свой труд. Мустафа окончил университет и вскоре стал главным строителем. Когда его приглашали на строительство дома, он в корне менял планы хозяев, сам проектировал и убеждал хозяев в правильности своих убеждений.
Мустафа женился, пошли дети. Вот уже и его девочки вышли замуж за хороших, трудолюбивых парней аула, стали заботливыми матерями, верными женами, хорошими хозяйками. Его сын Ахмед закончил ветеринарный факультет и тоже вернулся в родной аул. Но на нем все же остался отпечаток разбалованного единственного сына.
Как-то Мустафа после ужина достал свои тетради и что-то записывал. В этот момент, настежь открыв дверь, на пороге появился Ахмед.
– Отец, я хочу купить машину. Моему другу отец подарил такой мощный джип, когда он получил диплом.
– Твоему другу отец может купить не только машину, но и самолет. Он – министр, а я – простой труженик.
– Отец, я бы продал нашу машину сталинских времен, если бы ты добавил семь тысяч долларов, мог бы купить новый автомобиль.
Услышав слово "доллар", Мустафа встал, потом сел, нервно шаря то в одном, то в другом кармане брюк, он, наконец, достал носовой платок, вытер пот с лица, сел и сказал:
– Садись, сынок, и послушай меня. – Из стопки тетрадей он вытащил тетрадь № 1. – Взгляни на записи, здесь вот мой первый заработок – один рубль. За это я целый день таскал камни и ведра с щебенкой. Ты головой и сердцем переваривай эти цифры. Я не помню лица своего отца, я каждый раз половину заработка отдавал матери, оставшиеся деньги копил и думал о будущем. Вот тетрадь № 2, в ней все, что я смог собрать для ремонта дома, чтобы жениться. Я сам своими руками от начала до конца перестроил наш дом. А вот, сынок, в тетради № 6 записано все, что я тратил на тебя с того дня, когда ты пошел в первый класс.
– Итого? – ехидно засмеялся Ахмед.
– Итого тебе не нужно знать. Я гордился тобой, пока ты не уехал в город учиться, ты мне во всем помогал. В школе перед учителями мне ни разу не пришлось краснеть. Когда ты получил золотую медаль, я с радостью под разными предлогами обошел весь аул – меня все поздравляли, обнимали. Мне раньше никогда не приходилось тебя поучать и назидать. Но теперь, видимо, придется это сделать. Я надеюсь, что внимательно выслушаешь и хорошенько подумаешь о моих словах. Ты сельский ветеринарный врач, сними этот белый костюм и оденься попроще. Ты сначала должен все время пропадать на пастбищах, на ферме, пока не вникнешь во все дела. Ты обязан знать, сколько под твоей опекой быков, коров, телят, баранов, лошадей. На каждое животное у тебя должна быть тетрадь, где ты запишешь все сведения об их повадках, болезнях, их надо любить. Мой дед всегда мне говорил: "Чтобы на столе появилась банка меда, надо сначала выпить две банки змеиного яда". Только тот становится независимым, свободным и успешным, кто сумеет изгнать из себя лень и полюбит трудиться. Помни, сынок, что ты мужчина – должен стать главным в своей семье, содержать жену и детей и главное – всего добиться своим трудом.
А наша машина гораздо выносливее, чем эти сверкающие свиду авто. Я ее тоже зарабатывал своим трудом: когда Гитин-магомед строил дом, я увидел ее, брошенную, как старый хлам, ржавеющую без дела. И я попросил ее у хозяина вместо денег. Он сначала засмеялся:
– Зачем тебе эта старушка?
– Мой дед говорил, что от старого вина голова сладко кружится, старые быки оставляют глубокие борозды, на старом коне надежнее ехать! – ответил я.
– Я не знал, куда ее девать! – сказал он, но потом начал торговаться.
Я получил машину и с того дня начал, как батрак хозяину, служить ей. Каждое воскресенье ходил на базар, искал и покупал запчасти. – И Мустафа вытащил три тетради, на которых крупными буквами было написано: "Машина № 1", "Машина № 2", "Машина № 3". – Здесь, сынок, расходы на нее, а в последней – все запчасти, которые у нас есть – их хватит еще на лет двадцать.
– Отец, ты что, собираешься на этой старой кляче невесту в дом приводить?
