- Что? - взвизгнула Анечка. В этот момент на нас с потолка обрушились: веер старых открыток, четыре свечных огарка, гранатовые бусы и жестяная коробка из-под печенья, полная старых украшений.
- Я понимаю, - потерянно прошептала я, - что прежде чем просить все вернуть, надо было спросить тебя… - мне на голову посыпались старые шпаргалки, и вот вид у меня уже лихой и придурковатый - вся в бумажках, исписанных мелким убористым почерком, а в глазах слезы.
- Да черт с ним, Марго, эта хрень работает, ты понимаешь? - захохотала Анечка и бросилась ко мне обниматься. Надо сказать, весьма вовремя, потому что туда, где она стояла, ухнула шкатулка, в которой я хранила старые письма. Грохнула, развалилась, письма разлетелись по полу - выцветшие буквы, слезы, слезы и старые блестящие бусины. Анечка осела на пол и подхватила одну из них - глупейшая бусина - синие и зеленые разводы, огромная, с пятак…
- Я дарила, - гордо заявила Анечка.
- Иди ты…
- Ну… Ты тоже тогда так сказала. И надела, кстати. Мы их потом порвали, а бусины тебе на куртку нашили. Помнишь?
Я на секунду задержала дыхание - вдруг с головой накрыло далекой полустершейся картинкой - осень ранняя, мягкая и солнечная, нападало столько листьев, что звуки глохнут в них, как в вате, желтый, оранжевый, красный, корявые парковые скамейки, клокастые облака, кончики ботинок, синь вдалеке нереальная, появляется чувство, что все - слабенький переслащенный чай - портвейн, бутерброды, яблоки, огурцы, крошечные помидоры, Анечка…
- Анечка, - прошептала я, - Анечка…
- Сука ты, Марго, - ответила та, перекосила рот, ткнулась в меня и затихла, часто хватая воздух. Сверху одним махом упала стопка журналов и безделушка "дождливый Питер" - на редкость тяжелая дура из прозрачной пластмассы, наполненная синим маслом и еще какой-то хренью - встряхиваешь ее и на весьма приблизительную Дворцовую площадь падают крошечные синие шарики. Вот "Дождливый Питер"-то и засветил Анечке по черепу. Та охнула, прикрыла голову ладонью и начала медленно заваливаться на бок, не прекращая улыбаться.
- Ты это брось, - я подалась к Анечке, и вдруг поняла, что она - величайшее сокровище мира, дороже всего на свете, истина в последней инстанции, сосредоточение красоты, добра, тепла и уюта. Я всю жизнь ищу какие-то ответы, найдя - прячусь от них, вру, изворачиваюсь, боюсь признаться себе в том, кто я на самом деле, порой мне даже стыдно смотреться в зеркало, все - сплошной бег по кругу, а Анечка - точка, конец поисков, мое сердце, родня по крови, как рука или нога, валяется на полу и если она сейчас умрет, зашибленная идиотским сувениром "Дождливый Питер", то мое дыхание оборвется навек, я просто исчезну так же, как и появилась на свет, только наоборот…
- Анька, - я боялась пошевелиться. От страха у меня началась икота, но я не могла заставить себя наклониться. Тут Анечка подняла голову, схватила меня за запястье и рванула на себя. С тихим писком я упала на нее и сверху нас накрыло картой мира, упавшей с потолка, пыльной и плотной, со всех сторон заклеенной скотчем, с какими-то идиотскими пометками и надписями, сделанными моей рукой. Анечка заулыбалась и прикоснулась кончиками ледяных пальцев к моей щеке. Нет, голову она все-таки разбила - я потрогала - макушка была мокрой и липкой, а волосы мягкими, как у ребенка. "Хорошо! Хорошо! Хорошо!" - заорал истерично кто-то в моей голове. Под картой пахло анечкиной кровью, и от этого щекотка побежала по позвоночнику и захотелось зубы сжать до скрипа, пока не скрошатся до десен. Зажмурилась и сжала кулаки.
- Звоночек чувствуешь? - хрипло прошептала Анечка над самым ухом.
- Какой звоночек? - выдавила я из себя, запуская ногти в ладонь до кругов в зажмуренных глазах.
