Нынешний телефонный звонок, безусловно, тоже был косвенным образом связан с женской проблемой. Кащея приглашали сегодня на день рождения, а он, естественно, по старой привычке не мог и шагу ступить без меня. Он еще очень сильно во мне нуждался, особенно в ситуациях, когда начинали говорить разные колкости, и Кащей не мог разобраться, то ли его высмеивают, то ли восторгаются железными мускулами. По части юмора у него, к сожалению, было не очень налажено. Потом, однако, когда он напивался, да и остальные бывали сильно поддаты, отсутствие юмора большого значения уже не имело. Девушки, к сожалению, в таких ситуациях предпочитали Кащея с его железными мускулами, а я, как обычно, скромно сидел где-нибудь в уголке, с интересом взирая на победы своего покровителя. На этот раз, однако, все было немного иначе, потому что Кащея приглашали на день рождения к Шурику – настоящему асу по части женской проблемы. Этот наш общий знакомый Шурик был просто специалистом по разным тонким вопросам, он знал, к примеру, сколько в городе имеется проституток и какие цены на них устанавливаются во время летнего отдыха. Он знал места, откуда можно подглядывать в женскую душевую, и я, помню, чуть не полетел вниз с зеленой шелковницы, когда вместе с ним решил однажды туда заглянуть. Это, как оказалось, вещь настолько невероятная, что много раз ее употреблять просто нельзя, иначе можно элементарно свихнуться. Мне кажется, что этот Шурик, который, кстати, учился в десятом, свихнулся уже давно. Однажды он показал мне одну проститутку, такую, по его словам, зловредную стерву, которую ничего не брало, и которая прошла уже огонь, воду, и разные немыслимые истории. Она свысока смотрела не местных бандитов, считая, очевидно, их недостаточно для себя привлекательными, и они за это как-то в укромном месте изнасиловали ее всей компанией, а потом забили между ног здоровенный деревянный кол. Она, однако, оказалась такой немыслимой стервой, такой живучей, словно настоящая кошка, что, исчезнув из города на несколько месяцев, снова принялась за свое древнее ремесло. Все эти истории Шурик знал досконально и в малейших подробностях, но главным своим достижением считал все же специальный научный метод соблазнения женщин. На метод этот он наткнулся случайно, показывая какой-то своей однокласснице вместо задачки по алгебре книгу Лиона Фейхтвангера о художнике Гойе с двумя рисунками испанского живописца: "Маха одетая" и "Маха обнаженная". Так вот, уже рассматривая Маху одетую, девчонки начинали предчувствовать, что здесь что-то не так, что это своеобразный пролог к чему-то более серьезному и интимному. Они начинали нервничать, заикаться, краснеть и бледнеть, а тут этот Шурик как раз переворачивал очередную страницу, и так наивно, будто случайно, натыкался на Маху раздетую. К этому моменту девчонки обычно были уже абсолютно готовые, сила великого испанского живописца их буквально поражала в самое сердце, и они покорно, словно в гипнозе, позволяли себя раздевать, превращаясь, таким образом, в обнаженную Маху новейшего образца. В дальнейшем Шурик свой метод усовершенствовал, сочетая его с искусственным освещением, музыкой и разными таинственными, но совершенно бессмысленными фразами, назвать которые он, однако, отказывался, заявляя, что у каждого естествоиспытателя свои собственные секреты. Кащею моему, впрочем, который по вполне понятным причинам с этим Шуриком быстро сошелся, освещение и специальные фразы были совсем не нужны. Он даже почти не использовал рисунки великого Гойи, разве что иногда, в самых затруднительных случаях. Но на сеансах этого Шурика охотно присутствовал, скрываясь обычно за занавеской или неплотно прикрытой дверью. Сегодня тоже намечался особенно грандиозный сеанс, ибо под предлогом дня рождения приглашено было довольно много девчонок. Ну скажите, мог ли мой Кащей такой сеанс пропустить? Разумеется, не мог, а потому мне срочно пришлось одеваться и по морозу бежать к этому ненасытному Шурику.
