- Она разгрызает себе нору. Впивается зубами в мясо, вырывает клочья, а потом отплёвывает их в сторону. Нора уже совсем большая.
- Света, так нельзя, - говорил ей Игорь. - Тебе всё это только кажется.
- Нет, она во мне. Просто ты не знаешь, что это такое, не понимаешь, как это - носить в себе старуху.
С каждым днём ей делалось всё хуже. Лицо стало бледным, с каким-то синеватым отливом, под глазами набухли мешки. Она перестала следить за собой - не причёсывалась, не красилась. Куталась всё время в старую кофту, но всё равно мёрзла.
- Как же холодно! - бросала она нервно.
- Батареи вовсю калят, - отвечал Игорь.
- Это всё из-за старухи. Она пробралась к моему источнику молодости и теперь высасывает из меня жизнь… Должно быть скоро я совсем замёрзну.
- Света! - в отчаянии взывал к ней Игорь. - Давай сходим к врачу! Надо что-то делать, а то ты себя чёрт знает до чего доведёшь.
- Не надо, не надо врачей. Пусть я умру без их помощи.
Муж держался стойко. Не скандалил, не исчезал на недели. Был терпелив и нежен. Но жена угасала.
- Какая красивая луна! - стоя у окна, говорила она задумчиво. - Полная, красивая луна. Когда полнолуние, мне немного полегче. Старуха затихает и становится почти не больно - должно быть она тоже любуется луной.
Луна действительно впечатляла - от неё тяжело было отвести взгляд.
- Мне приснился сегодня сон, - продолжала Светлана. - Мне приснилось, что у меня роды. Я рожаю старуху - она появляется в крови и пене, а я умираю. Ты представляешь, я во сне умерла! Ты взял старуху домой и стал её воспитывать. "Она моя дочь!" - говорил ты. Но потом тоже умер. Слышишь, ты тоже умер.
- А старуха что же? - спрашивал Игорь.
- А старуха стала жить в нашей квартире. Выходила на улицу, садилась на скамейку. Сидела там и улыбалась своим беззубым ртом.
Непроизвольно Игорь вздыхал. Тяжело и устало смотрел на супругу. В темноте, освещённая луной, она выглядела необычно.
- Ты очень красивая сегодня, - говорил он ей.
- Нет, - качала головой Света. - Мою красоту украли. Ты видишь сейчас совсем другое.
Во время родов она умерла.
Родившуюся старуху Игорь брать отказался. Её отправили в дом для престарелых.
СЧАСТЛИВЧИК
Город, в котором я собирался жить, встретил меня невесело. В чем это выражалось, понять было трудно - окружающий ландшафт был типично провинциальным: серые дома, грязные улицы, дымящиеся трубы. Он был с виду равнодушным, этот город, но в нём таилась злоба - я это чувствовал. На душе скопилась странная и непонятная тяжесть, а где-то вокруг витало уныние. Я много связывал с этим переездом, он воспринимался мной как совершенное и полное изменение жизни, прорыв в иные сферы, освобождение какое-то. Я, впрочем, всегда был склонен придавать простым вещам мистический оттенок, но таково было свойство натуры, против неё не попрёшь, и то, что лишь зловещий гнёт с отзвуками вселенской печали ощущал я затаившимися под сердцем, было для меня реальностью и ничем иным. Чувство было не новое, его я испытывал не раз, но последний опыт имел место довольно давно. Я устроился в общежитии. На завод решил сегодня не ехать. Кастелянша бормотала что-то неприветливое, выдавая мне бельё. Трясла ручонками, смотрела искоса, горбатилась - настроение от встречи с ней не улучшилось. Единственное, что было хорошего в заселении, - в комнате я оказался один. Пока. Наверняка в самое ближайшее время должны были поселить соседей, кроме моей здесь было ещё две кровати. Но они пустовали сейчас и это меня немного порадовало. Но лишь немного и совсем ненадолго. День клонился к вечеру, я лежал на кровати и мне делалось всё хуже. В какой-то момент я понял, что заплачу и вскоре заплакал. Слёзы разом брызнули из глаз, а гортань издала нечто, похожее на стон - уткнувшись в подушку, я заревел как пятилетний ребёнок, обильно и в голос. Наволочка набухала влагой, я растирал глаза кулаками и при этом поражался тому, как я, взрослый мужик, не плакавший с младших классов школы, реву вдруг теперь и ничего не могу с собой поделать. "Мама…Мамочка…" шептал я в отчаянии. Горечь моя была неописуемой. Потом я затих. Подумалось просто, что могут услышать. Тяжесть не прошла, но от выплаканных слёз сделалось значительно легче. Я судорожно вдыхал воздух и время от времени всхлипывал. В грязном, потрескавшемся зеркале, висевшем на стене, увидел своё отражение: глаза были красные, мокрые и жалкие-прежалкие. Я не помнил, когда последний раз видел их такими.
