– Выползают, когда очень надо: за добычей, а потом уже сам к ним ходишь… – Наташа спросила уже серьезнее: – Ты же москвич, да?
– Да. А ты?
– Из Карелии. Родители переехали в Питер, когда мне лет пять было. В девяностых. Тебе сколько лет?
– Двадцать шесть, – немного смущаясь, ответил я и добавил, будто именно это имело значение: – Будет. Скоро.
– Ох ты, ежкин же ты кот, – смеясь, выругалась Наталья. – А выглядишь постарше. Мне вот тридцать один, например, – улыбка с ее лица исчезла, уступив место вселенской грусти.
– Тоже мне старушка, – решил поделикатничать я, видя, что тема для нее больная. – Я лет до пятнадцати выглядел куда младше и очень-очень хотел догнать и перегнать своих сверстников. Ну и лет в шестнадцать мечты начали сбываться…
Мы сделали заказ. Наталья заметила:
– Послушай, а я вот, наоборот, может быть, хочу выглядеть младше своих лет, очень хочу, но ни фига чего-то не выходит…
Она откинулась в кресле, положив ногу на ногу, и я улыбнулся, вспоминая, что в американских комедиях в такие моменты у героев обычно что-то случайно падает на пол, и они лезут под стол. У меня почему-то ничего не падало. Как только принесли роллы, тут же проснулся мой телефон. А я, видимо, получив прививку интеллигентности, воздушно-капельно, через питерский воздух, терпеливо отвечал на все входящие, наблюдая, как внутри карельской красотки один за другим исчезали вкуснейшие запеченные роллы.
Позвонил Саша и попросил заехать к нему на Восстания, шесть: получил информацию о приставах.
Ролл с лососем, прошедший испытание из тридцати двух жемчужно-белых ровных зубов Натальи, двинулся дальше в сторону карельского перешейка и навсегда исчез из поля моего зрения.
Позвонил папин безопасник Владимир Сергеевич. Сказал кратко, как любил, и дельно:
– Решил что-нибудь?
Я понял, что речь могла идти только о Дарье: он обычно не лез в вопросы, выходящие за рамки его компетенции. Ответил максимально лаконично:
– Нет.
– Отлично. Я отправлю сейчас визитку тебе. Мой давний друг и сослуживец. У него большое охранное предприятие в Питере. Я его предупредил о твоем звонке. Позвони и договорись о встрече. Лады?
– Конечно, Владимир Сергеевич! Спасибо.
– Спасибо не булькает, – решил повторить он свою старую шутку. – Булькай…
И я, улыбаясь, положил телефон на стол и быстро, зацепив себе ролл с крабом, потащил его в рот. Роллы у них были щедрые, поэтому на секунду мой рот достиг по ширине рта Стива Тайлера, солиста группы "Аэросмит", а затем вновь преобразился в аккуратный ротик молодого московского зазнайки, окруженного питерской интеллигенцией и карельской красотой. Брякнула визитка от безопасника. И тут же пришла СМС от Соломатиной. "Зая, а что такое любовь?" – спрашивала она, и я, поперхнувшись крабом, закашлялся от неожиданности. Прошлый ее конкурсный вопрос – как звали героя Брэда Питта в фильме "Мистер и миссис Смит" – я щелкнул сразу. Джон Смит, написал ей через секунду со смайликом. А тут такое. Наташа спросила меня, в чем дело, а я, откашлявшись, сказал:
– Одна милая москвичка, считающая меня всезнайкой, спрашивает, что такое любовь. Пишет, фильм вчера смотрела по телеку, какой-то наш, новый, вроде про любовь, а что это, так и не поняла. Секс, что ли? Вот и спрашивает.
– А почему ты должен знать ответ?
Я рассказал о Соломатиной и о нашей игре. Наталья грустно улыбнулась:
– Ну вот, а я думала соблазнить юниора…
– Э-э, – ответил я с напускной строгостью. – Ты еще полчаса назад и не знала, что я младше тебя на пять лет. Какой я тебе юниор…
И потом продолжил без всякого смеха:
– И соблазнять не надо. Меня тянет к тебе с того момента, как только я тебя увидел. Ты мне визитку тогда дала свою, а я сразу стал соображать, что же мне за вопрос придумать, чтобы тебе позвонить. И вопрос, конечно же, нашел меня сам…
– Ты ко мне поедешь? – перебила она меня прямым, как палка, вопросом. – Вечером, после работы?
