- Нет, что вы! - Клим снисходительно прощал капитану так искренне признаваемую неосведомленность в творческом процессе.- Конечно, мы не списывали! То есть в какой-то степени... У нас были прототипы. Скажем, наш комсорг Михеев. Притворяется идейным человеком, а на самом деле трус, лицемер и подхалим. Его ничто не интересует, кроме своей выгоды. Понимаете, ему важно не то, какую он пользу принесет, а как его райком оценит. Райком или директор, или классный руководитель - вот и все!.. Кое-что мы и взяли от него для нашего Богомолова...
- Так вот вы бы и назвали своего героя не Богомолов, а Михеев,- наивно предложил капитан.- Чтобы все знали, кого вы имеете в виду...
- Да разве Михеев - один такой?..
- А что - нет?
- Конечно, нет! И мы хотели всех заставить подумать, мы хотели создать тип!
- То есть сделать из частного явления типическое?..
- Верно, товарищ капитан! - обрадовался Клим. - А говорите - не разбираетесь!
От него не ускользнула неточность употребленного капитаном выражения, но спорить, по мелочам тем более, было неловко, он лишь незаметно его поправил:
- В литературе обобщают то, что есть в жизни... Мы обобщали.
- А разве я не так говорю? - с внезапной суховатостью спросил капитан.- Я же и говорю: вы обобщали частные отрицательные явления, изображали их типическими... Так?
- Да, так! - поспешно подтвердил Клим, испугавшись, что капитан может обидеться из-за его дурацкого педантизма.
- Вы согласны?...
- Согласен!..
- То-то же,- сказал капитан. - А то вы совсем уж меня в своих тонкостях запутали...- он присел к столу, что-то записал и, вновь повеселев, обратился к Климу, заставив забыть о мимолетном ощущении скрытого подвоха. - Так вы, что же, решили воевать с мещанством... втроем?..
Ну, нет! Втроем... Не такие уж они детишки-глупышки! У них имелись сторонники во всех почти школах! Правда, по-настоящему преданных было всего пятеро...
- Но вы назвали только троих?..
Стыдясь прежней своей недоверчивости, Клим рассказал о Кире и Майе. Он выдал им великолепную аттестацию: убежденные противницы обывательщины, борцы за полную эмансипацию женщины, несмотря на сопротивление директрисы, им удалось проделать колоссальную работу в смысле пропаганды новых идей...
- Вы часто встречались?
- Да. Почти ежедневно...
- Где?
- У Широковой...
- Почему для своих встреч вы избрали квартиру, а не школу, допустим?.. Удобнее?
- Да, так нам никто не мешал.
- А ваши учителя... Вы не извещали их об этих встречах?
- Что вы! Зачем?..
- А все-таки... Почему вы не приглашали кого-нибудь из старших?
Странный вопрос! Уж не Николая ли Николаевича?.. .
- Там бывала одна старшая...
Капитан, гася окурок, задержал руку.
- Кто же?..
- Майина бабушка...- Клим вспомнил: действительно, к ним иногда заглядывала старушка, жившая за стеной: "И чего вы гогочете, ровно гуси - го-го-го! Спать не даете: у меня сквозь стенку все слышно!"
- Значит, вы встречались только впятером и держали это от всех в строгом секрете?
Ну вот! К чему им хранить свой идеи в секрете? Наоборот! Последнее время у Широковой собиралось столько народу - яблоку негде упасть!
- И чем же вы занимались на ваших... сходках?
- Да все то же самое, товарищ капитан! Спорили...
- Да-да, понимаю...- капитан улыбнулся, вздохнул. - Споры, споры... В спорах рождается истина... Так о чем же вы спорили?
- Да обо всем...- Клим попытался припомнить жаркие, порой бестолковые схватки. - Даже о танцах, например...
- О танцах?..
Ему доставил удовольствие недоуменный тон капитана.
- Еще бы! Мы хотим, чтобы учились шевелить не ногами, а мозгами. Танцы - развлечение для идиотов... Людям не о чем говорить - вот они и выделывают вензеля...