Надо проветриться, решил я. Пройдусь, подышу воздухом, успокоюсь. В кино, может, схожу какое. Здесь оставаться нельзя.
Я накинул куртку, надел ботинки и быстро, буквально лихорадочно, выбрался в коридор. Ребёнок лет трёх в одной майке и без штанов стоял у соседней двери и глупо взирал на меня заплаканными глазёнками. Губы его были испачканы чернилами, в руках он вертел кубик Рубика с несколькими отсутствующими квадратами.
Тоже плакал, подумал я, отходя от двери. Легче от этой мысли мне не стало.
Несмотря на календарную весну, погода была омерзительная. Всё небо заволокли тучи, под ногами хлюпало месиво из снега и грязи, лица прохожих были унылы и противны. Я шёл вниз по улице. Именно вниз - это было очень заметно, уклон был явный, да и дома вокруг располагались словно ярусами, один над другим. Дома были обшарпаны и стёкла квартир мерцали какой - то беспросветной тоской - ужасно не хотелось оказаться за таким вот стеклом. Ничего интересного по дороге не в встречалось. Два раза я заходил в какие-то мрачные магазины, возникавшие на обочинах, но они были до ужаса бедны - даже пиво отсутствовало в них. С горя я купил во втором бутылку минеральной, которую вообще-то терпеть не мог. Отхлебнув из неё несколько раз и ужаснувшись вкусовым ощущениям, я отбросил её в сторону. Бутылка упала на камни, но не разбилась - попрыгав и поскрежетав по ним, она застыла, позволяя воде выливаться наружу.
Кинотеатра поблизости не было. Это выяснилось после того, как я спросил о нём у проходившей мимо женщины, скорбной - прискорбной. В первую минуту она не смогла мне ответить, лишь нечленораздельно мычала, потом, на второй и на третьей объяснила всё же, что единственный в городе кинотеатр находился совсем на другом конце, до которого было чёрт знает сколько, а автобусы ходили плохо. Кроме того кинотеатр этот в последние месяцы вроде бы не работал. Смотрела на меня эта женщина как-то очень и очень странно - я даже подумал, что у меня что - то неладное с физиономией. Физиономия была в порядке, явно не в порядке была сама женщина. Она засеменила потом от меня и всю дорогу, пока не скрылась из вида, испуганно оглядывалась.
В конце улицы я набрёл на небольшой рынок. Несколько старух торговали здесь какой - то дребеденью. Пива не было и у них, только водка, но водку я покупать не стал - не хотелось начинать новую жизнь в новом городе с водки. Её к тому же на улице и не попьёшь. Ещё старухи торговали сигаретами и семечками. Сигареты у меня были, а вот стакан семечек я купил. Подошёл к одной бабке, попробовал пару на вкус. Семечки были нечего.
- Стакан, - протянул ей деньги.
Она сыпала семечки мне в карман и всё время неотрывно на меня смотрела. Пронзительно как-то, надрывно.
- Зря ты к нам приехал, - сказала она вдруг. - Здесь живут одни несчастные.
Да, бабушка, да, кивал я молча.
Над городом сгущались сумерки, дул пронзительный ветер, старая женщина смотрела на меня как на обречённого. Я был на дне отчаяния.
Сюда мне и надо, - ответил ей, закуривая.
