- Так... И будете одни теперь жить?.. В катакомбах? Сами по себе?..
Что бы ни говорил Игорь, но Клим так не думал, в этом-то Мишка был убежден. Он отлично видел это по растерянному, хмурому лицу Клима, по его затосковавшим глазам. Но Клим - как будто его уличили в тайных мыслях - вспыхнул и крикнул:
- Да, одни! Сами по себе!..
Он осыпал ребят упреками, он перебрал все - и Яву, и воскресники, и последние собрания... Все! Он оправдывался. Он подписывал капитуляцию перед Турбининым, который иронически улыбался из-за плеча Клима. И Мишка не знал, что ему сказать, чем опровергнуть, он понял, что делать ему здесь больше нечего. Здесь был Турбинин. И Мишка ушел.
По пути домой он думал. Он еще никогда столько не думал. Думал о ребятах. Они поступили скверно. Но они не бараны. Они же сами пришли в первый день на Собачий бугор. Они помогли спасти Егорова. Они первую неделю сидели хорошо, старались не получать двоек... Они были хорошие ребята. И - Клим хотел хорошего. Почему же все получилось так плохо? Мишка искал, но не находил ответа.
...А Клим? Он стал закадычным другом Игоря - с того дня, как широкая трещина пробилась между ним и классом, между ним и Мишкой, между ним и тем, прежним Климом, о котором он старался не вспоминать...
Они никогда не скучали друг с другом; Климу все больше нравился скептический склад ума Игоря, они вместе учили уроки, каламбурили, острили, смеялись.
Как-то нечаянно забрели на школьный вечер; в зале полупусто, по левую сторону прохода скамьи заняли ребята, по правую - девочки; смешно: сидят, ручки на коленках, шеи вытянуты - будто в испанских брыжжах; тоже смешно. За трибуной - девушка, когда-то Клим встречал ее в райкоме... Хорошилова, кажется. Очки поблескивают - хочет быть серьезной и строгой. Лекция о дружбе и товариществе, о коллективе... Ипатов сидит, считает плафоны. Как это он сказал? "Из правды шубу не сошьешь..."
- Какие вопросы к товарищу Хорошиловой?
- Есть вопрос! Может ли коллектив поступить несправедливо?
Товарищ Хорошилова наставительно сказала:
- Коллектив всегда прав...
- Пошли, старик...
- Пошли, сэр.
Лекция кончилась. В зал повалили танцы... Им еле удалось выбраться.
На улице падал снег - первый, пушистый, теплый, как заячий мех. Клим сгреб слой снега с забора. Понюхал.
- Пахнет?
- Понюхай.
- Ничего не чувствую... А впрочем.. У поэтов нос устроен по-особенному...
Как и все на свете, ирония приедается.
- Жалко ходить по такому снегу,- сказал Клим, обернувшись, разглядывая неглубокий отчетливый след.- Хочешь стихи?
- Новые?..
- Да. Правда, лирика...
- О!..- Ну, все равно. Слушай.
Лунная лирика льется по скверику,
Четко расчерчены тени по снегу.
Тонкими черными пальцами дерево
Тянется к черному небу.
Стою не у картины ли,
Той, что из рамы вынули?
Застыл в пафосе одном,
В саду пустом и холодном.
И хочется сильно, до страха,
Крикнуть на весь свет:
"Нет бога, кроме аллаха,
И пророк его - Магомет!"
Игорь помолчал.
- Ты - лирик, а лезешь в Мараты... Здорово. Только при чем здесь аллах? Ты что, магометанин?
- Не знаю, при чем. Как бы это объяснить.... Ну, бывает у тебя, когда хочется погладить облака или упасть на землю и...
Нет, разве можно объяснить, как снег пахнет? У поэтов нос устроен по-особому... Она - не поэт, но поняла бы.
Наверное поняла... "Кто, ратуя, пал, побежденный лишь роком..." А может быть, и не поняла... Она гордая, она не любит побежденных...
Где она? Кто она? Как ее найти?..
20
Однажды вечером Клим с Игорем и Мишкой, который уже успел с ними помириться, шатались по улицам и рассуждали о том, как станут люди жить в коммунистическом обществе. Рассуждали, вернее, Клим и Турбинин, а Мишка, по обыкновению, отмалчивался и только, если они уж чересчур увлекались, буркал:
- С такими обормотами коммунизм не построишь... Индивидуалисты несчастные,..