У Шурика было уже довольно много народу, в прихожей висели пальто и девичьи шубки, и нас с Кащеем встретили веселыми криками. Больше кричали, конечно, по случаю прихода Кащея, а я, как всегда, остался для всех на вторых ролях. Хотя это было несправедливо, ибо, как ни крути, но Кащей создал я, он был моим произведением – очень удачным, но, к сожалению, вышедшим из-под контроля. Я скромно уселся в самом углу стола, и с досадой стал наблюдать, как целуют Кащея приглашенные сегодня девчонки. Они буквально облепили его со всех сторон, им плевать было на его ум типичного питекантропа, им необходимы были его железные бицепсы и белозубая улыбка неотразимого супермена. Это меня до крайности удивляло, я от негодования закурил, и, отвернувшись к включенному телевизору, стал смотреть кукую-то занудную передачу. Тут как раз мать именинника расставила на столе последние кушанья и бутылки, и мирно затем уплыла куда-то к соседям, предоставив нам развлекаться по нашему выбору. Я продолжал курить, и, помимо телевизора, внимательно оглядывал приглашенных. Каково же было мое удивление, когда я увидел среди девушек нашу Весну. Я просто остолбенел от неожиданности и не знал, что мне и думать. Обычно такие девицы сильны тем, что они активистки. Они обычно тем и берут, что пристраиваются при каком-нибудь деле, где можно заставлять на себя работать: при комсомоле, к примеру, или выходят в завучи, когда вырастут и кончат пединститут. Они обычно все очень умненькие, потому что на такой масложиркомбинат не польстится ни один дурачок, даже самый прибитый. Они и женихов-то завлекают обычно хитростью, вроде этой невесты нашего короля-футболиста, о котором я уже говорил. Очень часто из таких комсомольских толстух получаются зловредные пионервожатые: толстые, прыщавые и крикливые, которых используют, словно цепных собак, для отпора нерадивым ученикам. Обычно по праздникам или во время школьных линеек они громко орут в мегафон и объявляют разные порицания. Я подумал о том, что по каким-то неизвестным причинам Бесстрахов исключил из своего гарема Весну, и она решила попытать счастье на другой стороне. Шурика нашего она, конечно же, не заарканит, Шурик наш для нее слишком крепкий орешек. Но наметить себе наперед какую-нибудь невинную жертву для нее не составит никакого труда. Если уж бандитские короли попадают в амурные сети к таким умненьким и толстым особам, то что уж говорить о дилетантах вроде меня?! Я на всякий случай отодвинулся подальше на самый край праздничного стола, и, затягиваясь сигаретой, продолжал разглядывать приглашенных.
Была тут, между прочим, среди остальных девиц одна довольно смазливая по имени Оля, уже закончившая десятилетку и работавшая в фотоателье лаборанткой. Я сразу же почему-то подумал, что именно эту Олю-фотографа сегодня как раз и планировалось принести в жертву Шурику. Как выяснится из дальнейшего, я не ошибся. Но мне долго не дали раздумывать, потому что было открыто шампанское, и все стоя выпили за юбилей хозяина дома. Шурику, между прочим, исполнялось семнадцать, и он сиял, как первоцвет на Моряковской горке, особенно когда его со всех сторон осыпали поцелуями. Весна тоже приложилась к щечке неотразимого Шурика – сложив губки бантиком и наморщив свой низкий лобик. Я так и представил ее себе где-нибудь на рынке в рыбном ряду, держащую в мощной руке здоровенную жирную рыбу, вроде нашего знаменитого осетра, украшающего заледенелый фонтан.
– Салют! – закричал мой глупый Кашей. – Виват хозяину дома!
