Борьба с безумием - Поль Генри де Крюи 7 стр.

Но, находясь один в больнице, взволнованный мысля­ми о близкой смерти и о потере целого семестра, Джек на­шел себе другое утешение, и оно не предвещало ничего хо­рошего. Во время сердечного приступа врачи давали ему барбитураты, чтобы он спал и не так сильно нервничал. А Джек, с его диким, почти маниакальным темперамен­том, особенно нуждался в барбитуратах. На его взгляд, это было удивительное лекарство.

В Блумингтоне под неусыпной заботой Мэри он стал быстро поправляться.

- Все было прекрасно, - вспоминает Джек, - за ис­ключением того, что я пристрастился к барбитуратам.

Джек стал принимать их даже без особой нужды и все больше и больше втягивался в эту привычку.

Я сознавал, что это нехорошо, но все же продолжал их принимать, - рассказывал Джек. - Они как-то затума­нивали мои представления о действительности.

Возвращаясь в мир действительности, Джек стал бо-ятася повторения сердечного приступа, от которого он должен умереть или по меньшей мере распроститься с мечтою когда-нибудь сделаться доктором. Барбитураты стали для него заменителями мужества, мокси.

У Джека не было особенных оснований тревожиться за свое сердце - клиническая проверка в Индианополисе по­казала, что его сердце работало отлично. Но, когда он после этого осмотра шел к автобусной станции, чтобы ехать к Мэри в Блумингтон, многолюдие и толкучка на улице так на него подействовали, что он стал дрожать от страха; он не сомневался, что сейчас начнется новый сер­дечный приступ, а у него не было с собой успокоительных пилюль. Он не решился сесть в переполненный автобус и договорился с попуткой машиной о доставке его в Блу­мингтон. Но любезный шофер, согласившийся взять его в машину, оказался пьяным...

- Я никогда не забуду выражения лица у врача ско­рой помощи, когда он помог меня поднять, стер кровь с лица и узнал меня, - рассказывает Джек. - "Боже мой, Фергюсон, вы-то как сюда попали?"

Какой-нибудь час назад Джек беседовал с этим вра­чом в больнице. И Джека повезли обратно в больницу с вывихом плеча, отрывом ключицы, тремя сломанными реб­рами и пятидюймовой раной на лбу.

Можно ли упрекать Джека за попытку самоутешения? В больнице у него было достаточно времени, чтобы отдох­нуть, погоревать о своей судьбе и утешиться маленькими желтыми капсулами, которые так хорошо помогали забы­вать о страшной действительности. Капсулы стали его друзьями. Тем временем Мэри удалось выпросить для них обоих маленькую хижину на территории незаконченного строительства Дома ветеранов, и, чтобы им как-нибудь про­кормиться, она устроилась на должность кассирши в меди­цинском отделении университета.

Профессора очень сочувственно отнеслись к Джеку. Несмотря на то, что он пропустил целый семестр второго курса, они снова поручили ему преподавать студентам хи­рургическую анатомию и заведовать биохимической лабо­раторией. Он обладал живым "химическим" воображе­нием. Он способен был видеть теоретические шести­угольники и пятиугольники и боковые цепи сложных химических формул в трех измерениях, как будто они существовали в действительности.

Не могло быть никаких сомнений в умственной одарен­ности Джека; но его поведение стало серьезно беспокоить жену, по мере того, как он все больше подпадал под власть маленьких желтых капсул.

До этого времени Джек всегда был ласков и добр со мной - рассказывает Мэри, оглядываясь на прошлое. Но теперь на него находили припадки и он становился ужасно грубым. Он говорил: "Убирайся отсюда к черту! Не пойму, как я мог жениться на тебе"

- Но я не уходила, - продолжает Мэри. - Я упорно оставалась возле него.

Когда вспышка кончалась, Джек плакал и говорил Мэри: "Я же знаю, что ты все для меня в жизни".