- Старо, Гольцман,- сказал Игорь.- Придумай что-нибудь поновее, - и повернулся к Бугрову: - Видишь ли, пока нам будет мешать капиталистическое окружение...
Клим поймал на язык снежинку, рассмеялся.
- Ты что?
Клим остановился, потер переносицу:
- Знаешь, мне вдруг представилось: вот падает снег. И через пятьдесят, через сто лет, когда все на земле переменилось.... Он все так же падает... И люди тоже идут по улице - и вспоминают: а вот жили когда-то трумэны, черчилли, бидо... Они выступали в парламентах, произносили речи, грозили войной... А снег шел. И шла история. И ничего не могли они переменить, а были как деревянные марионетки. Им кажется, будто они что-то могут, а они ничего не могут, и тем более - остановить будущее... Это как если бы Трумэн крикнул: именем атомной бомбы - остановись!.. А снег бы все равно падал!
- Ты упрощаешь...- начал было Игорь, но Клим не дал ему договорить:
- Может быть... Может быть... Но только все равно - это смешно, очень смешно!... Как в оперетте...
А через три дня Клим пригласил их к себе домой.
Они застали его перед столом, заваленным ворохом газет и журналов, тут же лежал "Дипломатический словарь" Турбинина. Клим находился в страшном возбуждении: глаза его покраснели, он поминутно ерошил волосы и, поругиваясь, выискивал в груде исписанной бумаги нужные листки.
- Садитесь и слушайте,- приказал он.- Возле двери садитесь - там первый ряд партера!
Он отвернулся на мгновение, чтобы снять висевшую над плитой шумовку, и когда они увидели вновь его лицо, оно было искажено брезгливой гримасой, нижняя челюсть по-бульдожьи выпятилась вперед. Клим сделал несколько медленных шагов, исполненный высокомерной важности - и неожиданно согнулся, воровски подмигнул и расплылся в коварной улыбке: болтая кистью руки над шумовкой - вероятно, изображающий гитару или мандолину,- он затянул дребезжащим тенорком на мотив "Веселого ветра":
Сейчас вам песню пропоет
веселый Черчилль,
Правдивый Черчилль,
Игривый Черчилль,
Про то, как мира карту с вами
Перечертим -
Иль черти Черчилля пускай возьмут...
Потом упал на одно колено и, обратясь к кому-то невидимому, заговорщически понизил голос:
Послушай, Трумэн дорогой -
План такой...
Клим по ходу действия перевоплощался то в Трумэна, то в Маршалла, то в Чан Кай-ши.
Мишка хохотал. Он едва не свалился со стула, Игорь сказал:
- Есть удачные места, но в целом - что это за жанр? Комедия? Фарс?..
- Это политический памфлет,- возразил Клим, нахмурясь.
* * *
...Хотя Клим и был убежден, что вел себя на собрании вполне принципиально, всякий раз, входя в школу, он испытывал какое-то смутное чувство вины. Он старался как можно незаметнее проскользнуть по коридору, юркнуть в дверь и забраться на свою заднюю парту. Однако в тот день, подходя к десятому классу, Клим замедлил шаг: ему почудилось, будто он слышит арию Сильвы "Помнишь ли ты, как улыбалось нам счастье"... Он почти прокрался к выкрашенной в белый больничный цвет двери с обшарпанным низом-и вдруг разобрал слова:
Помнишь, как ты
Обещал нам свиную тушонку,
И маргарин
Ты нам сулил,
Что ж обещаньям своим, дядя Сэм, изменил?
Клим дернул ручку - и увидел толпу ребят, в центре - Мишку: закатывая глаза, он старательно пел.
"Предатель!" - метнулось в голове у Клима; вчера Мишка выпросил у него памфлет, чтобы еще раз просмотреть "дома, только дома"...
Его встретили дружным воплем: автор! Он не знал, куда деваться от смущения. Впервые после большой ссоры в обращенных к нему взглядах была не настороженная неприязнь, а веселое, восхищенное изумление,
И как-то само собой получилось, что ни у кого даже не возникло вопроса - ставить или не ставить.