УМНАЯ МАМА - ХУЖЕ ГИТЛЕРА
Володя с Катей никак не могли потрахаться, хотя гуляли уже целый месяц. Желания было предостаточно, а вот возможности - никакой.
- Не в подъезде же, правильно? - говорила Катя.
- Правильно, - отвечал Володя, но про себя думал: "А почему бы и нет?"
Нацеловавшись, уходили из подъезда на улицу.
- И не под деревом же? - продолжала Катя.
- Да, конечно, - грустно вторил ей Володя. - Хотя на веранде можно, в детском саду.
- На веранде? - переспрашивала Катя, вроде бы заинтересованно.
- Да, - воодушевлялся парень. - Там удобнее.
Сумерки прикрывали их, веранда действительно казалась удобной, но сторож - старый козёл, вылезал наружу и принимался мести территорию.
Веранда отпадала.
- Ну и не на чердаке конечно, - размышляла вслух Катя.
Володя уже молчал.
- Но можно попробовать…
- Попробуем? - загорались его глаза.
- Давай.
Очередной облом ожидал их на последнем этаже ближайшего дома - выход на чердак оказывался заколочен.
- Замкнутый круг, - говорил впечатлительный Володя. - Мы никогда не осуществим это.
- Не грусти, - отвечала жизнерадостная Катя. - У нас ещё всё получится.
Приходилось расставаться.
- Приходи ко мне завтра вечером, - сказала на прощание Катя. - Настало время познакомить тебя с мамой.
- А стоит ли?
- Конечно! Если ты ей понравишься, нам станет значительно легче. Приучим её к твоим визитам, она убедится, что ты надёжный человек и станет отпускать меня подольше. Может даже на всю ночь.
- Ну ладно, приду.
- Только она у меня умная не в меру… Насквозь всё видит. Ничего от неё не скроешь. Это проблема конечно, но её надо преодолевать.
На следующий день, ровно в шесть, Володя был у порога возлюбленной.
- Нет, нет, нет, - отстранилась она от его поцелуя. - Мама услышит причмокивание - у неё на такие звуки острый слух.
Из кухни вышла мама - женщина ещё не старая и в форме. В отличие от дочери, поцеловала Володю.
- Ах, какой симпатяга! - осматривала его. - И что я не в твоём возрасте, Катерина? Я бы тоже не прочь такого парня отхватить.
- Не получится, - потащила она Володю в свою комнату. - Я ему диски покажу.
- А поесть? - удивилась мама. - У меня торт там, компот.
- Позже, мам, позже.
Они закрылись в комнате. Катя сразу же врубила музыку. Сказала, нагнувшись к Володиному уху:
- Это она так на понт берёт. Из равновесия выбивает - поцелуи, объятия. Чтобы ты занервничал. Она слишком умная - знает, что делает.
- А почему шёпотом? - наклонился к ней Володя.
- Услышит. Она по одному слову может достроить предложение, а из него выведать все наши замыслы. Её надо опасаться.
Первые минут десять музыку слушали заинтересованно. Потом менее - внутри бурлило, стали тискаться.
- Эх, если бы можно было, - сказала разгорячённая Катя, - прямо сейчас бы трахнулась!
- А что, - подхватил идею Володя. - Клёво!
- Неосуществимо, - мотала она головой. - В любую минуту мама зайдёт.
- На двери щеколда. Закроемся!
- Стучаться будет.
- Успеем одеться!
- Она догадается, если мы сразу не откроем.
- Да зачем ей стучаться?! Она же понимает, что у нас свидание.
- Вот это и плохо. Она ведь как рассуждает: "Ага, свидание. Закрылись. Тишина. Трахаются!"
- Зато какие воспоминания будут!
Этот аргумент, похоже, возымел своё действие. Подумав немного, Катя решилась.
- Ладно, рискнём! Но только быстро надо. Ты быстро кончаешь?
- Ещё как!
- Окей. Тогда надо продумать, что должно раздаваться в комнате, в которой никто не занимается сексом, а просто культурно отдыхает.
- Музыка!
- Музыка, молодец. Но какая?
Володя окинул взглядом стопку дисков.
- "Металлика"! Она громче всех.
