Вот такие разговоры в первые часы после того, как Николас сделал Пейдж предложение, заставили его осознать: он еще очень многого о ней не знает. Он знал основные факты - то, о чем обычно говорят на званых обедах: в какой школе она училась, как она увлеклась рисованием, как называлась улица в Чикаго, на которой она жила… Но он совершенно не знал подробностей, незначительных деталей, которые могут быть известны только любовнику. Как она назвала собачонку, которую отец заставил ее вернуть в приют, какие созвездия она может показать на ночном небе, кто учил ее пускать "блинчики" по воде? Николаса интересовало буквально все. Его обуяла такая жажда познания Пейдж, что ему хотелось стереть прошлое, хотя бы шесть последних лет. Это позволило бы ему прожить эти годы с Пейдж, и тогда его не преследовало бы ощущение, что он вступает в отношения с ней где-то в середине.
- У меня больше ничего нет, - сказал Николас, протягивая Пейдж коробку с черствыми диетическими крекерами.
Он уже успел усадить ее на черный кожаный диван и включить галогеновую лампу под потолком. От внимания Николаса не ускользнуло, что она так и не ответила, согласна ли выйти за него замуж. В сущности, было бы просто идеально, если бы она все это перевела в шутку, поскольку он до сих пор не понимал, что подтолкнуло его к столь необдуманному шагу. Но он знал, что Пейдж восприняла его заявление всерьез. Честно говоря, ему очень хотелось услышать ее ответ. Господи, да от волнения у него все внутренности как будто завязались в тугой клубок! Одно это красноречиво говорило о том, в чем он боялся признаться самому себе.
Внезапно он решил попытаться ее разговорить. Ему казалось, что если она перестанет смотреть на него так, как будто видит его впервые в жизни, а вместо этого начнет рассказывать ему о Чикаго, цитировать эпиграммы Лайонела или затронет любую другую излюбленную тему, то тогда, быть может, как бы мимоходом заметит, что да, она вовсе не против стать его женой.
- Я не голодна, - покачала головой Пейдж.
Ее взгляд безостановочно скользил по стенам квартиры, темным теням, залегшим в прихожей. Николас проклинал себя за то, что, судя по всему, насмерть ее перепугал. Ведь ей всего восемнадцать. Неудивительно, что она пытается уклониться от его предложения. Разумеется, ему хотелось быть рядом с ней… Быть может, он даже начал в нее влюбляться… Но предложить ей замужество? Как такое вообще могло прийти ему в голову? Господи, да это все равно что с кувалдой гоняться за назойливой мухой!
И все же ему не хотелось отказываться от этой идеи.
Пейдж смотрела на носки своих туфель.
- Это так странно, - сказала она. - Ужасно странно. - Она заломила руки. - То есть я хочу сказать, что ни о чем таком не думала и переживать мне было не о чем. Понимаешь, мы с тобой вроде как встречались, и в этом не было ничего… ничего…
Она подняла глаза, силясь подобрать нужное слово.
- Ничего серьезного? - подсказал Николас.
- Да! - Лицо Пейдж озарила улыбка, и она медленно и с облегчением выдохнула. - Ты всегда знаешь, что надо сказать, - застенчиво улыбаясь, отметила она. - И мне это в тебе очень нравится.
Николас сел на диван и обнял ее за плечи.
- Я тебе нравлюсь, - сказал он. - Неплохое начало.
Пейдж взглянула на него, и ему показалось, что она хочет что-то добавить, но она лишь покачала головой.
- Эй! - подбодрил ее Николас и приподнял ее подбородок. - Ничего не изменилось. Забудь, что я что-то тебе говорил. Я все тот же парень, которого ты отчитала всего пару дней назад и которого ты можешь шутя обыграть в покер.
- Ты всего лишь сделал мне предложение.
- Было дело, - усмехнулся Николас, стараясь говорить как можно непринужденнее. - Я всегда так заканчиваю третье свидание.
Пейдж положила голову ему на плечо.
- Но ведь у нас не было трех настоящих свиданий, - прошептала она. - Я все время о тебе думаю…
- Я знаю.
- …а я даже не знаю твоего второго имени.
- Джемисон, - расхохотался Николас. - Это мамина девичья фамилия. Итак, что еще тебя смущает?
Пейдж подняла голову и посмотрела ему в глаза.
