Борьба с безумием - Поль Генри де Крюи 6 стр.

- А что эта публикация не уничтожит Фергюсона как врача?

- Глупости говорите, - сказал Фостер. - выступле­ние Фергюсона имело большой успех. Попасть на первую страницу газеты - это лестно и для медицинского об­щества.

Научный обозреватель газеты Джин Пирсон под ли­рическим заголовком в детройтской газете "Фри пресс" написала не просто хвалебный, а весьма обстоятельный очерк о клинических исследованиях Джека.

"На прошлой неделе, - так начинался очерк, - доктор Джон Т. Фергюсон сделал одной из тысячи его умали­шенных пациенток подарок стоимостью в 23 цента.

Когда она осторожно взяла в руки небольшую стеклян­ную баночку с двумя золотыми рыбками, разноцветными ракушками и веточкой водоросли, лицо ее залилось ру­мянцем.

- Спасибо, доктор, - тихо сказала она.

Это были ее первые слова за четырнадцать лет мол­чания".

Конечно, замечательно, что медицинская наука смогла заставить немую сумасшедшую даму заговорить после многих лет молчания. Но не в этом, по-моему, соль эпи­зода; меня больше заинтересовала роль Джека Фергюсона в этом деле. Как сумел он почувствовать, что парочка жалких двадцатитрехцентовых золотых рыбок поможет вывести эту женщину из-за психического занавеса, за ко­торым она прозябала вне контакта с человеческой гуман­ностью и добротой? Где Джек обрел свою интуицию, под­сказавшую ему, что эти потерянные существа, как будто совсем конченные, остаются все же людьми. На каких пу­тях жизни он познал старую незыблемую истину, что доброта - это могучее лекарство.

Чтобы объяснить внутренний мир Джека Фергюсона, я попрошу вас последовать за мной в его прошлое, сквозь бурные годы его несуразной жизни, когда он узнал то, чему не учат в медицинских колледжах и чего не найдешь в учебниках психиатрии. Процесс подготовки Джека к ро­ли врача для душевнобольных похож на судьбу Эрнста Хемингуэя, который сказал, что лучшая школа для писателя - это несчастливое детство.

Школьные годы Джека напоминают мне обложки жур­нала "Сэтердэй ивнинг пост", на которых изображаются очень забавные, всегда веселенькие и хорошенькие амери­канские мальчики и девочки. Однако школьные годы Дже­ка напоминают мне эти картинки лишь потому, что совер­шенно на них непохожи.

Отец его был католиком, а мать методисткой, и ка­ждый из них тянул его по своему пути. Отец служил составителем поездов на железной дороге Монон и чер­товски хотел сделать сына паровозным машинистом; и Джек полюбил копоть и грязь железнодорожного депо и шипение пара. Мать мечтала о том, чтобы сын имел более высокую профессию, чем отец, и стал доктором; и Джек разъезжал на старом форде с их домашним доктором, на­блюдая, как настоящий домашний врач лечит не только болезнь, но и человека.

В этом заключалось первое серьезное жизненное за­труднение Джека: он хотел, чтобы его любили и отец и мать, и всячески старался угодить им обоим. Но разве можно работать на паровозе и в то же время изучать медицину? Этот практический вопрос не волновал Джека. Он воображал, что сможет это делать, потому что с самых ранних лет, когда он носил еще коротенькие штанишки, у него было чувство, что все, за что он ни возьмется, дол­жно ему удаваться.

Джек был, как говорится, парень-непромах. Одинна­дцатилетним мальчиком он нанялся рулевым на рыбацкое судно на озере Мичиган. Он заявил капитану, что будет работать без всякого жалованья, если к концу дня ему позволят забирать всю рыбу, которая застряла в петлях сети. Затем с большими корзинами рыбы в обеих руках он возвращался домой и, проходя по улице, непрерывно голосил: "Свежая рыба, свежая рыба". Он приносил до­мой во много раз больше денег, чем получал бы за свою работу на судне.

