Генерального Секретаря проводили аж до лестничной клетки… Он остановился там, взглянул куда-то наверх. Спросил как бы вскользь. - Говорят, у вас новый крановщик. Как он, поспевает за вами? Сработался?
- Немой-то?! Пообвыкнет…
Как "немой?!" вскричал Хрущев. Он что у вас еще ни одной беседы не провел? Ни одной политиформации? Рта не раскрывал?!
Силантий на беседах не бывал, но своих никогда не подводил.
- Как же! Все, как часы! Даже за меня вступался.
- Так почему же "немой"?
- Не матерится никогда. Даже заводную Тоньку не облаял.
Хорошего воспитания, значица…
Хрущев похохотал громко, от всей души, и, заметив, что крановщик выглядывает из своей скворешни, едва не махнул ему рукой. Но во время удержался…
Он сильно потряс руку Силантия, портрет старика-каменщика он видел на облезлой от дождей Доске Почета.
Силантий на рукопожатие не ответил, и у Генерального осталось ощущение, что он пожал мокрую деревянную лопатку.
Проводив взглядом шествие во главе с обманутым Хрущевым, Игорь подумал, что его вот так, запросто, как Хрущева, не надуешь. Но, если всерьез, он еще мало что знает.
И, сменившись, вечером продолжал листать свою "заслуженную", в пятнах масла и тавота, записную тетрадочку. Некоторые записи - он уже не раз испытал это - были сродни поплавкам на воде, которые указывают на скрытый под ними тяжелый груз. Возьмешься за поплавок, потянешь, а внизу иногда такое, что, кажется, не осилить.
Он все искал и искал этот поплавок, который, может быть, укажет ему, где таится проклятие…именно проклятие… как иначе назвать то, из-за чего лихорадит всю стройку. Где оно скрыто, это Проклятие? Как выглядит? Чем живо?
Спустя неделю на корпус не подвезли кирпича. Бригада простаивала. Игорь открыл дверцу кабины, до него донесся снизу пронзительно тоненький голосок:
Елочки, сосеночкн,
Воронежски девчоночки…
Игорь спустился на подмости. Подсобницы лузгали семечки с краю корпуса в тенечке.
Елочки, сосеночки
А нет ли работеночки?.
Белые платки теснились густо, один к одному; кто-то визжал, галдел. Птичий базар!
Увидев своего крановщика, Нюра оттянула платок на затылок, вскинула над головой руку в черных, как из ляписа, подушечках мозолей, и… взгляд ее упал на Силантия, который грозил ей кулаком.
Из-за спины Нюры выскочила приземистая, неимоверно широкая в бедрах такелажница Тоня в желтом сарафане ("Самовар самоваром", - мелькнуло у Игоря) и прошлась по настилу, притопывая короткими ножками в рабочих, не по размеру, ботинках. Ботинки ее были не то в мелу, не то в известке, пыль так и взвилась вокруг.
Э-эх, старшой грозится: "Тише!
Крановщик сидит по крыше…"
- Тонька! - В голосе Силантия звучал испуг: разрисует нас крановщик в газетке - мать родная не узнает! - Поди ботинки оботри… Срамота ты наша!
Тоня взглянула на свои ботинки, смутилась. Место ее уже заняла Нюра. Лицо ее было сосредоточенным, неулыбчивым, словно она и не собиралась петь. Она и не пропела, скорее выговорила песенной скороговоркой, косясь на Некрасова:
- Мы приехали на стройку -
Кирпичи, да кирпичи.
От получки до получки
Не хватает на харчи.
- Девки, кирпич привезли навалом! - зычный голос Силантия заглушил и частушку и притопывания. - Давай все вниз!
Тоня, обтиравшая ботинок, швырнула тряпку на подмости. Она почти примирилась с безденежьем. Но сейчас, после слов Нюры, переимчивая и "шумоватая", как называли ее подруги, Тоня навалилась на Силантия всем телом, выкрикивая что-то.
Силантий отталкивал ее от себя, призывая Некрасова не слушать девку; она - кто ж этого не знает! - в любой разговор плеснет керосинчику.
- Керосинщица! Потому тебя и замуж не берут!