- А какое у меня второе имя? - вызывающе поинтересовалась она.
- Мари, - ткнул пальцем в небо Николас, пытаясь выиграть время и подготовиться к ее следующей атаке.
И вдруг понял, что попал в точку.
Пейдж смотрела на него с открытым ртом.
- Папа часто повторял, что я сразу пойму, кого мне посылает судьба, - прошептала она. - Он говорил, что пути Господни неисповедимы, но я обязательно окажусь в нужном месте в нужное время.
Николас ожидал продолжения, но она наморщила лоб и уставилась на ковер под ногами. Потом снова обернулась к нему.
- Почему ты мне это предложил? - спросила она.
В этом вопросе был целый миллион других вопросов, и Николас не знал, как ему на них ответить. Он все еще не мог прийти в себя оттого, что ее второе имя так неожиданно материализовалось у него в голове. Поэтому он произнес первое, что пришло на ум:
- Потому что ты мне этого не предлагала.
Пейдж смотрела на него, задрав голову.
- Ты мне очень нравишься, - наконец сказала она.
Он откинул голову на спинку дивана, вознамерившись во что бы то ни стало завязать самый обычный разговор. Он заговорил о погоде и о местных спортивных командах, а Пейдж начала сплетничать о работающих в "Мерси" официантках. Звук ее голоса действовал на Николаса успокаивающе. Он задавал ей вопросы только для того, чтобы она продолжала говорить. Она подробно описала ему внешность своего отца, рассказала, как однажды попыталась прочитать словарь, потому что одноклассница заявила, что это сделает ее умнее. К сожалению, ей удалось добраться только до буквы Н. Она так живо описала купание в озере Мичиган в конце мая, что у Николаса тело покрылось гусиной кожей.
Они уже лежали рядом на узком диване, когда Николас спросил ее о матери. Она упомянула о ней лишь однажды, но у Николаса сложилось впечатление, что неуловимая миссис О’Тул никогда не покидает мыслей своей дочери. Пейдж не желала делиться подробностями, и все, что ему было известно, так это то, что мать исчезла, когда ей было всего пять лет, и она ее почти не помнила. "Но должна же она что-то чувствовать?" - спрашивал себя Николас. По крайней мере, у нее должны были сохраниться какие-то впечатления.
- Какой была твоя мама? - осторожно поинтересовался Николас, скользя губами по щеке Пейдж.
Она мгновенно напряглась.
- Предположительно такой, как я, - ответила она. - Папа говорит, что она была похожа на меня.
- Ты хочешь сказать, что ты похожа на нее? - уточнил Николас.
- Нет. - Пейдж поднялась и села в ногах дивана. - Я хочу сказать, что она была похожа на меня. Ведь я никуда не исчезала. Значит, это ее надо сравнивать со мной, а не наоборот.
Николас не стал спорить с такой логикой. Он тоже сел и откинулся на подлокотник в противоположном конце дивана.
- Отец когда-нибудь говорил тебе, почему она ушла? - спросил он, проводя пальцами по гладкой черной коже сиденья.
Кровь отхлынула от лица Пейдж. Но почти мгновенно волна краски залила ее шею и поднялась к щекам.
- Ты хочешь жениться на мне или на моих родственниках? - вставая с дивана, поинтересовалась она.
Несколько мгновений Пейдж в упор смотрела на утратившего дар речи Николаса. Затем улыбнулась так искренне, что на ее щеках заиграли ямочки, а глаза заискрились.
- Просто я очень устала, - призналась она. - Я не хотела тебя обидеть. Но мне действительно пора.
Николас помог ей надеть пальто и подвез до квартиры Дорис. Он припарковался у обочины и, стиснув руль, смотрел, как Пейдж роется в сумочке в поисках ключа. Он перебирал в памяти все, что Пейдж сообщила ему о своей матери, и так сосредоточился на своем занятии, что почти не слышал, что она говорит. Сначала он перепугал ее предложением выйти замуж, а потом, когда она начала немного оттаивать, снова все испортил, задав вопрос о матери. Но почему один-единственный дурацкий вопрос так вывел ее из равновесия? Возможно, она что-то скрывает? Историю наподобие дела Лиззи Борден? Или ее мать безумна, и Пейдж не хочет рассказывать об этом Николасу, опасаясь, что тот сочтет заболевание наследственным? Или безумен сам Николас, пытающийся убедить себя в том, что зияющий пробел в прошлом Пейдж, по большому счету, не имеет никакого значения?
