Мисс Парадайз-96
Неверными шагами спустился я в банкетный зал номер три, где на входе билет за 30 динаров был мною куплен и предъявлен могучим ребятам из охраны отеля.
В громадном зале - уже накурено, с пару сотен столов и подиум установлен посередине. Играет музыка, и гости собрались. Все больше богатые арабы, мальтийцы, однако и наших, русских, достаточно. Я подошел к столу, откуда доносились звуки русской речи.
- Можно к вам?
- Нет, нельзя, - ответила мощная дама (50 лет, начес выбеленных волос и вид сотрудницы обкома).
- Ну ладно, тетя. - Нашел место за последним столом, закурил сигару. Отсюда можно было обозревать весь зал. Завивались дымки, нью-йоркские блюзы перешли в рэп.
На сцену вышел маленький мальтиец в смокинге (метр пятьдесят, не больше) и торжественно провозгласил, что этим вечером мы выбираем "Мисс Парадайз". Мероприятие организовано отелем "Риад Палмс" совместно с мальтийской турфирмой "Парадайз". Привезли на этот конкурс красавиц с Мальты, а также девушек из Петербурга.
И вот они на подиуме - в бикини. Мальтийки - крепкие брюнетки с прекрасными восточными очами, женственной походкой, но все - с тяжеловатым задом, как и полагается в этих краях. Смесь арабской, финикийской и итальянской кровей. Однако небольшое добавление крови северной выправляло их облик и придавало вид переходный, подобно экономике стран третьего мира.
Прокашлявшись, ведущий возвестил: "Красавицы из Петербурга и первая - Виктория Богданова".
На помост вышла она - худенькая и белокожая, с льняными волосами, совсем еще девочка, на тонких ножках, окончившая балетное иль танцевальное училище (как выяснилось потом, ей было 16 лет, и в холле отеля она играла с братом в настольный теннис во время всех этих приготовлений к маскарадам).
Впереди меня сидел молодой русский - стриженный бобриком, с серьгой в ухе, прикинут по высшей категории, в лучшем смокинге и на мизинце - перстень с бриллиантом. Он отдаленно напомнил Сержа Дягилева, такой же волоокий и с артистической гнильцой. Наверное, владелец сауны для геев в Санкт-Петербурге. Он хлопал и подмигивал девчонкам, и стало очевидно, что он - бисексуал. О таких теперь пишут - человек будущего. Приспособленный к любым контактам.
Девчонки шли на помост в вечерних платьях. Опять-таки В. Богданова в серебряном боа на детских плечиках, вышагивала в черном шелковом вечернем платье.
- Браво! - крикнул другой из русских. Он сидел с русскими же путанами - сухощавый, с крепкой челюстью и набриллиантиненным пробором - чем-то похожий на актера де Ниро.
Мальтийки - вызывающе хорошие вдовушки-брюнетки. С крупными задами. Настоящие женщины. В отличие от питерских нимфеток. Сотни пригласительных билетов раскиданы по полу. Стулья перевернуты. Девчонки спешат на следующий показ. "Серж Дягилев" попыхивает пахитоской и водит влажным взглядом по их плечам. Играла музыка - все шлягеры последних лет, девчонки переодевались - в сарафаны, куртки и купальники. И было видно, что симпатии южной аудитории перетягиваются на сторону русских красавиц (их было семь), как более длинноногих и белокожих. В банкетный зал понабилось немало местной золотой молодежи (арабы в шелковых костюмах): они безумно хлопали этим златокудрым посланницам северной Пальмиры (девчонкам оплатили неделю отдыха у моря и дали шанс - устроиться в найт-клуб на Мальте).
Я больше не мог видеть это зрелище и, затушив сигару, направился на выход. И вот здесь это произошло. За столиком на четверых, но почему-то одна, сидела "она" и улыбалась мне. Блистательно худющая блондинка, лет тридцати. Я поклонился ей на ходу, и она сказала ласково: "Присаживайтесь".