– Невесту ты принеси домой на руках, вот это будет новшество, и за тобой последуют другие молодые! – улыбнулся Мустафа. – Знаешь, когда я возился с машиной, твоя мать смеялась и говорила: "Ты похож на того, кто хочет сделать из старого осла скакуна". "Когда она станет скакуном, ты найдешь очень много поводов, чтобы на ней ездить!" – отвечал я. И действительно, она изменилась, стала наряжаться и часто говорила: "Дети хотят…".
Сынок, я не хочу гордиться зятьями, я хочу гордиться тобой. Научись ладить с людьми и трудись, не забывай, что ты еще должен и старых родителей содержать, дай Аллах, нам дожить до этих дней! Я надеюсь, что все, что я тебе говорил, сегодня не унесут с отвесной скалы весенние потоки. Думаю, что больше мы к этой теме не вернемся. А сегодня я тебе даю тетрадь № 3, где записаны все запчасти, которые у нас есть.
– Отец, неужели ты думаешь, что я отберу у тебя машину и буду ездить?
– А ты и не отбираешь, меня теперь будет возить мой сын!
– Хорошо, отец, я понял и буду делать все, как ты сказал. Главное, у меня есть работа, я тебя не подведу.
– Еще, сынок, никогда не делай долги, долг делает человека беспомощным, слабым; сам тоже не давай в долг – обратно идущих ног у долгов не бывает; всегда по возможности помогай слабым и нуждающимся. И еще прошу, если будут трудности, не скрывай от меня. Я жизнь знаю и поэтому могу давать советы.
– Спасибо, отец, с завтрашнего дня я начну другую жизнь. Изучу твои тетради, думаю, что там найду много полезного! – сказал Ахмед и вышел.
Мир показался ему другим, он понял: романтики в нем мало, а реальность – это труд и целеустремленность. И пошел в сторону фермы, повторяя: "Чтобы на столе появилась банка меда, надо сначала выпить две банки змеиного яда".
Бухгалтер Осман
Ах, тебе, норовистый, породистый конь,
Пролетать бы сквозь ливень и снег, как огонь,
И ноздрями, что трепетней розы,
Вольно воздух вдыхать и в морозы,
И глазами, как звездами, плотный туман
Рассекать над тесниною горной…
Но, как коршун, свистит над тобою аркан
И лишает свободы просторной.
И чепрак под седлом, и сафьян на седле,
И уздечка с насечкой искусной.
– О, как трудно живется коням на земле! -
Говорю я с улыбкою грустной.Фазу Алиева
"Величайшие истины – самые простые".
Л. Толстой
Ничем от аульчан семья Халидовых не отличалась. Небольшой каменный одноэтажный дом, от солнца и дождей уже ставший почти коричневым; деревянные ворота, закрывающиеся на крючок, который любой человек, сунув руку в щель, между двумя дверьми, мог спокойно открыть. Семья Халидовых была очень дружной. Что бы ни происходило в ауле, они приходили все вместе. Глава семьи Халид, супруга Субайбат шли на два-три шага впереди, а за ними три их сына. Старшие Рашид и Абдула были близнецами, их называли злато-головыми, потому что они были рыжие и очень похожие друг на друга, а третий – черноволосый, был хроменький, говорили, что это у него с рождения. Близнецы лихо танцевали на свадьбах, пели, играя на пандуре.
Точно помню, год был 41-й, потому что через несколько дней началась война. Как говорят: "Пришла беда – открывай ворота!" За два месяца в их доме, как и во всех других, все изменилось. Я не помню, сколько лет было близнецам, но на фронт они ушли в первые же дни войны. Османа не взяли, наверное, из-за хромоты. Халид с отарой ушел в горы, а через неделю привезли его израненное тело. Говорили, что он стоял на камне и камень вместе с ним упал в пропасть. Остались Субайбат и Осман одни…
Первый год войны Субайбат часто получала письма с фронта. Рашид стал летчиком, о нем даже в газетах писали. Первым письма перестал писать Абдула – и вскоре получили похоронку, а потом и Рашид перестал писать.
Однажды, проходя по улице, Осман услышал разговор двух соседок:
– Бедная Субайбат осталась, потеряв такую опору, с этим калекой.
– Да, что поделаешь, это ее вечная боль! – ответила другая.
Слово "калека" вошло в его сердце, как острая стрела. "Это я – калека? Я покажу им, на что способен!" – думал Осман. Он вернулся домой и, сославшись на головную боль, лег на свой топчан. Так пролежал он целый день, а потом заявил матери, что чабаном с отарой уходит в горы. Субайбат плакала, умоляла не делать этого.