Маше больно было смотреть, как живое личико Вали, которое она привыкла видеть только смеющимся, пусть даже с гримасой насмешки, исказилось сейчас некрасивым ужасом. Страх безобразен. И Марии показалось, что вместе с его появлением Валя теряет свою силу. Свое необычайное очарование. Гнев поднялся в душе. "Как они смеют! Они не стоят ее взгляда!" Что представляет собой эта сила, Маша не знала. Но каким-то непостижимым зрением видела, что она пронизывает Валю всю, с головы до ног. И она ярче светилась в ней, когда Валя двигалась: бежала или танцевала. Или выдумывала гадости и шутки.
Немного позже, стоя в полном одиночестве в углу около развороченного портфеля, Валя неслышно плакала. Отчаяние в ее душе мешалось с безотчетным страхом. "Уйти с урока нельзя. Это прогул. А уж все скажут про меня! Отпроситься тоже. Я заревана. Спросят, почему. Если сказать, почему… Что же меня еще ждет…"
Тут она увидела Машу, читающую по привычке учебник перед уроком, и, собрав кое-как то, что осталось от ее школьного имущества, двинулась к ней. Беззвучно, аккуратно. Как кошка.
– Что ты читаешь? – спросила. И, не дождавшись ответа:
– Можно, я почитаю вместе с тобой? А то мой учебник неизвестно где.
С усилием улыбнулась. Маша увидела эту вымученную улыбку и что-то внутри у нее снова болезненно оборвалось. Чтобы этот нож жалости отпустил ее, она ответила твердо:
– Конечно, можно.
Селедка. Маша и раньше знала, что ее – Валю – никто в классе не любит. Кроме нее. И знала, почему. В своем стремлении достичь желаемого, она не замечает никого вокруг. С другой стороны, кому может мешать ее честолюбие? Ее оценки? Почему она должна равняться на других? У этих других нет той чудесной силы, которой владеет она. Маша видела в "пятерочном" дневнике Вали лишь милое чудачество. Никак не преступление против остальных. Но Валю просто никто не видел глазами Маши. Никто не видел ее сумасшедшей силы.
Хулиган вновь оказался рядом с Валей.
– Нет, я все-таки засучу тебя, Селедка поганая. А то ты не запомнишь урок!
Валя в панике спряталась за Машину спину.
– А ну отойди!!! – прикрикнул он на Марию. Но она не шелохнулась. В мозгу пронеслось несколько сумбурных, сумасшедших мыслей. Отойти? Не отступать? Не отступать – значит встать на одну доску с Валей. И против всего класса. А что это ей сулит? Ничего хорошего. Кроме того, ее сейчас просто отшвырнут в сторону. И все дела. Но отойти она не смогла. Будто приросла к полу. И сама не знала, почему. Некогда было думать. Она сделала это интуитивно. Как в любом бою. Бьешь на автопилоте. Думаешь потом. Поэтому Маша просто стояла. Стояла и смотрела в глаза задиры. Валя дрожала за спиной. Дрожала и всхлипывала. Маша стояла. Несколько секунд злые зрачки буравили ее. Маша не отвела глаз. И он отступил. Уходя, буркнул:
– Тьфу, падаль трусливая. Неохота руками трогать.
Тяжело дыша под грузом своих килограммов, с лестницы вошла Зинаида Павловна. И застыла от увиденной сцены. По одну сторону небольшого холла замерла группа ребят. Все молчали и смотрели на дрожащую у противоположной стены Валю и стоящую рядом с ней Машу. Зинаида Павловна окинула взглядом детей. Немного задержалась глазами на развороченном портфеле. На разодранном дневнике с сегодняшней пятеркой. Встретилась глазами с Машей. Она все поняла. Хотела что-то сказать, наверное, прикрикнуть на учеников привычным менторским тоном, но передумала. Еще секунду постояла и отправилась в учительскую. "А что толку, – думала она по дороге. – Вале родительское собрание не поможет. Загрызут. Только еще больше растравят их родители. Но не сообщить я не могу. Вот ведь… "Чучело" только полгода назад в общий прокат пустили. Видели они, что ли? Говорила я нашим: нельзя показывать. У нас же сразу примут как руководство к действию. Или это общая тенденция такая? О, Господи!"