С этого все и началось. Ее звали Инной. Она была, как и почти все сегодняшние русские, - из Петербурга, вернее, из Ленинграда, и повела со мной ласковую беседу, напоминавшую одновременно разведку боем и салонный ля-ля. Мы выпили по коктейлю, и тут вспыхнули прожектора и было объявлено: "Мисс Парадайз"!
На подиум выпорхнула Вика Богданова. Ей поперек груди - как солдатскую скатку - повесили венок с шелковой лентой - "Мисс Парадайз". Ее соперница-мальтийка разрыдалась от зависти. Я даже не сомневался, что незаметный очам моим новый русский дал председателю жюри пакетик баксов, чтоб насладиться победой юной красавицы.
Мы вышли на улицу. Теплая майская ночь. Все небо усеяно звездами. Мимо нас проскакивали разгоряченные зрители.
- А знаете что? - сказала Инна. - Пойдемте в "Марокану".
"Марокана"
Дискотека "Марокана". Сверкающая огнями, видна издалека. На въезде в туристическую зону Сусса. Ну просто Лас-Вегас. Днем это просто бесцветный бункер, обвешанный лампочками, однако ночью - держись!
Охрана на входе ощупывает нас - и, множась в зеркалах, мы проникаем в пещеру Али-Бабы. Как сказала Инна, таких дискотек, как "Марокана", нет даже в Испании. Где принято трястись ночами напролет в дискотеках и барах караоке.
Все своды в "Марокане" - черные, непроницаемого бархата, усыпаны стеклом. Такая светопоглощающая и отражающая гамма позволяет использовать новейшую лазерную подсветку. В 11 вечера народ только собирается на здешних акваториях - загончики-кушетки и бары в глубине. It’s cool, bаbу, it's cool, baby!
Мы прошли в один из загончиков и заказали коктейли - приторно сладкие, с безумным количеством льда. Дороговизна виски и других импортных алкоголей заставляет их комбинировать сиропы.
На танцплощадке упорно гребли руками две местные смуглянки. Техно-транс. Стрелки лазерного проектора шарили в темноте, периодически выпускалась струя дыма, и одинокий мальчишка-мастурбатор раскачивался по пояс в облаках, зачарованно глядя на свои чресла. Техно и рэп, было видно, овладели душами арабской молодежи - как и всюду в мире. Sic transit.
Я жевал жвачку, и Инна жевала жвачку. Жевали, озираясь в этом подмигивающем зазеркалье. Доставши флягу, я засадил большой глоток "Джей-Би".
- Смотри, идут! - наклонилась Инна. Множась в зеркалах, спускаясь осторожно по бархатным ступеням, вошли "они". Двое "новых русских" и их подруги. Оба были под метр девяносто, в последней упаковке, трещавшей под пудовыми грудами мышц. Оба бриты под ежик и с небольшими эспаньолками. Они уселись впереди нас и положили ногу на ногу. Их спутницы, не сговариваясь, пошли на круг. Заиграла несколько устаревшая - 94-го года, но все еще популярная песня D.J.Воbо - "Let the dream соте true". Спутницы нашли свои позиции на кругу и принялись раскачиваться в монотонном акте автоэротики под слова типа "сердце разбито" и опять-таки "дай мечте свершиться", на английском, конечно, что и скрашивало пошлость этих фраз. Арабская молодежь выпятила шары со стоек: таких красивых они не видывали.
- Это самые знаменитые манекенки Петербурга, - прокомментировала Инна. - Вот та, блондинка с густыми бровями, - ну просто вылитая Марго Хэмингуэй, моложе на двадцать лет, конечно (не ведали тогда, что эта самая Марго два месяца спустя умрет от передозировки "экстази" у себя в Санта-Монике).
Пока красавицы извивались в неустанном техно-трансе - десять, двадцать, тридцать минут (say it in the name of love - boom, boom, boom!) - их спутники сидели, обхватив могучими лапами кресла, и весело крутили головами.