- Ну и вечерок! - сказала Пейдж, в упор глядя на Николаса. Он не ответил. Он даже не обернулся к ней, и она перевела взгляд на свои сложенные на коленях руки. - Я не собираюсь ловить тебя на слове, - мягко произнесла она. - Я понимаю, что у тебя это вырвалось случайно.
Тут Николас как будто очнулся и, обернувшись к Пейдж, вложил ей в ладонь запасной ключ от своей квартиры.
- Я хочу, чтобы ты поймала меня на слове, - ответил он и крепко обнял девушку.
- В котором часу ты завтра вернешься домой? - прошептала она, уткнувшись лицом в его шею.
Он почувствовал, как ее доверие раскрывается подобно цветку и через прикосновение ее пальцев входит в его душу. Она откинула голову, ожидая поцелуя, но он лишь ласково прижался губами к ее лбу.
Пейдж удивленно отстранилась и так изучающе посмотрела на Николаса, как будто собиралась написать его портрет. Потом она улыбнулась.
- Я подумаю, - сказала она.
***
Когда на следующий день он вернулся домой из больницы, его ожидала Пейдж. Подойдя к двери, он понял, что отношения между ними наладились. Об этом ему сообщил просочившийся на площадку аромат сливочного печенья. Ему было известно, что, когда утром он уходил из дома, в его холодильнике не было ничего, за исключением заплесневелого бананового кекса и полупустой банки маринованных овощей. Судя по всему, Пейдж явилась сюда с полными сумками всякой всячины. Его потрясло ощущение тепла, от одной этой мысли разлившегося по телу.
Она сидела на полу, прижав ладони к раскрытым страницам "Анатомии" Грея, как будто пытаясь стыдливо прикрыть мускуло-скелетное изображение обнаженного мужчины. Сначала она даже не заметила возникшего на пороге Николаса.
- Фаланги, - шепотом прочитала она.
Она произнесла клиническое определение пальцев рук и ног совершенно неправильно, как будто рифмуя его со словом "клыки", и Николас улыбнулся. Услышав его шаги, она подскочила, как будто ее застали за чем-то недозволенным.
- Прости! - выпалила она.
Щеки ее раскраснелись, плечи подрагивали.
- За что я должен тебя простить? - поинтересовался Николас, швыряя сумку на диван.
Пейдж огляделась, и, проследив за ее взглядом, Николас понял, что она не ограничилась печеньем. Похоже, она сделала полную уборку и даже натерла паркетный пол. Она разыскала в шкафу яркое лоскутное одеяло и набросила его на диван, оживив спартанскую обстановку комнаты. Она освободила журнальный столик от газет и медицинских журналов, и теперь на нем лежал глянцевый журнал "Мадемуазель", открытый на странице, посвященной упражнениям для ягодиц. На кухонном столе красовалась чисто вымытая банка из-под арахисового масла с букетиком рудбекий.
Эти небольшие изменения отвлекали внимание от антикварной мебели и смягчали острые углы, придававшие его жилищу строгий, официальный вид. За один день Пейдж преобразила его квартиру, и теперь было видно, что здесь действительно кто-то живет.
- Когда ты привел меня к себе вчера вечером, - начала оправдываться Пейдж, - мне все время казалось, что здесь чего-то не хватает. Я… Я не знаю… как будто ты живешь на страницах дизайнерского журнала. Я сорвала цветы на обочине… а поскольку я не нашла вазу, пришлось вроде как прикончить арахисовое масло.
- Я даже не знал, что оно у меня есть, - улыбнулся Николас, оглядываясь по сторонам.
За всю свою жизнь он ни разу не видел у себя дома журнала "Мадемуазель". И его мать скорее умерла бы, чем водрузила на стол консервную банку с придорожными цветами. Она признавала только чайные розы из собственной теплицы. Она же втолковала ему, что лоскутные одеяла годятся только для охотничьих домиков, но никак не для шикарных гостиных.