В мальчишеские годы Джек обладал не только острым умом, но и дикой энергией. Мать должна еще больше его полюбить - такую задачу он себе поставил. Она должна полюбить его сильнее, чем младшего брата, который был болезненным мальчиком и мочился в постель. Чтобы еще больше подкузьмить брата, Джек два раза в день, утром и вечером, бегал разносчиком газет, а после возвращения из школы работал в аптекарском магазине. Ко всему это­му он ухитрялся хорошо учиться в школе.

- Я готов был растоптать кого угодно, чтобы добиться любви к себе, - вспоминал Джек. - Это был первый признак созревавшего во мне сумасшедшего зверя.

Его система воздействовать на мать и завоевывать ее любовь работала, увы, в обратном направлении. В семна­дцать лет, получив аттестат об окончании школы, он ушел из родительского дома. На сталелитейном заводе в Гари, скрыв свой возраст -Джек был крупным и плотным мальчишкой, - он ухитрился получить работу подсобного рабочего, надеясь скопить деньги и поступить на подгото­вительные медицинские курсы Индианского университета. Туго приходилось мальчишке на тяжелой работе с тяже­лыми людьми в тяжелом виде промышленности. Но Джек и тут показал свою ловкость. Ничто не могло его оста­новить.

Начав (это было в 1925 году) с четырех с половиной долларов в день за десятичасовой труд, он, среди бу­шующей, адской жары мастерских, быстро пробивал себе дорогу; подсобный рабочий, отбойщик, шлаковщик, над­смотрщик, второй помощник, первый помощник. - он до­стиг наконец своей цели у огня открытых топок: к концу первого года он зарабатывал уже 14 долларов за восьми­часовой рабочий день.

Он научился ругаться на польском, немецком, испан­ском и литовском языках. Он научился жевать табак, не­смотря на то, что это вызывало у него тошноту. Он упраж­нялся в искусстве глотать сандвичи - ломтик кровяной колбасы с острым желтым перцем - так, чтобы они не лишали его голоса и не вызывали слез на глазах. Он обу­чал неграмотного поляка основам английского языка, ри­суя обломком доломита на полу мастерской короткие слова гигантскими буквами. Люди звали его "козликом" и любили за то, что он не отказывался ни от какой неприят­ной работы и не переставал улыбаться, когда над ним под­трунивали.

Джек вглядывался в измазанные сажей лица своих товарищей. Хотя большинству из них не было еще и три­дцати лет, многие из них к концу смены выглядели шестидесяти-семидесятилетними. А Джек был неглупым парнем. В 1926 году он любовно с ними распрощался и поступил на подготовительные медицинские курсы Индианского уни­верситета. Что могло его остановить?

Потребовалось целых четыре года, чтобы пройти двух­летнюю программу обучения на подготовительных курсах. Работая на заводе, он скопил приличную сумму денег, но оказалось, что денег нужно гораздо больше - на всякие лабораторные занятия и дорогие учебники. Отец мог по­мочь ему только тем, что устроил его кочегаром на желез­ную дорогу Монон. И Джеку пришлось совмещать работу на паровозе с университетскими занятиями. В 1929 году он был готов для поступления в университет. Теперь ему уж ничто не может помешать.

Он не собирался жениться до получения врачебного диплома, но женился, и это было неплохо, потому что жена его тоже работала. Через год у них родилась девочка. Он взял сверхурочную работу на железной дороге, пытаясь в то же время закончить первый курс медицинского фа­культета. Но тут он вывихнул себе колено и с ногою в гип­се не мог уже работать на паровозе.

Ему пришлось оставить университет, не закончив даже первого курса обучения.

- Энергии у меня было больше чем достаточно, - вспоминает Джек. - Я был напористым парнем. Но если я наталкивался на препятствие, я не стремился прорваться сквозь него или обойти его. Я поворачивал обратно и брался за что-нибудь новое.

Наступили годы большой депрессии в стране, и, не­смотря на помощь отца, Джек был уже не способен прорабо­тать в должности кочегара достаточный срок, чтобы сде­латься паровозным машинистом. И тут все пошло к чер­товой бабушке, как выразился Джек.