- "Металлика" не пойдёт.
- Почему?
- Ты не сможешь работать в таком ритме.
- Почему это? - обиделся Вова.
- Уж поверь мне.
- Что тогда?
- Стинг может?
- Нет, - на этот раз возражал Володя. - Под Стинга ты слишком стонать начнёшь.
- Точно, - согласилась Катя. - Ты прав.
- "Бони М"?
- "Бони М"… - задумалась Катя. - Тоже не пойдёт. У них ритм совпадает со средней частотой сексуальных телодвижений. Мама сразу подумает: "Ага, "Бони М" поставили… А ведь ритмика их песен совпадает с амплитудой полового акта. Трахаются!"
Поставили вальсы Шопена.
- Может не раскусит, - сказала Катя. - Слишком интеллектуально.
- Ну что, начнём? - подступил к ней Володя.
- Подожди. Во время акта мы должны разговаривать. Если она услышит, что мы молчим - не поверит, что Шопеном заслушались. Сразу сообразит что к чему.
- Может стихи читать?
- Интересно. Ну-ка попробуй.
Володя начал:
- В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскаленной…
- Стихотворение - это неплохо, - размышляла Катя. - Но не вызовет ли это обратный эффект? Мама услышит ритмически-мелодичный текст и подумает: "Ага, стихи читают… Ну какой же человек в здравом уме читает вслух стихи? Трахаются!"
- Что же тогда говорить?
- Уж лучше просто цифры называть.
Володя был не против.
- Начнём? - подступился он снова.
- Подожди, - остановила его Катя. - Всё ли предусмотрели?
- Всё, всё.
- Нет, нет, что-то не то, - она осматривалась по сторонам. - Чёрт! - воскликнула вдруг. - Самое главное упустили. На кровати ведь нельзя!
- Скрипит?
- Скрипит!
- Ну тогда на полу.
Катя задумалась.
- Если только матрац положить.
Наконец-то начали.
- Как он тебе? - спросил обнажённый Володя подругу, показывая на низ живота.
В володином достоинстве не было ничего необычного, и у Кати чуть было не сорвалось: "И не такие видела!", но она вовремя сдержалась. Сказала то, что не могло не понравиться Вовке.
- Класс!
Володя, очень нервничавший всё это время, заметно приободрился.
- А ты успеешь вытащить? - остановилась вдруг Катя.
- Конечно.
- А брызгать куда?
- У меня носовой платок есть.
- Достань. Держи его под рукой.
Володя достал платок. Предприняли соитие. Что-то не получалось.
- Нужен толчок! - сказала Катя. - Напрягись и толкни.
- Он соскальзывает и не заходит… - пожаловался Володя.
- Придержи его.
Так действительно оказалось лучше - введение состоялось.
- Считать, считать не забывай!
- Семьдесят восемь, - забубнил Вовка. - Девяносто шесть.
- Десять тысяч девятьсот двадцать один, - вторила ему Катя. - Пятнадцать тысяч восемьсот семьдесят семь… - она была амбициозней Володи.
Гений Шопена безумствовал, скрипов не было, цифры лились, и носовой платок действительно оказался кстати.
- Заверни и в карман положь, - посоветовала Катя, поднимаясь. - Потом выбросишь.
Привели себя в порядок. Катя побрызгала дезодорантом. Выглянула в коридор.
- Мама! - крикнула маме. - Мы торт идём есть!
- Идите, идите, - отозвалась та из кухни. - Давно вас жду.
- Чёрт! - шепнула Катя Володе. - Давно, говорит, вас жду… Неужели заподозрила?
- Не может быть!
- Ты её не знаешь. Она очень умная. А умная мама - хуже Гитлера.
Мама ничего не заподозрила. Накормила их, расспрашивала Володю о его планах на будущее и всё время шутила.
Пришла пора расставаться.
- Завтра заходи, - сказала Катя. - Сходим куда-нибудь.
- Хорошо, - ответил Володя.
Оказавшись на улице, он первым делом хотел выкинуть платок, но вдруг передумал. "Выстираю и оставлю на память", - решил он.
