Приготовив однажды этот пурпурный лимонад, я начал пить его ежедневно. На душе у меня стало светлее, но так было только сначала. Постепенно я стал терять представление о времени и пространстве. Неожиданно я мог "проснуться" где-то на острове, не помня, как я оказался в том месте. И потом несколько дней и ночей блуждал, ища дорогу домой. Мог забыть, кто я и откуда я родом. Мне казалось, что всё окружавшее меня было мною. Начиналось это с покалывания в руках и ногах, потом покалывание доходило до головы, и наконец этот напиток начинал пожирать мою душу. Словом, я рад, что сумел остановиться, пока было не поздно. Сегодня этот пурпурный лимонад пьют только жители острова. Как это получилось, я расскажу тебе позже.
Во время его рассказа мы наблюдали за селением. Смеркалось, и карлики внизу зажгли масляные светильники.
- Становится прохладно, - заметил Фроде.
Он встал, открыл дверь, и мы вошли в небольшую бревенчатую избу, где было видно, что каждая вещь сделана его руками из того, что он нашёл на острове. Здесь не было ничего металлического, всё было сделано из глины, дерева и камня. И лишь один материал свидетельствовал о цивилизации: кружки, кувшины, лампы и тарелки были стеклянные. Кроме того, в разных местах этой небольшой комнаты стояли круглые чаши с золотыми рыбками. Окна тоже были застеклены.
- Мой отец был стеклодувом, - сказал Фроде, словно прочитав мои мысли. - Я постиг это ремесло до того, как ушёл в море, и здесь, на острове, оно мне очень пригодилось. Постепенно я стал смешивать разные типы песка. И довольно скоро уже мог изготовить первоклассную стеклянную массу в печах, сложенных мною из огнеупорных камней. Я назвал эти камни дорфитом, потому что нашёл их на горе недалеко от селения.
- Я уже видел вашу стекольную мастерскую, - сказал я.
Старик обернулся и мрачно посмотрел на меня.
- Ты ничего там не сказал?
Мне было не совсем ясно, чего я, по его мнению, не должен был говорить карликам.
- Я только спросил дорогу в селение, - ответил я.
- Хорошо! А теперь мы с тобой выпьем по стаканчику туффа.
Мы сели на табуреты, стоявшие у стола, сколоченного из какого-то тёмного дерева, какого я никогда прежде не видел. Фроде налил из большого стеклянного кувшина в стаканы какой-то напиток и зажёг масляный светильник, висевший под потолком.
Я сделал осторожный глоток. Напиток был похож на смесь банана и лимона. Кисловатый вкус потом ещё долго держался во рту.
- Ну, как тебе этот напиток? - спросил старик с надеждой. - Я первый раз угощаю европейца туффом.
Я ответил, что напиток вкусный и хорошо освежает, и это была чистая правда.
- Прекрасно! - сказал он. - А теперь я должен рассказать тебе о моих маленьких помощниках здесь, на острове. Ведь ты сейчас думаешь о них, правда?
Я кивнул. И старик опять начал рассказывать".
ДЕСЯТКА ТРЕФ
…я не мог понять, как что-то могло появиться из ничего…
Я отложил лупу и книжку-коврижку на ночной столик. И начал ходить по каюте, думая о прочитанном.
Фроде прожил на загадочном острове пятьдесят два долгих года и там, выходит, встретил этих тупых карликов. Или, может, карлики неожиданно появились на острове спустя много времени после того, как туда попал Фроде?
Как бы там ни было, а стекольному делу научил бубен именно он. Треф он научил возделывать землю, червей - печь хлеб, а пик - столярничать. Но кто же они, эти карлики?
Я понимал, что получу ответ на этот вопрос, если прочту побольше, но не был уверен, что осмелюсь читать дальше, оставаясь один в каюте, - мне было страшно.
Я раздвинул гардины на окне. И оказался лицом к лицу с кем бы вы думали? С уже знакомым мне карликом! Он стоял на палубе и пялился на меня.
Это длилось всего несколько мгновений. Поняв, что я его увидел, он убежал.
Я так испугался, что застыл с открытым ртом. Единственное, на что я оказался способен, - это быстро задёрнуть гардины. Потом я бросился на кровать и заревел.
Мне даже не пришло в голову, что я могу просто выйти из каюты и найти в баре папашку. Я был так напуган, что мог только спрятать голову под подушку, собственно, я не мог и этого.
Не знаю, как долго я плакал. Должно быть, папашка услыхал в коридоре мои дикие вопли, потому что распахнул дверь и влетел ко мне.
- Ханс Томас, что с тобой?
Он перевернул меня в кровати и попытался открыть мне глаза.
