Кузьма возвращался с полными сумками харчей, обновок. Только достал ключ, чтобы открыть дверь, она сама отворилась перед ним. Мужик от удивления словно примерз к порогу. Остановился, понимая, что само по себе такое не случается. Кто-то ждет его. Но кто и с чем? Не решался переступить порог.
- Дедунь! Ну ты скоро? Я уж устал тут тебя ждать! - вышел из-за двери Женька и, скорчив недовольную рожицу, помог втащить сумки.
- Чего ж так долго не навещал? - спросил Кузьма внука.
- Все ждал, что ты сам домой вернешься.
- На что? Кому я там нужен?
- Мне! - сверкнули слезы в глазах мальчишки.
- Ты не единый живешь. В семье. Скучать не приходится, а и вспомнить некогда! Это я тут один…
- Мне тоже холодно дома. Все время сам.
- А бабка куда подевалась?
- Она в больнице лежит. Уже давно. Через неделю, как тебя прогнала, сама свалилась. Непонятно с чего. Не кашляет, не чихает, температуры нет, да ни рукой, ни ногой не шевелит. Вся расклеилась.
- А Егор что говорит про ее хворь?
- Сказал, будто это надолго. Поначалу возле бабки мамка сидела. Даже ночами не отходила. Потом, видать, устала, ушла. И бабка одна осталась. Папка сказал про ее болезнь всем нашим, но без толку. Андрей обругал, сказал, что видеть не хочет мать. Нина слушать не стала. Ольга хотела навестить, даже заплакала, как пожалела. Но Максим как закричал: "Не говорите при мне об этой жабе! Не то каждому вломлю!" И Олю не пустил. Сам и слушать перестал. Сказал отцу: "О чем угодно поговорим. Денег дам тебе. Но про эту падлу - ни слова! Я ей если и принесу в больницу, то только гроб! За свои кровные! И своими руками урою лярву с превеликим удовольствием!"
- А ты у нее был?
- С отцом…
- Давно?
- Вчера поесть ей принесли.
- Ну и как она? Изменилась? Чего-нибудь просила?
- А чего попросит? Папка ей и так полную сумку жратвы принес. И меняться ей с такими припасами ни к чему. Только морда желтая стала. Но это от того, что давно в палате лежит, так отец говорит. И велел санитарке чаще проветривать палату.
- О чем она говорила?
- Спрашивала, воротился ли ты в дом. Когда папка сказал - нет, бабка слезу выдавила. Мол, так и знала, что ты только повод искал, как уйти от нас ото всех.
- Все бабы на брехне замешены. Ни одной из них не верь! Слышь, внучок?
- Папка тоже ей не поверил. Хотя ничего не сказал. А мне велел передать тебе денег. Пусть тут немного, но это пока, чтоб продержаться. Это от него - сто рублей! - Рассмеялся звонко и сказал: - Жидко предки зарабатывают! Даже стыдно за них. А еще в институте отец учился! Тьфу! Я и то больше заколотил! - Нырнул в карман, вытащил горсть бумажных денег. - Тут триста. Это от меня. За неделю закалымил! Бери, дедуля!
- Я зарплату получил. Враз за полгода. Вишь, все себе купил!
- Так ты что, насовсем туг остался? Домой не хочешь вернуться? - увидел полотенца, ложки, тарелки…
- Нет! Здесь мой дом. Другого не имею!
- А как же я? - обидчиво искривились губы мальчишки.
- Тебе эта дверь всегда открыта. Когда захочешь, навестишь.
- Деда навещать? Но ведь ты не в больнице! Почему сам прийти не можешь?
- Меня выкинули оттуда…
- Но это бабка. А мое при чем?
- Я дал себе слово - не возвращаться. И уже не приду никогда! Ты еще мал, Женька. Подрасти, тогда поймешь, отчего мужики уходят насовсем. Пришло и мое время…
- А разве всем мужикам уходить надо?
- Нет, внучок. Лишь тем, какие перестают быть любимыми.
- Но почему? Я люблю тебя!
- Оттого и пришел! Сам! Сердце привело. Другим я не нужен. И мне опостылел тот дом. Там оказался обманутым. А это очень больно, внучок. Молодому иль старому тяжко это передышать. Не хочу вертаться, где в дураках жил много лет. Верил в сказку. А она кончилась. Вот только конец у нее хреновым получился. Не хочу больше будить память. Все снова начну, если сумею и успею…
Мальчишка что-то понял. Посерьезнел вмиг, сжался. С грустью смотрел на деда.