- Очень интересно... А еще о чем вы говорили? - капитан подмигнул. - Критиковали учителей? Школу? Советских писателей? - Вы ведь не очень высокого мнения о них, а?.. .
- Все было, - сказал Клим, радуюсь тому, что капитан начинает понимать атмосферу их стихийных диспутов. - И школу, конечно. Вы ведь посмотрите, что получается: мы только красивые слова произносим о долге, о Родине, а живем - как трутни. Какая от нас польза обществу? Из нас выращивают настоящих обывателей!..
- Но разве вы не могли поговорить об этом открыто... На собрании в своей комсомольской ячейке? Ведь есть же у вас в школе комсомольская ячейка?..
Ячейка... В этом слове звучал намек на что-то сплоченное, боевое, отважное...
- Нет, - сказал Клим, покачав головой. - Это не то... У нас на собраниях умеют просиживать штаны и тянуть руку, если голосуют... А вообще, если бы мы знали, что вы интересуетесь, мы бы вас пригласили к себе, товарищ капитан!.. Жаль, тогда мы не были знакомы...
Капитан вдруг закашлялся, жилки на висках у него напряглись и посинели. Одной рукой он конвульсивно стиснул край стола, другой поднес ко рту плевательницу - коричневого стекла, с завинчивающейся крышкой. Клим хорошо помнил- такая была у матери...
- Может, воды? - спросил Клим, страдальчески кривя губы, как будто его самого душил кашель.
Капитан сердито отмахнулся и между двумя приступами кашля резко бросил:
- Сидите!
"Чего он разозлился?" - подумал Клим.
Капитан склонился над столом, обняв руками голову и тяжело отдуваясь. Руки у него были узкие, бледные, худые - и Клим снова вспомнил о матери. Не о той, которая выходила из себя по любому поводу и особенно когда он говорил об отце, а о той маленькой, хрупкой, как девочка, женщине, которая любила, закрыв глаза, ворошить пальцами его волосы, когда он сгибался над кроватью и в этой неловкой позе стоял долго, не шевелясь, прощая ей все, все...
- А вы не скажете, чем вы занимались на одной из таких сходок... 12 апреля?..- спросил капитан, отдышавшись и вытирая взмокший лоб.
Вопрос показался Климу нелепым.
- Откуда же я помню? Ведь мы ничего не записывали...
- Вот именно, - сказал капитан. - Вы не вели протоколов?
- Конечно, нет!
Самый вопрос о протоколах его рассмешил.
Капитан странно усмехнулся, обнажив два желтоватых ряда сомкнутых зубов, постучал по ним кончиком ручки, словно желая проверить их крепость.
- Значит, не вели?..
Клим смутился и, чувствуя, что краснеет, покраснел еще больше...
- Правильно, товарищ капитан. Однажды ради шутки мы писали. То есть не настоящий протокол, а так... Просто так. Но мы и сами потом забыли про него - он где-то затерялся...
- Продолжайте, - сказал капитан. - Вы вспомнили, о чем шла речь?..
Ну еще бы! Клим великолепно помнил тот вечер, когда родилась мысль о КИКе. Все-таки сама идея была неплохой... Но Игорь оказался прав: они слишком понадеялись на тех, кто так трусливо предал их во время побоища в пятой школе!
- Так вы утверждаете, что ваш клуб так и не был создан?
- Да, - честно сознался Клим. - С клубом у нас получилась чистейшая маниловщина.
- И на том дело кончилось?
- К сожалению, кончилось, товарищ капитан.
- А что если она, эта ваша организация под названием клуба имени Кампанеллы, все-таки продолжала существовать и действовать?
- Но этого не может быть, товарищ капитан. Уж я бы знал...
- А вы и знаете об этом, - улыбнулся капитан. - Знаете, товарищ Бугров!
- Я могу дать слово комсомольца, что у нас ничего не вышло с КИКом! - воскликнул Клим, начиная сердиться и все больше изумляясь: отчего капитан так ухватился за их нереальную затею?..
