В довершение всех ее несчастий, в которых, кстати, была виновата она сама, Мария начала страдать непереносимостью большинства резких запахов. Она не могла вдохнуть, если кто-то курил несколькими этажами ниже ее окна. Костер она чувствовала километра за два, выхлопы машин – метров за сто. Ее чуткий нос улавливал то, что никто больше различить не мог. Она везде ходила с платком. И поминутно затыкала им нос.
"Я думал, она опять заболела, когда ее парта пустовала два дня. Ну, и болявая же девка. Без конца школу задвигает. А потом я вышел в коридор. Машка шла по нему. Но почему мимо нашей двери?! Быстро, как мышка, шмыгнула в параллельный. В "бэ". Почему?!!!"
Олег ногой распахнул дверь родного кабинета. Класс притих.
– Ты, Вава, Машку доводил!!! – орал Олег.
Вова сильно побледнел и сидел молча. Олег шел к нему, пиная и раскидывая стулья. Одна из девочек готова была бежать из класса.
– Стоять! – рявкнул Олег.
Она замерла. Еще одна спряталась под стол.
– Убью, заразу! – он вытащил Вову из-за парты и тряс его, как грушу. – Ты, сука, стулья таскал!!! Ты ее вещи дергал!!!
– Ну, и что, – лепетал Вова. – Я все делал, как ты хотел…
– Ты все не так делал! Не так!!!
– Но всем смешно же было…
– Не смешно! Не смешно было!
Он выпустил Вову из рук.
– Ни фига у тебя чувства юмора нет, урод. А вы?!!! Вы все знали, что она перевелась, да?!!! – гаркнул он на всех, обведя взглядом класс.
Все молчали.
– А почему я, я узнаю обо всем последним?!!!
– Ну и что, ну, и хрен с ней, – осмелился подать голос Петя Молодцов.
– А ты, Петух, ты же самый умный у нас! Вот и скажи мне, чем я буду развлекаться теперь каждый день? Картами?!
Олег высыпал колоду ему на голову. Цветные картинки разлетелись во все стороны.
– Че-е-м?!!! Петух! На тебя смотреть, да?!
– А почему нет? Разве со мной не смешно?
– Нет. С тобой не смешно. Ты не обижаешься. А эта сучка так мучилась… Любо дорого было смотреть.
Олег опустился на стул. Все поняли, что самое страшное позади. Кто-то начал собирать стулья. Кто-то – карты. Прозвенел звонок.
Прошло довольно много времени с тех пор, как навязчивые страхи взяли в плен душу Марии. Она прошла все круги ада. Теперь она знала, что люди имели в виду, когда его выдумывали. А может, не выдумывали вовсе? Может, просто срисовывали? Так вот, она уже опустилась на самое дно кошмаров. Выхода она не видела. Это был тупик. Узел, разрубить который может только смерть. Какая-то часть ее сознания еще упорно цеплялась за то, что, может быть, она не права. За жизнь. И все это бред. Ее мысли. Ее страхи…
В самую страшную минуту ей вдруг пришла в голову мысль, что она может использовать ту силу, которая открылась ей, когда она плакала на коленях, для точного определения того, что истинно, а что ложно. Для борьбы с этим адом, уже готовым поглотить ее "я" целиком. И она стала задавать вопросы. Один за другим. И получала только ответ "Нет". На каждый мучивший ее страх. Их было много. Целый легион страхов-демонов. "Нет"… "Нет"… "Нет"…
Ад огрызнулся и исчез. Мария была здорова.
Но Маша все еще была настолько издергана, что вздрагивала, когда слышала громкие крики ребят на перемене. Но потом вспоминала, что это шалят "свои". Ребята ее нового класса. И теплое благодарное чувство разливалось в сердце. Маша так долго испытывала страх и ненависть, что новых ребят любила всех. Всех до единого. Любила ни за что. Просто так. Просто за то, что они не сделали ей ничего плохого. Она не была влюблена ни в кого, но чувство родства с ними все росло и росло в ней с каждым днем. Здесь от нее никто не требовал, чтобы она ломала себя и была не тем, кем она являлась на самом деле. Маша испытывала восхитительный покой. Время от времени она понимала, что счастлива.