Он снова начал бешено работать, хотя и не совсем поправился после автомобильной катастрофы. С рукою на подвеске он занялся преподаванием хирургической анато­мии и биохимии. Он поглощал и переваривал горы всяких сложных знаний, и это вносило еще больше путаницы в его мозговую деятельность, и без того слишком активную. Он стал боязлив. Вся ата химия, которая так ему приго­дится, когда он станет врачом, - что в ней толку, если его сердце может каждую минуту остановиться. И он снова хватался за маленькие желтые капсулы и забывался в тя­желом двухчасовом сне.

- Они действовали очень хорошо, - вспоминает Джек, - но их требовалось все больше и больше, чтобы заглушить страх и успокоить нервы.

Мэри была его врачом. Видя, что Джек едва ли смо­жет справиться с очередной барбитуратовой депрессией, Мэри настойчиво уговаривала его бросить свои капсулы. Она всячески выставляла перед ним его главную цель - добиться врачебного диплома. Отказавшись наконец от своей пагубной привычки, Джек стал тихим, мягким, с яс­ной головой и еще сильнее впрягся в работу. Но спал он все меньше и меньше, пока совсем не потерял сна. И вот...

Но случилось с Джеком Фергюсоном? Он почувство­вал, что его мозг, сверхактивно работавший в течение многих лет, начал быстро утомляться. В своем стремлении хи­мически приглушить работу мозга с помощью маленьких желтых капсул Джек сделал его из высокоактивного слабоактивным. Вместо того чтобы дать Джеку отдых, капсулы отравили его и привели к отупению и депрессии всячески старался победить ее и восстановить нормальную работу мозга с помощью кофе и бен­зедрина.

Джек и Мэри старались держать в секрете, что он стоял на пороге тяжелого нервного расстройства.

- Как вам удавалось скрывать от товарищей, что вы увлекаетесь барбитуратами? - спросил я недавно Джека.

Он усмехнулся:

- Обычно я развивал такую бешеную энергию, что когда стал слабоактивным, меня можно было принять за нормального человека.

В общем жизнь Джека и Мэри в те дни еще не пред­ставляла ничего трагического. Доктор Гэрольд Е. Бауман, близкий их приятель, вспоминает о лачужке Фергюсона в Грэвел Гольч, как о широко открытом доме. Случайно заглянувшим посетителям сразу давали понять, что Джек и Мэри будут обижены, если незваные гости не останутся ужинать. Фергюсоны были бедны, как церковные мыши, но Джек как-то ухитрялся наскрести от пятидесяти центов до пяти долларов, чтоб выручать нуждавшихся товарищей. А Мэри внимательно следила за тем, чтобы вовремя были посланы деньги дочери Джека.

Джек был большой выдумщик. Без гроша в кармане он устраивал товарищеские вечеринки, на которых разы­грывал из себя богатого лорда. Он предлагал гостям на выбор старое шотландское, контрабандное виски или им­портный джин - все это подавалось в соответствующей посуде; происхождение содержимого не подлежит оглаше­нию, синтезировал его сам отставной буфетчик Фергюсон из обыкновенного этилового спирта, которому он придавал соответствующий цвет и аромат.

Джек хорошо умел торговать - особенно самим собой. В один из редких вечеров, когда он позволял себе выйти из дому, Джек, Бауман и еще один студент зашли в тавер­ну посидеть за кружкой пива, а в кармане у всех троих было не более тридцати центов. Джек быстро набросал черным карандашом на белой бумаге штриховой портрет хозяина бара. "Стоит это по кружке пива на троих?" - спросил он, улыбаясь. В этот вечер он нарисовал карика­туры на всех посетителей бара и обеспечил себя и товари­щей таким количеством пива, какое они, не теряя достоин­ства, могли в себя вместить. Они просидели до закрытия заведения, и содержатель бара выпроводил их домой с тридцатью центами, которые остались нетронутыми в их карманах.