В самом деле, с Тоней что-то произошло, заметил Игорь. Она заметно подурнела. Подбородок словно бы уменьшился, длинный нос заострился и посерел, отчего лицо стало казаться птичьим.
- Сорока!
Силантий глушил ее голос своим надтреснутым, гудящим баском. Слышны были лишь обрывки фраз Тони: "…выводиловка - грабиловка… Сколько хочет, столько и даст! Вчерась сколько мне закрыли?.. А Тихону намазали! За чей счет?!"
Силантнй открыл рот, как оглушенный. Потом, всплеснув руками, бросился за Инякиным.
Тихона Инякина встретили хмуро:
- Прилетел, завитушечник!
Ивякин выждал тишины. Едва она установилась, бросил одну-единственную фразу:
- Вы что, девки, шумите? Хотите, чтоб из-за вас Ермакова сняли?
И словно бы он не сказал, профсоюзный "завитушечник", а хлестнул длинным, как у пастуха, бичом сразу по всем лицам.
Подсобницы глядели на него морщась.
- А за что? - спросило сразу несколько голосов.
Игорь смотрел на Инякина с удивлением: "Оберегает Ермакова… От своих?"
Подсобницы заспешили одна за другой разгружать кирпич. Они проходили мимо Игоря боком, стараясь не задеть его и надвигая белые платки на самые глаза.
Игорь двинулся к своему крану вслед за Инякиным, который спешил по трапу, горбясь, с фуганком подмышкой. Серая, с аккуратными заплатами на локтях и на воротнике рубашка Инякина мелькала внизу; все более удаляясь от Игоря, - похоже, Инякин избегал оставаться с Некрасовым для разговора с глазу на глаз. "Завитушечник"? Инякин, оказывается, слывет у девчат не только мастером по деревянным завиткам, которые он ставит на перила лестниц в места изгиба. Видно, не только дерево, побывав в его руках, может стать гладким, без острых углов, кругляшом…
Ночью Игорь проснулся оттого, что словно бы наяву услышал разноголосое: "мне вывели…", "ему намазали…", "нам закрыли всего по шестнадцать рубликов", "Что мне жрать до получки?"
Перед глазами возник недостроенный корпус. Белые платочки девчат. Гомон. Слова сливались, по сути дела, в одно, которое произносилось со смирением или жалобой во всех углах стройки:
"Выводиловка!" "Выводиловка - грабиловка! - кричала Тоня. - Сколько вздумают, столько и выводят!.."
Силантий и Тихон испугались девчонок? Что ж, именно отсюда начать крошить, рвать мерзлоту? Это - поплавок?
Решил потолковать после смены с корпусным прорабом, с которым до сих пор и словом не перекинулся.
Прораба в тот день сняли…
6
Назавтра Игорь явился в трест, спросил у спешившего куда-то молодого инженера, где прораб Огнежка Акопян.
- В каталажке! - бросил тот, пробегая.
- Где?!
- В каталажке! - прокричал инженер, устремляясь вниз по лестнице. - Первая дверь направо.
Игорь Иванович зашел в узенькую, в одно окно, комнату, заставленную шкафами, на которых лежали кипы старых бумаг. С каждым шагом от двери едкий щекочущий ноздри запах книжной пыли все более уступал аромату левкоев. Левкои белели на столе, в банке из-под майонеза.
Огнежка не сводила глаз с левкоев, покачиваясь на скрипучем стуле.
Игорь заколебался: подойти к Огнежке или возвратиться? Проблемный разговор с девицей, у которой столь ярко, ну, просто вызывающе ярко накрашенные губы, прическа мужская, короткая - явно от модного парикмахера. Брючки узкие, и тут своя мода, наверное. Зеленоватая крепдешиновая кофточка с очень короткими рукавами. Но больше всего насторожили белые босоножки сверхмодного фасона, без задников. Босоножки валяются под столом. Ноги в капроновых носках покоятся на связке пожелтевших нарядов, бесцеремонно брошенных на пол. Впрочем, ноги не покоятся, они вытанцовывают что-то… "В таком наряде - на стройку? По грязищи…"
Хотел уж повернуться и уйти. Но тут заметил в углу комнаты большие рабочие ботинки в засохшней глине. Над ними вешалка. На ней курточка и белый плащ. Задержался. Кашлянул.