Капитан выдержал длинную паузу, во время которой не мигая, с упреком и ожиданием смотрел на Клима своими глубоко запавшими глазами, и все так же, не отводя взгляда, открыл папку и достал какую-то тетрадь. Затем, растягивая каждый слог, медленно, произнес:
- Я не хочу лишать вас комсомольского слова, - и, развернув тетрадку, помахал ею над головой. - Узнаете?
- Да, - сказал Клим, невольно потянувшись к тетрадке. - Это наш журнал...
Да, это был их журнал - последний залп, которым они ударили в тех, кто торжествовал над ними победу! Это был их ответ, их флаг, которым они заявили, что не сдались и никогда не сдадутся!.. Тогда, после схватки в пятой школе, охваченные отчаяньем и яростью, повергнутые, но не уничтоженные, они мечтали о мщении, и все дружно ухватились за его идею издать журнал, пригласить противников выступить в нем, подняв забрало, и разгромить их в открытом бою! Конечно же, они еще раз перетрусили - эти девочки и мальчики, что так благовоспитанно издевались над ними, повторяя чужие слова и мысли! Тогда они сами - в основном он сам - в одну ночь написали все статьи, в которых смешали с грязью своих лицемерных обличителей. Несколько экземпляров "Прочь с дороги!" - так назвали журнал - переписанные Кирой и Майей, пошли гулять по школам из рук в руки.
Ну и что же?.. Он головой ручается за правильность каждого слова!
Капитан остановил его, указав пальцем на буквы, нарисованные снизу, под заголовком, и обведенные кружком: "КИК"...
Клим чувствовал, что запутался. Он никак не мог объяснить, с какой именно целью были написаны эти буквы, хотя - в самый последний момент и, кажется, только на двух экземплярах - он нарисовал их собственноручно. Может быть - оттого, что ему не хотелось расставаться с увлекательной идеей, может быть - из стремления наперекор всему заявить, что клуб Кампанеллы когда-нибудь будет создан, - он и сам не помнил точно.
- Что же, товарищ Бугров,- получается, вы хотели утаить, что организация все-таки есть? - сказал капитан, покачивая головой и, вытащив из папки исписанный лист, щелкнул по нему пальцем: - Вот ваши слова: "Никакой организации не было"... Я надеялся, что вам можно верить, а выходит...
- Но, товарищ капитан!...
- Но вы же, вы сами заявили мне, что вам не по нраву комсомол и что вы решили противопоставить ему свою собственную тайную организацию! Вы сами признали, что она была тайной, подпольной! Мало того, она имела даже свой устав и нелегальный орган!
Что это? Неужели повторение шутки, с которой начался их разговор?.. Неужели это всерьез?.. Капитан взмахнул рукой, чтобы он замолчал.
- Вы сами сознались, что в своей аполитичной пьесе облыжно оклеветали советскую молодежь, "обобщая частные отрицательные явления и выдавая их за типичные" для нашей действительности! Это ваши слова! Вы охаивали советскую школу, советских учителей, утверждая, что они "выращивают мещан" - тоже ваши слова!.. Все это записано здесь!
- Но мы... Но я этого не говорил! Вы же меня неправильно поняли, товарищ капитан!..
- Я вас отлично понял, товарищ Бугров! Отлично! И вы сами прекрасно понимали, что делаете! Я не советую вам юлить и выкручиваться, товарищ Бугров, нам все давно известно!
У Клима сдавило горло. Нет, капитан и не думал шутить. Глубокие жесткие складки легли у него от носа к подбородку, рука, лежавшая на тетрадке с надписью "Прочь с дороги!", сжалась в костлявый кулак, только глаза его, маленькие, тусклые, улыбались насмешливо, холодно, беспощадно.
