Вдруг Саша вскочил и попытался быстрыми резкими движениями вытянутых пальцев, чуть прошедших через решётку багажника, продвинуть коробку к переднему краю, чтобы затем легче было её подхватить. Но, даже встав на носки ботинок и предельно вытянув свою маленькую горбатую фигурку, он не смог выполнить задуманное.
Только теперь Людмила Васильевна поняла всё:
"Оказывается, он горбун и поэтому забился в угол, прикрывшись плащом. Я ведь вошла в вагон, когда они все уже сидели на своих местах. И я, конечно же, не могла знать, что Саша – калека. А Петенька и я уже были так расположены к нему за всё время беседы…"
Она стремительно встала, легко сняла свою коробку и, густо покраснев, смущённо проронила:
– Извините меня, ради бога, я ведь не знала…
– Я сам во всём виноват, Людмила Васильевна. Всего вам наилучшего – вам и Петеньке. Прощайте!!!
Когда Саша выходил в тамбур, от его глаз не укрылось, что многие в вагоне были невольными свидетелями этой драматической развязки.
"И так будет всегда!" – с отчаянием подумал он, с некоторым усилием закрывая дверь вагона…
Уже из тамбура Саша бросил прощальный взгляд в сторону Людмилы Васильевны. Она безутешно плакала, закрыв лицо руками, а сын испуганно смотрел на неё: он, конечно же, не знал, как успокоить свою мать…
Потенциальный Бальзак
Летним воскресным днём я медленно шла в глубокой задумчивости по узенькой тихой улочке, когда вдруг услышала позади себя торопливые шаги. Резко обернувшись, я почти столкнулась лицом к лицу со Станиславом.
– Здравствуйте, Ольга Максимовна! Как же давно я вас не видел. А мне так много хотелось вам рассказать, поделиться своими творческими планами…
– Я готова вас выслушать, Станислав.
Не сговариваясь, они повернули в парк и теперь шли по аллее, густо покрытой тополиным пухом.
– Ваш отзыв на мою первую повесть, Ольга Максимовна, прямо-таки окрылил меня. Я уже заканчиваю новую повесть и скоро, если вы, конечно, не возражаете, покажу её вам. И мне кажется, что она получилась намного лучше первой.
– Такими темпами вы лет через десять будете конкурировать с самим Бальзаком! Кстати, как на духу, вы ведь хотите стать профессиональным литератором? И если да, то распрощаетесь наконец-то с камерой хранения.
– Да, заманчиво, конечно, стать настоящим писателем. Появится возможность ездить в творческие командировки, встречаться с интересными людьми и набираться свежих впечатлений… Что же касается моей нынешней работы, то она мне очень по душе и даже здорово меня выручает. Во-первых, я всё время на людях и могу за ними наблюдать, создавать различные образы и обобщать свои впечатления. Во-вторых, врачи советовали мне как можно меньше сидеть, больше двигаться и получать различную мышечную нагрузку. В-третьих…
– Да, что же в-третьих? Интересно узнать! – перебила я его.
– В-третьих, я, конечно же, не могу не замечать, что очень многие интересуются, почему я торчу в камере хранения. И все они мне сочувствуют, если не сказать – жалеют меня. Но не надо меня жалеть! Ведь я имею возможность наблюдать за людьми, не опасаясь, что кто-то будет меня стесняться и утратит искренность и непосредственность при общении со мной. Хоть я и контактирую с клиентами, только когда принимаю или выдаю им сумки, дипломаты, портфели. Кроме всего прочего, здесь у меня достаточно времени, чтобы поразмыслить о жизни, пофилософствовать, помечтать… И последнее – мне осталось учиться в институте около двух лет. Поэтому для меня сейчас не столь важно, где и кем работать. Лишь бы хватило денег на пропитание.
– А о чём, если не секрет, ваша новая повесть?
– Пока могу сказать только, что она будет продолжением моей первой работы. Но давайте сразу договоримся, Ольга Максимовна, что я принесу её и отдам на ваш суд дней через десять. Тогда вам и будет всё ясно и понятно.
– Ну что ж, договорились! А сейчас я с вами попрощаюсь – я уже почти дома…
– Всего доброго, Ольга Максимовна, – ответил Станислав и быстро пошёл к выходу из парка.
А я продолжала свой путь со смешанными чувствами. Мне было снова прямо-таки до слёз жалко самоё себя за неудавшуюся личную жизнь. И в то же время меня не покидала надежда, точнее смутная догадка, что Станислава что-то безудержно влечёт ко мне. Мне очень хотелось верить, что он хоть на какое-то время скрасит мою обыденную, серую действительность.
Вместе с тем я очень остро ощущала, что с каждым днём мне становится всё более и более необходимо видеть его и слышать его голос… Ведь он для меня был как бы идеалом мужчины, созданным моим воображением. И потому я сетовала на судьбу, что мы встретились так поздно.