Я ответил так же прямо, но ответ дался мне с огромным трудом, во рту мгновенно пересохло:
– Нет.
А потом добавил, уже улыбаясь, кивнув в сторону телефона:
– Видишь, какой вопрос мне задали? Есть над чем подумать. И Интернет здесь не помощник ни фига…
Она расслабилась и улыбнулась в ответ:
– Так вот и подумали бы. Опытным, так сказать, путем выяснили…
Я засмеялся:
– Пошли лучше со мной завтра в "РусГидро". Вдруг надо будет их попрессовать…
– Я не против. Послушай, давай с утра посмотрим, что у тебя там за сокровища под землей, и определимся, кто кого будет прессовать. А вдруг – они нас…
Нам принесли кофе. Возникла небольшая пауза. Потом Наталья прервала ее, глядя в окно на красоту Суворовского проспекта:
– Послушай, удивительное дело. Я за последние лет, наверное, семь не встречала ни одного холостого парня… Встречалась с женатым – четыре почти года, обещал все чего-то, потом надоело, ушла от него. Потом еще один, первый хоть не врал, а этот скрывал свой брак, сама узнала, случайно – он свою страничку в "Фейсбуке" не закрыл… Ты вон вроде – юношеская сборная, а туда же… И все как один: тянет, тянет, тянет… Чего ко мне свободных-то не тянет? Вот тебе еще один вопросик, Москва… И главное, что и меня ведь тянет… А так бы встречалась я с ним четыре года, как же… И с тобой бы здесь не сидела… Есть у меня один ответик на твою СМС-викторину. Рокеры какие-то питерские его дали, давно уже слышала, еще в институте. Любовь – это когда хорошим людям плохо. Похоже, так…
Я улыбнулся:
– Это "Сплин", девяносто шестой год. Ты послушай, что они сейчас поют. Мне кажется, ответ неверный. Хотя нет, давай так: верный, если рассматривать человека, как тело. Как физическую оболочку, которая бесконечно страдает от эмоций или чувственных переживаний. Но мне кажется, человек – это нечто значительно большее, чем просто тело…
– У тебя паспорт с собой? – засмеялась Наталья. – Тебе не может быть двадцать шесть.
– Кадастровый только, – пошутил я. – На земельный участок.
– Пошли, юморист, – заявила она. – Работать-то кто будет?
Мы попрощались до завтра и разбежались: она – в офис, а я – на Восстания, где меня ждал Саша.
V
Оказалось, не ждал. И телефон был занят. Перезвонил через пять минут:
– Юрий, я срочно отъехал, сейчас Мишка приедет и все расклады тебе даст, он недалеко там…
– Ты мне скинь его телефон, я сам наберу… – начал было я, но Саша, уже повесил трубку.
Тогда я позвонил Георгию, чей номер мне дал батин безопасник, а тот, обрадовавшись мне, как лучшему другу, предложил подъехать к четырем часам. Было два тридцать, поэтому его время меня вполне устроило, тем более что он тоже находился в центре, в районе цирка Чинизелли.
Никто из сладкой парочки "решал" так и не явился, и я направился к Георгию, немного раздраженный. А приставы потихоньку начинали клеваться: утром звонила Марина Олеговна, которая перепугала Андрея, а ближе к обеду позвонил ее помощник, молодой парень, и заявил, что все они очень ждут моей реакции. Сидят и ждут. И просят не тянуть, иначе им придется взлететь из кабинетов и, взмахнув железными крыльями, отправиться за добычей.
3. Авгиевы конюшни. Коровы Гериона
I
К Георгию я шел пешком. Думал над тем, что Геракл совершал подвиги последовательно, один за другим; мне же, представителю ООО "Геракл", приходилось некоторые совмещать. Сейчас вот еще добавятся Авгиевы конюшни, и мне придется убирать нечистоты предыдущего собственника из объекта на Пулковском шоссе.
В этих мыслях, но так и не скатившись в сожаление, я за двадцать минут дошел до офиса охранного предприятия "Щит" и, выписав пропуск, добрался до кабинета Георгия. Он оказался мужчиной лет пятидесяти пяти очень мощного телосложения. Встретил меня вопросом:
– Ты за рулем?