Огнежка порывисто оглянулась. Смуглая. Огненная молодая женщина. То ли армянка. То ли грузинка. Словом, Кавказ во всей красе..
Спросила почему-то с неприязненной усмешкой, чем она обязана посещению редактора новорожденной стенной печати… Нужен совет? И беззвучно, одними губами: "Мой?!"
Игорь решительным жестом пододвинул стул. Огнежка как-то сразу подобралась, неестественно выпрямилась на стуле; высокая, по-мальчишески угловатая, она напоминала теперь школьницу старших классов, которая вытянулась вдруг, в один год, тревожа родителей своими худыми ключицами и впалыми щеками, вызывая их удивленные возгласы: "В кого она растет?"
- Почему здесь каталажка? - не сразу отозвалась Огнежка. Замкнутая, обозленная, она заставляла себя быть корректной.
Оказывается, так здесь прозвали комнату, где сидел инженер по труду и зарплате. Вот уже много лет в тресте на эту должность не назначали, на нее чуть не силой гнали. Новоиспеченный специалист по труду и зарплате тосковал в "каталажке" до тех пор, пока на смену ему не приводили следующего. Впрочем, долго ждать не приходилось - два-три месяца - и отсидка кончена. Может быть, кто-нибудь из инженеров-строителей задержался бы здесь и долее, но, во-первых, каждому вскоре становилось ясно, что в финансовых дебрях треста не только черт, сам Ермак ногу сломит; во-вторых, можно ли полюбить "каталажку"?
Игорь присел, объяснил, что явился поговорить о "выводиловке". Огнежка постучала без нужды костяшками счетов, изрезанных кончиком чьего-то ножа и забрызганных чернилами; объяснила, пытаясь нащупать ногами туфли и объясняя, что она за свой трудовой стаж с иной системой оплаты не встречалась.
- Лозунги над входом меняются. А оплата труда? Так было - так будет. Выводиловка-грабиловка, уже слышали наверное?..Зарубежные армяне, с которыми после ереванского института встречалась, говорили мне, что строители на Западе за такие гроши, как у нас, и работать не будут…
- В строительном институте вам преподавали основы "выводиловки"? Огнежка вскочила, так и не попав ногой в туфлю.
- Что вы от меня хотите?
- Я хочу понять, что происходит, в частности в бригаде Силантия. Заговоришь о заработках - люди морщатся, убегают, а то и кричат, словно ты дотронулся ненароком до открытой раны.
Огнежка зло откинула костяшки счетов. Процедила сквозь зубы: Крановщики на твердой оплате. Что вам чужие раны? Не касайтесь ран, которых не в силах исцелить!
- А если попытаться исцелить?
- Вы - кудесник?! - Она обернулась к нему всем корпусом. - Пойдемте! Это недалеко… Через час вы отрешитесь от наивной веры в свое всесилие.
- Может быть, через сорок пять минут? - усмехнулся Игорь.
- Нет! - возразила она без улыбки, надевая свои огромные мужские ботинки в песке и глине, и белый пыльник. - На это потребуется ровно час. Ни одной минутой меньше.
Они двинулись к недостроенным корпусам. Навстречу небольшими группками шли рабочие, - кажется, начался обеденный перерыв второй смены.
- Это очень кстати, - заметила Огнежка, обгоняя Игоря размашистой, мерной, как в беге на длинную дистанцию, походкой прораба, которому приходится вышагивать в день многие километры. С трудом привыкала она к этому широкому мужскому шагу, болели икры, но иначе она постройке не ходила: ведь походка отличает прораба, как врача белый халат.
Внезапно Огнежка остановилась возле грузовика с открытым задним бортом.
Игорь, который спешил следом, едва не налетел на нее. Шофера в кабине не было, - по-видимому, ушел обедать, так же, как и рабочие, чьи лопаты лежали на песке возле грузовика.
Огнежка оглядела желтоватые отвалы песка, которые громоздились вдоль всего будущего проспекта, покачала головой.