При этом разница в десять лет, наверное, даёт мне основание испытывать к нему скорее материнские чувства. А пора любви для меня, судя по всему, уже прошла. И на красивых мужчин я должна смотреть теперь лишь как на произведения искусства и природы, причём они у меня теперь уже не на первом (как в юности и молодости) месте.
И даже не на втором, и не на третьем… Следовательно, я должна испытывать к Станиславу лишь платоническую материнскую любовь!
Но ведь я могу ему помочь стать хорошим писателем и поддержать его в трудную минуту. Это теперь моя святая обязанность и моё предназначение на всю оставшуюся жизнь…
Тем более что я надеюсь увидеть в ЕГО творчестве и воплощение СВОИХ так и не сбывшихся надежд…
Его выбор пал на меня!
И вот передо мной лежит ещё не распечатанный объёмистый конверт с новой повестью Станислава. Я быстро вскрыла его и некоторое время не решалась приступить к чтению – меня охватило непонятное волнение. Я встала и начала ходить по комнате взад-вперёд, заложив руки за спину. Мне вдруг очень захотелось отгадать, о чём он пишет.
И вдруг меня пронзила мысль: "Если это продолжение той, первой повести, значит, она снова обо мне. Сейчас проверим, насколько хорошо у меня развита интуиция!"
Теперь уже быстро и уверенно я подошла к столу, взяла рукопись и села в кресло. И с этой минуты забыла обо всём на свете.
Часа через два я снова стала делать челночные переходы по ковровой дорожке. Но на сей раз этого метания по комнате для меня было мало. Я накинула на плечи плащ на случай дождя и опрометью выскочила из дома. Мне сейчас было всё равно, куда идти. Главное – чтобы никто не мешал думать, анализировать. И как всегда в таких случаях, я инстинктивно пошла по тихой безлюдной улочке, ведущей к парку.
Как я и предполагала, повесть снова была обо мне или о моём двойнике, созданном воображением Станислава. Но теперь это был скорее роман, чем повесть, и в нём обе части органично сливались воедино. Не было и в помине никаких следов шва, которые частенько бывают у начинающих литераторов, когда они стыкуют совершенно автономные произведения, написанные в разное время.
Прочитав это новое произведение Станислава, я не только узнала, как складываются сейчас взаимоотношения Светы, Люси и Саши со Станиславом – об этом меня подробно и регулярно информировала по телефону Света; главное было совсем в другом: он самым подробнейшим образом рассказал, что будет дальше.
Из его повествования получалось, что между Светой и Люсей произойдёт острое соперничество. А точнее, эта борьба между сёстрами уже шла наяву, а не только в произведении Станислава. Ведь они с самого первого дня были в него страстно влюблены. Правда, проявлялось это чувство по-разному. Света не скрывала своей любви и старалась привлечь его к себе весёлым нравом, модной одеждой, всегда восторженным и тёплым взглядом, если не сказать заискиванием перед ним. Люся же, наоборот, держалась и одевалась предельно скромно и вслух никогда не выражала своих чувств и эмоций. В то же время были моменты, когда Станислав ловил на себе её задумчиво-лукавый взгляд. И тогда ему казалось, что она, подобно рентгену, видит его насквозь и как бы раздевает своим взглядом.
Однако выбор молодого человека пал не на Свету и даже не на Люсю, а… на МЕНЯ. И он, продолжая читать мои мысли и грёзы, описывал нашу взаимную любовь с такой художественной силой и страстью, что у меня мучительно сжималось сердце всякий раз, как об этом шла речь в романе. Приходится, правда, отметить, что Станислав в своём произведении свёл нашу разницу в возрасте до пяти лет. А может, я и выглядела для него всегда моложе своего возраста? Не знаю… Но одно было теперь для меня совершенно ясно: он далеко не сразу выбрал такую оригинальную форму признания в любви. Видимо, он долго пытался преодолеть своё чувство ко мне. Ибо он понимал, что знаем мы друг друга пока не очень хорошо, что у нас существенная разница в годах, что было бы пределом наивности для парня из камеры хранения рассчитывать на взаимность известной писательницы. И потому, опасаясь моего отказа при очной встрече, он мастерски раскрыл свои чувства в романе. При этом ждал теперь не только рецензии на свою рукопись, но и ответа на главный вопрос – люблю ли я его?
