Может, это я оказался в мире вечных мечтаний? Заблудился не только на этом большом острове, но и в собственной фантазии? И если так, найду ли я когда-нибудь дорогу обратно в действительность?
Только когда Валет Бубён пришёл с тобой к колодцу, я окончательно уверился, что жизнь, которой я жил, была настоящей. Ведь ты не новый джокер в моей колоде, Ханс?
Фроде умоляюще взглянул на меня.
- Нет-нет, - поторопился ответить я. - Я тебе не приснился. Ты должен простить меня за то, что я перевернул вопрос вверх ногами. Если сейчас ты не спишь, то, наверное, сплю я. Сплю и вижу во сне все эти невероятные события, о которых ты мне рассказал".
Неожиданно папашка перевернулся на другой бок. Я спрыгнул с кровати, натянул штаны и поглубже засунул книжку-коврижку в один из карманов.
Папашка проснулся не сразу. Я подошёл к окну и стал смотреть из-за гардины. Теперь вдалеке был виден берег, но я почти не обратил на него внимания. Мои мысли были в другом месте… и в другом времени.
Если всё рассказанное Фроде было правдой, значит, я читал о самом загадочном карточном фокусе в мире. Наколдовать целую карточную колоду было само по себе невероятно, но превратить все пятьдесят две карты в живых людей было колдовством ещё более высокого уровня. Даже если на это ушли долгие годы.
Но если мир - фокус, значит, должен существовать и фокусник. Я надеялся, что со временем сумею разоблачить его, но не так-то легко разоблачить фокус, если фокусник даже не показывается на сцене. Папашка совсем потерял голову, когда, выглянув из-за гардины, увидел, что мы приближаемся к полоске земли.
- Скоро мы прибудем на родину философов, - сказал он.
ДАМА ТРЕФ
…Богу следовало подписать Свой шедевр до того, как Он сбежал…
Первое, что сделал папашка, сойдя на берег Пелопоннеса, купил номер того самого модного журнала, который его тётушка привезла с Крита.
Мы расположились в ресторане на открытом воздухе в многолюдном портовом городе и заказали завтрак. Пока мы ждали кофе и сок, а также засохший хлеб с порцией водянистого вишнёвого джема, папашка начал листать журнал.
- Какого чёрта! - неожиданно воскликнул он.
Он повернул журнал ко мне и показал фотографию мамы на целую страницу. Она была не так легко одета, как женщины на картах, купленных папашкой в Вероне, но до этого было недалеко. Правда, в данном случае лёгкие одежды можно было извинить, потому что мама демонстрировала купальные костюмы.
- Может быть, мы всё-таки встретим её в Афинах, - сказал папашка. - Но увезти эту даму домой будет не так-то легко.
Внизу на странице была подпись, но она была на греческом, а это представляло трудность даже для папашки. Однако дело было не только в значении слов - Греция до сих пор не потрудилась перейти на латинский алфавит, принятый во всей Европе.
Наш завтрак стоял на столе, но папашка даже не притронулся к кофе. Он взял журнал и стал спрашивать у людей, сидящих поблизости, не знают ли они немецкого или английского. Наконец ему удалось найти несколько молодых людей. Он показал им фотографию мамы и попросил перевести, что под ней написано. Молодые люди посмотрели на меня, вся это сцена была довольно неприятна. Я только надеялся, что папашка не начнёт ссориться с ними из-за того, что греки переманивают к себе норвежских женщин или что-нибудь в этом роде.
Когда он вернулся, у него на бумажке было написано название рекламного агентства в Афинах.
- Горячо - холодно, - только и сказал он.
В журнале было много фотографий и других женщин, но папашку интересовала лишь мама. Он осторожно вырвал из журнала страницу с её фотографией, а весь журнал выбросил в урну - примерно так же он выбрасывал новенькие колоды карт, вынув из них джокера.