- Карлик, - заикаясь и всхлипывая, проговорил я. - Я видел его в окне… Он стоял там… и смотрел на меня.
Было похоже, что папашка испугался чего-то худшего, потому что он тут же отпустил меня и заходил по каюте.
- Это всё глупости, - сказал он. - Нет на судне никакого карлика.
- Но я его видел, - стоял я на своём.
- Ты видел просто невысокого человека, - сказал он. - Наверняка это был грек.
Кончилось тем, что папашке почти удалось убедить меня, что я ошибся. Успокоить меня ему, во всяком случае, удалось. Но я выдвинул условие: мы больше не будем об этом говорить. Папашка обещал разузнать у экипажа, есть ли на борту карлик, ещё до прибытия в Патры.
- Может, мы с тобой чересчур увлеклись философией? - спросил он, потому что я всё ещё продолжал всхлипывать.
Я отрицательно помотал головой.
- Теперь мы прежде всего найдём в Афинах маму, - сказал он. - И пока на время отложим загадки жизни. Спешки нет, всё равно никто за это время не опередит нас в решении этого вопроса.
Он снова посмотрел на меня и сказал:
- Интересоваться тем, кто такие люди и откуда взялся наш мир, - столь редкое хобби, что практически только мы этим и занимаемся. И те, кого это интересует, живут так далеко друг от друга, что никому из нас и в голову не пришло создать общество единомышленников.
Когда я перестал плакать, он налил в рюмку немного виски. Примерно полсантиметра. Потом добавил туда воды и протянул рюмку мне.
- Выпей это, Ханс Томас. Будешь лучше спать.
Я сделал два глотка. Мне эта дрянь показалось такой противной, что я не мог понять, что заставляет папашку постоянно прикладываться к фляжке.
Когда он уже приготовился ко сну, я достал джокера, которого выпросил у американки.
- Это тебе от меня, - сказал я.
Он взял джокера и долго его изучал. Не думаю, чтобы этот джокер был особенно редкий, но он был первым, которого я сам раздобыл для него.
В благодарность за подарок папашка показал мне карточный фокус. Он смешал джокера с колодой, которую достал из чемодана. Потом положил колоду с джокером на ночной столик. А через мгновение достал этого же джокера из воздуха.
Я внимательно следил за всеми его действиями и могу поклясться, что джокер лежал в колоде. Может, он достал эту карту из рукава куртки? Но каким образом она попала туда?
Я не мог понять, как что-то могло появиться из ничего.
Папашка обещал поговорить с экипажем о карлике, но они могли убедить его, что на борту нет ни одного карлика. И тогда получилось бы то, чего я больше всего боялся: карлик ехал на пароходе зайцем!
ВАЛЕТ ТРЕФ
…если мир - это фокус, значит, должен существовать и фокусник…
Мы договорились, что позавтракаем не на теплоходе, а уже в Патрах. Папашка поставил будильник на семь, то есть за час до прибытия, но я проснулся уже в шесть.
Первое, что я обнаружил, - это лупу и книжку-коврижку на моём ночном столике. Увидев в окне хитрое лицо карлика, я забыл их спрятать. К счастью, папашка ничего не заметил.
Мой босс по-прежнему спал, а я, не успев открыть глаза, пытался представить себе, что ещё Фроде расскажет о карликах. Я успел прочитать изрядный кусок, прежде чем папашка, по обыкновению, зашевелился в кровати перед тем, как проснуться.
♣ "- Мы в море постоянно дулись в карты. Я всегда носил в нагрудном кармане колоду карт. Эта французская колода была единственным, что у меня осталось после кораблекрушения.
От одиночества в первые годы я часто раскладывал пасьянсы. Кроме карт, никаких картинок у меня не было. Я раскладывал не только те пасьянсы, которые узнал дома, в Германии, но и те, которым обучился на море.
Имея пятьдесят две карты - и к тому же океан времени - я мог разложить бесконечно много пасьянсов и придумать великое множество игр. Это я быстро сообразил.
Постепенно я стал придавать отдельным картам разные свойства. Теперь они предстали передо мной как пятьдесят два индивида из четырёх разных семейств. Трефы были очень смуглые, плотного телосложения, с густыми вьющимися волосами. Бубны - тоньше, легче и грациознее. Кожа у них была почти белая, а волосы - гладкие, блестящие и серебристые. Черви были сердечнее всех остальных. Они были полноватые, с румянцем во всю щёку и с густой светлой копной волос. И наконец пики, о Господи! Эти были стройные, белокожие, с колющими тёмными глазами и чёрными растрёпанными волосами.