- Начнем!
- Что я должен делать?
- Берите лопату!
Игорь строго взглянул на нее. - К чему эти шутки? Я целый день ворочал лопатой. По пять тонн перекидывал за раз.
Огнежка не отвела от него зеленых, холодно прищуренных глаз.
- Вы действительно хотите постичь теоретические основы всех наших бед?
Игорь кивнул.
- Берите лопату! - властно повторила она. - Вот эту…
Игорь неуверенно нагнулся, взял совковую лопату. "Моим методом постижения действительности мне же по шеям", - подумал он.
- Нагружайте грузовик! - Огнежка взглянула на ручные часы. - Я засекаю время.
Игорь засмеялся своим мыслям: "Будь последователен!" плюнул на руку, зачерпнул полную лопату песка и с напряжением перенес песок в кузов грузовика.
- Как железные опилки.
- Песок сырой, - пояснила Огнежка. - Один кубометр такого песочка весит более полутора тысяч килограмм. Что же вы остановились, товарищ стенная печать?
Минут через пятнадцать Игорь расстегнул ворот ковбойки. А когда он попросил разрешения снять ковбойку, промокшую на лопатках, Огнежка сказала, взглянув на часы:
- Пожалуй, достаточно!
- Прошло шестьдесят минут?..
- Нет, ровно тридцать. Но, - Она улыбнулась краем губ, - для человека с ироническим складом ума, пожалуй, достаточно. К тому же в институте меня научили умножать на два…
Игорь с силой вонзил лопату в песок. - Зачем вам брать на себя лишний труд!.. - И вновь взялся за лопату.
Начали подходить работницы. Они удивлялись неожиданной помощи, хотели приняться за работу.
Огнежка что-то сказала им, девушка в синих шароварах хлопнула в ладоши:
- Ой, какая красота!
Пожилая женщина в платке, повязанном под подбородком, вздохнула:
- Слава те господи!
Женщины обступили Игоря полукругом, советуя:
- У шейки лопаты берись!
- Не тужься! Так восемь часиков не помашешь.
Игорь видел: взгляды работниц подобрели, люди смотрели на него с ожиданием и признательностью, - так на стройке на него не смотрели ни разу. Еще не зная точно, зачем он швыряет песок в кузов грузовика, Игорь уже понимал, что взялся за нечто жизненно важное для всех обступивших его людей.
Кузов, казалось, поднимался от земли все выше. На зубах скрипела пыль, глаза слезились, хотелось откашляться, но он работал, пока не послышался голос Огнежки: - Довольно!
Она попросила бригадира разнорабочих определить, сколько нагружено песка. Та прикинула, для верности отмерила ручкой лопаты, посоветовалась с остальными, наконец назвала цифру.
Пожилая женщина протянула Тимофею бутылку с водой, он отхлебнул глоток, поблагодарил.
- Это вам спасибо, товарищ! - с чувством сказала женщина.
Огнежка и Игорь несколько минут шли молча. Игорь вытирал платком шею, лицо.
Огнежка подняла прутик и, присев на корточки, принялась вычерчивать прутиком в дорожной пыли какие-то цифры. Наконец она подняла голову.
- Следите за моими расчетами, товарищ Некрасов! - И обвела прутиком цифру "2 р. 23 к.", означающую плату за погрузку одного кубометра. Потом заключила в кружок другую цифру - вес одного кубометра сырого песка.
- Чтоб заработать хоть двадцать пять рубликов вам надо было бы перекидать ни много ни мало двадцать тонн!
Огнежка поднялась с колен.
- У вас семья есть?.. Мать и сестры в деревне? Так!.. Вы заработали сегодня на погрузке, если бы трудились, разумеется, полный рабочий день, двенадцать рублей с копейками. По трешке на живую душу. На трешку в Москве можно купить разве что сто грамм колбаски. А если у вас есть дети?!
Игорь взглянул на Огнежку почти с испугом.
Она с силой отшвырнула прутик в сторону.