Самый короткий путь до Афин проходил по южной стороне Коринфского залива и дальше через знаменитый Коринфский канал. Но папашка никогда не выбирал самый короткий путь, если мог по дороге осмотреть что-то интересное.
Дело в том, что он хотел заехать в Дельфы и узнать кое-что у тамошнего оракула. Это означало, что нам следовало пересечь Коринфский залив на пароме и проехать через Дельфы по северной стороне залива.
Поездка на пароме заняла не больше получаса. Через несколько миль мы оказались в маленьком городке, который назывался Нафпактос. Здесь мы остановились и на площади с видом на венецианскую крепость подкрепились кофе и лимонадом.
Я, естественно, думал о том, что произойдёт, когда мы встретим маму в Афинах, но не меньше меня занимало и то, что я прочитал в книжке-коврижке. Я долго размышлял, как бы мне поговорить с папашкой о том, что меня интересовало, но притом не выдать себя.
Папашка попросил у официанта счёт, и тут я спросил у него:
- Ты веришь в Бога?
Он вздрогнул.
- Не кажется ли тебе, что утро - не самое подходящее время для такого разговора?
Я мог бы с ним согласиться, но он не имел никакого представления о том, когда у меня началось утро и сколько я бодрствовал, пока он блуждал по стране снов. Если бы он только знал! Его и самого интересовали сложные вопросы, он и сам порой показывал затейливые карточные фокусы, но я-то прочитал, как целая карточная колода неожиданно ожила, превратившись в людей из плоти и крови!
- Если Бог действительно существует, - продолжал я, - тогда Он любит играть в прятки со Своими созданиями.
Папашка хрипло засмеялся, но я понял, что он со мной согласен.
- Наверное, у Бога случился шок, когда Он увидел, что сотворил, - сказал папашка. - И Он сбежал от всего подальше. Понимаешь, трудно сказать, кто больше испугался, Адам или его Создатель. Я думаю, что акт творения испугал одинаково их обоих. Но я согласен: Богу следовало подписать Свой шедевр до того, как Он сбежал.
- Как подписать?
- Он мог бы начертать Своё имя в какой-нибудь горной расселине или где-нибудь ещё.
- Значит, ты не веришь в Бога?
- Этого я не сказал. Я как раз сказал, что Бог сидит на небесах и смеётся над нами, потому что мы в Него не верим.
"Как раз, - подумал я, - как раз об этом он разглагольствовал в Гамбурге".
Он продолжал:
- Хотя Бог и не оставил нам никакой визитной карточки, Он оставил нам после Себя весь мир. Мне кажется, этого достаточно.
Папашка на минуту задумался, а потом сказал:
- Когда-то русский космонавт и русский нейрохирург обсуждали христианство. Нейрохирург был православным, космонавт - нет. "Я не раз летал в космос, - хвастался космонавт" - но не видел там ни одного ангела". Нейрохирург был поражён этим высказыванием, но потом сказал: "А я оперировал много замечательных голов, но ни в одном мозгу не видел ни одной мысли".
Теперь поражённым оказался я.
- Это ты только что придумал? - спросил я папашку.
Он покачал головой.
- Нет, слышал от одного из умников, которые преподают философию в Арендале.
Единственное, что папашка предпринял, чтобы получить диплом философа, - это сдал экзамен philosophicum в народном университете. Все книги он прочитал заранее, но в прошлую осень посещал лекции по истории философии на курсах медицинских сестёр в Арендале.
Естественно, что папашка не считал достаточным того, что рассказывал "профессор" на курсах медицинских сестёр. Однажды он привёз его к нам домой на Хисёй. "Я не мог оставить этого типа в одиночестве в гостинице", - сказал папашка. Так с ним познакомился и я. "Профессор" болтал, не закрывая рта. Вечные истины интересовали его почти так же, как папашку. Разница между ними была лишь в том, что "профессор" был полуученый разбойник, а папашка - просто разбойник.
