Его невозмутимо спокойный голос хлыстом стеганул Клима. Он рванулся к ребятам в тот самый момент, когда Боб Тюлькин раскручивал за хвост дохлую крысу, готовясь метнуть ее вдогонку беглянкам. Клим рубанул ребром ладони Тюлькина по локтевому сгибу. Крыса взмыла вверх.
- Будем работать или нет? - выкрикнул Клим задыхаясь.
- Ты че? Взбесился? - полез на него Тюлькин,- Ты че дерешься?.
- Эх вы, хахакать мастера! - снова закричал Клим зло и обиженно и толкнул Тюлькина в грудь.- Девчонки правы!..
- А тебе больше всех надо? - хихикнул Игонин.
- Нет, верно, Бугров, чего ты в бутылку лезешь?- лениво проговорил Мамыкин и недоуменно взглянул на Клима.
Остальные молчали.. Все молчали. Все тринадцать - те самые, которые недавно выбрали его комсоргом, а теперь так безжалостно предали...
- Он что, всегда у вас такой?..- услышал Клим позади голос Шутова.
Он шел по пустырю, спотыкаясь, ничего не различая от ярости. На черта, на черта он согласился стать комсоргом! С многократно увеличенной гневом силой он ворочал самые тяжелые железины.
- Эй, передохни, Бугров! - кричали ему.
- По-стахановски, один за всех! - это гоготал Слайковский.
Так вот кто в самом деле ведет их за собой! Слайковский и Шутов, Шутов и Слайковский!..
Обдирая на ладонях кожу, он перетаскивал колесные оси, гремучие связки жести, охапки колючей металлической стружки. Он работал, не оборачиваясь, и не видел, как после его стремительного наскока Мишка Гольцман и еще несколько человек отделились от остальных и последовали его примеру.
Клим забрел далеко от своих и случайно очутился возле двух знакомых незнакомок, приходивших стыдить седьмую школу.
Девушка в берете с натугой дергала изогнутую трубу, которая накрепко засела под грудой всякого хлама. Она смеялась, морща дерзко вздернутый нос, и негодовала:
- Майка, не могу!..
Потом они вцепились в трубу вдвоем. Клим, не обращая на них внимания, пытался освободить от проволоки колченогую кровать. Вдруг та, которую звали Майей, вскрикнула и прижала к губам палец. К ней бросилась подруга. Клим решительно подошел к трубе и стал разгребать кучу. Буркнул:
- Забинтуйте. От ржавчины бывает заражение...
Девушка в берете разорвала платок и обмотала Майин палец. Теперь злосчастную трубу выдергивали вместе. Клим старался изо всех сил. Вдруг труба легко подалась и, потеряв равновесие, все трое повалились наземь. Клим тотчас вскочил, раздосадованный и смущенный:
- Ушиблись?
- Вот это мощь! - расхохоталась Майя.
И Клим увидел близко от себя добрые карие глаза. Ее подруга сердито стряхивала песок с рукава старенького жакета. Полукружие ровных белых зубов глубоко врезалось в нижнюю губу - наверное, и взаправду больно ударилась. Но она только прищурилась, кольнула Клима насмешливым взглядом:
- Дедка за бабку... Только мышки нам и не хватало...
Ее голос журчал и переливался грудными нотами- Клим не сразу постиг презрительный смысл, и даже улыбнулся, подумав, что у девушки брови похожи на крылья парящей птицы. А потом вдруг понял, что это над ним смеются, и его словно шибануло горячим паром. Он быстро нагнулся, рванул трубу кверху и вскинул на плечо.
- Вот еще Илья Муромец! - закричала Майя, подскакивая к нему, но подруга ухватила ее за руку и жестко бросила:
- Ничего, хоть один за всю школу поработает...
Клим, багровый от стыда и усилия, пошатываясь, двинулся вперед. Труба колебалась, задевая за землю то передним, то задним концом. Он чуть не свалился, запутавшись в проволочной паутине. Спину жгло от пота, от пыли, набившейся за ворот, но ему казалось, что горячо от взгляда той презрительной девчонки - она, должно быть, только и ждет, чтобы он упал...