2
Все дальнейшее представлялось Климу сплошной бессмыслицей. Когда Михеев обвинил их в клевете на советскую молодежь - ему было просто не под силу выдумать что-нибудь другое своим озлобленным, унылым умишком. Когда в пятой школе на них обрушились потоки ядовитой лжи и простодушной глупости - что ж, и это естественно: так испокон веков обороняется мещанство. Но теперь... Теперь перед ним были не Михеев, не Картавина, не премудрый Леонид Митрофанович, и неиспепеляемая ненавистью Никонова, перед ним сидел человек, которому он во всем доверял, не мог не доверять, должен доверять...
И если бы он хоть кричал, топал ногами, если бы он в порыве бешенства утратил способность соображать... Но нет - спокойно, расчетливо, с безупречной логикой он доказывал, что Клим и его друзья очернили советский народ, создали организацию для борьбы с советским строем, издавали подпольный журнал, и что единственная возможность смягчить их вину - это открыть, кто руководил их действиями.
Какая дичь! Какой бред! Какая нелепость!..
Так думал Клим, потому что не знал, не мог знать, что однажды утром, веселым весенним утром, когда он переписывал с отливающей солнцем доски задачу, этим самым голубым весенним утром капитан распечатал длинное письмо, исписанное мелким женским почерком. Он перечитал его дважды и подчеркнул слова: "матерого врага народа", "тайные сборища", "вербуют сторонников", "политически вредные"... Потом, отложив письмо, он снова, как будто что-то вспомнив, потянулся к нему и отыскал фамилию Бугрова. Он выделил ее из списка прочих фамилий и около поставил восклицательный знак.
Клим не знал, не мог знать, что спустя полчаса капитан пригласил войти дожидавшегося в коридоре Леонида Митрофановича Белугина, и после его ухода в третий раз перечитал письмо, удивляясь тому, что рассказанное Белугиным точь-в-точь соответствовало изложенному на четырех листах бумаги.
Клим не знал, не мог знать, что перед ним в том же кабинете побывали и директор его школы Алексей Константинович Сирин, и добрый их заступник Евгений Карпухин, и еще несколько человек, которых строго-настрого обязали забыть, с какой целью их вызывали и какие разговоры с ними вели.
У Клима никогда не было повода задуматься над тем, как порой даже вполне честные люди под прессом страха и малодушия, сами этого не замечая, невольно искажают пропорции и контуры событий, изображая их так, что они начинают соответствовать возникшим обстоятельствам. Как затем, на основе искаженных фактов, изложенных этими честными людьми, путем широких сопоставлений и тонких аналогий ум подозрительный и пристрастный может построить вполне логичный и удобный по необычайной простоте вывод - вывод, который объясняет все, за исключением разве лишь действительной истины...
Наконец, Клим не знал, не догадывался, что за человек сидит перед ним в продолжение трех часов...
Знай Клим обо всем сказанном, он мог бы понять, что в случившемся не было ничего чрезвычайного, из ряда вон выходящего для того времени. Но Клим не знал - и, потрясенный абсурдностью невероятных обвинений, барахтался, как слепой щенок, которого неожиданно накрыли сетью - и он пытается разорвать ее крепко-сплетенные ячеи и вырваться на свободу. Но стоило слегка дернуть сеть - и он снова падал, сбитый с ног, чтобы подняться и с еще большей яростью накинуться на невидимого врага.
Со стороны наблюдать за ним было занятно, и капитан, склонив набок голову, порой морщил переносицу так, будто ему трудно удержаться от смеха. Но Клим, только теперь решившийся понять, что капитан - это следователь, а их задушевный разговор - самый настоящий допрос, Клим уже не верил ни подбадривающей улыбке капитана, ни его глазам, которые - он ясно видел - в свою очередь не верили ни единому его слову.
- Ну как же так, товарищ Бугров, как же так у вас получается, ведь мы условились, что вы будете честно отвечать на все вопросы!.. - прокуренный, с хрипотцой голос звучал дружеским укором; даже перо, занесенное над протоколом допроса, как будто не могло, разогнавшись, удержать свою прыть - нетерпеливо дрожа в руке капитана, оно торопило, уговаривало: скорее... скорее... не упирайся... Оно гипнотизировало, дробило мысль, и Климу требовалось напрячь все силы, чтобы воспротивиться стремительному напору.