Папашка загляделся на венецианскую крепость.
- Нет, Ханс Томас, - сказал он наконец. - Бог умер. И убили Его мы сами.
Это высказывание показалось мне таким непонятным и таким возмутительным, что я предпочёл никак не отвечать на его слова.
Коринфский залив остался у нас за спиной, и дорога начала подниматься по горным склонам к Дельфам, по обеим сторонам тянулись бесконечные оливковые рощи. Мы успели бы доехать до Афин в тот же день, но папашка убедил меня, что нельзя просто промчаться мимо Дельф, не знакомясь подробно с их достопримечательностями.
В середине дня мы прибыли в Дельфы и первым делом сняли номер с великолепным видом на Коринфский залив. В Дельфах было много отелей, но папашка выбрал тот, из которого было видно море.
Из отеля мы пешком прошли через весь город к руинам знаменитого храма Аполлона, лежавшего в нескольких километрах к востоку от города. По мере того как мы приближались к району раскопок, папашка разговорился.
- В древности люди приходили сюда, чтобы спросить совета у оракула Аполлона. Они спрашивали о чём угодно - на ком жениться, куда следует поехать, когда начинать войну с врагом и какому календарю нужно следовать.
- Но что же такое этот оракул? - спросил я.
Оказалось, что бог Зевс послал двух орлов в противоположные стороны и велел им облететь Землю. Когда орлы встретились в Дельфах, люди решили, что это центр мира. Потом туда пришёл Аполлон. Прежде чем он поселился в Дельфах, ему пришлось убить опасного дракона Пифона, поэтому его жрицу назвали Пифией. Убитый дракон превратился в змею, которую Аполлон всегда носил с собой.
Мне пришлось признаться, что я почти ничего не понял из его слов, к тому же он ещё не объяснил мне, что такое оракул. Но мы уже приблизились к территории храма. Он стоял в горной расселине у подножия горы Парнас. На этой горе жили музы, награждавшие людей всевозможными талантами.
Перед тем как мы вошли туда, папашка потребовал, чтобы мы выпили воды из священного источника, находящегося чуть ниже входа в храм. Здесь люди должны были очищаться до того, как вступят на священную территорию, сказал папашка. И прибавил, что, выпив воды из этого источника, люди получали в дар мудрость и поэтические способности.
Возле храма папашка купил план, на котором было показано, как выглядел храм две тысячи лет назад. Я решил, что план нам пригодится, потому что единственное, что осталось от храма, - это хаотические развалины.
Сперва мы прошли мимо сокровищниц старого города. По условию, желающие получить помощь оракула должны были поднести Аполлону богатые дары, и они хранились в специальных домах, которые должны были построить разные государства.
Когда мы подошли к большому храму Аполлона, папашка начал подробно объяснять мне, что такое этот оракул.
- Эти руины, которые ты видишь, всё, что осталось от святилища бога Аполлона, - сказал он. - В храме стоял обтёсанный камень, который греки называли "пуп", считая этот храм пупом Земли. Кроме того, они верили, что Аполлон живёт в этом храме, во всяком случае в определённое время года. У него они и спрашивали совета. Он говорил с ними через жрицу Пифию, которая сидела на треножнике над трещиной, уходившей глубоко в горную породу. Из той трещины поднимались одурманивающие пары, только одурманенная Пифия могла быть рупором Аполлона. Когда человек приезжал в Дельфы, он первым делом передавал свой вопрос жрецам, а уже они относили его Пифии. Она сразу начинала говорить что-то столь невнятное и неоднозначное, что жрецам приходилось толковать её слова тому, на чей вопрос она отвечала. Таким образом греки извлекали пользу из мудрости Аполлона - ведь Аполлон знал всё и о прошлом, и о будущем.
- А что спросим мы? - поинтересовался я.
- Мы спросим, удастся ли нам найти в Афинах Аниту, - ответил папашка. - Ты будешь жрецом, который спрашивает, а я - Пифией, которая передаёт ответ бога.