Только Леонид Митрофанович сказал: лично он предпочитал бы для новогоднего вечера отрывок из классической пьесы, например, из "Горя от ума", но впрочем, что ж, он может посоветоваться с директором...
- Дохлое дело, братцы! - огорчился Витька Лихачев, когда Леонид Митрофанович вышел из класса.
- Эй, народ! Двинули все к директору! - блеснув смоляными глазками, крикнул маленький Калимулин, который, выпросив у ребят шарфы, все перемены сооружал себе нечто вроде чалмы, готовясь играть стамбулского пашу.
- К директору! - подхватил Мишка и ринулся из класса первым.
Клим пробовал отговорить - его никто не слушал. В шумной, стремительной ватаге Клим шел по коридору последним.
Алексей Константинович, сидевший за своим столом, удивленно взглянул на ребят.
- Что за делегация?
Он был невысокого роста, худощавый, с проблесками седины в волосах, и ни в осанке, ни в тоне Алексея Константиновича за первые месяцы его директорства еще не появилось той властности и неколебимости, которая - вольно или невольно - постепенно вырабатывается у всякого директора. Даже планки двух боевых орденов как-то стыдливо жались к лацкану серенького пиджачка. И все-таки никто не решался начать разговор. Наконец Мишка, довольно неуверенно оглядев ребят, проговорил:
- Мы к вам насчет пьесы.
...Когда буйная гурьба вывалилась в коридор, Игорь сказал:
- Значит, Бугров украл лавры у Грибоедова...
Но Клим не обратил внимания на его иронию - он был слишком счастлив. Клим ткнул сиявшего Мишку в широкую грудь:
- А все ты, скотина!
- А все ты, индивидуалист проклятый! - отвечал Мишка, в свою очередь поддав Климу кулаком в бок.
Именно таким способом они привыкли выражать свои самые глубокие и нежные чувства.
По школе прокатилось:
- Бугров написал пьесу!
- Памфлет!
- Про дядю Сэма!
- Кто это - дядя Сэм?
- Что это - памфлет?..
Десятый проснулся. Десятый взбудоражился. На уроках переписывали роли. На переменах проверяли вокальные данные. Оказывается, у Володьки Красноперова - недурной голос! А Ипатов играет на гитаре - да еще как! Санька Игонин, конечно, и родился суфлером. Как, ему во что бы то ни стало хочется попасть на сцену?.. Чудак! Суфлер - главная роль в спектакле! Ну ладно, Де Гаспери тебя устроит? Все-таки итальянский премьер... Только одна фраза? Но что поделаешь - на международных конференциях ему больше не полагается...
Необыкновенные дни наступили в жизни Клима. Иногда он готов был самого себя дернуть за ухо: не сон ли все это? Пустяковая пьеска, написанная в два приема, завоевала себе столько приверженцев! А ребята? Что с ними стряслось? Ведь это те же самые, те же самые ребята... Или, как луну, он видел их до сих пор с какой-то одной стороны?..
Как и обещал директор, на первую же репетицию явился настоящий артист из областного драмтеатра - с досиня выбритыми щеками, слегка напудренный, молодой, самоуверенный.
- Александр Мишурин,- представился он, грациозным жестом приподняв шляпу.
Кто-то засмеялся. Мишурин строго посмотрел на ребят, потер руки, оглядел полупустой холодный школьный зал.
- Ну-с, где пьеса? - он небрежно, мизинцем, пролистал тетрадку.- Из сборника для самодеятельности переписали?
- Нет,- сказал Мишка,- это Бугров написал.
- Бугров?..- Мишурин уставился в потолок: - Шекспир, Мольер, Кальдерон... Бугров?.. Не слышал.
Читая, он делал замечания: гитару - выкинуть, Черчилль - не цыган... Почему Трумэн падает на колено?..
Клим возразил. Мишурин слушал, выпятив розовую нижнюю губу.
- Видите ли, я воспитан в традициях системы Станиславского... Вы слышали, что это такое?..
- Нет,- сознался Клим,- но поймите, "Дядю Сэма" нужно ставить, как "Мистерию-буфф"... Чтоб смешно было!