Кто мог хоть на дайм заключить пари, что Джек когда-нибудь станет доктором? Он остался на мели с же­ною, с ребенком, и все его мечты...

А какой пример показал ему их домашний врач, тот самый "док", который возил его с собой на стареньком форде! Как он был чуток к каждому больному, видя в нем не только пациента, но и живого человека. Однако доктор и сам был человеком и попал в какую-то очень серьезную беду. Решив покончить жизнь самоубийством, он самым тщательным образом анестезировал себе оба запястья впрыскиванием новокаина. Затем стал у ванны, наполнен­ной водой и вскрыл себе кровеносные сосуды на обеих ру­ках лезвием безопасной бритвы. Немного хлопот причи­нил он людям, убиравшим за ним. Вот это человек, мрачно раздумывал про себя Джек.

Последующие десять лет Джек Фергюсон, экс-студент медицинских наук, проходил школу нравственного паде­ния человека.

По сути говоря, он был самоучкой. Все его активы сводились к личной энергии и умению привлекать к себе людей. Он испробовал целый ряд профессий, так как не выносил рутины.

Он сделался страховым агентом и добился высоких показателей в работе, но вскоре оставил эту должность. Вечная погоня за рекордами надоела ему. Он опускался все ниже по социальной лестнице и стал буфетчиком в баре, незаконно торговавшем спиртными напитками; здесь он хорошо познакомился с картиной алкогольного психоза. Сам он пил мало. К концу "сухого закона" он использо­вал свою подготовку в колледже и стал лаборантом по перегонке виски. Он спустился еще ниже по социальной лестнице и поступил буфетчиком в гостиницу "Охотник" в Лафайетте, штат Индиана. Здесь ему повезло.

Один винокур прослышал о том, как он свободно раз­бирается в качествах разных сортов виски, и Джек даже не помнит, как он оказался торговцем спиртными напит­ками в отдаленных общинах Западного Висконсина.

Наконец-то он хорошо устроился. Ему не удалось стать доктором, чтобы угодить матери; он потерпел фиаско в своем стремлении сделаться паровозным машинистом, что­бы отец мог им гордиться, так вот он стал крупным дель­цом, чтобы порадовать свою жену. Его энергия и личное обаяние вынесли его на большую волну, как это было когда-то на сталелитейном заводе. Он торговал водкой в кабаках и притонах, он продавал виски оптовикам, он познакомился с Ральфом и Аль-Капонэ и вскоре завел се­бе агентов, продававших его жидкий товар вагонами. Он стал крупным предпринимателем, и это ему было противно...

Медицина по-прежнему манила и звала его к себе. В конце тридцатых годов в химии разразилась революция; засыпав докторов своими дарами в виде сульфамидов, ви­таминов и гормонов, она сулила новое жизнеспасительное оружие простым, скромным домашним врачам. Именно та­ким врачом Джек всегда мечтал быть. Он годами наблю­дал пагубное действие алкоголя на человеческое поведение, а тут стали поступать научные сообщения доктора Спайса о витаминных экстрактах, излечивающих алкоголизм.

Тлевшая в нем тоска по медицине вспыхнула с новой силой. Он сказал жене, что собирается бросить коммер­ческие дела с виски и поехать в Индиану, чтобы снова по­пытаться устроиться на медицинский факультет. Он при­пас некоторую сумму денег, но далеко не достаточную. Огорченная жена стала донимать его бесконечными вопро­сами. Когда же он получит возможность содержать жену и ребенка, если займется сейчас изучением медицины? И сколько еще времени пройдет, пока он обеспечит себя прак­тикой? Ему, несомненно, придется уделять часть времени на Моаон. Пройдет, должно быть, десять лет, пока он ста­нет практикующим врачом и сможет кормить семью. Да и хватит ли у него сил продолжать свои медицинские занятия после такого долгого перерыва? Примут ли его обратно на медицинский факультет и что он тогда будет делать?

Джек пошел на развал семьи с суровой решимостью.