- Ты часом не поменяла ориентацию за последний год? Ну там девочки всякие, сейчас модно… - Анечку била крупная дрожь, она с трудом подбирала слова, попыталась спошлить, но вышло так невинно и так нежно, что завыть захотелось.
- Нет вроде, - выдохнула я, и открыла глаза, борясь с желанием запустить пальцы в нежные Анечкины волосы.
- Я, вроде, тоже на девочек не западала никогда, тем более, на тебя, - зашептала она, таращась на меня бешенными влажными глазами, - и какого хрена тогда мы с тобой валяемся на полу под какой-то картой?
Сверху на нас посыпались какие-то мелкие предметы. Их было довольно много. Мы нервно прислушивались, как они шмякают по карте.
- Анечка, - забормотала я, - такая любовь, и все это ты… Я так тебя люблю, я умру без тебя, умру, я так тебя люблю… - я помолчала и добавила жалобно, - люблю…
На нас грохнуло что-то довольно крупное - удар пришелся мне по спине. Я поморщилась и закусила губу.
- Анечка, - прошептала я растерянно, - что с нами такое?
- Меня порвет на части сейчас от любви к тебе, - выплюнула она, - ты понимаешь, что слегка перестаралась с косынкой своей? - вдруг Анечка зажмурилась и бросилась ко мне целоваться. Меня накрыло с головой волной всепоглощающей нежности - словно орешь что-то прямо в небо, а эхо разлетается на много километров вокруг. Мы дернулись и затихли. Ощущение было странное - с одной стороны любовь к Анечке перехлестывала через край, и от этого внутри все рвалось и кипело, плавилось и вышибало пробки, а с другой стороны ныла ушибленная лопатка и где-то далеко маячила мысль, что все это смахивает на редкостное уродство, как во сне - все происходит с тобой, но, в то же время, с каким-то другим человеком. Решение пришло само собой.
Я стиснула зубы и засветила Анечке по физиономии. Ее голова мотнулась в сторону, некоторое время она хватала воздух, вращала глазами, а потом коротко кивнула мне и врезала поддых. Я подавилась своими словами и величайшее облегчение накатило на меня, словно в кошмаре забрезжила неясная надежда проснуться. Одним рывком я откинула карту и с ноги залепила Анечке. Она пошатнулась, резко выдохнула и вломила мне звенящую пощечину, как в кино. В глазах у меня потемнело, я прикусила губу, но решила не останавливаться, прыгнула и вцепилась Анечке в волосы (не удержалась-таки) и принялась драть их, словно месила крепкое тесто. Она взвыла и замолотила кулаками по моей спине. Через пару секунд мы катались по полу, рыча, брыкаясь, расшвыривая во все стороны мебель, плюшевые игрушки и письма, мутузя друг друга что было силы.
Стоит ли добавлять, что сверху, с упорством, достойным лучшего применения, на нас продолжало падать всяческое говнище, которое я так трогательно оплакивала по утру?
Слово Марго. Я - королева мира (проба сил и попытка выяснить, что с этим делать)
- Да не ори ты, - Анечка заклеивала мне рассеченную губу. Ее разбитую голову мы присыпали толченым стрептоцидом, перемотали бинтами, и вид у нее был довольно героический - как у красноармейца после боя - саблю бы ей и коня.
- Отойди, - взвыла я и отпихнула Анечку, с опаской ощупывая свою опухшую губу, - ну и дерешься ты, скажу я… Как гладиатор.
- Сама хороша, - отмахнулась Анечка, пристраиваясь рядом со мной. Некоторое время мы сидели молча на кухонном диване, изредка вздыхая. Тихо стрекотал холодильник, и горячее солнце тяжелой ладонью терзало затылок, было муторно и тяжко, во рту болтался металлический привкус крови, кругом было неприлично много горячего оранжевого света, ломило спину и вся квартира была завалена хламом под завязку. Различные предметы, напоминающие о моей прошлой жизни, продолжали появляться то там, то здесь, сначала мы ругали старые резиновые перчатки, распашонки, потрошенные кассеты, мятые журналы, игральные карты, потрепанные папки и цветочные горшки, валящиеся с потолка, но через пару часов попривыкли и реагировали на них стоически.