Он сел перед руинами известного храма Аполлона и, как помешанный, начал трясти головой и размахивать руками. Несколько французских и немецких туристов испуганно отпрянули в сторону, а я серьёзно спросил:
- Найдём ли мы в Афинах Аниту?
Было видно, что папашка ждёт, чтобы в нём начали действовать силы Аполлона. Потом он сказал:
- Отрок из далёкой страны… встретит красивую женщину… недалеко от старого храма.
После этого он стал самим собой и удовлетворённо кивнул.
- Полагаю, этого достаточно, - сказал он. - Ответы Пифии никогда не были более точными.
Я не мог согласиться, что такого ответа достаточно. Ведь мы не знали, кто был этот отрок, кто была эта красивая женщина и о каком старом храме шла речь?
- Давай бросим монетку и узнаем, найдём ли мы её, - предложил я. - Если Аполлон сумел говорить твоими устами, то он сумеет управлять и монеткой.
Папашка принял моё предложение. Он достал монету в двадцать драхм, и мы договорились, что встретим маму, если выпадет решка. Я подбросил монету вверх и уставился на землю.
Выпала решка! Счастливая монета. Она смотрела на нас, как будто пролежала на земле больше тысячи лет и ждала лишь, когда мы пройдём мимо и поднимем её.
КОРОЛЬ ТРЕФ
…его мучило, что он мало знает о жизни и о мире…
После того как оракул уверил нас, что мы встретим маму в Афинах, мы поднялись выше по склону и нашли древний театр на пять тысяч зрителей. С высшей точки театра мы смотрели вниз на храм и на всю долину.
По пути вниз папашка сказал:
- Я хотел рассказать тебе о дельфийском оракуле кое-что ещё. Видишь ли, это место представляет особый интерес для таких философов, как мы с тобой.
Мы сели на камни. Странно было думать, что этим руинам уже несколько тысяч лет.
- Ты помнишь Сократа? - спросил папашка.
- Не особенно, - признался я. - Помню только, что это греческий философ.
- Правильно. И тогда я сначала расскажу тебе, что означает слово "философ".
Я понял, что это начало мини-лекции, и, по правде сказать, это было уже слишком, потому что солнце било нам прямо в глаза и мы обливались потом.
- Философ означает "тот, кто ищет мудрость". Но под этим не подразумевается, что он сам какой-то особый мудрец. Улавливаешь разницу?
Я кивнул.
- Первый, кого назвали философом, был Сократ. Он ходил по афинской площади и разговаривал с людьми, но никогда не учил их. Напротив, он разговаривал со всеми встречными, чтобы набраться мудрости самому. "Ибо деревья, растущие на земле, не могут ничему меня научить", - говорил он. Но он был страшно разочарован, обнаружив, что люди, которые хвастались своими обширными познаниями, на самом деле ничего не знали. Может, они и могли бы сообщить ему, сколько в тот день стоило вино или оливковое масло, но рассказать что-нибудь существенное о жизни они не могли. Сам же Сократ любил говорить, что знает только то, что ничего не знает.
- Значит, он был не очень умный, - заметил я.
- Ты слишком скор в суждениях, - строго сказал папашка. - Если два человека не знают ничего, но один делает вид, что знает много, кто из них, по-твоему, умнее?
Мне пришлось признать, что умнее тот, кто не делает вида, что много знает.
- Тогда ты понимаешь, о чём я толкую. Сократ и был философом именно потому, что его мучило, что он мало знает о жизни и о мире. Он чувствовал себя вне жизни.
Я снова кивнул.