- Не беспокойтесь! Прораб дотянул бы вашу зарплату до прожиточного минимума, иными словами - "намазал", хотя этого ему не преподавали в институте… Но, как вы знаете, хлеб, протянутый Христа ради, горек, - недаром женщины готовы были расцеловать вас, когда я им сказала, что вы хлопочете о справедливых нормах… Да что там горек! Отравлен унижением!.. Ведь хлеб этот, честно заработанный людьми хлеб, прораб волен делить, как ему вздумается. Сегодня дал, завтра не понравился ему твой взгляд или слово - отнял…
Огнежка свернула к тресту, ускорила шаг. Игорь едва поспевал за ней.
- Как видите, с наукой, почерпнутой за пять лет учебы, мне пришлось расстаться на пятый день работы.
Но если б только это! К "намазкам" здесь привыкли, как к водке.
"Намазка" не замазка, к рукам не липнет", - говорит радетель за человечество Тихон Инякин, покрывая бригаду. Вот документы, полюбуйтесь. - Огнежка достала из сумочки наряды Силантия на зеленой бумаге. - Вчера Шура Староверов перекосил стену. Он поплатился за брак? Ему "вывели" вывели, как всегда, "среднесдельную" - тридцать рублей. Сегодня Шура сломал эту стену. Ему вывели тридцать шесть рублей.
"Значит, это не случайная прибаутка "Трест МОССТРОЙ - чи работай, чи стой, все равно тридцатка…"
Искоса взглянул на Огнежку. "Признаться, хорошо она мне по морде надавала. Со страстью. Кавказ!"
Кавказ ему явно нравился. Глазищи какие! Умные. И в пол-лица. В глазах прозелень. Не оторвешься…
Игорь влюбчивым не был. А тут голова пошла кругом. Пора бы ему подняться и уйти. А он от стула отлепиться не может.
- Я опасался, что ничем не смогу помочь стройке… - слова срывались с языка сами по себе, и так, сами по себе, вдруг ляпнули столь дерзко и нагло, что Игорь вздрогнул: - Но, если жениться на прорабе - по моему, это… это и есть помощь стройке.
- Очередное заблуждение, - холодно ответствовала Огнежка. Прорабы любят пианистов…
Игорь поднялся порывисто, выскочил в коридор, заходил из одного конца в другой, наталкиваясь на людей. "Еще раз мне по мордасам".
Поостыв, вытер повлажневшее лицо платком. Вернулся к мыслям, ради которых и отправился к Огнежке "Мне вывели". "Ему намазали… за чей счет?"
"Намазка" не замазка…" Эдак пройдет несколько лет - и Александр Староверов, честный парень, кадровый рабочий-строитель, станет рвачем, а то и захребетником или отчается, удерет отсюда куда глаза глядят…"
В тот же день и ударила "молния". Она появилась возле портального крана. Углем на фанерном щите начертали: "Строим - ломаем, очки втираем". Под заголовком рисунок: Силантий и Тихон Инякин подпирают плечами падающую стену.
"Молния" провисела с четверть часа, не более. Затем она пропала куда-то. Но на подмостях только о ней и говорили…Тихон Инякин бросил рубанок и отправился к Чумакову.
- "Немой"-то что натворил! "Молнию" видел? Кончать надо с крановщиком. Выводи за штат или хочешь, я им займусь.
- Займись, ты знаешь, куда писать… Не мне тебя учить!
Белая, со следами пальцев, дверь управляющего была защелкнута на замок, но ключ торчал снаружи. По утрам стало моросить. Сгустился туман. Прожекторы и огромные, как кувшины, электролампы гасили поздно - капли дождя сверкали в рассеянном свете фиолетовым огнем.
"Погодка нелетная", - невесело усмехнулся в один из таких дней Игорь, пытаясь разглядеть что-либо внизу. Он работал почти вслепую, по голосу…
От огромного нервного напряжения клонило в сон.
Так бывало с ним разве что перед вылетом на караван. Обычно летчики сновали в это время по землянке взад-вперед, рассказывали что-либо нарочито беззаботным голосом. А Тимофею хотелось спать. Его отвлек от полудремы мальчишеский возглас: "Вира!.."
Игорь глянул вниз. Корпус начисто закрыло от него мерцающим серебристо-фиолетовым потоком.