В темно-красном бархатном кресле - первый. Светлые брюки, мокасины из кожи питона, очки "Рэй Бэн". Он потягивает сигарку "Давидофф". Второй сидит на пуфе из синтетического тигрового меха. Скромный, в костюме от Дзеньи, на трех пуговках и с короткими лацканами. Он похож на увлеченного изобретателя.
- Кто из них старшой? - А что, не видно? - Действительно, у того, что в светлых брюках, апломба было больше. Выглядел более самодостаточно. Жевал жвачку и блаженно улыбался, в то время как другой наклонялся изредка к нему, что-то нашептывал.
Инна поведала: "Он работает с самим "Кирпичом" (питерским вором в законе), держит сеть бензоколонок и супермаркетов. У него два дома в Финляндии, один в Лондоне, не считая домов в Питере и Ленинградской области, конечно. Оба остановились в "Ориент Паласе" (самый дорогой отель в Суссе, принадлежит племяннику саудовского короля Фахда и племяннику иракского диктатора Саддама одновременно - это их кондоминиум).
В то время как Тэтчер и Каддафи, приезжая к президенту Туниса Бен-Али, останавливаются в отеле "Газдрубал" (тоже шесть звездочек, но не столь модерный), наши русские ставят планку выше. Они здесь арендуют номера в "Ориент Паласе", "Линкольн" с шофером и по ночам катаются вдоль моря, вдыхая ароматы карфагенщины.
…Я вижу, как бездомные псы застывают от ужаса, когда сиреневый "линкольн" проносится по автостраде имени президента Бургибы - навстречу воображаемой точке истинного удовлетворения. По ночам в "Ориент Паласе" питерская Марго Хэмингуэй исполняет своему хозяину оральный секс - ведь они, истинные мачо, ослабли по части нон-стоп вагинального траха. Этот фактор ослабления половой мощи учли новоявленные эскулапы, практикующие усовершенствованный массаж предстательной железы, позволяющий "ящикам" всю ночь ворочаться на спутницах - что для придурков прошлого было делом нормальным.
Прав был Штайнер, что люди XXI века целиком перейдут с генитального на оральный секс, и это явление имеет глубоко метафизические корни. Позднее они будут не только сношаться, но и размножаться через рот, подобно некоторым представителям семьи паучьих.
"Доменикос"
Я потягиваю приторный коктейль и слушаю ее рассказ о Питере. Ее лицо - немного кукольное, с коротким вздернутым носишкой, и глазки синие - невольно вспомнишь Лермонтова, что породы в русских девушках мало, очевидно, эталон красоты другой - более в ходу свежесть и цвет лица. На Западе все более длинноносые и с выпяченной челюстью, но в целом эта подруга вид имеет, все при ней, а как намажется и юбочку короткую, так прям держись!
Сюжет - о "Доменикосе", кафе для "новых русских" в Питере.
Вход - 70 долларов, дороговато, зато декор что надо. Есть даже лазерная дискотека. Их девушки трясутся в одиночку, в автоэротическом режиме. Гладят себя, пока братва сидит и курит. Им подают изысканные блюда (язык атлантический - 95 тыс. рублей, салат "Ницца" - 45 тыс. и т. д. Вино, конечно, по большей части дрянь - итальянские столовые вина выдаются за марочные, однако если возьмешь "Кампари-оранж", то не ошибешься). Вошедших ощупывают металлоискателем, чтобы не было оружия, и они проходят стройными рядами - с мобильными телефонами и пейджерами. Прикинуты - от Версаче и Хуго Босса. Крутые здесь не только киллеры.
Разговор:
- Хуго Босс - в прошлом, надо брать только Дзенью.
- А часы "Лонжин"? Мне нравится модель "Линдберг", около трехштук.
- Старик, ты воще спятил. То же третья категория качества. В Швейцарии есть только один гениальный часовщик - Фрэнк Мюллер - его часы по 30 тысяч баксов.
- И все эти "Юнайтед Калорс оф Бенеттон" - тоже не годятся, спортивная фирма "Стефанель" куда лучше.