– Нет, – ответил я, – пешочком.
– Отлично. А я с водителем. Залезь тогда, пожалуйста, вон в тот шкаф и достань коньяк или виски, на свое усмотрение. Выпьем по рюмочке.
Георгий сидел за столом, возвышаясь над грудой бумаг и документов, а я хозяйничал в кабинете, мечась от шкафа к бару, где стояли рюмочки, а от бара к маленькому холодильнику, из которого я выудил банку маринованных миног и огурцов. Через минуту поляна была готова, и, налив по рюмке "Мартеля", я сел напротив Георгия. Тот поднял рюмку и спросил:
– Знаешь анекдот про десантников и филолога?
– Нет, – ответил я и чуть напрягся.
– Филолог возвращается домой с синяком под глазом. Ну и жена к нему: что, мол, случилось? Ну что, отвечает. Иду с кафедры к метро, а впереди – два десантника. И слышу, один говорит другому: был у меня, мол, один хрен в роте… Ну я и не сдержался, догнал их и объяснил, что правильно говорить "во рту".
Я засмеялся, а Георгий продолжил, зацепив вилкой миногу из банки:
– Поэтому давай выпьем за то, чтобы таких филологических ошибок у нас было меньше!
Я опустошил рюмку и, поставив ее на стол, откинулся в кресле. Коньяк был очень хорош.
– Ну что там у вас стряслось?
И я вкратце рассказал Георгию историю с приставами и обнаружившимися долгами. Он хмыкал, слушая меня, и что-то записывал. Под конец, улыбаясь, сказал:
– Ты не сиди, налегай, а то сейчас засохнет все…
И я налил еще по рюмке. Выпили. Я спросил, прожевав кусок сыра:
– Георгий Александрович, а может, и по приставам включитесь? А то текущие деятели как-то странно работают…
– Поясни, – попросил тот, и я рассказал про сладкую парочку, которую мне дали для решения вопроса. Он записал и это. И сказал:
– Бог любит троицу.
Я налил еще раз. Коньяк уже начал расползаться по моему телу теплом французского солнышка. Выпили.
– Ты фильм "Щит и меч" смотрел? – неожиданно спросил Георгий.
Я покопался в памяти и почему-то не обнаружил файлов на этот счет. Очень странно.
– Нет, – честно признался я.
– Эх, потерянное вы поколение… – с напускной грустью отозвался Георгий и добавил, улыбнувшись: – Ты под защитой, парень. Никогда не забывай про это.
И протянул руку, давая понять, что мне пора.
– Завтра тебе позвоню по результатам.
– Спасибо, – ответил я и направился к двери.
II
Домой тоже пошел пешком и по дороге свернул в кофейню выпить кофе. Пришло сообщение от Остаховой – написала свой адрес и фразу: "Вдруг передумаешь". Сопроводила это парочкой веселых желтых рожиц. А мне не было так уж смешно, меня реально трясло от воспоминаний о ней и о тату на щиколотке ее правой ноги. Я поставил кофейную чашку на блюдце и отправился к Литейному.
Поднявшись на свой этаж, я впервые за все проживание в этой квартире обнаружил жизнь в окружающих меня помещениях. Жизнь эта имела вид парня не совсем понятного возраста в черной кожаной куртке и искусственно состаренных джинсах. Парень, крайне возбужденный, долбился в соседнюю квартиру и орал благим матом:
– Марья Ивановна, открывай, мать твою так, сейчас дверь ломать буду!
Увидел меня, оглядел с ног до головы и сказал гораздо спокойнее:
– Телефон, зараза, сел. А Марья Ивановна, кошелка старая, закрылась изнутри на щеколду. Видишь, не открыть! – он потряс в кулаке связку ключей.
– Родственница твоя? – спросил я, приглядываясь к его джинсам. Похоже, я ошибся: постарели они не искусственным, а самым что ни на есть естественным способом.
– Упаси Господь, – ответил он, – у меня с ней договор. Пожизненной ренты. Знаешь, что это?
– Разумеется.
– Отлично. Там коммуналка – пять комнат. Мы с товарищем четыре выкупили. Точнее, не так. В одной я сам жил. Моя. Три еще скупили. А бабулька не продает. Говорит, только так. Рента. Четыре года уже возимся. А в последнее время она чего-то вообще с катушек слетела…
– Сколько ей лет то?