С тех пор Валя не отходила от Марии ни на шаг. Будто прилипла. Притихла. Руку больше не тянула прямо под нос учительнице. И оценки не выпрашивала. Старалась не высовываться. Стала как все. По крайней мере, очень старалась стать. Ее больше не трогали. Потому что Валя приняла их условия. А еще она была не одна. Мария всегда рядом. Теперь она, как правило, развлекалась разговором с Машей. Чего раньше почти не было, потому что Валя была целиком у доски, даже если сидела на своем месте. И Маша была счастлива. На географии они играли в города и реки. Кто-нибудь один незаметно находил название. А другой должен был отыскать его на своей карте. Как ликовала Валя, когда Маше этого не удавалось! Как торжествовала победу! Маша готова была специально ей проигрывать. Очень скоро они стали понимать друг друга без слов: только лишь посмотрев в глаза. Однажды они сидели на уроке английского. И переводили текст. В отличие от других, они всегда это делали вместе, низко склонив и сблизив головы. Получалось вдвое быстрее. Валя была счастлива: они первые!
Они нашли в тексте незнакомое слово "enjoy". Одновременно прочли его толкование внизу страницы: "1) наслаждаться, 2) получать удовольствие, 3) обладать".
Валя посмотрела в глаза Маше и рассмеялась, словно прочла пошлый анекдот. Маше не показалось это таким уж забавным. Она просто ловила смех в глазах соседки.
В то время все в классе считали, что Маша влюблена в учителя английского. Такими глазами она смотрела на него. Таким он был для нее авторитетом. Он был старше лет на тридцать. Что ж, положа руку на сердце, Мария могла признаться, что это правда. Его обаяние было бесспорным. Кого же действительно она любила, не знал никто. В том числе и она сама.
Об истории травли круглой отличницы Вали узнали все, от учителей до учеников параллельных классов и их родителей.
"Волчий класс", – говорила Зинаида Павловна. "Один человек только нашелся. Повезло Вале".
Прошел год. Маша шла одна из школы. Дорожка лежала через небольшое поле между домами. Сверстники играли в футбол. Обходить поле было далеко и неудобно. Она прошла его очень удачно. Мяч гоняли все время где-то в стороне. Хорошо, что она не могла видеть себя со стороны. Походка у нее была смешная. Размашистая, крупная. Совсем не девичья. Скорее мужиковатая. Оттого, что все детство она гуляла с отцом. А он ходил быстро. И она так привыкла, что сколько не старалась, отучиться уже не могла. Осенняя грязь покрыла дорожку неряшливыми отпечатками ног. Маша старалась не наступить в слякоть, и от этого ее походка становилась совсем уж неуклюжей. Она уже подходила к краю поля, когда ее сбил пинок. Она упала в грязь. Оглянулась. Над ней стоял мальчишка из параллельного "бэ" класса. Смуглый. Чернявый. И нахально ржал. Над его выходкой, которая показалась всем забавной, мальчишки посмеялись. Маша никогда не сталкивалась с таким хамством. Беспричинным злом. Она растерялась. Кровь пульсировала в висках, а гнев почти ослепил ее. Несколько секунд она ничего не видела. Мальчик убежал. И ей ничего не оставалось, как убраться оттуда. Слезы подступили к горлу. Но она сделала усилие и не разревелась. Стерпела. Дошла до дома и только там дала себе волю. К этому моменту мальчик уже забыл об этом пинке. Забыли и остальные футболисты, разгоряченные азартом игры. Слезы никак не хотели высыхать. Вечером ее мама заметила, что дочка не такая, как обычно. Маше не хотелось ничего рассказывать, но мама заставила ее почти силой. Она была властная женщина. Если бы она не рассказала тогда этот случай, кто знает, как повернулась бы ее жизнь? Может, и не было бы ничего, что случилось много позже.