Сидят, спорят. Андрюха - реставратор, он переделывает гнилые особняки для финнов. Серега - инсталлятор, работает паяльной лампой и продает сварные композиции немцам. А Петя - директор-распорядитель сауны "Марлен". Где парятся все вместе. Сидит здесь и "ботаник" - младой профессор с постной миной, он в собственном НИИ вырабатывает питерскую разновидность "экстази" - таблеток для артистов и "новых русских". Они ими закидываются. Подзакидавшись, зависают долгими ночами над Невой. В дыму и перемигивании лазерных стрелок-прожекторов. Оттягиваются, пока не проклюнется хмуренький питерский рассвет.
Все, доста, уже отмякли. Тогда с девчонками (цены ниже московских - по сотне баксов в среднем, зато прикинуты не хуже - всякие там "Армани" из лайкры и пр.), или с друзьями - по точкам. У Андрюхи - квартира что надо - евроремонт и маленькие лампы-споты подсвечивают нужные места - эффект множения в глазах - там залегают, и начинается сеанс.
Благосостояние сместило акценты. Алеха - тот был ранее из "натуралов" (гетеросексуалов), однако его забрал к себе "ботаник", и он стал практикующей двустволкой, а не какой-то мосинской винтовкой - чтобы в один прицел. Прикинь, чувак! Ведь эта участь - ни для кого из нынешних не вновь. Активных геев мало, однако размытых переходных вариантов - во множестве.
А выглядят - как мальчики - похожи на Влада Сташевского - рост метр семьдесят, растительности на фейсе мало, но возбуждают в девчонках этой генерации (по большей части би-) эротику другого рода. Прощайте времена, когда в 70-х лакали портвейн, и член стоял как бешеный. Однако вся упаковка тех - убогих - джинсы "Левис" и все дела. Нищие, пахнущие потом и злые до женского пола.
Порт-эль-Кантауи
- Все, больше не могу! - рванул я на себе рубаху. - На воздух! Подальше от проклятых мигалок и техно-трансов.
- И я с вами! - сказала Инна.
Ночь, Порт-эль-Кантауи, полная луна. Спит бухта, спят немецкие туристы. Чуть слышно скрипят суда с бутафорскими фигурками Бармалеев. Мимо темных окон выходим на волнорез. Ночное море трепещет, и далеко бежит дорожка луны.
Немецкий бункер. Полузатопленный, покрытый мхом и водорослями, он защищал когда-то подходы к Хаммаметской бухте. Сейчас - кусок бетона, на коем намалевана звезда - нет, не подпольных коммунистов (потомки финикийцев слишком прагматичны), а просто символика какой-то жалкой местной команды по футболу. Тогда - в 42-м - бункер был соединен дорожкой с укрепрайоном, и голые по пояс немецкие солдаты носили в него боеприпасы.
Когда мехкорпус Роммеля ушел на восток и бился с британцами у Эль-Аламейна, здесь, в маленьком Тунисе, был тихий немецкий тыл, солдатский санаторий. Они здесь разместились на виллах по берегу залива и жили курортной жизнью - купались, загорали. Почти что южный берег Крыма…
- Давайте закурим! - она дотронулась до моего локтя.
Закурили. Море тихо плескалось у наших ног. Я накинул ей на плечи свой льняной пиджак, купленный в недорогом магазине Нью-Йорка, но здесь отлично смотревшийся.
…Итак, 42-й… В Европе шла кровавая война, и пропаганда, и проповедь тоталитарных идеалов… А им, пришельцам с Севера, что в вечной нехватке солнца, хотелось загорать. И вот - под предводительством майора Коршля они открыли клуб нудистов. Их бронзовые мускулистые тела сверкали под солнцем, они играли в волейбол на пляже нагишом и слушали по радио "Лили Марлен"… На самом деле - современные ребята, которым немного не повезло с войной. Они хотели выпивать, и местные торговцы им приносили "буху" - тунисский самогон из фиников. А иногда - местный парнишка по прозвищу "Али-Баба" приводил гулящих девок из города.