Несмотря на то, что Джек приближался уже к сорока годам, казалось, что энергия неисчерпаема. Делая отличные успехи в изучении медицинских наук и преподавании биохимии, Джек умудрялся еще подрабатывать - там доллар , а тут дайм, - подготавливая студентам трупы для занятий по анатомии, или, поднявшись чуть свет, он бежал в больницу для выполнения врачебных назначении, разнося больным кислород.

- Джек часто брал меня с собой посмотреть, как он препарирует трупы для студентов, - вспоминает Мэри. - Он так трогательно старался меня чему-нибудь научить а я была дура-дурой. Он водил меня и в дет­ское отделение. Я очень гордилась, что ребята его так любят.

В 1946 году Мэри вдохнула в сердце Джека решимость сжечь за собой корабли, пожертвовав двадцатилетним ста­жем кочегара на Монон, и прямым путем идти к докторскому диплому. Бросив завод и вступив на этот путь во­семнадцатилетним юношей, он через пять лет потерял все следы...

И вот в июне 1948 года наступил желанный день, кото­рого он ждал двадцать два года. Наконец-то, в 40 лет он - врач, доктор Джон Т. Фергюсон. Он добился своего. Нет, неверно - этого добилась Мэри. Спасибо тебе, Мэри. Те­перь путь для него открыт.

И тут началась полоса тяжелых испытаний. Джек вспо­минает радостный день, когда он получил свой диплом. У него было такое чувство, что, если он сможет самостоя­тельно принять хоть одного больного в своем кабинете сельского врача, больше ему в жизни ничего не нужно. Лишь один год интернатуры отделяет его от этого дня из дней.

- Я был так бесконечно благодарен Мэри, - вспоми­нает Джек. - И еще больше повысил дозу барбитуратов, - добавляет он с горечью.

Я все больше недоумевал и не мог понять, что твори­лось с Джеком в те дни. Какое еще оправдание было у не­го для приема маленьких желтых капсул? Может ли он сам припомнить это? Конечно, он хорошо помнит дни получе­ния диплома в 1948 году - торжественные и зловещие. Он все это записал. Вот дословный текст его записи:

"В последние годы медицинской школы я потерял Фергюсона, который мечтал сделаться сельским врачом, чтобы облегчать страдания людям. Я стал жертвой самозародившеися мании величия. Я - доктор, я стою выше толпы... Пусть они идут ко мне за помощью. Всякий раз, как по­давала голос моя совесть, я начинал глушить себя барби­туратами, чтобы не слышать этого голоса... Хотя меня и волновала гуманная сторона медицинской профессии, день­ги и власть стали моими путеводными огнями".

Вот как он толкует тот критический момент в его жиз­ни. Но текущие проблемы дня он воспринимал вполне реально. Однажды вечером (это было в год его интерна­туры) Джек, одурманенный капсулами, пробирался в ван­ную комнату, споткнулся, упал и разорвал себе связки ключицы. Он был слишком одурманен, чтобы вызвать врача. Мзри не было дома. Пытаясь унять боль, он при­нял добавочную порцию барбитуратов, а потом еще пол­грамма кодеина, и, когда утром пошел в больницу, он уже витал в облаках. Он выпросил у товарища еще двадцать пять таблеток барбамила, но этого хватило ненадолго, и, так как не мог больше их достать, впал в буйное со­стояние.

Начались галлюцинации. В соседней комнате врачи оперируют Мэри, и он слышит их разговор о том, что она безнадежна. Появились параноидальные идеи. Он горько жаловался, что врачи (его же товарищи) не обращают вни­мания на его разбитое плечо. Появились бредовые пред­ставления. Вот он летит на самолете с Джеком Бенни и доктором Ричи, и Джек объясняет им детали разрабо­танного им плана, как подчинить себе весь Индиано-полис. И снова параноидальные идеи. "Куда ты девала свои бриллиантовые кольца и браслеты?" - кричал он на Мэри, у которой никогда и не было никаких драгоценно­стей. Его стали преследовать мысли об убийстве. Он гро­зился убить интерна, приставленного для наблюдения за ним.