Он едва добрался до того места, где складывали лом. Колени у него дрожали.
- За рыцарский подвиг Бугров награжден орденом Подвязки! - закричал Слайковский, размахивая грязной тряпкой. Клим осмотрелся и понял, что все наблюдали за ним.
8
Мишка вернулся домой, наколол дров, поиграл с братишками, но ощущение какой-то пустоты не проходило. Ссорились с Климом они редко, и ему не верилось, что эта ссора - всерьез. Завтра они помирятся, конечно, а пока... Всякое положение имеет свои преимущества. Он взялся за книжку "Случай на границе". Клим бы не допустил, чтобы Мишка тратил на нее время, а подсунул бы что-нибудь очень умное, но скучное... Однако Мишке не читалось. В самом деле, слишком уж глупый народ- шпионы... Мишка прикрикнул на Борьку и Оську, чтоб не шумели, и сел за учебники.
Тут он тоже с удовольствием подумал, что хоть сегодня ему удастся избежать мучительно сложного диктанта, который Клим ввел для него в виде ежедневной прибавки к урокам. В общем, все обстояло отлично. Мишка упивался абсолютной свободой.
Однако через полчаса он оделся и объявил матери, что уходит к Бугрову.
Он встретил Клима на полдороге. Клим направлялся к нему. Он взглянул на Мишку так мрачно, что тот понял: суровый разговор неизбежен.
Разговор состоялся. Именно такой, как Мишка и предполагал. Клим сказал, что девчонки, не нюхавшие марксизма, куда сознательней, чем он, Мишка Гольцман. Мишке было нечем крыть. Потом Клим сказал, что Игорь, наверное, все-таки прав, комсомольцев в классе нет - одна фикция. Слово "фикция" почему-то особенно больно ужалило Мишку. Он попытался защищаться. В конце концов, зачем делать из мухи слона? Подумаешь, железки... Он слишком поздно пожалел о сказанном. Ленин учил в малом деле, видеть революцию. На Собачьем бугре развернется стройка пятой пятилетки. Неужели Мишке не ясно, что означает для истории пятая пятилетка?.. Мишка сдался. Он спросил, чего от него хочет Клим. Клим сказал, что он лично ничего не хочет. Что есть История. Что есть Долг перед Историей. Он выговаривал каждое слово так, словно выписывал его с заглавной буквы. Хорошо, согласился Мишка, чего же хочет от него История? Клим объяснил. И они отправились к Генке Емельянову.
Еще не доходя до маленького домика с голубыми ставнями, они услышали низкий бархатистый Генкин голос:
Только слышно - на улице где-то
Одинокая бродит гармонь...
Генка пел с чувством. Он всегда выступал в школе на концертах, ему прочили консерваторию. Кроме того, он неплохо учился и отличался робким характером. В начале года его выбрали секретарем комитета комсомола. На воскреснике он бездельничал так же, как остальные.
- Значит, поем? - сказал Клим еще в дверях.
Гена держался с Климом и Мишкой почтительно, как полагается девятикласснику, и не понимал шуток.
- На той неделе вечер,- сообщил он, как бы оправдываясь,- готовлюсь...
Он провел ребят в комнату, где повсюду - на столе, над кроватью, на этажерке с книгами - были разложены и развешаны вышитые салфетки, а в углу расположился похожий на торжественное надгробие комод, загроможденный сверху шкатулками из ракушек с райскими пейзажиками. На стене висел вырезанный откуда-то портрет Шаляпина.
- Между прочим,-заметил Клим, кивнув на портрет,- этот человек тоже пел. Ему даже первому звание народного артиста присвоили. А он взял да и сбежал за границу! А потом еще наклеветал на советскую власть.
- Неужели? - Емельянов так посмотрел на портрет, будто в первый раз его увидел. Все-таки у Шаляпина голос...
- Лучше быть честным человеком и не иметь голоса, чем иметь голос и быть шкурником,- отрубил Клим.
Емельянов забеспокоился, почуяв смутный намек.
Когда Клим и Мишка растолковали ему, что он должен предпринять как секретарь, Гена заволновался:
- А директор?