Двинулся к автобусной остановке. Тёплый весенний вечер медленно перемещался в ночь. Люди были очень приветливы сейчас. Володя ощущал необычайный прилив сил.
"Мужик… - думал он. - Настоящий мужик!"
ОДИН ИЗ МНОГИХ
Он был, в общем-то, неплохим человеком. Неглупым, естественным в общении, весёлым даже. Пожимая руку, всегда улыбался, "как дела" спрашивал - просто как приветствие, но делал это весьма правдиво - казалось, ему действительно интересны твои дела. В движениях был быстр, энергичен - энергия, она так и кипела в нём - он даже через ступеньку перепрыгивал, поднимаясь по лестнице. Взглядом обладал проницательным и при разговоре смотрел всегда в глаза - это озадачивало немного. Он был неплохим - сейчас я вполне могу признать это.
Но мне он не нравился.
- Закрыто что ли?
- Ага, - ответил я тогда, поворачиваясь на голос. - Минут через пятнадцать будет.
- Чёрт, - поморщился он. - Ну да ладно, придётся подождать.
Так мы с ним познакомились. Так, или примерно так, я точно не помню. Познакомились, впрочем, не то слово - по именам не представлялись, но в лицо друг друга с тех пор знали. Перебросились парой фраз, потом при встрече здоровались.
Секретарша, кстати, так и не вернулась тогда с обеда.
- Как оно? - приветствовал он меня.
- Ничего.
- Ничего?
- Ничего.
- Молодчик. Рад за тебя.
И как-то похлопал. По плечу. Не знаю, в чём тут дело, но меня это оскорбило. Я вообще далёк от душевного равновесия, а такие вот похлопывания делают меня просто неуправляемым. Как-то много позже, уже после отсидки, я разбил морду одному мужичку за такое же похлопывание. Причём сделал это, устраиваясь на работу. Работу не получил конечно. Вышел потом из кабинета на улицу, закурил. Стою, думаю: "А какого хрена?" Не знай, не смог объяснить. Может с тех самых стародавних пор всё это и началось.
- Можно вас на танец?
Она красивая такая была, в платьице занятном. Броская. Медлячок звучал, меня в романтику тянуло. Я и говорил это вдохновенно этак.
- Она со мной.
Это был он самый.
- А, ты. Тоже на танцульки?
- Угу.
- Ну ладно, не смею тревожить.
Отошёл в сторону, посматривал на них. Так и не понял - то ли на самом деле она с ним была, то ли он просто влез так удачно. Но по крайней мере ему она была рада куда больше, чем мне. Они танцевали, смеялись - я ухмылялся. Потом пошёл пиво пить.
- Боренька, ангелочек!
Это бабка. Я знаю, она была не очень мне рада, когда маманя откинула копыта. Она была тогда ещё не старой и крутила с каким-то прорабом. Сейчас не ходила почти - больные ноги. В принципе, нечего старушка. Самогон гнала неслабенький, одно время немало я его попил.
- Чё тебе?
- Хлебушка не купишь?
- Куплю.
- Деньги на тумбочке возьми.
- Хватит мне на хлеб.
А они как раз проходили мимо. Я вышел из подъезда, дверь захлопнуться не успела - тут и встретились. Мы с ним поздоровались, ей я тоже кивнул. Они держались за руки, счастливые - до неприличия.
- Ты куда?
- Пройтись… В магазин зайти надо.
- А-а… Как дела-то?
- Да ничего. А у тебя?
- У меня - замечательно.
- Ну, по тебе и видно… Ладно, давайте.
- Ага, пока.
Я не выдержал, оглянулся. Всего-то за угол завернуть осталось - нет, любопытство победило. Тотчас же назад, но мгновение роковое было. Роковое…
У меня и сейчас перед глазами порой встаёт эта сцена - целующиеся парень с девушкой, вид сзади. Поцелуй что надо - я таких и в кино не видел. Нежность, счастье, любовь - любовь, чёрт возьми! - всё здесь. И рука. Его рука - чуть ниже её талии.
- Ну что, на свадьбу-то будешь звать?
Он рассмеялся.
- Об этом рано ещё.