– Восемьдесят три. Ленка моя ходит к ней, убирается, то-се, а я продукты покупаю. Телефон вот сел… Дай твой позвонить…
– Зайдем ко мне, – предложил я. – Чего на площадке торчать? Текилу будешь?
У меня вроде оставалась половина бутылки. Компания же сейчас мне была очень кстати, иначе я опять рисковал очутиться в тисках будоражащих кровь эмоций.
– Пошли, – ответил парень. – Я за рулем, но немного буду. Вместо валокордина. Вот, бабка, а, мать ее так! Я Валентин, кстати.
И мы прошли на кухню. Я достал текилу, лимон и соль. И, отдав свой смартфон парню, полез в шкаф за рюмочками.
– Если бы я еще номер помнил, – пробормотал Валентин. Потом заорал в трубку:
– Лена, слышь! Але! Это я – у меня труба села. Скажи мне телефон бабки, а? Заперлась на щеколду – звоню, стучу, и ни фига. Я у соседа, если чего… Вышли на этот номер…
И положил трубку. Мы выпили по рюмашке, и я, потянувшись за лимоном, услышал брякнувшую мне СМС.
– Это Ленка Марьи Ивановны телефон скинула. Я позвоню? – спросил Валя, уже набирая номер.
– Конечно, – ответил я, открывая ноутбук. – Уже звонишь…
Бабуля не брала трубку. Он позвонил еще раз. И еще раз, видимо, на городской. Не брала. Мы выпили еще по рюмке и стали соображать, что делать.
– Она болеет? – спросил я.
– Да нет вроде. Так, чтобы совсем… Прикидывалась иногда. Когда Ленка убирала квартиру, могла заорать – умираю, мол. Ленка к ней бежит, а та ржет только: испугалась, спрашивает, или обрадовалась? Не дождешься, говорит, вас еще переживу. Тебя и хахаля твоего. Меня то есть. Как это она собралась сделать, не знаешь? Мне ведь тридцатник только…
– Может, она у Зельдина консультировалась?
– Кто это?
– Актер. Ему за сотню лет уже. В театре играет. – Я веселился, а Вале было не до смеха.
– Ты серьезно? – Он помрачнел, налил себе текилы и выпил, не чокаясь.
– Бабулька-то вредная? Была замечена?
– Ага… То полицию вызовет: кто-то, мол, в квартиру проник… А это Ленка – посуду моет. Ее один раз даже в РУВД увезли. Ленку. А как-то воду не выключила. Соседей снизу залило. На нас свалила. Ремонт им оплачивали в ванной. Один раз горшок с фикусом вместо горшка использовала – фикус вроде бы завял…
Я поперхнулся от неожиданности, не зная, как отреагировать; спросил:
– А ты как узнал?
– Ленка днем как-то пришла, неожиданно, а та не услышала… Увидела случайно. Ничего не сказала. Фикус завял. А бабуля – на нас орать: загубили, мол, цветок, не поливали…
– Веселая бабуля.
– Чрезвычайно.
– Слушай, – сказал я, улыбаясь. – А пошли один вариант попробуем. Не поможет – значит, или спит, или все.
– Что значит – все? – напрягся Валя.
– Договор свой посмотри. То и значит…
Мы вышли на лестничную клетку, и я, постучав пару раз в дверь, закричал со всей дури:
– Марья Ивановна! Открывайте! Юрий Юрьевич из собеса! Вам материальная помощь! Все официально – вот ведомость. – Я сунул в дверной глазок постановление приставов, которое предусмотрительно прихватил из портфеля.
За дверью тишина. Зато открылась дверь квартиры напротив. Вышла дама лет пятидесяти в цветастом кимоно и с тонкой сигаретой во рту. И заявила, не вынимая сигареты изо рта и потому чуть шепелявя:
– Это мне. Я в администрацию писала. В исполком. Давай сюда.
И она угрожающе надвинулась на нас, дымя, как паровоз. Мы начали отступать к двери моей квартиры. Тут заскрежетала щеколда замка, на свет божий вылезла Марья Ивановна. Заорала:
– А ну отойди, змеюка! Не слышишь, он меня зовет?