- Ну и дерьма ты накопила за свою жизнь, - буркнула Анечка, отправляясь ставить чайник, - молоко-то хоть у тебя есть?
- Гоша вроде привозил, - я неопределенно помахала рукой в сторону холодильника, - а насчет дерьма - в корне не согласна. Это все очень важные вещи, мне без них никак не прожить.
Как назло на кухонный стол вывалилась кипа старых истерзанных пакетов. Анечка обернулась и обречено покачала головой.
- Откуда пакеты?
- В супермаркете через дорогу на халяву выдают, - буркнула я, - незаменимая в хозяйстве вещь.
Анечка издевательски подцепила один из пакетов и с восторгом обнаружила, что в нем отсутствует дно.
- Одолжишь мне парочку? - прошептала она заговорщицки, - просто не знаю, как обходилась без них до сих пор…
- Пошла ты, - я сложила руки на животе и уставилась в потолок, - ты хоть понимаешь, что я - всемогуща?
- Понимаю, - пожала плечами Анечка, - потому и считаю, что у нас на повестке два вопроса.
- Каких? - со стоном я поднялась с дивана и сняла чайник с плиты.
- Элементарных. К примеру, я должна была появиться на работе часа четыре назад. Что скажешь?
- Ты хочешь мне предложить организовать тебе отгул? - я облокотилась на разделочный столик и задумчиво поковыряла его.
- Ну да, - кротко кивнула Анечка, - я делаю чай, а ты - отгулы.
- Сама предложила, - вздохнула я, направляясь в комнату.
- И с головой что-нибудь сделай!!! - закричала она мне вслед.
- В смысле? - к тому времени я уже успела рухнуть в кресло, предварительно стряхнув с него кипу потрепанных писем, и включить компьютер.
- В смысле, - возникла у меня за спиной Анечка, - болит ужасно - особенно после того, как ты меня об пол долбачила.
- Итак, - я открыла косынку и пасьянс разлетелся по монитору привычным треугольником, - я просто раскладываю карты и думаю, что головы у нас не болят, а на работе дали отгул?
- Не знаю, - бросила Анечка через плечо, отбывая обратно на кухню, - что ты в прошлый раз делала?
- В прошлый раз я ни хрена в эту штуку не верила - просто сидела, думала и косынку раскладывала.
- Вот и раскладывай, - проорала с кухни Анечка, - и думай.
- Тьфу, - поморщилась я и принялась за косынку.
"Головы не болят, - бормотала я себе под нос для упрощения процесса думанья, - и синяк Анечкин под глазом прошел, и губа моя затянулась. И вообще - ничего не болит. То есть, нет, болит, конечно, но то, что болело до драки. А все ее последствия аннулируем. И последствия падения "Дождливого Питера". Ага. А на работе понимают, что нас пора отпустить на пару дней. Но ни в коем случае ни у кого не возникает мысли о нашем увольнении, ни за что… Черт, как мелко… Пару дней… У меня в руках мощь всего мира, а я говорю: пару дней… - пальцы мои задрожали от сознания собственного величия, - на неделю пусть отпустят!!! Гады… - на глаза навернулись предательские слезы, стало очень, очень страшно, я закусила больную губу и заныла, - только пусть не увольняют…"
- Что ноешь? - Анечка шваркнула передо мной чашку и подкатила поближе второй стул, - от страха помираешь?
- Ага, - завыла я.
- Молодец, значит еще попроси чтобы никаких страхов, а то я тоже сейчас помру.
- Ты-то что, - презрительно спросила я, и Анечка, я думаю, уже заготовила достойный ответ, но в этот момент пасьянс сошелся со счетом 13243 очка и одновременно раздался звонок анечкиного мобильника и моего телефона. Я подхватила трубку, не вставая с кресла, а Анечка погнала на поиски своей сумки.
- Але, - бодро начала я.
- Марго? - поинтересовался из трубки мой начальник.
- Я, - гордо ответила я, ощупывая языком вроде бы как притихшую губу.
- А почему не на работе? - строго спросили меня с того конца провода.
- Не поверишь, - принялась я нескладно врать, - упала с утра в ванной… - тут меня прервал веселый и беззаботный начальственный смех:
- Ну ты даешь, - всхлипывало руководство, - умора… упала, говоришь, с утра? Начало отпуска что ли отмечала?
