22 июня
Когда я среди людей (подумал я сегодня вечером во время купания сына) - причём не важно, чужие они или самые близкие, - меня всегда преследует мысль: а ведь все они умеют простейшим образом делать то, по отношению к чему я - полный импотент: пускать корни.
Вопрос: "Скажи, идиот, зачем, собственно, ты ей рассказываешь такую чушь? Всё это - дохлые рассуждения и дешёвая философия! Почему в тебе нет ни капли аристократизма или просто хорошего вкуса, которые научили бы тебя, что не всё нужно говорить?!"
Ответ: "Это живущий во мне ослик, и это порыв отдать всё, (в том числе и мои фило-грошú), который она вызывает во мне более, чем кто-либо другой. И не "рассказать", а мчаться к ней с таким сигналом-проблеском, как "Скорая помощь" в приёмный покой с человеком, потерявшим сознание: передать его в руки врача в надежде, что он сможет помочь… Расскажи ей о ленте Мёбиуса".
Вопрос: "Ты что, с ума сошёл? Уже?"
Ответ: "Что значит "уже"? Для вас не существует понятий "рано" и "поздно", время - это шар, помнишь? Она сказала, что это время родилось специально для неё…"
Дай мне руку, я расскажу тебе, как я иногда представляю его стариком. Я говорю о своём сыне (назовём его Идо).
Может быть, это своего рода прививка (От чего? От избытка любви к нему?), я снова и снова представляю его себе стариком. И это помогает. Мгновенно гасит любую вспышку любви и тревоги за него.
Обрати внимание: именно стариком. Не мёртвым. Я и в этом, конечно, попрактиковался, но, очевидно, "мёртвый" звучит слишком однозначно для необходимой мне пытки. Мой сын - согбенный старик, роняя слюни, смотрит телевизор в каком-то заведении для таких, как он, мёртвый, потому что блеск его светлых глаз угас. Не так-то просто удержать такую мысль. Попробуй. Это требует напряжения самых прочных спинных мышц души, потому что душа изгибается, протестуя, и требуется большая сила для её усмирения… О чём это я?
О моём сыне, бывшем ребёнке, о сыне-старике, скрюченном, с руками в коричневых пятнах, поражённом одной из болезней, присущих его возрасту, который пытается вспомнить что-то неуловимое - может быть, меня? Может быть, в его неверной памяти возник я? Я и он, в хорошую минуту? Когда сегодня утром ему в глаз попала соринка, и я слизнул её языком? Когда я обтянул поролоном углы всех полок в доме, как только он начал доставать до них головой; или просто, когда я, по-своему сдержанно, но очень сильно его любил?
А, может быть, он всё перепутает и подумает, что он - мой отец?
Хорошо бы. Я хочу, чтобы в бесконечной вселенной, там, где перемешиваются судьбы и люди, и каждый человек хоть на миг имеет возможности стать любым другим человеком, было одно такое мгновение, когда он будет моим отцом (это бессмысленная и удручающая случайность, что я - его отец, а не наоборот). А главное, чего я хочу, - чтобы всё наконец закончилось - спрятаться бы к нему под крыло, прижаться и слиться воедино. Побыть бы минутку в том времени, когда я для него буду всего лишь ещё одним, сбежавшим, подобно ему, человеком; человеком, который побывал в искажённом мире, внезапно прорвавшемся в жизненное пространство…
Я вот думаю: а вдруг как раз тогда, в умиротворённости или равнодушии своей старости, а также в мудрости, которую он, конечно же, накопит за годы своего отцовства, с детьми, которые у него будут, - он сможет опять меня выбрать? Как ты думаешь, он выберет?
Поговори со мной.
Как тяжело бывает ждать ответа по два-три дня! Ведь больно-то - сейчас!