Глупее ничего нельзя было придумать – он, очевидно, воображал себя мушкетером короля, или гардемарином екатерининской армии. Но для этой компании было чем глупее, тем лучше, а потому, сколько ни делал я Кащею предостерегающих знаков, сколько на него ни цыкал, это ни капли не помогало. Они пришли сюда покричать и пообщаться с хозяином дома, и потому после каждого тоста орали и кидались друг другу в объятия. Я разозлился и принципиально ушел из-за стола, игнорируя их крики и уставившись в телевизор. Краем глаза, впрочем, я поглядывал на этих веселых ослов, и сквозь синий дым сигареты с интересом наблюдал за Весной, которая, сложив губки бантиком, что-то мурлыкала на ухо довольному имениннику. Они стоили друг друга! Впрочем, Шурик был настолько прожженный, что рассчитывать на него, как я уже говорил, Весна, увы, не могла. Интересно, кого же на этот раз решилась она завлечь в свои толстые осетровые сети? Неожиданно она повернула ко мне свое туловище и пристально посмотрела в глаза. Я похолодел. Шурик, танцуя шейк, что-то отвечал на ее расспросы, а она, словно сова на серенького зайчонка, глядела на меня своими маленькими, похожими на бусинки глазками, морщила низкий тяжелый лоб и целилась хищным и острым носом. Внутри у меня все смешалось и перевернулось, я заерзал на стуле, потушил сигарету о тарелку с селедкой и стал бочком выбираться из-за стола. Взгляд Весны действовал на меня гипнотически. Она приближалась, эта столетняя девушка шестнадцати лет, тряся огромными недетскими грудями и необъятным тугим животом, словно бы исполняя танец живота, заранее все просчитав, заранее зная, что заарканит меня с ловкостью профессионального птицелова. О, каким же мальчиком был я перед этой Весной, каким желторотым неоперившимся птенчиком, которого так легко заграбастать в хищные и когтистые лапы! Каким же неопытным был я со своим пионерским летом, объяснением с Катей, дружбой с Сердюком и Кащеем и знанием тайн местного преступного мира! Я был беззащитен, и Весна прекрасно об этом догадывалась. Она приближалась ко мне сквозь сигаретный дым и звуки лихого шейка, крики "Да здравствует Шурик!" и пьяные девичьи взвизги, неумолимая, словно тень Командора. Это конец, подумал я, сейчас она подойдет и поцелует меня своим хищным и твердым ртом, а потом, капля за каплей, выпьет из меня всю мою кровь. Я сделаюсь ручным и послушным, словно дрессированная комнатная обезьянка…
– Ты что стоишь такой перепуганный, – зашептал мне в ухо Кащей. – Веселись, браток, один раз живем в этом мире! Кстати, Шурик тебе хочет сделать сюрприз. Потанцуй немного с девчонками, а потом приходи потихоньку вот в эту комнату. – И пьяный, но довольный Кашей показал своей мощной рукой на дверь одной из трех комнат этой гостеприимной квартиры.
О друг Кащей, ты пришел мне на помощь в трудный момент моей жизни! Ты протянул мне свою сильную, накачанную гантелями руку, ты освободил меня от вечного рабства, от диких, холодных и хищных глаз, от хищного клюва, от ледяной ухмылки совы, с усмешкой глядящей на шустрого серенького зайчика. О Кащей, созданье моих неумелых рук, как хорошо, что ты оказался рядом со мной в эти роковые минуты жизни! Которые, тем не менее, так многое изменили в моей судьбе. Да, моя дальнейшая жизнь сделала крутой и опасный вираж, неумолимо приближая меня к опасной бездонной пропасти. Но тогда, глядя через дым сигарет на мужественное, изваянное из бронзы и меди лицо Кащея, за спиной которого застыла широкая и бледная маска Весны, я этого, конечно, предвидеть не мог. Я дружески кивнул своему спасителю, и, подойдя к столу, налил себе в фужер порядочный глоток коньяка. Через мгновение, опрокинув его вглубь себя, я окончательно позабыл какие-нибудь сомнения, презрительно поглядел на расплывшуюся и поникшую Лилю Весну, и, вытащив из пачки новую сигарету, стал неторопливо прохаживаться по квартире нашего именинника. Меня не так-то легко соблазнить, думал я про себя, разглядывая семейные портреты хозяина нынешней пьянки. Я не какой-нибудь там презренный Бесстрахов, владелец гарема из наглаженных белых фартучков, твердил я упрямо, внимательно изучая свадебную фотографию родителей неотразимого Шурика. Они, наверное, прочили ему блестящее инженерное будущее, или медицинское, или даже дипломатическое, ехидно опять думал я.