- А ты только бабку или всех разом разлюбил? - вгляделся в глаза настороженно.
- Тебя это не касается, - ответил Кузьма, притянув внука к себе. Обнял его.
- Я бы давно пришел к тебе. Но дома кто-то должен оставаться за хозяина. Так отец говорит. Он каждый день ждет тебя. Даже ночью в твою комнату приходит. Сидит там подолгу, курит. Я сам его там видел не раз.
- Поздно, Женька! Отболело, отошло. И не зови. Не уговаривай. Из дома в ночь ведет одна дорога. По ней лишь уходят, но никогда не вертаются. Меня там никто не ждет. А если и спросят про меня, так ответь: "Живой! Не пропал для жизни. Лишь к дому сердце его остыло. Насовсем…"
Мальчишка, пообещав вскоре навестить деда, заторопился к автобусу и уехал.
Кузьма проводил Женьку, помахал вслед ему рукой. И возвращался домой не спеша. Внезапно увидел на столбе одинокое объявление.
"Небось какой-то бедолага, такой как я, дело себе ищет и тоже согласный на любую работу, - подумал он. И, глянув на часы, смекнул, что у него впервые в жизни появилась прорва свободного времени, вспомнил об Александре. - А не навестить ли мне ее? - усмехнулся лукаво. И попытался осечь себя: - Во старый кобель! Еще от бывшей бабы синяки с души не сошли, а жопа новых приключений захотела!"
- Хм-м! Ну что тут особого? Я ж не в хахали к ней. Просто так, время скоротать. Поболтать. Чего зазорного? - уговаривал самого себя.
Но другой голос, откуда-то из глубины, укорял:
- Жена в больнице, может, последние дни доживает. А ты, вместо того чтоб ее навестить да примириться, кобелиться вздумал, старый хорек!
- Какая жена? Баба! А их полный свет. Сама выгнала! Выкинула за все доброе! Жены - это те, какие любят своих мужиков. Настасья не такая. Значит, просто баба! Их до Африки раком в три ряда не переставить. А вот жены, выходит, не имел. Может, теперь повезет…
Вспомнилась пышная Шуркина грудь, тугой, подобранный зад. И плечи… Округлые, белые. Тело без единой морщины, открытая улыбка и копна русых волос…
"А может, вернулся к ней ее мужик? Небось нагулялся вволю и опомнился! Да и признает ли меня?"
Вышел на остановке. И, подойдя к знакомому дому, позвал громко:
- Александра! Шурка!
- Чего надо? - Женщина вышла из дверей. Вгляделась. Подошла поближе.
- Не признала? Кузьма! Помнишь, ты меня лопатой приласкала?
- Ой! А и правда! Я еще и потом все боялась, не расквасила ли тебе мозги… Ну, пошли в избу, если ты ко мне. Чего на дворе мерзнем? - Повела в дом. - А вспоминала я тебя не раз. И знаешь с чего?
- Сознавайся! - стрельнул глазами в глубокий вырез платья.
- Вот шельмец! Ну куда пялишься? Иль уж прыть взыграла? Иль про лопату напомнить?
- Так и приди к тебе! А ведь звала! Ну, чего меня вспоминала? - вошел в дом вслед за хозяйкой.
- Ты говорил мне в прошлый раз, что работал столяром. Правду сказал иль сбрехал?
- Я и есть столяр. Только сейчас свинарем работаю, оттого что наш комбинат закрыли. И другие - в прорухе.
- С женой помирился?
- Нет.
- Ишь ты! Выходит, гордый! В одном дому маетесь? Дурно!
- Я туда к ней не приходил. Отдельно живу. Комнатуху мне дали. К бывшей бабе тропу не топчу. Вот внук нынче навестил. Обсказал, мол, бабка в больнице. Ну да кто виноват? А и у меня за это время все вконец отгорело к ним. Сколько промаялся, хоть бы кто навестил…
- Значит, и у тебя на душе, как у меня. Была любовь, осталось пепелище… - сверкнула слеза едва приметной искрой.
"Тянет. Говорить не хочет, чего вспоминала меня… Может, глянулся я ей?" - подумал Кузьма, понемногу смелея:
- Я вот пряников к чаю принес. И вина. Кагор. Говорят, полезное! - выставил на стол высокую бутылку и кулек.