- Но мы же не могли поставить комедию на сцене, действуя тайком,- упрямо повторял он, распрямляя затекшую спину и продолжая недоумевать, почему капитан пытался навязать ему явную несуразицу.
- Значит, ответственность за постановку этой гнилой, аполитичной пьесы вы хотите переложить на учителей?
- Я сам отвечаю за свою комедию,- ему надоело уже доказывать, что их пьеса - не гнилая и не аполитичная, но капитан все время повторял эти два слова.- Я ее писал, я за нее и отвечаю. Но мы действовали вовсе не тайком.
- Хорошо, тогда начнем все сначала,- покорно вздохнул капитан.- Кому вы показывали свою пьесу?
- Леониду Митрофановичу...
- Он согласился на постановку? .
- Конечно, нет,- с угрюмой гордостью усмехнулся Клим.- Белугин - консерватор и реакционер. Он сказал, что мы нигилисты.
- Кто из учителей читал пьесу?
- Директор.
- Он согласился?
- Он сказал, что согласится, если согласится райком комсомола.
- Значит, он лично был против?
- Тогда - нет... То есть не совсем...
- Если бы он не был против, зачем он вас послал бы в райком комсомола?.. Он разрешил или не разрешил ставить пьесу?
- Не разрешил, но...
- Не разрешил! Дальше?..
- Но...
- Вы не оправдывайтесь, товарищ Бугров. Когда человек оправдывается, значит, он чувствует, что виноват... Как было дело дальше?
- Дальше мы пошли в райком, к товарищу Карпухину...
- Он одобрил?
Чтобы не подводить Карпухина, Климу хотелось рассказать подробно, как они встретились, как спешил куда-то Карпухин, как он успел прослушать лишь половину комедии, но капитан требовал - "да" или "нет" - и Клим, помедлив, ответил:
- Да, одобрил.
Капитан утомленно прикрыл глаза и выразительно забарабанил пальцами по столу. Он барабанил долго. Клим почувствовал, что - сам не зная отчего - краснеет.
- Он одобрил, одобрил! - повторил он, но так растерянно, словно его уже уличили во лжи. Он и сам засомневался, правда ли, что Карпухин одобрил... Но кстати вспомнил, как тот, перед самым их уходом, спросив номер директорского телефона, потянулся к трубке...
Да-да, - Игорь сам сказал ему про телефон!
- Вы можете узнать у директора. Карпухин звонил ему лично! - Клим заспешил, объясняя, но его остановил уже откровенно иронический взгляд.
- Скажите, товарищ Бугров, можно ли верить секретарю комсомольской организации целого района?
- Еще бы! - с готовностью подтвердил Клим, представив себе улыбчивое, простецкое лицо Жени Карпухина - такое, каким он видел его самый первый раз.
- Тогда слушайте,- капитан достал из ящика стола новую папку: - "Я сразу же сказал, что эта злопыхательская пьеса направлена против советской молодежи и ей не место в советской школе"... Это слова товарища Карпухина.
- Не может быть! - вырвалось у Клима.
- Но ведь вы сами заявили, что мы должны верить секретарю райкома... Заявили или нет?..
- Но это же ложь!..
- ... И все-таки пытаетесь утверждать, что ничего подобного вы от него не слышали?
- Нет, не слышали! Впрочем, одно замечание Карпухин сделал... Насчет Пушкина... Почему в пьесе упоминаются зарубежные писатели, а Пушкин...
- Вот видите,- сказал капитан с мягким упреком. -Теперь вы сами признаетесь, что секретарь райкома указал вам на порочные космополитические идейки в вашей комедии. И после этого вы все-таки упорствуете в том, что он мог ее одобрить?..
- Но ведь он же звонил, товарищ капитан! Он же обещал сам позвонить директору!..
Капитан разглядывал кончик пера, снимая с него какую-то соринку. Лицо у него выражало сосредоточенность и отчужденность.