Утром мама накрасилась, надушилась, надела свою лучшую дубленку, которая выглядела необычайно роскошно и представительно в то время, и отправилась вместе с дочерью в школу.
Маша указала на чернявого парня. Мама поманила его пальцем. Тот подошел. Любопытный класс окружил их кольцом.
Мама очень спокойно сказала ему:
– Если ты, урод гавнистый, еще раз обидишь мою дочь, я не пойду к твоим родителям или учителям, я своими руками тебя в землю зарою. И никто тебе не поможет. Если с ней что-нибудь еще случится, я не буду искать виновных. Виноват будешь все равно ты. Так что я на тебя надеюсь.
Повернулась и ушла. Класс несколько секунд стоял тихо, а потом рассыпался ухмылками и смешками. Обидчик Маши стоял злой и пунцовый.
Настроение было испорчено на весь день. Потому что все его спрашивали: "А чего ты сделал-то?" "Что, решил себе директорскую дочку отхватить и не вышло?" "Ну и чего мамашка так разъярилась-то? Встал у тебя что ли? Когда эта девка на коленках стояла? А дочка увидела?"
От этих слов парень стал еще злее и еще пунцовее. Потому что и вправду испытал мгновенное, сумасшедшее возбуждение, когда увидел Марию на земле.
Прощальная фотография на память. Восьмой класс. В следующем году половины учеников уже не будет. Классы расформируют, и все будет иначе.
Как хорошо, что ее распределили к своим! Двадцать пятая школа, девятый "А"! Мария была счастлива и горда. Главное – она в девятом! Еще каких-то два года – и ее ждет институт!
Этот класс, который Зинаида Павловна назвала "волчьим", Маша считала родным. И не потому, что с кем-то у нее сложились очень дружеские или доверительные отношения. Как раз наоборот. Она часто чувствовала свое одиночество и отчужденность. У нее не было уже подруг. Раньше были. А сейчас нет. В чем было дело? Конечно, в ней самой. В ее позднем взрослении. В отсутствии общих интересов с ровесницами. Когда ее бывшие подружки уже всерьез обсуждали проблемы контрацепции и мужской физиологии, давно живя с молодыми людьми, она читала все книжки подряд и занималась спортом. "Три мушкетера" и "Таинственный остров", "Приключения Шерлока Холмса" и "Всадник без головы", "Последний из могикан" и "Янки при дворе короля Артура". Легкая атлетика. Бег на шестьдесят метров, бег на четыреста метров с барьерами, прыжки в длину, в высоту… как она любила прыжки в высоту!.. бег, бег, бег…
Мария иногда думала, что ей не могут забыть заступничество Вали. Конечно! Она же своим глупым благородством ударила их, как говорится, прямо мордой в грязь, показав, КТО выше нравственно. Это ясно. Любой психолог вам это объяснит. Повторяться… Просто скучно. Но этот класс… Она к нему привыкла. Не хотела что-либо менять.
Многое в поведении сверстниц и правилах жизни, по которым они жили, казалось Марии нелепым и даже смешным. Они без конца подражали друг другу. В советской школе тех времен не было красивых ярких ручек, пеналов, ластиков. Даже скрепки были только простые. Но откуда-то из недр заграницы появились разноцветные скрепки. Они были непрочные, куда хуже русских железяк. И их было мало. То ли по непонятному стечению обстоятельств, то ли в силу созданных кем-то несуразных правил, среди школьниц они стали чем-то вроде валюты. И чем больше имела девочка этих закорючек, тем выше она стояла в глазах всех остальных. Но хуже всего, что одноклассницы Маши прикрепляли эти разноцветные скрепки прямо на лацкан пиджака, рядом с комсомольским значком. Ничего более нелепого Мария просто никогда не видела. И не понимала, почему все, все остальные просто поголовно думают иначе. Это же просто скрепки! Ими скрепляют бумагу! И выкидывают, когда они не нужны! Вместе с бумагой! А прикрепить скрепку к себе Маше казалось немыслимым чудачеством. Она не смогла бы этого сделать, даже если бы во всем мире это стало так же модно, как в их школе. Но самое интересное в том, что чудачкой считали ее, столь равнодушную к замечательным скрепкам!