- Как живется тебе? Обвыкся? - Шурка присела к столу.
- Поначалу трудно было. Спал в свинарнике. Ни пожрать, ни помыться… На душе - хуже, чем в навозной куче. Всего себя наизнанку не раз вывернул. То ее, то свою душу и норов винил. Конечно, тянуло домой поначалу, что греха таить. Но ить воротись, знамо дело - признай ее правоту во всем. И попадешь под каблук полностью. Там не дыхни. Это уже конец. Самого себя назвать тряпкой. Кому такая жизнь нужна? Вот и решил все заново! Уже отболел… А твой не объявился?
- Нет. Да и не жду его. Мой - не ты. А уж коль повадился кобель в гули, так пока не сдохнет, проку с него не жди. На что мне такой?
- Выходит, сродни наши судьбы? Ну да ништяк, Александра! Все перемогем! Одюжим и это! Давай выпьем!
- Нет. Сначала ужинать. - Накрыла на стол. - Я ж чего тебя вспоминала. У меня в деревне мать померла. Ну, изба брату отошла. Старшей сестре - хозяйство. А мне - шкаф и сундук, столы да катки вместе с тряпьем. Все перевезла. Вот каб ты глянул, можно ли эту рухлядь на ноги поставить? Все ж память. Не задарма, конечно. Уплачу, сколько скажешь.
Кузьма вышел в сарай. Глянул на старую, облезлую мебель. Лак во многих местах облетел, вытерся. Но сам материал вызвал радость.
- Сделаю, Шурка! Лучше заграничных, глаз обрадует! - пообещал бабе. И велел ей купить лаки, растворители, наждачку и кисти, клей. Написал целый список. Добавив, что за свою работу он с нее не возьмет ни копейки.
- А почему? - удивилась баба.
- Это все равно что самого себя обобрать. Как потом на себя смотреть? Нет, я не крохобор! - уговаривал Кузьма свою жадность, ломал натуру.
В этот день он засиделся у Шурки почти до полуночи. Уехал последним автобусом, пообещав вернуться через неделю.
Все эти дни, стыдясь самого себя, он вспоминал Шурку. Может, потому, что она была первой, единственной после Насти женщиной, к которой его потянуло. А может, их объединила общая беда. Ведь обоих предали…
Шурка теперь виделась ему во снах.
Ядреная, как яблоко. Спокойная, уверенная. И беззащитная перед бедой…
- Да пусть бы он ушел к ней, коль так потянуло. Но зачем все это случилось в моей избе? Все захаркал, козел! Да ладно была бы лучше меня. Так нет же! Лишь моложе… Но кобелю, сам знаешь, что ни сучка, то подарок…
- Тогда мне о чем говорить? Ведь я своей не изменял!
- Вот потому и разлюбила. Привыкла к твоей верности. И поняла по-своему, что, кроме нее, никому не нужен. Коли б имел баб, держалась бы за тебя, боясь потерять. Так оно всегда случается. Хорошие и правильные скоро наскучивают. Об них ни переживать, ни страдать не стоит. Они не споткнутся. А любят лишь шелапутных… Так было всегда…
Он приехал к Александре через неделю ранним утром, первым автобусом. Смело открыл калитку, стукнул в окно. Баба еще спала и не ждала Кузьму. Но увидев, заторопилась открыть двери.
- А я не поверила, что приедешь. Думала, впустую пообещался, - говорила улыбаясь.
Кузьма заранее накопил отгулы, проработав три дня за сменщика. Теперь у него в запасе была целая неделя. И он сразу взялся за дело.
С утра до ночи он что-то выпиливал, строгал, зачищал, прибивал. Александра изредка заглядывала в сарай. Боялась помешать. Смотрела молча. А на третий день изумилась, увидев шкаф и сундук. Они даже новыми не были так красивы.
- Кузьма! Ты волшебник! - поцеловала мужика в небритую щеку. Тот вспыхнул. Как назло, все руки в лаке оказались. Шурка, словно почувствовав, тут же отпрянула.
"Ладно ж! Приловлю в другой раз с чистыми руками. Не вырвешься. Ишь! Я ей мебель сделал, а она только в щеку чмокнула! Тоже мне - недотрога!" - подумал Кузьма, но, вспомнив о Шуркиной лопате, вмиг поостыл.