- Оставались еще кой-какие вопросы - о моей спо­собности учиться, о содержании семьи и прочее. Подыто­жив все это, я вернулся к медицине, потеряв одну жену и одну дочь.

Он аккуратно посылал деньги на содержание дочери. Жена его вторично вышла замуж.

Ему исполнилось 33 года.

В Индианском университете ученый совет медицинского факультета не очень высоко оценил его воскресший пыл к медицине. Один из профессоров, вручив ему карандаш, предложил удалиться в соседнюю комнату и написать не­большой очерк об этом карандаше.

Литературное произведение Джека оказалось не бле­стящим. Он путался в глаголах. Ему не хватало элемен­тарной культуры речи: нетрудно растерять культуру, тор­гуя водкой. И вообще говоря, являются ли торговцы вод­кой подходящим человеческим материалом для высшего медицинского образования? На комиссию не произвели особого впечатления уверения Джека, что он все это быстро наверстает. Ему не верили, что он почти закончил первый год медицинского обучения с хорошими оценками десять лет назад. Хотя он и превосходно занимался два года на подготовительных курсах, комиссия предъявила ему требование, которое остановило бы девять человек из десяти.

Джек должен был вернуться на подготовительные кур­сы и снова пройти целый год обучения. В 1941 году Джек оказался на год дальше от своей мечты сделаться домаш­ним врачом, чем десять лет назад.

Почему так не везло Джеку Фергюсону? Не обладая психологическим чутьем Достоевского, я затрудняюсь это объяснить. Почему он растрачивался по мелочам все эти годы? Что делало до сих пор его карьеру такой печальной цепью блистательных неудач? Джек объясняет это тем, что ему претило однообразие и не хватало настойчивости в преодолении препятствий - таких, например, как бездене­жье. Но, по-моему, это не объяснение. Масса юношей осили­вает курс медицины - масса молодых парней, далеко усту­пающих Джеку в энергии, сообразительности, фотографи­ческой памяти, не обладающих его способностью привле­кать к себе людей и так хорошо улыбаться. Они легко пре­одолевают трудности одной из самых строгих научных дисциплин - медицины и получают врачебные дипломы.

Все неудачи Джека я могу приписать только отсут­ствию у него одного качества, определение которого не найти ни в научном, ни в психологическом, ни в солидном толковом словаре. Это качество известно среди призовых борцов, футболистов и солдат-пехотинцев; некоторые из них проявляют его в моменты наивысшего напряже­ния, и называется это качество "мокси". Джек обладал многосторонними способностями, имел почти все, что тре­бовалось от него в то время, за исключением мокси.

Мокси означает умение брать мертвой хваткой, иметь сердце бойца. Не должен ли каждый стремящийся к со­перничеству в любой области родиться с мокси? Или, быть может, мокси глубоко скрыто и остается до поры до времени незаметным, а потом, в момент наивысшего на­кала, когда напряжение становится невыносимым, оно себя проявляет? Такие примеры известны; они бывают полны истинного драматизма и часто кончаются трагиче­ски. Держала ли судьба его в запасе для Джека? - Ответ на этот вопрос выявится в последующие десять лет его бурной жизни, начиная с 1941 года, когда он снова начал добиваться врачебного диплома, чтобы стать рядо­вым практикующим врачом, умеющим лечить больных и грешников, заблудших и убитых горем людей.

Глава 5

В начале сороковых годов Джек Фергюсон был совсем одинок. Отец его умер. Мать находилась в таком нервном состоянии, что трудно было к ней подступиться. Жена и дочь жили в Калифорнии. Не было никого, кто нуждался бы в его любви, и он остался один-одинешенек со своей мечтой стать доктором. Быстро пролетел год подготови­тельных занятий. После уплаты за обучение и лаборатор­ные занятия на первом курсе весь его капитал составлял девяносто восемь центов; но он устроился буфетчиком на. вечерние часы и после занятий работал до 12 часов ночи. Не одну ночь просидел он напролет, чтобы выполнить школьные задания к завтрашнему дню. Теперь уж ничто не могло его остановить. Зачеты он сдал блестяще. Доктор Одвин Кайм устроил его на факультете - преподавать анатомию своим товарищам, студентам-медикам. Он ничего не предпринимал, чтобы уклониться от военной службы, и, когда призвали его возраст, был зачислен в армию. Каза­лось, вновь начинается старая жизнь - жизнь "перекати-поле". Но вот - вероятно, потому, что в военное время стране нужны хорошие студенты-медики, а может быть, и потому, что Джек был непомерно тяжелого веса, - армия вернула его в медицинскую школу.