Мария не соответствовала ни одному неписанному правилу. Во-первых, она была совершенно безразлична к красивым штучкам: ластикам, заколкам, колготкам и т. д. Во-вторых, она никогда не преклонялась перед теми, у кого они были. В отличие от остальных "нормальных", но не столь хорошо обеспеченных. В-третьих, она не могла поддержать разговор на темы модной музыки и мальчиков. В-четвертых, она не умела вести себя с апломбом, как и полагается всякой уважающей себя девчонке. В-пятых, она не носила скрепок. За все эти перечисленные преступления ее ненавидели. Тихо и молча, как когда-то Валю, а вовсе не из-за того, что думала она сама. Не из-за ее "нравственного" заступничества подруги. Ее строй мыслей был гораздо сложнее, а надо было смотреть на вещи проще. Носить скрепки, смотреть в рот тем, у кого их было больше, и кого мама с папой одевали лучше. Вот и все.
Она шла из школьной столовой мимо кабинета директора школы и услышала обрывки разговора:
– … весьма средняя успеваемость. – басил необъятный и солидный директор.
– Пожалуйста, я вас очень прошу…
Маша увидела в распахнутой двери красивого смуглого седеющего мужчину. А рядом стоял тот самый парень, который когда-то пинком повалил ее в грязь. Он очень вытянулся за лето. Стал настоящим верзилой. Выше своего отца. Маша по сравнению с ним была просто лилипуткой. "Длинный, как шланг, и такой же тупой", – подумала она. "В девятый класс напрашивается".
Парень смотрел на своего отца и думал, что ему вообще плевать, возьмет его толстый лысый директор в девятый или нет.
Мария неприятно удивилась, увидев верзилу на следующий день в своем классе. Его звали Олег. Что-то тошно потянуло рядом с сердцем. Какое-то предчувствие.
Уже через пару дней она услышала разговор двух одноклассниц. Они стояли прямо рядом с ее партой. На нее по обыкновению они не обращали внимания. Инна и Наташа. У Наташи была длинная светло-русая коса и огромный нос рубильником. Она напевала популярную тогда песенку Кузьмина: "Симо-о-на-а-а… Девушка моей мечты. Симо-о-на-а. Королева красоты". И заплетала-расплетала косу. Наташа спросила:
– Тебе кто из парней в классе нравится? Ну, в смысле, как думаешь, кто самый симпатичный?
– Конечно, Олег, – ответила Инна.
– У него мужская красота, – согласилась Наташа.
– Да, – продолжала Инна. – У него смуглая кожа. Заметила? Глаза голубые-голубые. А волосы черные. И слегка вьются. Редкое сочетание.
– И ямочка на подбородке, – добавила Наташа.
"Неужели это они о нем?" – подумала Маша.
Олег был на голову выше всех парней в классе. Раньше ребята были каждый сам по себе. Они были разобщены. Но с появлением новенького все изменилось. Быстро. Очень быстро. За несколько дней. Как свободные электроны вдруг притягиваются к ядру, и появляется молекула, так и с появлением Олега бесформенная масса класса превратилась в единый организм с единым мозгом – мозгом лидера. А уж каков был этот мозг…
Была перемена. Олег рассказывал анекдот. Мария сидела за своей партой. Остальные же собрались вокруг него кружком. Девочки смотрели ему в рот и хихикали. Маша не хотела идти к ним. Ей не нравилась вся эта суета вокруг новичка. Она не забыла, как он пнул ее в грязь. Она слышала обрывки анекдота и похабные словечки, видела горящие глаза девчонок, которые вдруг, словно по мановению волшебной палочки все поголовно влюбились в Олега. Она не понимала, почему, но наблюдала за происходящим с какой-то смутной тревогой.