Такими я видел фигуры, когда раскладывал пасьянсы. С каждой открытой мною картой я как будто выпускал духа из заколдованной бутылки. Да, духа, потому что не только внешность фигур менялась от семейства к семейству. У каждого семейства был также и свой характерный темперамент. Трефы были более медлительны и малоподвижны, чем парящие и легко ранимые бубны. Черви - более мягкие и весёлые, чем угрюмые и вспыльчивые пики. Впрочем, внутри каждой семьи тоже были различия. Легко ранимыми были все бубны, но особенно любила поплакать Тройка Бубён. Все пики были крайне вспыльчивы, но Десятка Пик превосходила вспыльчивостью всех остальных.
Так я за эти годы создал пятьдесят две личности, которые как будто жили на этом острове вместе со мной. Всего тут было пятьдесят три индивида, потому что Джокер тоже будет играть у нас важную роль.
- Но каким образом…
- Не знаю, можешь ли ты себе представить, каким одиноким я себя чувствовал? На острове царила не нарушаемая ничем тишина. Я постоянно встречал разных птиц и животных, совы и моллуки будили меня по ночам, но поговорить мне было не с кем. Вскоре я начал разговаривать с самим собой. А ещё через несколько месяцев я уже разговаривал и с картами. Случалось, я раскладывал их вокруг себя и играл, будто они настоящие люди, из плоти и крови, как я. Иногда я брал только одну карту и вёл с ней долгие беседы.
Постепенно колода истёрлась и истрепалась. Краски выгорели на солнце, и я уже почти не отличал одну карту от другой. Тогда я сложил карты в деревянную коробочку и берегу их до сих пор. Но фигуры остались жить в моём сознании. Теперь я могу мысленно раскладывать пасьянсы. Карты для этого мне больше не нужны. Это всё равно что считать в уме, не прибегая к счётам. Ведь шесть плюс семь будет тринадцать, даже если ты не пользуешься счётами.
Я продолжал беседовать с моими невидимыми друзьями, и постепенно мне стало казаться, что они мне отвечают, пусть даже только мысленно. Особенно внятно они отвечали ночью, когда я спал, потому что и во сне я почти не расставался с карточными фигурами. Мы составляли как бы одну компанию. Во сне фигуры могли говорить и что-то делать даже без моего участия. Так ночи стали уже не такими тоскливыми, как долгие одинокие дни. Ночью все карты становились личностями. Они передвигались в моём сознании как настоящие короли, дамы и простолюдины.
С некоторыми фигурами у меня отношения были более дружескими, чем с другими. Первое время особенно долгие разговоры я вёл с Валетом Треф. Шутил и с Десяткой Пик, когда ему удавалось укротить свой нрав.
Одно время я был тайно влюблён в Туза Червей. Так получилось, что от одиночества я оказался способным влюбиться в плод собственной фантазии. Я постоянно видел её перед собой. В жёлтом платье, с длинными светлыми волосами и зелёными глазами. Мне так не хватало здесь женщины! Дома, в Германии, я был обручён с девушкой по имени Стине. Она думает, что её жених погиб в море.
Старик сгрёб бороду в кулак и долго сидел молча.
- Уже поздно, мой мальчик, - сказал он наконец. - А ты, должно быть, устал после долгого пребывания в море. Может, хочешь, чтобы я продолжил свой рассказ завтра?
- Нет-нет! - запротестовал я. - Мне бы хотелось узнать всё уже сегодня.
- Да, конечно. К тому же ты должен узнать это до того, как мы пойдём на праздник Джокера.
- Праздник Джокера?
- Да!
Он встал и прошёлся по комнате.
- Ты, наверное, проголодался? - спросил он.
Отрицать это было бы глупо. Старик пошёл в кладовку, принёс всякой еды и разложил её на красивых стеклянных тарелках. А потом поставил их на стол между нами.
Я, разумеется, полагал, что еда на острове должна быть простой и спартанской. Но Фроде первым делом поставил на стол блюдо с хлебом и булочками. Потом появились разные сыры и паштеты. Принёс он и кувшин молока, оно выглядело очень белым и соблазнительным, и я понял, что это молоко моллуков. И наконец на десерт - большое блюдо с десятью или пятнадцатью разными фруктами. Я узнал яблоки, апельсины и бананы, однако все остальные росли только на этом острове и были мне неизвестны.
Хлеб и сыр имели немного необычный вкус. Молоко тоже, оно было значительно слаще нашего коровьего молока. Но больше всего меня поразил вкус фруктов. Некоторые из них настолько отличались от того, к чему я привык, что я то и дело вскрикивал и даже подпрыгивал на своём табурете.
- Что касается пищи, то в ней у меня никогда не было недостатка, - сказал старик.
Мы поели, и Фроде приготовился продолжить свой рассказ.