Однажды она увидела Олега рядом со "своими" ребятами. Он что-то говорил им. Маше стало почти дурно. Неужели он и здесь будет преследовать ее? Один из "своих" парней – Макс – покачал головой и отошел. Его примеру последовали другие.
– О чем он говорил с вами? – спросила она Макса после.
– Да ну его. Козел.
– Да?
– А ты разве этого не знаешь? Ты же училась с ним вместе.
Он улыбнулся. Теплое чувство вернулось вновь. От этой улыбки. И от этих простых слов.
Мария все еще была очень слаба. Аппетит – совсем никуда. Дрожали руки. К счастью, она нашла единственный продукт, против которого не бунтовал ее организм.
Апельсины. Огромные. Оранжевые.
Полные затаенного в них солнца. От них не тошнило. И голова переставала кружиться, когда она пила их оранжевую кровь. Мама уговаривала поесть кашки. Мария нехотя соглашалась. После апельсинов.
Мария стала очень чувствительна к колебаниям своего состояния. Ей было плохо. Слабость. Иногда так плохо, что она подолгу, бездумно смотрела в телевизор, не в силах ничего делать… Просто не могла приказать своему телу сделать то или это. Даже поднять руку…
В один из таких моментов она нашла способ заставить себя ожить.
Рок группы.
Увы, рок тогда, в приоткрытом перестройкой советском телевидении, был редкостью. Долго приходилось ждать, ловить нужную передачу…
Мария просто смотрела на музыкантов. Как они поют, как двигаются… Она их видела иначе, чем другие… И думала, догадываются ли другие люди, почему им нравится слушать рок?
От музыкантов отлетала энергия во время выступления. Огромные сгустки энергии. Мария видела их очень четко.
Чтобы сделать их силу, силу движений их молодых тел, силу звуков музыки и голоса, слитой воедино, своей, нужно было просто смотреть. И слушать. Мария впитывала, пила их силу. Рок будто специально создан для огромного отдания сил. Наполняясь активной силой звуков и движений, Мария успокаивалась, могла есть и двигаться сама… Нет, это не было сумасшествием. Едва научившись владеть силой, она стала видеть ее в других проявлениях. Более того, она теперь видела энергию в других людях, во всех других людях, с которыми ее сталкивала жизнь. Она видела все: уровень, силу ее и то, насколько человек просто или тяжело готов расстаться с нею… Как говорят в народе – тяжел человек или легок. Конечно, такого уровня силы, как в роке, нельзя увидеть в обычной жизни. Легче отдает энергию молодость. В зрелости она тяжелее, но и весомее. Энергия иссякает задолго до того, как дни человека прекращают свой бег…
Еще в раннем детстве, лет с четырех, Мария понимала лучше всех взрослых, каков на самом деле тот или иной человек. Это понимание было врожденным. Она никому об этом не рассказывала. О своем мнении. Теперь она просто вышла на новый уровень понимания. И все.
Впитывать в себя рок – было теперь ее дыхание. Потому что была истощена. Ее уровень равнялся нолю. Мария знала, что та энергия, которую она берет, не равна другим ее видам. Она совершенно особая. И еще она знала – это плохо. Плохо то, что она делает. Просто у нее не было выхода. Да, стыдно надевать чужую одежду. Но если ты голый?!
Однажды Мария лежала на тахте и рассматривала стеллажи книг от пола до потолка, что прилегали к ее ложу. Вдруг прочла на одиноком корешке название, которого раньше никогда не замечала. "Странно", – подумала Мария. "А я-то думала, что всю библиотеку отца знаю".
Книжка была невзрачная и одинокая. С. Моэм "Луна и грош. Театр".
Поскольку она и увидела-то ее потому, что книжка была на уровне ее глаз, Мария просто протянула за ней руку.
Первые полстраницы поразили ее так, как ни одна из прежде раскрываемых книг. Там, на первой странице, как раз и описывалось это ее особое видение рока. То есть, конечно, не рока, а акта творчества. У Моэма написано: "варварское удовлетворение сродни половому инстинкту". Мария была счастлива: она не одна. Есть, был человек, чувствовавший так же.