– Ой, Алек, расскажи еще, – сладким голоском попросила Наташа.
– Как ты сказала? Алек? – переспросил Олег.
– Да. Тебе не нравится?
– Всегда меня так зови.
Наташа погрузилась в глубину его голубых глаз и увидела там желание. Ее глаза ответили ему тем же долгим взглядом.
– Иди ко мне, – сказал Олег. Наташа как во сне подошла к нему. Задумалась только тогда, когда оказалась у него на коленях. Она хотела вскочить, но он ласково, но крепко держал ее. Ей стало так хорошо. И оторваться от него все равно не было сил. Так зачем вставать?
Инна присела на его парту. Короткая школьная юбочка веером скользнула по стройным ножкам.
– А нам всем можно тебя так звать? – спросила она.
– Конечно, – ответил Олег.
Его ближайшим другом стал Игорь, самой характерной чертой которого был совершенно пустой взгляд. Он был его правой рукой. Или правым кулаком. Как угодно. Игорь никогда ему не прислуживал. Этим занимался Вова. Смазливый, невысокий и озорной парень. Каждый день после урока он распределял, кто из сереньких отличниц или хорошисток будет писать домашнюю работу за Олега.
На доске красивым учительским почерком было написано: "Контрольная работа". Вова подошел к Инне, положив перед ней копирку:
– Инночка, напишешь Олегу?
– Конечно.
– Только поскорее, ладно? И Игорю вариант. Но это если успеешь.
Пока весь класс, озадаченно притихший, разгадывал ребусы контрольных заданий, Олег и Игорь на последней парте потихоньку играли в карты. Но что-то не сложилось, и Олег слишком громко прошептал:
– Вот с…
– Так, что там? – оторвалась от газеты учительница, глянув поверх очков. Окинула взглядом класс и снова уткнулась в недочитанный материал.
Олег отбросил надоевшие карты и подумал, что не так уж был неправ отец, когда запихивал его сюда. "Здесь вполне можно перекантоваться. А там посмотрим".
На перемене Олег полез в карман. Обнаружил там пустую пачку сигарет. Ее он выкинул в угол и жестом подозвал Пашу – здоровенного рыжего парня. Он был не так высок, как Олег, но отличался недюжинной силой. И потому выглядел старше своих лет.
– Пойди, купи мне сигарет, – сказал Олег и выложил на стол деньги.
– Там холодно, раздевалка закрыта, а до магазина бежать и бежать.
– Ну, так ты идешь?
– Нет. И вообще, шланг, я тебе не шестерка.
– Как ты меня назвал?!!!
Олег отодвинул парту и заехал Паше ногой. Рыжий здоровяк упал. Олег вскочил и бил его, бил… К нему присоединился Игорь.
– Ну, так как меня зовут? – спросил он Пашу, утомившись.
– Алек, – пролепетал тот.
– Не-е-т, дорогой. Алек я только для девочек. А для тебя – Олег. Ты понял?
– Понял.
– У меня есть сигареты, – сказал Петя Молодцов.
– Так что ж ты молчал? – спросил Олег.
– Так никто ж не спрашивал.
Олег пошел к выходу из класса. Парни всей кучей двинулись за ним. Олег кивнул Паше:
– Пошли.
Побитый здоровяк поплелся за всеми.
Олег стал некоронованным королем класса. Парни все хотели походить на него. Его жесты и манера держаться, даже его прическа – перенималось все. Девочки обожали его.
Игорь, его друг, вовсе не был столь популярен. Некрасив и замкнут. Свирепее Олега. В нем проскальзывала иногда слепая, холодная жестокость. Серый кардинал. Он, а не Олег, был лидером в их дружбе. Потому что был злее. Только об этом мало кто догадывался. Олег – на виду. Проявляет себя. Прежде чем ударить, он крикнет. Игорь – будет бить молча. Принимать удары тоже. До конца. Олег – лишь отражение Игорева зла. Подражание – основа стаи. Игорь и Олег – две головы одного дракона.