Майора Коршля убило уже в Италии, в 44-м, из волейбольной команды немцев осталось после войны лишь трое. Один из них мне повстречался за ужином в отеле "Риад Палмс", в том же мае 96-го. Как выяснилось, он даже мало-мальски калякал по-русски.
Многозначительно поднявши палец, он сказал: "Я родился лишь месяц спустя после того, как в Баварии была объявлена советская республика, запомни, в мае 19-го!" - и рассмеялся хриплым смехом. Он сидел в шортах и майке, поджарый и загорелый, и я не дал бы ему 77 лет.
В конце войны он, Ганс, был переброшен на Восточный фронт, где и попал в плен. Хлебнув местного вина "Макон" с главой сатира на золотой наклейке (с ресторанной наценкой этой поганое тунисское вино стоило 12 динаров), он произнес многозначительное слово "Джезказган".
Да, в Казахстане они работали на руднике, и много ребят хороших там перемерло. Вообще - свидетельствуют цифры - из плена не вернулся каждый второй из русских и каждый третий из немцев. Их, немцев, не убивали, но также не кормили и не лечили - там шел отбор по Дарвину. Его спасло лишь, что, будучи парнишкой любознательным, он выучил кириллицу и смог писать по-русски. Тогда он стал носить гордое имя "писарь" - и жизнь его предстала в другом свете. Начальник русский - Сергей - подкидывал ему по дружбе пайку. Парнишка несколько отъелся, и вскоре проснулось желание.
- Была там Наташа, медсестра! - сказал он таинственно, когда его похожая на мумию жена пошла к буфету за десертом.
В тему вклинивается старик-немец с соседнего стола:
"Я, Дитер Шульце, родился в 21-м во Фридрисхафене - том самом городе, где знаменитый граф Цеппелин стал строить дирижабли, еще в разгар Первой мировой. В 40-м, молодым и убежденным нацистом, я добровольно пошел на фронт и вскоре по убеждению вступил в СС. Я воевал почти 5 лет, из них три года на Восточном фронте, и был пленен в конце войны. Меня и тысячи других эсэсовцев кидали на смертные работы и в тюрьмы - в Минске, в Крыму, в Саратове. И каждый год - с 46-го по 50-й - я становился смертником. Обычно приговаривали группы по сто, по двести человек. К очередному юбилею советской власти эсэсовцев расстреливали. Но брали с большим запасом (ведь смертность), и тех, кто не входил в положенную цифру, бросали обратно в тюрьму. Наверное, я выходил к расстрелу раз пять, и каждый раз рулетка русской бюрократической машины меня щадила".
"Я помню эту ночь в керченской тюрьме. Приговоренный к смерти, я думал тогда: "Ну вот, луна и звезды, и жизни конец… ты понимаешь"?
- И после этого, - закончил бывший эсэсовец рассказ, - я никого так не люблю, как русских. Мне наплевать на всех этих американцев, французов, англичан, но русские - они ведь самые мне близкие… а капитан Петров в Сибири, который мне разрешил впервые, в 50-м, пойти к хорошей русской девушке - Наташе. (Все русские девушки - Наташи)? Пельмени, водка и Наташа… а также - ночь в Керчи, когда прощался с жизнью…
- О чем вы думаете? - Инна дотронулась до моего локтя.
- Да так! - Я вытащил фляжку из пиджака, висевшего у нее на плечах. Глотнул и предложил ей тоже. При свете луны она увидела - швейцарскую, потертой кожи фляжку, матовый отблеск металла и застонала: "Какая вещь шикарная!" Глотнула, хотя уверяла, что не пьет совсем.
Ночь, Порт-эль-Кантауи, полная луна. Спит бухта, спят немецкие туристы. Чуть слышно скрипят суда с бутафорски размалеванными Бармалеями.
- Я завтра рано утром уезжаю в Сахару, - сказала Инна. - с группой наших козлов-туристов. Так надо. Отправка - в восемь утра. Стоимость - 200 динаров с ночевкой. Хотите с нами?
Я с благодарностью поцеловал ей руку.