Надо сказать, что все, написанное Моэмом, его способ рассматривать мир, каждая строчка, каждый штрих, неизменно находили в ней отклик. Словно рождалось эхо…
Музей. Домик В. И. Ленина. Просто удивительно, где он только не ночевал за свою не столь уж долгую жизнь. Что ни ночевка, то музей.
Честно говоря, идти сюда Марии вовсе не хотелось. И ничего не стоило прогулять. Но пошла. Был ответ. "Все будет хорошо". А ведь здесь ей неизбежно придется встретиться со всем бывшим классом. Практически лицом к лицу. Может, из-за этого она и пошла? Не прятать свое лицо. "Это им надо прятать глаза" – думала она. "Вот и посмотрим".
Несколько деревенских изб начала века выходят слепыми окошками прямо на оживленную трассу Варшавского шоссе. Но время подняло дорогу над домиками. Так что когда стоишь в их двориках, кажется, что цивилизация бог знает, как далеко. Первый снег укутал это сонное царство. Маша стояла вместе с девочками из класса. Она уже не чувствовала одиночества. Здесь она встретила девочку, которая раньше училась с ней вместе. Только ее после восьмого класса распределили в "бэ". Они болтали о каких-то пустяках. Этот невинный треп музыкой ласкал измученные Машины нервы. Вообще-то она никогда не любила такие глупые разговоры. Не потому, что смотрела на них свысока, считая себя слишком умной для них. Нет. Просто ей было скучно. Но сейчас! Она слушала их, как слушают эхо в лесу, шум моря, смех ребенка. Каждый ее нерв покоился на незыблемой тверди этих слов своей новой подружки: "…а вчера я видела его… Он… А эти мои туфли! Они красные. Я в них как гусь с красными лапками. А? Нет?…"
Группа ребят ее бывшего класса во главе с Олегом стояла невдалеке. Олег притопывал ногами от холода. Его одноклассники делали то же самое. Повторяя движения своего вожака в точности.
Олег слепил крепкий, как лед, снежок:
– Спорим, Вава, что ты не достанешь до Машки.
И с силой бросил комочек снега. Он не долетел до Маши несколько шагов. Холодок страха вдруг снова обжег ее. "Какой же я стала трусихой" – подумала она. "Сама уже не знаю, чего боюсь".
"Ах ты, черт" – думал Олег. "Ну, прямо столбом стоит, а промахнулся. Надо по ней врезать". Слепил новый. Но опять промазал. Начал злиться. Сказал:
– Вот сука. Никак попасть не могу!
– Если бы хотел, попал бы, – сказал Петя Молодцов.
– Что?
– Стараться надо больше.
– Вот и старайся, Петушина. Чего стоишь? Ручки боишься обморозить?
Петя Молодцов пожал плечами. Весь этот обстрел снежками так и не задел Машу ни разу. Она просто стояла. Стояла и смотрела, как снег рассыпается, не долетая до ее ног.
Когда экскурсия закончилась, уже стемнело. Место было пустынное и глухое. Маша быстро шла и думала только о том, как быстрее добраться до автобуса, не столкнувшись с Олегом и его шайкой. Она не заметила, как Олег оказался рядом. Словно из-под земли вырос. Спросил:
– Почему ты ушла из моего класса?
Маша шла молча.
Он сплюнул.
– Скажи. Просто интересно.
Она старательно смотрела мимо. Просто шла. Ни слова. Ни взгляда.
– Сука.
Он шагал рядом. Но так и не добился от нее ни слова. Они поравнялись с ее новыми подругами. Ему пришлось отстать. Вслед ей летел злой мат. Маша подумала, что Олег теперь был похож на ядовитую змею, у которой вырвали зубы. Шипел, а укусить не мог.
Мария не остановилась на вопросах и ответах загадочной силе, ставшей частью ее самой, когда она плакала. Она научилась использовать ее еще по-другому. Она стала ею управлять. Для этого Мария ясно и четко представляла себе тот исход, которого хотела. И говорила про себя: "Да". Все случалось так, как она задумывала. В этой технике не было и намека на расслабленное мечтание: "Ах, как здорово, если бы все сложилось так… А вот это может повлечь за собой это… А уже на это я отвечу этим…" Если бы, да кабы… Это пустые мечты. Средство для смягчения действительности. Нет. Это было нечто совсем иное. Нечто такое же реальное, как сама реальность.