Но Клим умел ставить точные вопросы:
- Что же, по-твоему, директор против строительства ТЭЦ?
- Да чего ты боишься? - сказал Мишка, настроенный более дружелюбно.- В десятом мы сами все сделаем, а ты у себя проверни да в восьмых,- Понял?
9
Прозвенел звонок. ..
- Умри, но не отступай!- шепнул Мишке Клим.- Вперед!
Едва физичка вышла, Мишка кинулся к двери и вцепился в ручку. Клим бросился к учительскому столу. На Мишку уже налетели Мамыкин и Боб Тюлькин, Они ломились в дверь и старались оттолкнуть Мишку. Мишка не сдавался. Но еще секунда - и весь класс, сорвавшись со своих мест, сокрушительной лавой хлынет в дверь, и тогда все погибло! Клим вскочил на стол:
- Комсомольцам - остаться, остальных выпустить!
Клим никогда не прыгал "в козла", не участвовал в "мала-кучах", которые затевались на переменах. То, что он вскочил на стол, произвело впечатление, хотя это получилось у него совершенно непроизвольно,
- А что такое?..
- Сейчас перемена!..
- Почему - комсомольцам?..
Но какие-то доли секунды были выиграны.
- Комсомольская летучка! - кричал Клим, размахивая руками.- Кто не считает себя комсомольцем - пусть мотает во двор! Открой дверь, Гольцман!
- Тише, ребята,- поддержал его густым баском рассудительный Ипатов.- Дайте человеку сказать слово!
Наконец установилась тишина. Не комсомольцев было двое: Мамыкин и Турбинин. Однако даже они остались.
Хотя первый раунд Бугров выиграл, он сомневался в успехе. Но поражение равносильно смерти! В каждом его слове звучало неподдельное отчаяние. Он кинулся в бой.
- Вчера... Кто слышал радио? Вчера, в маленьком городке возле Нового Орлеана, в США, двадцать расистов поймали негра. Его звали Эрл. На него, наскочили, затолкали в машину и повезли за город. Ему, как и нам,- шестнадцать лет... Его развязали и сказали: "Беги!" Он побежал... Эрл не мог убежать - их было двадцать, а он один, и до этого его сильно били сапогами в живот и рукоятками пистолетов по голове... Каждый из двадцати стрелял в Эрла, как в дикого зверя, а потом его подвесили за ноги к дереву и под ним развели костер...
Никто еще не понял, куда он клонит.
- За что же его так? - спросил Лапочкин.
- Э, дура, он же негр! - сказал Красноперок.
- Вот фашисты!..- крикнул Мамыкин и трахнул по парте кулаком.- Гады!.. Их не арестовали? Их же всех перевешать надо!
Но главный удар Клим приберег к самому концу.
- Не знаю,- сказал он тихо,- может быть, я вычислил неправильно... Это произошло как раз когда , мы ломали дурака на Собачьем бугре...
Ему хотелось сказать еще многое: о том, как позорно вели они себя в тот день, о том, что ТЭЦ - это очень важно. Чем больше таких ТЭЦ - тем сильнее государство, а судьба мировой революции и всех негров на свете зависит от того, какой сильной будет наша страна, и еще многое другое. Но он ничего этого не сказал, потому что ребята молчали, и Боря Лапочкин смотрел на него так ожидающе и доверчиво, и Красноперов, самолюбиво закусив губу, склонился над партой, и его красивое лицо было растерянным и хмурым, и даже Слайковский не осмелился ляпнуть какую-нибудь бесшабашную остроту. Именно теперь Клим вдруг почувствовал, что он - комсорг, и это его комсомольцы, его товарищи, и что сейчас он может все испортить, повторив то, что каждый из них знает не хуже, чем он сам.
И он сказал просто, без всякого перехода:
- Если мы , настоящие комсомольцы - сегодня после уроков мы пойдем на Собачий бугор и сделаем то, что не успели вчера..
- Завтра по физике контрольная,- негромко возразил Михеев.
Как раз этого-то и боялся Клим. Начнут откладывать...