Они, наверное, до сих пор еще верили, что из сыночка получится что-нибудь путное, и не подозревали, что Шурика ничего, кроме голых девиц, больше не интересует. Что он стал выдающимся асом, чемпионом города по голым девицам, что эти самые обнаженные Махи засели у него в голове, словно гвозди, вбитые в толстую дубовую доску. Мне до смерти стало жаль несчастных родителей этого негодяя, до того стало жалко, что я даже чуть не заплакал, но потом все же сдержался, продолжив обход квартиры и направившись в сторону кухни.
Здесь, между прочим, сидело прелюбопытное общество, состоящее из прыщавого юнца и двух довольно-таки пьяных девиц, которое визжало, хихикало, подмигивало и присюсюкивало, играя при этом в бутылочку. Бутылочка была, конечно же, совершенно пустая, она крутилась на гладком кухонном столе, и, когда кончик ее останавливался против одной из двух смазливых девиц, она с притворным видом вздыхала, нехотя поднималась на ноги и шла в коридор целоваться с прыщавым юнцом. Когда же кончик бутылочки останавливался на юнце, то в коридор плелась уже вся обалделая троица. Звуки засосов раздавались из коридора почти непрерывно, словно пулеметная очередь, и, сверх того, к ним примешивались глупые хихиканья обоих забалдевших девчонок. Они до того вошли в раж, что поначалу меня не заметили, а потом накинулись всей компанией, и закричали в том смысле, что им нужен четвертый. Я резонно ответил, что пожалуйста, могу быть четвертым, пятым, и вообще каким угодно по счету, но в данный момент меня больше волнует не бутылочка, а проблема куда более занимательная. Например – трансмутация химических элементов, в результате которой ртуть превращается в золото, а недоразвитые прыщавые юноши – в неотразимых мускулистых красавцев. Одна из девиц, внимательно выслушав, тотчас же живо спросила, а не на всех ли юношей распространяется трансмутация элементов, и нельзя ли о такой трансмутации поговорить немного интимней, поскольку этот вопрос ее давно занимает. И, не успев даже закончить, схватила меня за руку и потащила за собой в коридор. Я, конечно же, в коридор спокойно пошел, и даже уселся на тумбочке под пальто с лисьими шубками, чтобы удобней было рассказывать о разных химических тонкостях, имея в виду, между прочим, и чудесное превращение моего друга Кащея, как девица, ни слова не говоря, притянула меня к себе, и поставила на губах самый настоящий засос. Это было возмутительно, это было не по правилам и вообще не лезло ни в какие ворота, но девица, повторив свой поступок еще несколько раз, закричала, что вот теперь действительно произошла трансмутация, я стал четвертым, и можно продолжить игру пара на пару. Я было хотел ей объяснить, что она не права, что так быстро химические реакции не проходят, что тут вообще нужны специальные заклинания в духе Калиостро или Клеопатры Египетской, но потом, подумав, махнул на это рукой и пошел на кухню играть в бутылочку. Мы как раз успели сходить в коридор еще по пять или шесть раз, но тут внезапно ворвался Кашей.
– Немедленно вставай! – заорал он на меня. – Все уже давно приготовлено, а ты здесь занимаешься неизвестно какой ерундой.
– Это не ерунда, – закричали обе девицы, – это игра в бутылочку на кухне и при свечах!
Глупее ничего нельзя было сказать, ибо никаких свечей здесь не было и в помине. Но Кащей не дал мне им возразить, а, успокоив компанию тем, что сейчас вернется и доиграет в бутылочку за меня, схватил мою руку, подтащил к той самой двери, открыл ее, и, ни слова не говоря, толкнул внутрь прямо-таки с нечеловеческой силой. В комнате был полумрак, и я, перелетев через нее, очутился перед диваном, у которого на стуле сидел сам Шурик. На диване же, укрытая простыней, лежала та самая лаборантка Оля, и, блестя глазами, смотрела на меня с ожиданием. Оглянувшись по сторонам, я увидел на столе открытую книгу с изображением обнаженной Махи. Я сразу же понял, что попал на самый настоящий сеанс обольщения, и попытался спастись бегством в сторону двери, но Шурик, живо схватил мою руку, и, подведя к дивану, заставил усеется на стул.