Когда Николас поступил в медицинскую школу, Астрид взялась за оформление его жилья. Николас не возражал, поскольку у него не было на это ни сил, ни времени, ни желания. И его нисколько не удивило то, что квартира получилась очень похожей на родительский дом. Вдобавок сюда переехали огромные часы из золоченой бронзы и старинный обеденный стол. Шторы и обивку мебели Астрид доверила своему декоратору, согласовав с ним только цвета - темно-зеленый, темно-синий и темно-красный, которые, по ее мнению, очень подходили сыну. Николасу не нужен был салон для приема гостей, но он забыл об этом упомянуть, и после того, как все свершилось, не знал, как превратить это официальное помещение в обычную гостиную.
- Что ты об этом думаешь? - прошептала Пейдж так тихо, что он готов был поверить в то, что ее голос ему почудился.
Николас подошел к ней и обнял за плечи, прижав к себе.
- Я думаю, что нам придется купить вазу, - ответил он.
Он почувствовал, как плечи Пейдж облегченно расслабились. Внезапно она начала тараторить. Слова так и посыпались из ее рта.
- Я не знала, что мне с этим делать, - щебетала она. - Я только знала, что это надо сделать. А потом я поняла… Знаешь, я пеку печенье… Ну так вот, я не знала, понравится ли тебе то, что нравится мне. Я попыталась представить, как бы я себя повела, если бы пришла домой и обнаружила, что едва знакомый человек взял и изменил всю мою обстановку. Мы ведь друг друга почти не знаем, Николас, и я думала об этом всю ночь. Но стоило мне убедить себя в том, что было бы очень правильно выйти за тебя замуж, как откуда ни возьмись явился здравый смысл и растоптал все мои выкладки. Ты предпочитаешь шоколадное или ванильное печенье?
- Я не знаю, - ответил Николас.
Он улыбался. Ему нравилась ее манера говорить. Он вспомнил, как когда-то надел поводок на ручного кролика и попытался вывести его на прогулку.
- Не дразнись, - отстранилась от него Пейдж. Потом она отправилась в кухню и вытащила из духовки противень с печеньем. - Ты ни разу не пользовался этими формочками, - заметила она. - На них даже ярлыки были целы.
Николас взял лопатку и снял с противня одну штучку. Печенье было горячим, и он принялся перебрасывать его с ладони на ладонь.
- Я не знал, что у меня есть формочки, - признался он. - Я ведь почти не готовлю.
Пейдж наблюдала за тем, как он пробует печенье.
- Я тоже. Думаю, тебе следует иметь это в виду. Через месяц мы умрем с голоду.
- Мы умрем голодными, зато счастливыми, - кивнул Николас и откусил еще раз. - Вкусно, Пейдж. Ты себя недооцениваешь.
Пейдж покачала головой.
- Когда-то я запихнула в духовку замороженный полуфабрикат прямо в коробке и чуть не устроила пожар. Так что мой репертуар ограничивается печеньем. Зато его я умею готовить буквально из ничего. Мне показалось, тебе должно нравиться сливочное печенье. Я попыталась вспомнить, заказывал ли ты когда-нибудь шоколад. Нет, не заказывал. Во всяком случае, я этого не помню. Значит, ты ванильный человек. - Николас изумленно уставился на нее, а Пейдж улыбнулась. - Мир делится на шоколадных и ванильных людей. Разве ты этого не знал?
- Что, все так просто?
Пейдж кивнула.
- Посуди сам. Никто не любит шоколадное и ванильное мороженое одинаково. Все оставляют на закуску либо шоколадную, либо ванильную половину порции. Если повезет, можно с кем-нибудь поменяться и получить целую вазочку любимого мороженого. Мы с папой всегда это делали.
Николас вспомнил, какой у него сегодня был день. Он все еще работал в отделении неотложной помощи. Сегодня утром на шоссе 93 произошла авария. Столкнулось сразу шесть машин. Раненых привезли в Масс-Дженерал. Один пациент умер. Один провел восемь часов в нейрохирургии. Еще у одного остановилось сердце, и его пришлось реанимировать. Днем привезли шестилетнюю девочку с огнестрельной раной в живот. Она играла на детской площадке и попала под перекрестный огонь двух молодежных группировок. А в это время у него дома хозяйничала Пейдж. Как было бы здорово, возвращаясь домой, знать, что она его ждет, и так каждый день!
- Насколько я понял, ты шоколадный человек, - вслух заметил он.
- Ну конечно!
Николас шагнул к ней.
- Я всегда буду отдавать тебе шоколадную половину мороженого, - пообещал он. - Я вообще никогда и ни в чем не буду тебе отказывать.