После моей фантазии о Ярочке ты сказала, что я, наверняка, очень много даю и Идо, может, даже больше, чем многие родители могут дать ребёнку, и что я, конечно же, не только "высушиваю". Спасибо за попытку освободить меня от этого. Я даже боюсь тебе рассказывать, как сильно я "высушиваю" (я - "иссушитель"), даже не намеренно, а одним лишь своим присутствием. Но когда-нибудь, в 2065 году он же улыбнётся мне голыми дёснами и потускневшими глазами, и скажет, что всё в порядке, что он тоже понимает условность приговора в нашей штрафной колонии - сегодня ты Франц Кафка, а завтра - его отец Герман…
Иногда я воображаю это до мельчайших подробностей. Как он вызовет мой дух и, сжав его в пальцах, исследует в послеполуденном желтоватом свете, как будто держа в руке ненужную, но безопасную вещь. И тогда я осторожно проведу пальцем по его телу, а затем - по своему, как по ленте Мёбиуса, у которой невозможно заметить переход с наружной стороны на внутреннюю…
Кажется, настало время для рекламной паузы.
24 июня
Смешно, что тебе так нравятся мои "городские рассказы". Я уже начинаю думать, что это благодаря тебе со мной теперь происходит гораздо больше таких "мгновений" (в самом деле - город говорит со мной, как никогда не говорил!)
Вот тебе свеженькое: сегодня утром на бульваре Бен-Иегуды рядом с кафе "Атара" выступал клоун, он же - фокусник. Возможно, тебе случалось его видеть: громадный мужчина, этакий Распутин, представляющий гиньоль с гильотиной. Я его знаю и уже давно перестал около него останавливаться. Но сегодня задержался посмотреть. Может быть из-за слова "гильотина", которое неожиданно вернулось ко мне в последнем большом письме, где ты, почувствовав себя угнетённой, вспылила.
Фокусник попросил выйти добровольца, и один парень из публики - американский турист - подошёл и положил голову в колодку. Фокусник, сильно суетясь, измерил окружность его шеи, срезал лезвием один его волосок, поставил перед ним корзину, и все вокруг засмеялись.
И вот, когда фокусник высоко поднял нож гильотины, парень вдруг протянул через колодку обе руки и, не задумываясь, инстинктивным и очень трогательным движением придвинул корзину так, чтобы его голова "упала" точно в неё.
Все засмеялись, а меня это взволновало, как будто ты была там со мной, и я показал тебе что-то своё, то, что мне не выразить словами.
28 июня
Посылаю снимок, который, возможно, тебя порадует.
В старой подшивке "Слова недели" я сегодня утром (не случайно!) нашёл фото твоего кузена Александра. И ты уж прости меня, но я вполне могу понять панику твоих родителей: не только потому, что он был старше тебя на шесть лет; было что-то ещё в его внешности, в волчьем выражении лица…
Посмотри, например, как он стоит на пьедестале почёта. Эта улыбка. (Но я вынужден признать, что даже в дурацкой купальной шапочке и с медалью он выглядит довольно внушительно, супер-самец. Эти плечи, мускулы на груди и руках.)
Ужасно, правда? Видеть всю эту силу и спесь и думать: а ведь он и не знает, что через пять лет будет лежать мёртвым на трамвайных рельсах.
Я пытаюсь найти в нём отпечаток тебя - ведь фото было сделано в ту же самую неделю - и не нахожу. Что это значит? Что твоя мать была права? Тем не менее, мне кажется, что я вижу неожиданную мягкость в линии рта, в нижней губе. Так, может быть, даже такой опытный Казанова, как он слегка подтаял из-за того, что это был твой первый поцелуй, а с ним - единственный?
Но есть ещё одна странность: я полистал газеты периода следующей Маккабиады, которая была три года спустя, и обнаружил, что он опять был в составе сборной Бельгии (но на этот раз никакой медали не получил). По моим подсчётам тебе было тогда шестнадцать с половиной лет, то есть, ты была уже не в том возрасте, когда тебя можно было бы запереть дома, запретить тебе с ним встречаться или удержать тебя от нарушения запрета любым путём (а он, конечно же, приходил к вам в гости передать привет от семьи…). И мне странно, почему после той бури, которую ты описала, после твоих страстных клятв, после мечтаний о нём в течение целого года, надушенных писем и т. д. - почему же ты отказалась снова с ним встретиться?