Наботая по вечерам буфетчиком, Джек встретил девушку по имени Мэри, служившую кассиршей в таверне. Она была итальянкой. Ее серьезное, печальное лицо, говорившее о не очень счастливом прошлом, имело харак­терную особенность - неожиданно озаряться тихой улыб­кой, и глаза у нее были серые, ласковые.

- Когда мы впервые с ним встретились, Джек был ужасно толстым, - вспоминает Мэри. - Это был настоящий боров. Он весил 260 фунтов. Он был таким жирным и противным, что сначала я даже смотреть на него не хо­тела, - серьезно объясняла Мэри.

Мэри посадила его на диету, в результате которой оп снизил вес до 210 фунтов. Джек получил развод, и в 1944 году они с Мэри поженились. Вот почему Джек так сильно к ней привязался: живя с Мэри, ему не приходи­лось отвлекаться от своей работы или распинаться перед нею, чтобы заслужить ее любовь. Она и сама зверски ра­ботала - убирала, стряпала, стирала и по многу часов си­дела за кассой в таверне, чтобы помочь ему продержаться в университете. Мэри вспоминает, как успешно она повы­шала свой умственный уровень. Прямо удивительно, как быстро Джек посвятил ее в тонкости своей работы и разговаривал с нею, как с равной, о своих медицинских занятиях. Их жизнь обещала стать идиллией.

- Джек был так добр и благороден. Он с такой тер­пимостью относился к моему невежеству, - рассказывает Мэри.

Горячая любовь к, Джеку сделала Мэри его личным врачом. Во-первых, она помогла ему сбросить пятьдесят фунтов веса; потом ее стало тревожить, что он слишком щедро расходует свою энергию. Он проводил сутки без сна, работая в лабораториях, обучая студентов, не отка­зываясь от случайной работы в университетском дворе, просиживая за книгами большую часть ночи - ночь за ночью без перерыва.

- Он не спал и трех часов в сутки. Я боялась, что это подорвет его здоровье, - рассказывает Мэри. - Но никак не могла укротить его.

Джек обучался тогда в Индиакском университете, в Блумингтоне. Это было в начале сороковых годов, незадолго до того, как находившие на него приступы возбуж­дения стали по-настоящему беспокоить Мэри. Джек начал проявлять странности в поведении. Он забывал являться к обеду, а потом звонил по телефону из Индиансполиса, что очень, мол, извиняется и спешит вернуться домой бли­жайшим автобусом.

- Когда я спрашивала его, в чем дело, - рассказывает Мэри, - он только говорил: "Потому, что я проклятый дурак, - и все". Однко он не терял своего добродушия и всегда был ласков со мной. Тогда он еще умел держать себя в руках и не раздражался.

Весной 1945 года Джек заканчивал уже второй курс университета, занимаясь одновременно и преподаванием, и изучением медицины. Он так носился, как будто дом го-оел и ничто не могло охладить его пыл. Он занимал­ся теперь в Индианополисе и лишь в конце недели приез­жал в Блумингтон побыть с Мэри, потому что они ни­как не могли найти квартиру в перенаселенном военизи­рованном городе. В мае 1945 года у него случился тяже­лый приступ грудной жабы. Врачи и Мэри ждали его смерти.

После семинедельного пребывания в больнице Джека перевезли в Блумингтон и отдали на попечение Мэри.

- Единственным моим утешением, - вспоминает Джек, - была Мэри. Ее любовь и забота пробудили во мне желание жить дальше.