- А ты что, за медаль боишься? - вдруг резко спросил Игорь Турбинин, которого Клим расценивал до того лишь как потенциального противника.
Кто-то все-таки поддержал Михеева:
- В воскресенье лучше... Куда он денется, Собачий бугор!
- Нет,- сказал Клим, чувствуя, что теперь инициатива в его руках.- Сегодня. И без директора. С нами пойдут комсомольцы всей школы.
10
Сладковатая вонь висела над свалкой. Клим и Мишка одиноко бродили по пустырю. Собачий бугор раскинулся перед ними как поле грядущего сражения.
- Уже три,- сказал Клим.- Где наши? Где девятые классы? Где восьмые? Где все?
Он ударил ржавым стержнем да рельсу. Рельс тревожно загудел.
Первым на дороге показался Лешка Мамыкин. Потом - Красноперов и Лихачев. Вскоре на пустыре собрался весь класс. Последним пришел Игорь Турбинин. Он явился как будто лишь для того, чтобы полюбоваться провалом затеи Клима. Конечно, Клим теперь мог напомнить ему о том разговоре, но он этого не сделал, потому что помнил благородное молчание Игоря на воскреснике. Наоборот, Игорь сам подошел к нему и сказал:
- Поздравляю. И, помедлив, добавил, не удержавшись от косенькой улыбки:
- А насчет негра ты неплохо придумал.
Клим так и не понял: смеется или одобряет?
Наконец на Собачий бугор притопал. Гена Емельянов и с ним еще один паренек из девятого - Костя Еремин, тихий и настороженный, как кролик. Они притащили с собой носилки.
- "Одинокая гармонь" пришла! - приветствовал Клим их издали.
- Нас двое,- очень серьезно объяснил Гена.- Мы носилки искали.
Он, видимо, обстоятельно готовился к "понедельнику", как назвал кто-то этот несубботний субботник,- на нем были лыжный костюм и старые рукавицы. Гена изумленно похлопал веерами ресниц:
- А где остальные? Я всех комсоргов предупредил.
- А-а,- протянул Клим не без ехидства,-ну что ж, подождем...- но ему стало жаль погрустневшего Генку.- Давай сюда свои носилки! Десятый в полном составе!
Он гордился своими ребятами. Молодцы! Не то что вчера... Никого не нужно подгонять. Даже Слайковский... Он было раскипятился, когда ему предложили тащить носилки, полные кирпича, но Ипатов - плотный, коренастый крепыш, с головой, насаженной на самые плечи,- прикрикнул на него, и вот Женька покрякивает, а тянет и языком чешет без умолку, язык у него без костей, это всем известно... Пускай трещит - веселей работать! Клим еще не привык считать Шутова своим, и его не особенно огорчило, когда он заметил, что Шутов не пришел. Ничего, дойдет черед и до Шутова!
И ребята, кажется, тоже были довольны, и каждый чувствовал себя немножко героем. Куча собранного, лома, которую Слайковский нарек "Собачьим Монбланом", поднималась все выше. Все подшучивали над Геной: капитан без команды.
Клим вступился за Генку. Конечно, завтра они поднимут всех комсомольцев!
- Мы, что же, каждый день сюда ходить начнем? А уроки? - вмешался Михеев.
- Мы будем ходить до тех пор, пока не уберем всей территории, которую отвели нашей школе,- отрубил Клим.
11
Серое драповое небо сочилось мелким дождем. Иногда из степи налетал предательский - теплый, ласковый ветер - и дождь прекращался. Но было ясно: с минуты на минуту он хлынет во всю силу, осенний, безнадежно долгий, нудный, как вой бесприютного пса.
- Теперь уж наверное никто не придет,- Мишка с тоской оглядел забитое тучами небо. И громко вздохнул. На веснушчатую щеку упали две крупные капли.
Мишка стер их. Но тут же ему на нос упали еще две, потом еще и еще.
- Может быть, пойдем? - проговорил Игорь, ни к кому не обращаясь. Он стоял съежившись, подняв короткий воротник вельветки.