- А вы знаете, кто ставил "Мистерию-буфф"? Мей-ер-хольд! - Последнее слово Мишурин выговорил со зловещей интонацией.
Он ушел, перераспределив роли и спутав все планы ребят.
- А ну его к бесу, этого типа!-возмутился Лихачев.- Давайте сами ставить! Без режиссера!
- Верно, ребята! Пусть Клим сам будет режиссером!
И Клим стал режиссером.
Когда в условленный день Мишурин снова пришел в школу, репетиция шла полным ходом. Подбодряемый дружескими советами, Пашка Ипатов корчил на сцене зверские рожи, вращал в зубах сигару и вообще старался походить на Черчилля.
- Вы уже начали! - недовольно произнес Мишурин.
- Начали,- подтвердил Клим.
- Гм... Вы, может быть, без меня и закончите?
- Пожалуй,- словно извиняясь, согласился Клим.
- Вот как?.. Ну, что ж, в таком случае не буду мешать...
Артист несколько минут наблюдал за репетицией, потом хмыкнул, громко сказал: "Балаган!" - и пошел к выходу.
- Мейерхольд! - закричал ему вдогонку Лапочкин.
Клим несколько вечеров с карандашом в руках читал Станиславского.
- Вживайтесь в образы! - внушал он ребятам, страдальчески кривясь,- запомните: вы дипломаты, политики, бизнесмены!.. Мамыкин, что ты порхаешь, как Уланова? Ты должен ходить, как все твои предки до десятого колена - богачи, лорды, банкиры!
- А кто их знает, как ходят эти лорды и банкиры!..- говорил Мамыкин, обескураженно переминаясь с ноги на ногу.-Что я с ними, чаи гонял?
Игорь, до того лишь молчаливо присутствовавший на репетициях, неожиданно прыгнул на сцену и очутился рядом с Лешкой.
- Леди и джентльмены! - торжественно произнес он и плавным, легким движением правой руки описал над головой полукруг. При этом лицо его слащаво улыбалось, а глаза хранили высокомерное, выражение.- Леди и джентльмены! - повторил он и вторично взмахнул рукой.
Клим обрадовался:
- Вот! Видали?
- А ну, еще раз! - восхищенно закричал Мамыкин.- Ловко!
С тех пор Игорь стал главным консультантом и помощником Клима. Он великолепно гнусавил "бонжур", учил дипломатов с великосветской непринужденностью снимать перчатки и рассказывал биографии всех действующих лиц.
- Откуда тебе это известно? - изумлялись ребята.
Игорь посмеивался. Из всего класса только Бугров и Гольцман знали, что Турбинин готовится в институт международных отношений.
Мало-помалу репетиции начали затягиваться до полуночи. Бугров и Турбинин были требовательны, но слухи о пьесе разлетелись уже по всем школам города - и ребята не роптали. Даже Лапочкин, который получил подряд две двойки по тригонометрии. В самых комических местах его лицо принимало теперь выражение мировой скорби. Клим, чувствуя себя виноватым, обещал зайти к нему и помочь по математике. Завтра же.
Мишка не был злопамятен. Он давно простил Игорю и Климу тот разговор, когда они обозвали ребят стадом баранов. Однако на этот раз он не удержался:
- Так-то вот, мудрецы и поэты,- сказал Мишка, когда они вышли от Лапочкина.
Где-то на крыше беспомощно и зло, словно крылья птицы, которой уже не взлететь, хлопал полуоторванный лист железа. Игорь молчал. Впервые не нашелся он, чем ответить. Он так подавленно молчал, что Клим прикрикнул на Мишку:
- Заткнись! Нашел время...
Мишка протяжно вздохнул и сунул нос в воротник, пытаясь укрыться от ветра, хлеставшего режущей, как стекло, снежной крупой.
Клим, расстегнув пальто, жадно глотал колючий воздух. Как будто, вливаясь в бронхи, он мог остудить палящий стыд от воспоминания о том разговоре, на который намекнул Мишка, о собрании, когда с неистовым упорством он требовал исключить Лапочкина из комсомола.
Он нащупал в кармане лоскутки бумаги - голубой бумажный цветок, что на прощанье подарила ему Оля, младшая сестренка Бориса Лапочкина. Пальцы впились в проволочный стебелек.