Была глубокая ночь, когда Олег проснулся.
"Я сразу подумал, что, наверное, заболел. Не то, чтобы мне было плохо. Ничего не болит. Но от томления и неясного ощущения неудобства хочется скинуть с себя всю кожу, хочется просто сразу прыгнуть за окошко. Что-то со мной происходит. Но что?"
Олег вскочил и распахнул окно в промозглую холодную ночь. Ветки боярышника совсем близко. Колючие. С черными замерзшими ягодками ночи.
"Ветер пронизал насквозь. Стало немного легче. Может, мне приснился кошмар, но я не запомнил его?"
Было очень тихо. Микрорайон спал.
Однажды Маша возвращалась из школы с одноклассницей. Девочка переболела полиомиелитом и не могла быстро ходить. Олег со всеми своими одноклассниками торчал возле трансформатора. Он возвышался над ними, как горилла над шимпанзе. Кое-кто курил.
"Вожак обезьяньей стаи" – вновь подумала Маша.
Олег быстро выбросил сигарету, взял немного снега, наскоро слепив его, и бросил в девушек, но промахнулся.
– Пойдем скорее, – попросила Маша.
– Я не могу, – ответила ее спутница.
– Извини, я забыла.
Еще несколько снежков пролетело мимо.
"Ну, прям, как заколдована" – подумал Олег. "Никак не попаду". И, видя, что девушки ушли на недосягаемое расстояние, в отчаянии крикнул:
– Машка! Я люблю тебя! Машка!!! Любовь моя!!! Оглянись! Я на коленях, смотри! Сука! Люблю!!!
Его крик разнесся по всему школьному двору, эхом оттолкнувшись от звонких окон.
Удивлению Марии не было предела. Они шли через то самое поле, на котором он когда-то пнул ее в грязь.
Она не оглянулась.
Зато вся его шайка ошалело смотрела на него. Никто не проронил ни слова.
С этого дня Маша не боялась Олега. Страх навсегда покинул ее сердце. Она победила. И чувствовала свою силу. Чувствовала власть над своим врагом, выпившим столько ее крови.
Может, Марии казалось, но бывшие одноклассники как-то странно смотрели теперь на нее. Очень внимательно, вроде бы. Буквально разглядывали ее.
Мария не могла слышать, как одна девушка из ее бывшего класса сказала подружке:
– Ну, да! Нос, рот, овал лица – безупречны. Ей бы глаза побольше, и она вообще была бы русская красавица.
Страха у Марии уже не было, но осталась ненависть. Она люто ненавидела их всех. Всех до единого. Даже тех, кто ничего не делал ни для ее мук, ни для ее поддержки. Тех, кто просто смотрел… Кто знает, сколько должно пройти времени, чтобы ненависть сменилась благодатным равнодушием?
Каждый вечер она представляла, как Олег мучается, как страдает любовью и не видит ни выхода, ни проблеска в ее глазах…. Сладко засыпала…
Олег же теперь спал совсем плохо. Каждую ночь повторялось одно и то же. Он просыпался от явного ощущения чьего-то присутствия. И думал, что сходит с ума.
– Мария!!! – неожиданно крикнул он в темноту. И сам испугался хрипа своего голоса.
"Ты, наверное, спишь. Спокойно, тихо. Рот полуоткрыт. Волосы, твои чудные длинные волосы, разметались по подушке. По потолку мечется свет фар… Ты влюбишься в меня. Обязательно. Я красивый. Все говорят. А на тебя, ну, по-честному, никто не польстится. Кроме меня. Мы с тобой просто как две половинки яблока. Не потому, что похожи. А потому, что вместе мы – все. Все, чего нет в каждом из нас по отдельности. А какое было у тебя лицо, когда ты хотела убежать из класса, не найдя стула! Твои глаза. Такие грустные. Ну, что же ты так испугалась! Хоть бы сказала что-нибудь. Крикнула, что ли. Плюнула мне в рожу. А ты только молчала и смотрела. Убил бы тебя за это. Чтобы ты хоть раз, хоть единственный раз возмутилась! Просто возмутилась. Ведь это так просто. И так естественно. А не молчала. И не смотрела такими глазами… Я стоял, как последний идиот, предлагая тебе сесть"…
Мария не знала, куда идут ее запросы: в собственное подсознание или в космос. Но паролем, открывающим ей силу власти над Олегом, была фраза: "Я не хочу думать о нем". А далее она представляла себе все, что хочет увидеть происходящим с ним. Как бы от обратного. Все сбывалось на следующий же день. А если какая-то ненужная мысль или страх просачивались к ней, она гнала их, говоря "отменить". И чем чаще Маша так практиковалась, лежа вечером в постели, тем больше сходил с ума ее обидчик. Она не знала, что это. И почему действует. Как телепатия. Она навязывала ему свою волю. Она отменяла его. Зачеркивала целым потоком мыслей.