Я думаю - пусть даже ты повзрослела за три года и поняла, что для него это было всего лишь минутным увлечением, и он не совсем тот, о ком ты мечтала; но всё же, разве тебе не было любопытно? Не было желания просто прийти и сказать - посмотри на меня, видишь, как я выросла, я уже не твоя маленькая сестрёнка…
(Не понимаю, почему мне так грустно, когда я думаю о его последнем приезде.)
Кстати о поцелуях: передай привет той родинке, с которой ты распрощалась в период созревания. Того потрясающего соития я не забуду. Может быть, когда-нибудь, в другой жизни, я тоже её поцелую.
30 июня
"Какая дивная погода, Луиза, какое щедрое солнце! Все жалюзи у меня закрыты пишу в потёмках".
Так писал Флобер Луизе Коле. Я наткнулся на это сегодня и, несмотря на твою подначку (я действительно всё время цитирую?), увидел в этом наш личный символ.
В последние два дня я много думал о твоём предложении, об этом странном предложении дружбы, запоздавшем на десятки лет. Ты вынудила меня вернуться в не слишком приятное время. Кроме того, я не уверен, что история, которую я разыскал, будет "парой" твоей истории и той рассудительной и здравомыслящей девочке, какой ты, как мне кажется, была, принимающей решение и выполняющей его решительно и не колеблясь… Сказать по правде, Мирьям, я не уверен, что та девочка выбрала бы себе в "пару" мальчика из того времени.
Мне было лет тринадцать. Не буду описывать, как я выглядел, - это тебя рассердит, а зачем мне дразнить тех, кто сильнее меня - но я, очевидно, вызывал к себе некоторый интерес, потому что одна дефективная девчонка, жившая в нашем квартале, похитила меня и сделала мне операцию без наркоза. Сейчас ты скажешь, что в моих описаниях всё всегда выглядит более драматично, чем в жизни, но именно это она со мной и сделала.
Не знаю, сколько ей было лет, она даже не умела разговаривать, мычала. Мосластая, мужеподобная девушка, бедная дурочка, над которой я всегда насмехался, подкарауливая, когда отец выводил её на ежедневную прогулку (он ходил с палкой, чтобы защищаться, если она нападёт на него, представляешь?) В течение нескольких лет я возглавлял в нашем квартале организованное издевательство, придумывал самые злые способы посмеяться над ней и её несчастным отцом, надписи мелом на асфальте, карикатуры…
Ты вправе спросить, почему я над ней смеялся. Почему, используя всю свою трусливую смышлёность, я привлекал всеобщее внимание к ней и только к ней? О, как я над ней смеялся! Сколько остроумия и яда я в это вкладывал! Короче, однажды ей удалось сбежать, её отец упал в обморок на лестнице, и всех соседей и ребятню квартала призвали на поиски, приехала полиция, и было много шума.
Я потихоньку улизнул от толпы и пошёл в конец улицы на пустырь, где теперь большая гостиница. Там в одном из самых запущенных углов за многие годы скопилась куча мусора: старые матрацы, плиты, маленький испорченный холодильник и прочий хлам со всего квартала. Позади этой кучи у забора заросли кустов образовывали маленький тёмный тайник, где я любил уединяться в уверенности, что о нём никто, кроме меня, не знает.
Я почувствовал, что она пойдёт туда, Что животный инстинкт приведёт её туда, куда ни один нормальный человек не полезет. И действительно, стоило мне шагнуть в темноту, как она прыгнула на меня, и в ту же минуту я со странным смирением понял, что она меня ждала.
Когда-то ты спросила, не помню, почему, (может быть, говоря о громоотводе?), случалось ли мне по-настоящему кричать "Спасите!"; с разрывающимся горлом и глазами, выпученными от ужаса и отчаяния. Возможно, в тот раз, когда она волокла меня в кусты, я должен был так кричать, но именно тогда я молчал. Об этом весь этот рассказ, Мирьям.
Она бросила меня на землю, улеглась сверху и, не теряя ни минуты, со страшной силой начала тереться своим телом о моё. Мы были как два кремня. Я не мог пошевелиться, как будто был в обмороке, но видел и слышал всё. Она была явно одержима какой-то сумасшедшей идеей, клокотавшей в ней, - дикой идеей, которую только я один в целом свете мог понять. И дело тут было даже не в сексуальности, в обычном смысле слова. Всё было гораздо более сложным и, как бы это сказать, тёмным, как будто она стремилась истолочь в пыль вещества, из которой мы оба созданы…
Нужно подробнее?