- Они ничего не могли со мной сделать пока я шумел и буянил, -вспоминает Джек. - Я так бушевал, что человек не решался подойти ко мне, несмотря на то, что у меня было разбито плечо.

Диагноз: острый психоз на базе лишения барбитура­тов Он стал "опасным" больным. Когда он в исступлении набросился на интерна, его наконец схватили и перета­щили в палату для беспокойных больных, что был загон для скота, змеиная яма. Он слышал, как загремела желез­ная дверь, и вот наш Джек под замком. Здесь он уже больше не был Джоном Т. Фергюсоном, доктором меди­цины, интерном и преподавателем в клинике медицинской школы Индианского университета. Здесь он был только Фергом - грязным, небритым, жалким и опасным дика­рем среди сборища таких же диких, шумливых и буйных товарищей по несчастью. Он ничем не отличался от худ­шего из них и ел те же помои, сидя с ними за одним длин­ным столом.

Доктора совсем лишили его барбитуратов, и первое время это вызывало у него припадки остервенения. Но день за днем яд маленьких желтых капсул улетучивался из нейронов его больного мозга - и наконец Джек с про­светленным сознанием мог сам поставить себе диагноз: психоз на почве лишения барбитуратов.

Химизм его мозга еще не так глубоко пострадал, и че­рез две недели сознание совершенно прояснилось; врачи выпустили его из скотского загона.

- Если вы когда-нибудь слышали, как за вами захло­пывается железная дверь, - говорит Джек, вспоминая, - то дальнейший ваш путь будет усеян жгучими укорами совести.

Эти укоры пошли Джеку на пользу. Он, конечно, опо­зорил медицинскую профессию. Но неужели они лишат его врачебного звания, зная, как долго он работал, чтобы до­биться диплома? Он понимал, что не заслуживает их до­верия, но кто мог устоять перед его простодушием, его улыбкой? Джек хорошо умел торговать - особенно самим собой.

Врачебная коллегия больницы проявила великодушие. Она смотрела на Джека не как на дегенерата или нарко­мана, а как на больного, выздоровевшего после острого заболевания. Ну, конечно, он может продолжать работу интерна, но при условии, что бросит свои наркотики. Доктора взяли на себя большую ответственность, допустив Джека к обслуживанию самых тяжелых больных и даже тех, кто был под угрозой смерти. Надо простить человеку первую ошибку - разве Фергюсон не зарекомендовал себя исключительно аккуратным и трудолюбивым студентом? Его умственные способности после болезни не пост­радали, и он так чутко и внимательно относится к больным.

Возможно, что у них было еще одно основание допу­стить Джека к дальнейшей медицинской практике: доктор Фергюсон изучил основы психиатрии, так сказать, изнут­ри. Джек, как врач, знал теперь то, что невозможно понять ни из какой научной книги, как бы ясно она ни была напи­сана. Он был в одно и то же время причиной, эксперимен­тальным животным, пациентом и клиницистом-наблюдате­лем своего собственного острого психоза. И теперь, будучи в нормальном состоянии, он так живо об этом вспоминает и рассказывает очень точно и ясно. Может быть, это а известной степени и предопределило его будущий успех в роли сельского врача. Разве психические болезни не являются только образцами преувеличенных особенностей человеческого характера?

Бедный Джек! Он не понимал своего психоза. Для него осталось неясным, в чем заключается дефект его ум­ственного и эмоционального механизма. Он не имел ни ма­лейшего представления о том, какое нарушение химизма в его мозгу требовало приема маленьких желтых капсул. Его объяснения на этот счет абсолютно не научны; они совершенно голословны. Сначала он обратился к барбиту­ратам, потому что был до смерти напуган возможностью повторения сердечного приступа. Он было бросил их при­нимать, а потом снова начал, так как его мучила совесть, что он осквернил свой юношеский идеал настоящего сель­ского врача. Потом, желая унять боль в поврежденном плече, он повысил дозу барбитуратов сверх меры и... спятил.