И теперь я была почти на сто процентов убеждена в том, что Станислав будет ожидать лишь моего письменного ответа, будет избегать встречи со мной, а следовательно, навсегда уйдёт из камеры хранения…
Бегство от любви
На следующий день я не шла, а прямо-таки летела в библиотеку сломя голову. В камере хранения уже стояла пожилая полная женщина. Когда я спросила о Станиславе, она молча передала мне сложенную вчетверо записку. Я медленно развернула её. В записке был указан лишь его новый почтовый адрес: "Что же мне теперь делать с его рукописью? Выслать по указанному адресу? Но ведь он туда, видимо, ещё не приехал…"
Я ещё раз прочла записку. Станислав просил писать ему в Свердловскую область; название указанного города или посёлка мне ни о чём не говорило. Я даже не вполне была уверена, что он есть на карте. "Да и зачем мне торопиться с отправкой рукописи? – вдруг подумалось мне. – Пусть полежит пока у меня". Ведь в первый момент рукопись подействовала на меня ошеломляюще. Теперь нужно какое-то время, чтобы я могла прийти в себя и хоть немного успокоиться.
Итак, теперь я уже не смогу узнать от самого Станислава, как ему стали известны обо мне такие интимные психологические и физиологические подробности. Ведь не может же быть, что буквально всё, что показано в романе, является чистым вымыслом – плодом буйного воображения автора? Уж слишком много невероятных совпадений у лирической героини со мной! Да и потом, какое мне до всего этого дело, в конце концов? Что-то я стала в последнее время проявлять чрезмерное любопытство к тому, что меня не касается – мало ли бывает в жизни совпадений у каждого человека?
И как всё-таки хорошо, что моё рабочее место здесь, дома! Свободный режим – это мечта многих и многих людей. Но пока что далеко не все представители даже и творческих профессий имеют такую счастливую возможность. Было время, когда мне казалось, что стоит только вступить в Союз писателей, и сразу же всё образуется и встанет на свои места – у меня будет масса свободного времени, которого мне всегда не хватало. А стало быть, можно будет строчить повесть за повестью, роман за романом…
Однако всё оказалось не так просто. Да, действительно, появилась счастливая возможность писать когда угодно и о чём угодно. Но этого для творчества совершенно не достаточно. Ибо всё то сырьё в виде дневников и разрозненных беспорядочных записей, которые я копила многие годы, оказалось совершенно непригодным для будущих моих книг. Из-под пера выходили какие-то вымученные серые и банальные строки, лишённые живой мысли и сколько-нибудь интересного забавного или драматического сюжета. Видно, не успела я ещё набраться сочных и достоверных впечатлений, вычленить из жизни наиболее интересные для читателя события. А додумать, досообразить то, что не смогла взять из жизни, оказалось слишком сложным делом. Я бы даже сказала, непосильным для меня. Может быть, и не хватило природного таланта…
Вот так и получилось, что, вступив в СП и выпустив пару книг, я совершенно выдохлась и не представляла, о чём ещё можно писать.
Только теперь, по крайней мере, мне самой стало ясно, что невольно я делала ставку на Станислава, надеялась при этом, что судьба как-то всколыхнёт меня после знакомства с ним, наделит мою жизнь новыми яркими красками, даст новый импульс и так необходимый мне сейчас заряд бодрости и любви. Надеялась, что после получения всего этого у меня откроется второе дыхание (как принято говорить в спорте).
Но, как видно, моим надеждам теперь так и не суждено сбыться! И я чувствовала себя сегодня совершенно опустошённой и ни на что серьёзное не способной. Во мне как будто что-то оборвалось, надломилось, и все системы моего организма полностью расстроены. И я сейчас, как никогда раньше, ощущала всеми фибрами души, что являюсь никем иным, как просто-напросто слабой, увядающей и уставшей от жизни женщиной… Женщиной, которая, уподобившись поезду, медленно, но неуклонно сползает с огромного холма в сумрачную низину…
Инцидент в поезде
А Станислав Давыдович ехал тем временем в купе скорого поезда на Урал. Он уже давно обещал своей бабушке приехать к ней, чтобы поправить её покосившийся домишко, поправить изгородь, переложить печь. Ведь бабушка жила совсем одна, а ей шёл уже 86 год. На соседей надежда слабая: у них своих забот хватает. И вот, наконец, он взял отпуск и едет к любимой бабушке, предвкушая, как она ему обрадуется.
Она обязательно будет вокруг него суетиться и по обыкновению приговаривать: "Ну вот и дождалась я любимчика своего. Уж, куда тебя посадить и чем потчевать? А Валюха-то, Стасик, совсем невестой стала. Всё о тебе спрашивает и просит никому не рассказывать, что тобой интересуется. Прямо сохнет по тебе…"
"Так было всегда, когда я приезжал летом в деревню. Так же будет и в этот раз", – думалось ему.
Станислав вышел в узкий коридор поезда и остановился у окна. Было уже совсем темно. И как ни старался, он ничего не мог разглядеть в этой августовской темени. Кроме, может быть, вереницы слабых огней, остающихся позади стремительно летящего вперёд поезда.