Я говорю о всех веществах, о всех её и моих рудах. Почему? Не знаю (знаю, знаю). Чтобы создать нас заново более правильными. Уравновесить, что ли, или как-то "уравнять" всё, что было в избытке и чего недоставало у неё и у меня тоже, в теле и в душе (Можно понять такую фразу? Она имеет смысл вне меня?) Просто создать заново нас обоих более правильными или, может быть, более сносными для нас самих со всем тем, чего в нас недостаёт или в избытке… Вот такая странная история, дефективная девчонка хотела создать меня заново. Клянусь тебе, это именно то, что было в её искривлённых мозгах, и это только я один понял, и поэтому я даже не звал на помощь - это было наше с ней личное дело. Не понимаю, как я решился об этом рассказать.
Ну так как, мог бы он быть "парой" той девушке, какой ты была, - интеллектуальной и уверенной в своих суждениях?
…Помню, как она взяла мою левую руку своей шершавой рукой и десять, двадцать, пятьдесят раз пропихнула свои пальцы между моими, потом это же проделала с моей правой рукой. Плечом о плечо, грудью об грудь, животом о живот билась она методично и старательно, и в её мёртвых глазах светилась одна великая идея. Я для неё не существовал, и это меня совсем ошеломило и парализовало, ей надо было уладить дело с чем-то во мне, но не со мной. Это не имело смысла в светлом мире, но в темноте я знал и чувствовал, что она изо всех сил старается сделать что-то хорошее и для меня тоже, будто пытается перетасовать карты в её и моей колодах, чтобы потом раздать их нам опять по справедливости. Ты понимаешь? Только она своим гениально-звериным инстинктом почуяла, что я тоже не слишком доволен тем, что выпало мне в лотерее озорницы-жизни, и тоже отчаянно нуждаюсь в исправлении! Ты ещё здесь, Мирьям? Скажи, можно ли рассказать о таком кому-то и надеяться, что он действительно тебя поймёт; может ли мужчина рассказать о таком женщине, за которой ухаживает; и может ли муж рассказать о таком жене за чашкой кофе?
Я.
5 июля
Поехал, купил, вернулся…
Трёхдневная вылазка в Амстердам-Париж-Швейцарию. Бизнес. Удачная покупка парочки редкостей, на которые был сумасшедший спрос в Цюрихе. Человек мира! Бум! Бум!
Когда самолет взлетел с аэродрома в Лоде, я неожиданно ощутил укол и обнаружил, что между мной и тобой существует пуповина, которая, натягиваясь, болит.
А что я тебе привёз из бурлящего Парижа? Умопомрачительные духи? Украшение? Многообещающее бельё?
В больших европейских городах сущим кошмаром для меня всегда были маленькие дети нищих…
Понимаешь, о чём я? Индуски или турчанки, сидящие на улице или на станциях метро, всегда держат на коленях маленького ребёнка.
Я уже давно заметил, что почти всегда эти дети спят. В Лондоне, в Берлине, в Риме. Подозреваю, что эти женщины нарочно усыпляют их, одурманивая наркотиками, потому что сонный ребёнок кажется более несчастным, а это "способствует бизнесу"…
В Париже против гостиницы, где я всегда останавливаюсь, сидела однажды турчанка с таким малышом. Назавтра я просто переехал в другую гостиницу.
Удручает меня не только их жестокость, но главным образом то, что эти дети проводят свою жизнь во сне. Подумать только: есть ребёнок (а таких - сотни), который годами, может быть, всё своё детство живёт в Лондоне или в прекрасной Флоренции, почти не видя их. Он только слышит сквозь сон шаги людей и шум машин, весь этот пульс большого города, а просыпаясь, снова оказывается в жалкой конуре, в которой он живёт.
Проходя на улице мимо такой женщины, я всегда даю ей что-нибудь, во всю мочь насвистывая при этом красивую, весёлую песню.
Я вернулся.