"Я совсем перестал соображать, что происходит. Вот сегодня Вава что-то сморозил, дебил, а я не расслышал. Все думаю о тебе, Машка. Маша. Мария. Мари. Что же мне делать с тобой? С твоим проклятым характером. У тебя все не как у людей. Ну, что тебе трудно быть нормальной? Как все нормальные девки. Ты ж красивая. Я сразу увидел. Еще тогда, на футбольном поле. Будь оно проклято. Ну, почему с тобой так трудно? Тебя не обломать. Тоже мне, Зоя Космодемьянская. Дура. Делала бы все, как надо. И всем было бы ладушки. Ну, что тебе, жалко дать?"
Он даже задохнулся от этой мысли. Так начало колотиться сердце. Так взбунтовалась кровь. Застонал в темноту ночи. Хотел ее страшно.
Мария не задумывалась, что ее мысли жестоки. Сила ее психического желания была столь велика, что ее обидчик таял на глазах. Его щеки ввалились, а сухой блеск голубых глаз казался всем сумасшедшим. Если кто-нибудь спрашивал у его одноклассников, чем он болен, ему отвечали, что название болезни – Мария. И презрительно кривили губы.
"Ну, почему мне хуже всего ночью? Не нахожу себе места. Днем я живу только надеждой. Что увижу тебя. Что ты, наконец, посмотришь мне в глаза. Посмотришь и все поймешь. И простишь. Днем я ошиваюсь в твоем дворе. Но ты никогда не выходишь. Но видишь же ты меня в окно! У меня ничего нет твоего. Ни одной вещи. И нет твоей фотографии. Тетрадки, которые я когда-то держал в руках, были чистенькие, непримечательные. Только на последней страничке нарисована маленькая божья коровка. Ты сама – божья коровка. Безобидная. Слабая. Кажется, плюнь – и раздавишь… Но только кажется… Я еще думал тогда, какая же ты странная. Сидишь и крепишься. Другая бы истерику закатила. Отвернулась. А в глазах – слезы. Не мог я на тебя больше смотреть. Вернул вещи. Хоть они ласкали мои руки. Потому что были твои. Сроду не встречал я никого более беззащитного на вид и более непобедимого. Я бы мог взять тебя силой. Может, тебе бы даже понравилось. Но что толку. Ты все равно останешься сама с собой. Ты ускользнешь от меня. И тогда – никакой надежды. Душу твою хочу!
Ты еще полюбишь меня… Полюбишь…"
Олег старался попадаться ей на глаза. Только Маша на него не смотрела. Не смотрела не из женского кокетства. Ей не хотелось видеть его. Она часто думала, что он ей глубоко неприятен. Она хотела так думать. Но когда-то в прошлой жизни, которая казалась ей теперь страшным, далеким сном, когда она еще училась с ним в одном классе, Маша слышала разговор двух одноклассниц: Инны и Наташи. О том, как Олег удивительно хорош собой. Какие пронзительно голубые у него глаза и какая милая ямочка на подбородке.
Сейчас, лежа в постели в полной темноте ночи, она вспомнила тот разговор. И с удивлением поняла, что тоже теперь так думает. Тощий. Кожа да кости. И пьяные, огромные черные зрачки с тонкой голубой полоской радужки вокруг. Взгляд затравленного зверя. Длинные полоски света от фар машин скользили по потолку.
"Нет" – сказала себе Маша. "Этот человек вместе с другими причинил мне море боли. Он – виновник этой боли…"