- Тогда один афинянин пошёл к дельфийскому оракулу и спросил у Аполлона, кто в Афинах самый умный. Оракул ответил, что самый умный человек - Сократ. Узнав об этом, Сократ, мягко говоря, весьма удивился, ибо считал, что знает очень мало. Но, посетив всех, считавшихся умнее его, и задав им несколько хитрых вопросов, он пришёл к заключению, что оракул прав. Разница между Сократом и остальными состояла в том, что эти остальные были довольны тем малым, что знали, хотя и были не умнее Сократа. А люди, довольные тем, что знают, не могут быть философами.
История была достаточно поучительная, но папашка на этом не остановился. Он показал мне на туристов, которые внизу вывалились из автобуса и поползли по муравьиным тропкам к территории храма.
- Если среди этих людей есть хоть один, кто снова и снова воспринимает мир как нечто сказочное и загадочное… - Папашка глубоко вздохнул и продолжил свою мысль: - Ты видишь там тысячу человек, Ханс Томас. Я хочу сказать, что если хоть один из них воспринимает жизнь как сказочное приключение… я хочу сказать, что он или она должны чувствовать это каждый Божий день…
- И что тогда? - спросил я, потому что он опять замолчал.
- Тогда значит, что он или она являются джокером в карточной колоде.
- Ты думаешь, что среди них есть такой джокер?
Он погрустнел.
- Нет! - сказал он. - Я в этом не уверен. Джокеров мало, и шанс на это бесконечно ничтожен.
- А ты сам? - спросил я. - Ты каждый день воспринимаешь жизнь как приключение?
- Yes, sir!
Его ответ прозвучал так решительно, что я не посмел возразить.
Папашка прибавил:
- Каждое утро я просыпаюсь словно от взрыва. Словно получаю инъекцию жизни, словно я живая кукла в некоем приключении. Ибо кто мы на самом деле, Ханс Томас? Ты можешь ответить мне на этот вопрос? Мы слеплены из каменной пыли. Но что это значит? Откуда появился наш мир?
- Не имею ни малейшего понятия, - ответил я и тут же почувствовал себя лишним, как Сократ.
- Потом вечером у меня возникает такая мысль. Я человек только на этот раз, думаю я. И я никогда не вернусь сюда снова.
- Трудная у тебя жизнь, - заметил я.
- Да, трудная, но необычайно интересная. Мне не нужно посещать холодные замки, чтобы увидеть привидение. Я сам - привидение.
- Чего ж ты так огорчился, когда твой сын увидел маленькое привидение у окна каюты? - спросил я.
Не знаю, почему я это сказал, но мне почему-то показалось, что я должен напомнить ему то, что накануне вечером он сказал мне на пароходе.
Он хрипло рассмеялся.
- Тебе это не повредило, - только и сказал он.
И наконец папашка рассказал мне, что древние греки начертали на стене большого храма в Дельфах: "Познай самого себя".
- Но это легче сказать, чем сделать, - прибавил он, имея в виду себя.
Мы пошли обратно к выходу. Папашка хотел зайти в музей, находящийся по соседству, чтобы взглянуть на знаменитый "пуп Земли", который стоял в святилище Аполлона. Я заикнулся, что мне не хочется туда идти, и всё кончилось тем, что он разрешил мне подождать его, сидя под тенистым деревом. Это означало, что в музее не было ничего обязательного для изучения.
- Можешь посидеть здесь под земляничным деревом, - сказал он.
Он показал мне на дерево, подобного которому я никогда не видел. Могу поклясться, что хотя это и невозможно, но дерево гнулось под тяжестью красных ягод.
Я не без умысла отказался идти в музей: лупа и книжка-коврижка всё утро жгли меня сквозь карман.
С этих пор я не упускал ни одной возможности прочитать о Хансе Пекаре. Мне хотелось бы вообще не отрываться от книжки, пока я её не закончу. Но приходилось считаться и с папашкой.
Я начал подозревать, что эта крохотная книжка является своеобразным оракулом, который в конце концов ответит на все мои вопросы. У меня по спине бежали мурашки - ведь я читал о Джокере на загадочном острове именно тогда, когда мы столько говорили о нём.