Не являются ли все эти доводы просто желанием оправдать нехватку мокси, нехватку уверенности? Такова моя теория, но, может быть, она тоже ненаучна и голо­словна.

И вот он снова работает интерном на последнем этапе своего двадцатилетнего марафонского бега к званию сель­ского врача. Теперь вопрос стоял так: или - или, победить или умереть. Ему представлялся прекрасный случаи совер­шенно излечиться. Угрызения совести подкрепляли его. Яд барбитуратов из него выветрился. Мэри, которую он прогонял от себя и грозился убить, снова была c ним и простила его. Старшие доктора всячески его выдвигали. Все складывалось благоприятно для его возрожения.

Предоставим Джеку самому высказаться, как он реаги­ровал на оказанное ему доверие:

- Я стал до того нервным, что мне трудно было за­жечь сигаретку. Я всей душой готов был вернуться к ра­боте, но не мог обойтись без капсул...

Джек был хитрым наркоманом. Он научился тайком принимать капсулы, чтобы никто об этом не догадывался, и так регулировать их дозу, что даже врачи ничего не замечали. Он старался перехитрить и врачей, и барбиту­раты. Он глубоко таил свой личный секрет и гордился этим. Обладая огромным избытком энергии, он мог при помощи тщательной дозировки несколько ослаблять сверх­активность поведения и казаться нормальным человеком, но лишь до тех пор, пока резко не повышал дозу нарко­тика. Он придумал еще одно извинение для своей нарко­мании: его волновал вопрос, как он справится с самостоя­тельной работой в качестве сельского врача. В июне 1949 года наступил наконец долгожданный день: он полу­чил право врачебной практики в штате Индиана. Но док­тор медицины Джон Т. Фергюсон был все-таки... нена­дежным человеком.

Выслушав всю эту историю, я был в недоумении, и до сих пор недоумеваю, как умудрился Джек получить свой диплом. Странным казалось уже то, что доктора допустили его в интернатуру, но как могли они взять на себя такую ответственность - разрешить ему самостоятельную прак­тику в Индиане? Я недавно спросил об этом Джека. Джек ответил, что он сам задавал этот вопрос доктору Давиду Мак-Кинли, директору медицинской школы Индианского университета.

Почему Мак-Кинли, Ричи, Кайм - опытнейшие медики и учителя, знавшие о несчастье Джека, - почему они дали ему закончить образование и получить право врачебной практики? Джек рассказывает, как ответил ему Мак-Кинли:

- Мы верим в вас и знаем, что вы своего добьетесь. Не знаем только когда. Вы не представляете, как все мы рады за вас.

В маленькой деревушке под названием Гэмлет с насе­лением около 500 человек, совершенно лишенных медицин­ской помощи, Джон Т. Фергюсон с большим успехом проработал лето 1949 года. Жители Гэмлета и окру­жающих ферм наметили собрать 5000 долларов, чтобы обо­рудовать ему кабинет, но Джек им так полюбился, что оказалось нетрудным собрать 12 000 долларов - под 6% годовых. Они выстроили ему кабинет и купили авто­мобиль.

Начинающему доктору Фергюсону не пришлось дожи­даться пациентов; с самого начала им пришлось его до­жидаться, а почему бы и нет?

Вина он не пил; ему шел уже сорок первый год. В нем было много личного обаяния. Он пробивал себе дорогу в жизни неустанным трудом: был сталеваром, буфетчиком, кочегаром на Монон, преподавал студентам анатомию и двадцать лет упорно работал, чтобы завоевать диплом вра­ча. Он, конечно, знал жизнь, а такому человеку нетрудно разобраться, болен ты или здоров. Уж одна его улыбка, не говоря о лекарствах, внушала больному такое чувство, что он непременно должен поправиться. С самого начала практика захлестнула его.

Доктор и миссис Джон Т. Фергюсон - какая чудная пара, какое приобретение для общины! Мэри была у Дже­ка управляющей кабинетом, рецептором и бухгалтером. А сколько искусства она проявляла как медсестра, кухар­ка и домашняя хозяйка!