Гена Емельянов и Костя Еремин вопросительно смотрели на Клима. Клим ничего не ответил. Сегодня вместе с Емельяновым они побывали во всех классах. Ребята обещали. Но кроме них, пятерых, никто не явился.
- Чего ждать? - повторил Игорь.
- Валяй,- сказал Клим,-Валяй, улепетывай, если боишься размокнуть.
- Мне-то, собственно, все равно, могу и остаться,- Игорь равнодушно пожал плечами.- Только я не вижу никакого смысла...
Так. Значит, другого выхода нет!.. Значит, дезертировать? Значит, бежать, спасаясь от ливня? Клим посмотрел на серые лица ребят, на потемневшие, намокшие плечи голубой лыжной куртки Гены Емельянова, на продрогшего Мишку, на сгорбленного Еремина...
- Кто хочет - пусть идет,- сказал он.
И зашагал по пустырю. Ухватив обрывок гремучей цепи, по-бурлацки прогнулся, поволок ее за собой. Мишка молча подошел к нему, вцепился в другой конец. Емельянов и Еремин переглянулись и стали грузить носилки.
На миг вокруг просветлело, раскатился гром. Игорь постоял, цыкнул сквозь зубы, набросал кирпичей в искореженное корыто, потащил к Собачьему Монблану.
Частый дождь мелким горохом барабанил по спинам.
Пусть.
Ребята не выдержат, бросят здесь его одного.
Пусть.
Клим отбросил мокрую прядь со лба. О, если бы сейчас разразился целый потоп!
Снова серую скорлупу неба расколола голубая трещина. Струи воды сплошь заполнили пространство.
Сильнее! Еще сильнее! Ну, ну, наддай! Наддай еще! Неужели у тебя не хватит силенок согнать с пустыря пятерых ребят?
Никто не уходил. Работали молча, изредка деловито покрикивая друг на друга. И так же, как и Клим, не обращали внимания на дождь. Конечно, Мишка его никогда не покинет, это само собой. А Гена -секретарь комитета. Но Еремин? Маленький Еремин, у которого глазки похожи на двух мышат, сердито выглядывающих из норки? Что удерживает его здесь! А Игорь? Конечно, Игорь хочет показать, что он - не луже комсомольцев... Ах, да не все ли равно, почему!..
Ага, рубашка начинает липнуть к спине. Уже? Тем лучше! Нечего бояться сырости! Бедные ребята...
Клим на секунду разогнулся и в полный голос, по-актерски вытянув правую руку в сторону дороги, прокричал:
- Мы не уйдем, хотя уйти
Имеем все права!
Четыре головы обернулись к нему - четыре ответные, озябшие улыбки.
- В наши вагоны, на нашем пути
Наши грузим дрова!
- отозвался Игорь. В его глазах блеснуло веселое ожесточение.
Вдруг Мишка схватился рукой с покрасневшей гусиной кожей за грудь, брови испуганно скакнули вверх:
- Кажется, все...- пробормотал он тихо.
И, вытерев ладонь о подкладку пиджака, сквозь которую уже успела просочиться вода, полез во внутренний карман. Клим понял - его тоже прошибло ознобом. Они присели на корточки, прижались один к другому боками, пригнулись и, кое-как заслонясь от дождя, достали комсомольские билеты. Каким-то чудом они пока сохранились сухими. Клим подозвал Еремина и Гену. У Гены под лыжным костюмом оказались еще свитер, плотная рубашка и майка. Посовещались и пришли к выводу, что Емельянову, как секретарю, можно сдать на время комсомольские билеты.
Он сложил их вместе, из предосторожности обернул носовым платком, засунул под майку. Игорь подошел к ребятам, и в его быстром взгляде Клим уловил что-то похожее на зависть. Но Игорь тут же самолюбиво отвернулся...
Дождь не ослабевал. Однако теперь Клим знал, что без его команды никто не покинет Собачий бугор.
Наконец, он вывел ребят на дорогу. Ботинки чавкали в размытой глине. Пустырь, черневший позади, напоминал унылое кладбище. Мишка остановился и, опираясь на плечо Еремина, снял сапог, вылил из него густую жижу.