К вечеру был готов круглый стол. Он сверкал, как зеркало. Кузьма позвал бабу: - Принимай, хозяйка! Куда занести его?
Шурка ахнула. Глаз не могла оторвать.
- Спасибо, Кузьма!
- И это все? - буркнул тихо.
- Ну, будет тебе! - обвила шею руками, обцеловала шершавое лицо. - Золотые руки у тебя! Вот это мастер! Я уж думала, что, кроме как на дрова, никуда этот хлам не годится.
- Если меня помыть и побрить, может, тоже на что-нибудь сгожусь? - покраснел от собственной смелости.
- Не шути так, Кузьма! Я уже обожглась! Ты побалуешься со мной и опять к жене вернешься. Мне же новый позор и боль. Зачем? Иль не хватило лиха?
- Шурка, ты когда одна осталась?
- Скоро два года.
- Я - полгода. Но не вернусь. - Подошел к бабе вплотную. Глаза в глаза. Говорили без слов…
- Не спеши! - потупила взгляд Шурка.
- Чего боишься? Иль со страху лед за кипяток приняла?
- Мы слишком мало знакомы…
- Это не причина. Мы не дети. На увлечения и ошибки нет времени, - притянул к себе Шурку Кузьма.
- Дай остыть памяти. Дай поверить тебе, - сказала тихо. И Кузьма отступил.
На следующий день к Александре приехал брат. Познакомился с Кузьмой. Разговорились. Якову понравилась работа Кузьмы. И он предложил:
- Знаешь, я работаю директором стардома. Не удивляйся. Так получилось. Принял барак-развалюху с полсотней немощных стариков. Это было пять лет назад. Теперь мои старики живут в пятиэтажке. Их уже триста человек. Понимаешь? Нужны нам столяры и плотники, повара и прачки, электрики и сантехники. Но… Люди к нам идут неохотно. Как услышат о наших заработках, и вовсе отказываются. Уходят.
- Но я тоже за спасибо работать не стану! Это враз говорю, - перебил Кузьма.
- Смотря как работать будешь. Просто числиться или делом заниматься. Мы платим по результату. Если вот так, как Шурке сделал, и у нас не будешь в обиде.
- Как Шурке? Для этого слишком много надо! - усмехнулся Кузьма, глянул на бабу, та покраснела.
- Мы везде объявления повесили. Приходили люди. Говорили мы с ними об условиях и требованиях наших. Ну, одним мы не подошли, другие - нам. Так и случилось, что за весь месяц только и приняли одну женщину - поварихой.
- Видать, оплата не подошла. Иначе что? Работы теперь мало. Люди без денег. А у вас зарплату вовремя дают? - спросил Якова.
- Тоже не без перебоев. Врать не буду.
- А потом как? Ведь вам и плотники, и столяры лишь на время нужны. Когда все будет поделано, поувольняете. И опять ищи человек работу. Но прежнее место уже будет занято. И тогда куда деваться?
- Хороших работников не увольняют. Их берегут. За них держатся. А никчемные кому нужны? Конечно, отбор у нас жесткий. Неспроста. Сам понимаешь, ведь работа в стардоме - это дело особое. У нас лишь несчастные старики живут. Их обижать грех. Нигде и никому не нужными стали. Одинокими. Иные и вовсе без крова, без куска хлеба. Хоть и воевали, потом работали. А старость достала, и хоть живьем на погост иди. Обидно за них. Теперь совсем плохо стало. Выгоняют многие стариков на улицу, своих родителей. Другие деды продали жилье, чтоб с голоду не умереть. Пенсии не хватало. Сами жили на улице - в подвалах… Мы их собрали, приютили, отмыли, кормим. Стараемся, чтобы забыли они свои беды, успокоились. Не даем их в обиду никому. Измучила, избила их жизнь. Многие и теперь никому не верят…
- У каждого своя беда. А сколько молодых, не дожив до стари, руки на себя понакладывали! От чего, сам знаешь. В нынешнее время выжить мудрено. Оно и голодом, и холодом каждого измучило. Старики хоть что-то в жизни познали. А эти? Ты видел бездомных детей? Я средь них совсем седых встречал. С добра ли? Они еще не выросли, но уж смерти себе просят. - Вспомнилось Кузьме, как привел Женька в дом бездомного пацана. Дружили они меж собой. Тот совсем седой был. Усадили его за стол. А тут Настя вошла. Как увидела на кухне чужого мальчонку, огрела таким взглядом, что у того кусок хлеба поперек горла встал. Еле продохнул. Из дома выкатился. Ни за что больше не согласился прийти к Женьке.