- Э-э-э… - продемонстрировала я свою глубокую осведомленность.
- Ладно, - начальство еще немного погоготало, а потом развздыхалось и затихло, - гуляй свою положенную неделю.
- Хорошо, - я с треском отлепила от физиономии Анечкин пластырь и швырнула его куда-то себе за спину, - уж погуляю так погуляю.
- Вот и молодец. Я тебе еще позвоню.
- Вот и молодец, - я попыталась изучить свое отражение в мониторе: крови, вроде бы, полно, а губа, вроде бы, целая, - пока.
- Пока, - тепло ответило начальство и положило трубку.
Некоторое время я смотрела на телефон с выражением величайшего недоверия.
- Кончай пялиться, - заявила Анечка, - прикинь, ты, как всегда, перестаралась.
- В смысле? - я зашарила по компьютерному столу в поисках телефона кадрового отдела нашей конторы.
- В смысле: меня на неделю отпустили, - ликовала Анечка, - нашли какую-то незакрытую неделю от отпуска и отпустили. Прям, и не знаю, как тебя благодарить.
- Поцелуй меня еще, - процедила я, набирая телефон кадровиков.
- О, господи, - возмутилась Анечка, - не приближайся ко мне.
- Очень надо, - начала я и тут закурлыкала, - Надюш… Ой, привет… А что там с моим отпуском? Неделя? Ой? И что, прям без заявления? И заявление, говоришь, есть? Ой! Да нет, решила подстраховаться… Ну спасибо… Хи-хи-хи… Хи-хи-хи… Прям уморила… Ну пока… Целую, ага.
Я положила трубку и снова принялась сверлить взглядом телефон. Состояние было спорное. С одной стороны, отпуск - вещь чудесная. С другой стороны - с чего бы это? А с третьей…
- Марго, - ткнула меня в плечо Анечка, - ты понимаешь, что происходит?
- Честно говоря, - неуверенно проговорила я, - все это больше похоже на какой-то сон.
- А я говорю, - зазвенела Анечка, - над отдупляться, пока не проснулись!!!
- С чего начнем?
- Водки, травы и денег! - выпалила Анечка и осеклась.
- Ты хотела сказать, - заржала я, - коньяка, шишек и платиновую визу?
- Только наличные, - категорически отрезала Анечка, - я не доверяю свои деньги пластику.
Я вскочила и заметалась по комнате, расшвыривая книги, поломанную мебель, старые дневники и открытки. Анечка присоединилась ко мне. Побегав по кругу и поломав руки, мы снова завалились обратно в кресла. Потом я медленно встала.
- Короче, - проговорила я, - коньяку, шишек… Да?
- Да! - заорала Анечка, - и бардак этот тут прибери заодно.
- Лады, - я разложила косынку, мышка прыгала в моих руках и не хотела наводиться на нужные карты. - Коньяк, шишки, деньги, говнище в одну коробку, а коробку на антресоли, - бормотала я.
- Слушай, - смущенно потрогала меня за плечо Анечка, - не могла бы я попросить у тебя новые стельки в кеды?
- Давай мыслить широко, - предложила я, - будем просить новые кеды, а?
- Ни-фи-га, - покачала головой Анечка, - старые мне вполне подходят, нужны новые стельки.
- Не вопрос, - пожала я плечами, - новые стельки, денег, и удлиняем мой палантин на полметра.
- Это на хрен? - опешила Анечка.
- А почему бы и нет? - ухмыльнулась я, не отрываясь от косынки.
- И сигареты, - добавила Анечка, покопавшись в своей сумке.
- И сигареты, - кивнула я, - Лады, 13450 очков.
Тут с потолка грохнулась огромная картонная коробка, и в нее поползли все дорогие моему сердцу предметы - первой на очереди была бесформенная куча пакетов. Пару секунд мы ошалело наблюдали как потемневшие от времени браслеты-недельки, позвякивая, прыгают в коробку сами, и тут раздался звонок в дверь. Я подскочила, опасливо обогнула коробку и погнала открывать.
На пороге стояла моя соседка, с которой я всегда здоровалась, но имя ее припоминала через раз.