Он отрезал ломтик от круглого фрукта величиной с тыкву. Внутри этот фрукт был мягкий и жёлтый, как банан.
- Всё началось однажды утром, - продолжил свой рассказ Фроде. - Ночь была особенно богата сновидениями. Утром я вышел из дома, когда трава была ещё в росе. Солнце только что взошло над горами. С гребня холма на востоке ко мне направились две фигуры. Я решил, что на остров наконец-то пожаловали гости, и пошёл им навстречу. У меня подпрыгнуло сердце, когда я подошёл к ним поближе и узнал их. Это были Валет Треф и Король Червей.
Сперва я решил, что всё ещё лежу дома и сплю и что эта встреча происходит во сне. Вместе с тем я был совершенно уверен, что бодрствую. Но такое случалось со мной и во время сна, так что уверенности в этом у меня не было.
Эта пара приветствовала меня, словно мы были старые знакомые. Но ведь мы и в самом деле давно знали друг друга!
"Какое чудесное утро, не правда ли, Фроде?" - спросил Король Червей.
Это были первые слова, которые на этом острове произнёс не я сам.
"Сегодня мы должны сделать что-то полезное", - подхватил Валет.
"Я приказал построить новый дом", - сказал Король.
Мы так и поступили. Первые ночи они спали в моём доме вместе со мной. Через несколько дней они уже смогли перебраться в новую избушку, стоявшую на склоне пониже моей.
Они стали моими равноправными товарищами с одной только разницей - они не понимали, что не жили, как я, на острове все эти годы. Что-то в их головах мешало им понять, что в действительности они являются плодами моей фантазии. Это, безусловно, характерно для всех плодов фантазии. Никто из существ, созданных нашим воображением, не сознаёт себя таковыми. Однако эти плоды воображения были не такие, как все. Они проделали непостижимый путь из моего мозга, в котором были созданы, до пространства, сотворённого под небесами.
- Да ведь это же… это же невозможно! - воскликнул я.
Но Фроде продолжал невозмутимо рассказывать свою историю:
- Постепенно появились и другие фигуры. Самое поразительное, что две первые никогда не удивлялись появлению новых. Казалось, будто в саду просто встретились два человека. Никого из них не удивляло, откуда взялся второй.
Эти карлики говорили друг с другом словно добрые старые знакомые. По-своему, так оно и было. Они долгие годы уже жили на этом острове, потому что я во сне и наяву слышал их разговоры друг с другом.
Однажды, в начале вечера, я рубил дрова чуть ниже на склоне. Тогда я впервые увидел Туз Червей. Мне кажется, она лежала в середине колоды. Она была не из первых, но и не из последних карт, которые я открывал.
Сначала она меня не видела, она шла погруженная в собственные мысли и напевала какую-то красивую мелодию. Я остановился, и на глаза у меня навернулись слёзы. Я вспомнил Стине.
Набравшись мужества, я окликнул её.
"Туз Червей", - прошептал я.
Она подняла на меня глаза и пошла в мою сторону. Бросившись мне на шею, она воскликнула:
"Спасибо, Фроде, что ты меня нашёл. Что бы я без тебя делала?"
Закономерный вопрос. Без меня она вообще ничего бы не делала. Но она не знала об этом. Да и никогда не узнает.
У неё были такие красные мягкие губы, что мне захотелось поцеловать её, но что-то удержало меня от этого.
По мере того как население острова увеличивалось, мы строили новые дома. Так рядом со мной выросло целое селение. Больше я не страдал от одиночества. Мы со ставили общество, в котором у каждого было своё дело.
Уже тридцать или сорок лет назад весь пасьянс был укомплектован - все пятьдесят две фигуры. За одним исключением: последыш Джокер появился на острове шестнадцать или семнадцать лет назад. Этот возмутитель спокойствия ворвался в нашу идиллию как раз тогда, когда мы все только-только привыкли к своему новому существованию. Но с рассказом об этом можно подождать. Завтра будет ещё один день, Ханс. Чему жизнь на острове научила меня, так это тому, что всегда приходят новые дни.
Всё, рассказанное Фроде, было столь невероятно, что я запомнил это слово в слово.
Как могли пятьдесят три существующие только в мечтах картинки проникнуть в действительность в виде живых людей?
- Это… это невозможно, - с трудом проговорил я.
Фроде кивнул:
- В течение нескольких лет все игральные карты сумели покинуть моё сознание и появились на острове, на котором находился я сам. Или это я пошёл другой дорогой? Я постоянно обдумывал и эту возможность.
Хотя я много лет живу в окружении новых друзей, хотя мы вместе построили это селение, вместе возделывали землю, готовили и ели пищу, я никогда не переставал спрашивать себя, существуют ли на самом деле окружающие меня фигуры.