В конце коридора показались два подвыпивших субъекта. И Станислав почему-то ничуть не сомневался, что когда они поравняются с ним, то обязательно попросят закурить. Действительно, один из них (тот, что помоложе) бесцеремонно толкнул Станислава локтем и пробасил:
– Закурить дашь, красовЕц?
Его корешу на вид было за сорок. Он угрюмо смотрел на Станислава из-под мохнатых рыжих бровей.
– Не курю, ребята! – резко ответил Станислав и повернулся к ним спиной, давая этим понять, что разговор закончен.
– Ну и дурак одноклеточный! – не унимался молодой.
Станислав быстро повернулся, схватил его за плечи и, приблизив своё лицо вплотную к пьяной роже парня, тихо, но отчётливо сказал:
– Думай, прежде чем что-то сказать, малыш! А ты, видно, думать совсем разучился? Так я могу поучить тебя вежливости!
– Что ж, пойдём потолкуем, – процедил сквозь зубы подоспевший на выручку своему молодому корешу угрюмый. – Страсть как люблю наказывать таких вот разговорчивых и непочтительных.
Но в это время открылась дверь соседнего купе и из него выпорхнула крашеная блондинка лет сорока пяти с сигаретой в руке.
– Кто из вас последний, мальчики? – и она показала концом сигареты в сторону туалета.
– Потерпи немного, бабуся! – втолкнул её обратно в купе угрюмый и закрыл за ней дверь. – Тут у нас серьёзный разговор начинается…
Из туалета вышел плотный широкоплечий парень в спортивном костюме с белыми лампасами на брюках. Он, видимо, слышал конец разговора и потому, проходя мимо Станислава, обронил:
– Пристают к тебе, парень? Могу помочь!
– Да нет. Всё в порядке. Спасибо! – неожиданно для самого себя ответил Станислав.
– Ну-ну, – негромко пробурчал "спортсмен" и вошёл в то самое купе, откуда выходила блондинка.
– Смотрите-ка, гордый! – протянул молодой и многозначительно поднял вверх указательный палец.
– Ничего, сейчас мы с него быстренько спесь собьём, – сказал угрюмый и рукояткой ножа подтолкнул Станислава к тамбуру.
– Убери ножик, папаша! Пригодится карандаши чинить, – с наигранной весёлостью ответил Станислав, чувствуя, что внутри у него всё похолодело. "Такой ведь может и пырнуть…" – подумалось ему.
И в этот момент "малыш" с силой ударил его кастетом в челюсть. Станислав соскользнул на пол и, теряя сознание, вдруг ощутил второй удар – тяжёлой рукояткой ножа по темечку…
* * *
Проводница прибежала в тамбур, когда он был уже до отказа забит пассажирами. "Спортсмен" рассказал ей, что видел, как какие-то два субъекта приставали к пострадавшему. Выслушав его, проводница скомандовала:
– Товарищи! Просьба расходиться. Сейчас придут милиционер и медсестра. Может, среди вас есть врач?
Оказалось, что "спортсмен" с какой-то пожилой худощавой женщиной уже привели пострадавшего в чувство и согласились довести его до служебного купе.
Вскоре появился и милиционер, сопровождавший поезд. Он спросил проводницу, где лучше высадить пострадавшего. Решили оставить его на ближайшей станции, так как там неподалёку есть городская больница.
Очнулся в больнице
Станислав открыл глаза и как сквозь туман увидел средних лет женщину в белом халате, которая сидела напротив него и встряхивала градусник. Заметив, что он хочет что-то сказать, она приложила палец к губам.
– Вам ещё нельзя разговаривать, – тихо сказала медсестра.
– Где я и сколько времени здесь лежу? – с усилием спросил Станислав.
– Потом, потом, дорогой, – замахала руками женщина. – Врачи запретили вам разговаривать.
Станислав закрыл глаза и попытался собраться с мыслями. И не смог: в голове стоял какой-то непрерывный нудный звон, который никак не давал ему сосредоточиться.
"Кто я? Где я? Сколько времени здесь лежу?" – задавал он последовательно себе вопросы и ни на один из них так и не мог ответить.
На следующий день в палату вошёл высокий пожилой врач в сопровождении двух молоденьких ассистенток и, обращаясь к ним, тихо сказал:
– У этого молодого человека почти полная потеря памяти.
– А как долго это состояние может продолжаться, товарищ профессор? – спросила одна из них.
– Мне думается, через недельку-другую память всё же начнёт восстанавливаться.
– А что было причиной потери памяти? – спросила уже другая ассистентка.
– Говорят, в поезде его оглушили ударами по голове какие-то два рецидивиста. Их сейчас разыскивают.
Профессор с коллегами-медиками медленно пошёл к выходу из палаты, продолжая вполголоса с ними переговариваться…