- Э-э-э… - налепила я на физиономию приветливую улыбку, - здравствуйте.
- Марго, детка, - соседка обласкала меня взглядом, как родная мать, - я все жду, жду, когда ты заберешь у меня свой пакетик, а ты на идешь и не идешь. Сегодня думаю, отдам-ка я тебе его, пока не забыла…
- К-какой пакетик? - спросила я странным надтреснутым голосом.
- Да какой-какой, вот какой, - бабуля протянула мне непрозрачный и довольно увесистый целлофановый пакет. В глубине комнаты что-то загрохотало, я обернулась и увидела, как разбитая шкатулка скачет в коробку, но промахивается и оказывается на полу. С третьей попытки она перемахнула картонный бортик и скрылась из виду. Я поморщилась, прижала приятно зазвякавший пакет к груди и повернулась к соседке. Некоторое время мы тепло улыбались друг другу.
- Ну я пойду, - она как-то странно изогнулась и отвесила мне старообрядческий поясной поклон, - не поминай лихом.
- Чем? - прошептала я.
- Лихом, - сказала бабуля и отбыла.
- Дела, - пока я закрывала дверь, Анечка выхватила пакет у меня из рук и заглянула в него, - О, боже, - она резко закрыла пакет и спрятала его за спину, постояла немного, а потом заржала.
- Ты что? - я попыталась отнять у Анечки пакет, но она держала его крепко, так, что и не отнимешь.
- Я умру сейчас, - она опомнилась и ткнула мне пакет под нос, покатываясь со смеха, - ты смотри, там только пистолета для комплекта не хватает!
Я заглянула в целлофановое нутро и обомлела. Скажем прямо, я ожидала увидеть нечто подобное, но одно дело ожидать, а другое дело - видеть запаянный пакет с травой, бутылку коньяка и две аккуратных пачки долларов. Анечка с восторженным писком выудила коньяк из пакета, одним махом свинтила крышку и задумчиво отхлебнула.
- Слушай, - поперхнулась она, - а коньяк, судя по всему, настоящий.
- Ну, - гордо кивнула я, - фирма, понимаешь ли, веников не вяжет, - и тут же выпила. Коньяк пился как вода, так что вкуса его я не почувствовала, только приятная теплота в груди и легкое покалывание на языке.
- Коньяк ты, конечно, дерьмовый заказала, - прорезюмировала Анечка, принимая у меня бутылку, - могла бы попросить что-нибудь поприличнее.
- Нормальный такой коньяк, - я взяла бутылку обратно и вгляделась в этикетку, - "Московский" - если пять звездочек, то вполне приличный напиток.
- Во-первых, - менторски начала Анечка, - тут не пять звездочек, а три. А во-вторых - хватит глушить коньяк в коридоре, пошли на кухню, все обдумаем.
Я поплелась за Анечкой, бряцая пакетом и судорожно припоминая, чтобы соорудить такого на закуску. Ревизия не очень радовала: в холодильнике прописался недоеденный Гошин салат, остатки оливок, вечнозеленые соленые огурцы и попка от колбасы. В комнате зловеще грохотало говнище, сползающееся со всей квартиры к картонной коробке. Причем, я заметила, что кроме понавалившего сегодня с потолка хлама, прибрались сами собой пустые баночки от шампуней, развалившиеся босоножки, стопка рекламных листовок, которые я зачем-то приволокла из почтового ящика на прошлой неделе и (а вот это, кстати, вопрос довольно спорный) коврик из прихожей.
Кальян на кухне мы не нашли, зато под раковиной отыскалась пластиковая бутылка, заныканая фольга от шоколадки "Аленка" и катушка ниток. Мы пристроились прямо на кухонном полу, при помощи зажигалки, иголки и воспоминаний о бурной юности соорудили из всего этого могучий бульбулятор, распечатали пакет с травой, и уже через десять минут все происходящее с нами перестало казаться таким странным. Напротив - все вписалось на свои места, накатила приятная нега, захотелось вытянуть ноги, с хрустом потянуться и положить гудящую голову на что-нибудь более или менее мягкое.
- Напрягает фишка одна, - пробормотала Анечка, раскинувшись между раковиной и холодильником, - ерунда, однако достало.