- Всех жаль. И старого, и малого. Да не у каждого теплинка в сердце осталась, чтобы помочь ближнему. Всяк старается себе урвать. Вот мы взяли повариху к нам в стардом. Она через неделю с полной сумкой домой пошла. Темнотой решила воспользоваться. Украла продукты. Уж чего только не нагребла! Мясо и масло, сахар и молоко, крупу и лук. Даже с пачкой соли не рассталась. А ведь сама ест на работе. Стали стыдить. Она в ответ: "А детей своих мне тоже кормить надо. Иначе с чего бы согласилась у вас работать? Иль не знаете, все повара домой берут…" "Ты ж стариков обворовываешь!" - говорю ей. А она в ответ: "Живы будут ваши деды! А и моим ребятам выжить надо!"
Убрали мы ее. Стали искать повариху одинокую. Нашлась. На третий день поймали с кошелкой. Спросили: кому несла? Она глазом не сморгнув: "Нынче харчи дорого стоят. Чуть дешевле продам соседке. Живые деньги получу. Кто от такого откажется?"
Теперь старушку приняли. Она живет у нас. Этой ни к чему воровать. И старается бабуля. Но скольких сменили! А ты говоришь, зарплата мала. У нашего человека воровство в крови сидит.
- Ну, это бабы! Они на харчи падкие! - отмахнулся Кузьма.
- Не скажи! Электрика взяли. Он уже вечером поймался. Лампочки, розетки, выключатель попер. На продажу. Ему тоже надо. А нам откуда брать? - возмутился Яков и продолжил: - Прачку с пододеяльниками поймали. Плотник с гвоздями не расстался. Совсем обнаглели люди. Вот и посуди сам! Из полсотни человек одна бабка-повариха осталась! Другие не застряли.
Кузьма для себя решил не соглашаться на новую работу. Ведь ему недавно дали комнату. Теперь и деньги появились, зарплату выдали. На новом месте заново привыкать придется. А если не уживется, куда деваться тогда ему? В подсобное хозяйство люди просятся, а в стардом кто пойдет?
- Я не тороплю тебя. Ты взвесь, подумай! - Яков смотрел с восхищением на шкаф, сверкающий каждой прожилкой. Ни шершавинки, ни царапинки на нем. Все пазы подогнаны один к одному. Петли надежно вставлены. Каждый шуруп закручен прочно, закрашен. Шкаф стоит как монолит. Не шатается, не скрипит. Сундук как из музея взят в аренду. От него взгляд не оторвать.
Шурка понимающе смотрит на брата. Но советовать Кузьме не решается. Рано ей свое высказывать. Да и как поймет? Попробуй навяжи свое. А вдруг потом попреками засыплет? Скажет, навязалась. А он, мол, и домой мог воротиться к своим. "Нет, пусть сам решает. Я подсказывать не стану", - молчала Александра.
Кузьма ничего не ответил Якову. Не проявил интереса к разговору. Решил, что не к лицу ему бегать с места на место. Да и на Шурку досадовал: "Баба ведь! А ломается, как девка! Будто что-то теряет. Тоже мне - королевна! Без мужика вон сколько, а не потянуло ко мне. Не поверила… Хм-м… А что тут верить? Я ж не в мужики набивался. Не на жизнь до гроба. Но должна ж была допереть, я уж полгода без бабы маюсь. Тяжко. И тоже не дарма! Вон сколько подсобил! Половину мебели отремонтировал. А она меня в щеку чмокает, как пацана. Сколько б ты отвалила за эту работу, если б сдала под заказ? Целый год рассчитывалась бы! Тоже мне - недотрога! Ну и хрен с тобой! Ищи теперь другого дурака, какой остальное до ума доведет за спасибо! С меня хватит!" Возвращался к себе злой. И решил не ездить больше по гостям. "От таких визитов, кроме ломоты и головной боли, ничего не получишь", - решил Кузьма, выходя из автобуса на своей остановке, и тут же уперся в объявление на столбе: "Стардому требуются плотники, столяры, электрики, сантехники…"
- Да пошли вы со своей богадельней! - ругнулся мужик.