– Вы тут поговорите немного, а я пока пойду пообщаюсь с народом, – весело сказал он, и, поднявшись, ленивой походкой вышел из комнаты.
Я похолодел. Это было еще почище Весны, и вообще всего, что я мог когда-нибудь вообразить. Я боялся поднять глаза в сторону Оли, и сидел, как дурак, ни живой и ни мертвый, застыв наподобие египетской мумии.
– Тебя ведь зовут Витя? – тихо спросила она.
– Да, Витя, – выдавил я через силу, – то есть это по паспорту я Виктор, хотя, конечно, паспорта у меня еще нет, это я так выразился фигурально, а на самом деле все зовут меня просто Азов. Это фамилия у меня такая – Азовский, хотя по паспорту я, безусловно, Виктор. – Я чувствовал, что начал нести всякую околесицу, но остановиться уже не мог. – Конечно же, кличка Азов не такая зловредная, как Баран, Кролик, или, допустим, Изя. Есть у нас в классе один такой весьма нудный тип, имеющий кличку Изя. То есть, конечно, ему эту кличку никто в глаза говорить не рискует, но за глаза все его почему-то зовут именно Изей. Между прочим, есть такой анекдот про Изю и Сарру, анекдот, безусловно, довольно глупый, но в хорошем обществе и глупый анекдот рассказать не грешно. Так вот, приходит однажды под вечер Изя домой к Сарре и начинает вести с ней всякие умные разговоры. А Сарра, конечно же, от разговоров этих совсем разомлела, и говорит этому Изе: бери у меня здесь все самое дорогое, все, что понравится тебе, то можешь и брать. И прилегла после этих слов на диван, закрыла глаза, и лежит, думает, что Изя этот кинется ее целовать. А Изя, не будь дураком, воспользовался моментом, и, схватив телевизор, быстренько выскочил с ним из квартиры. А Сарра так и осталась в дураках лежать на диване. Точнее – в дурах. Правда, смешно?
– Это ты о себе рассказываешь? – спросила Оля после некоторого молчания.
– Нет, это я об одном своем однокласснике с такой же подлой кликухой.
А о себе я тоже могу рассказать. Я обычно часто рассказываю о себе. Был, например, у меня такой случай. Возвращаюсь я как-то после охоты: ну там ружье несу на плече, ягдташ полный волоку с куропатками, собаки рядом бегут, брешут на кого ни попало, а навстречу люди идут любопытные, и все норовят в мой ягдташ заглянуть – откуда, мол, у охотника такая гора куропаток. Люди, знаешь-ли, очень любопытные существа, им до всего дело есть, и до охотников, и до собак, и до остальных любопытных вещей. Но я, конечно же, внимания не обращаю ни на кого, иду себе, поплевываю по сторонам, и прикидываю в уме, под каким соусом сегодня вечером зажарю этих своих куропаток: не то под французским, но то под голландским. Я, знаешь-ли, больше предпочитаю все же французский, особенно если он с шампиньонами, вымоченными в белом вине.
– Так ты к тому же еще и гурман? – игриво спросила Оля.
– Конечно, Оля, конечно, еще какой гурман! Я, если хочешь знать, всю книгу о вкусной и здоровой пище прочитал не менее пятнадцати раз. И с начала до конца читал ее, и с конца до начала, и в середине целые куски выучивал наизусть. Там, знаешь, попадаются бесподобные просто отрывочки. Вот такой, например: "Пиво карамельное для детей и кормящих матерей". А, каково тебе это пиво?
– Да, пиво, конечно же, неплохое. Ну, а как тот случай после охоты. Когда шел ты, нагруженный подстреленными куропатками?
– Ой, Оля, ну при чем тут охота? Ну подумаешь, ну был такой случай, ну подстрелил я этого сбежавшего из зоопарка медведя.
– Белого?
– Что? Ну конечно, ну как ты можешь сомневаться в этом вопросе!? Конечно белого, только белого, за бурого я бы и не стал браться совсем. Но это было давно, и, знаешь-ли, как-то стерлось уже из памяти. Ну какая охота в наш героический век?! В наше непростое, удивительное, я бы даже сказал – героическое, непревзойденное время. В такое время, милая Оля, люди должны думать совсем о других вещах.