Дама не сдавалась:
– Зовет-то зовет, а писал-то кто в исполком? Я писала!
А Марья Ивановна, увидев своего соседа, заорала пуще прежнего:
– Валек, задержи Петровну, а ты, – она указала на меня, – давай ко мне!
И я проник в квартиру. Бабка захлопнула дверь и снова закрыла ее на щеколду.
– Пошли на кухню, – сказала она. Я прошел за ней по длинному коридору обычной питерской коммуналки, давно не знавшей ремонта.
Кухня оказалась на удивление чистой. Я достал из кармана джинсов тысячерублевую купюру и, положив ее на стол, попросил Марью Ивановну расписаться. Расписываться ей пришлось все на том же постановлении приставов, а потом она внимательно посмотрела на меня:
– Сынок, а ты можешь от меня этих упырей отвести, а?
– Марья Ивановна, – ответил я несколько нервозно. – Я – младший юрисконсульт из собеса, а не Ван Хельсинг. Почему упырей? Они же заботятся о вас? Зачем вы закрываетесь на щеколду?
– Они меня не любят, – ответила она и отвернулась к окошку.
– С чего вы взяли?
– Из-за комнаты ко мне ходят.
– Так вы сами договор пожизненной ренты подписали? Или они вас заставили?
– Сама. Думала, подружимся. Но как дружить с упырями?
– Они то же самое про вас думают. Вы им фикус испортили.
– Во дают! – вскинулась она. – Нажаловались в собес! Из-за фикуса!
– Они не жаловались, Марья Ивановна, – ответил я, стараясь выглядеть посерьезнее. – Мы в собесе и так знаем все. – И поинтересовался, вспомнив вопрос Соломатиной: – Вот вы говорите, они вас не любят. А что такое любовь, по-вашему?
Марья Ивановна задумалась на минутку и ответила, с трудом подбирая слова:
– У меня с Олег Тимофеичем… была любовь. С мужем моим покойным. С завода придет да как сожмет меня, бывало, ручищами своими, так ребра и захрустят. Вот какая любовь. Нет его уже. Двадцать лет назад не стало. А деток у нас не было. Я другой любви и не знаю.
– Вот видите, – ответил я, улыбаясь. – Они же не могут, как Олег Тимофеевич, обнимать вас до хруста костей. Это, в конце концов, просто неприлично. Они любят вас так, как только могут. Продукты покупают, убираются, за пенсией ходят… Любовь!
Она опять задумалась, повернувшись к окошку. У меня же запиликал смартфон: звонил Георгий. Я вышел в коридор и ответил ему, поглядывая на входную дверь:
– Да, Георгий Александрович…
– Юра, добрый вечер! Смотри: девушку эту твою мы нашли, завтра встретимся с ее боссом. С приставами решили временно: они не будут тюкать тебя неделю. За это время надо решить вопросы. Завтра перезвоню.
– Оплата?
– Не мандражируй. Я с Володей все решил. До завтра.
– До завтра, – ответил я и, открыв злополучную щеколду, вышел на лестницу. Валентина и соседки на лестничной площадке не увидел, но их голоса слышались из ее квартиры, из-за чуть приоткрытой двери. Я прошел внутрь. Они тоже сидели на кухне. Их посиделки от наших отличались бутылочкой "Талки" на клеенчатой скатерти потрепанного временем стола.
– Э, – отреагировал я, улыбаясь. – Мне бы не хотелось, чтобы вы пили без нас. Пойдемте к Марье Ивановне.
– Не пойду я к ней, – взвилась соседка. – Я в администрацию письма пишу, а она материальную помощь получает!
– Вам завтра будет, – ответил я, пытаясь сохранить серьезность. – Я лично проконтролирую. Пойдем.
И мы переместились к Марье Ивановне. Она все так же смотрела в окно на питерское небо. Вечерело.
– Марья Ивановна, я к вам гостей привел. Есть закусь?
– Гостей… – проворчала она, вставая к холодильнику. – А осиновых кольев ты не захватил случайно для таких гостей?
– Есть, есть… – вставил свое Валя. – Я вчера только завоз делал. Огурчики есть, колбаска…
Через полчаса я постарался незаметно ретироваться в свою квартиру, а Валя увязался за мной и прошептал в коридоре:
– Куртка-то моя у тебя осталась…