Он остановился возле незанавешенного окна и посмотрел на простой плоский строй домов напротив, кое-где с вкраплениями освещенных окон. Занавески на большинстве были задернуты, но точно напротив, за столом при свете лампы работала женщина - она что-то шила, и рука с иглой то и дело исчезала из поля его зрения; картину дополняли книга, держащие ее пальцы и манжета читающего, а остальное скрывала занавеска. В окне спальни виднелось зеркало, и девушка примеряла шляпку, поворачивая голову то так, то эдак; затем она внезапно исчезла, а вскоре свет в окне погас.
- Все эти жизни, - сказал Саргон, простирая руки в благосклонном жесте, - переплетены… соединены любовью и мудростью. Кормило, установленное на дрейфующем мире.
В дверь постучали.
- Войдите, - сказал Саргон.
Вошел Бобби.
- Ну как, обживаетесь, сэр? - сказал он с обаятельной непосредственностью молоденького субалтерна, ему присущей, щелкнул выключателем и вошел в озарившуюся светом комнату. (Запавшие щеки, симпатичное лицо… вскоре в памяти должно всплыть, кем он был.) - Я подумал, а вы ужинали?
- Я совершенно забыл про еду, - сказал Саргон. - Совершенно. Мои мысли… заняты множеством важных дел. Мне необходимо многое обдумать, составить планы. Час уже поздний. Время близко. А не могла бы здешняя прислуга?..
- Только завтраки, - сказал Бобби. - Мы тут на строгих условиях - только постель и завтрак. Остальное предоставляется нам самим. А для подобных непредвиденных случаев нет ничего лучше ресторана "Рубикон". Гриль там открыт допоздна. Одолжат вас отбивной или котлеткой. Или яичницей с ветчиной. Отличная яичница. Такая хрустящая ветчина! Выйдете из двери, свернете налево у второго угла, а дальше прямо по Хемпшир-стрит, пока не дойдете до него. Отыщете?
Слово "хрустящая" оказалось решающим.
- Я воспользуюсь этой возможностью, - сказал Саргон.
- И назад дорогу найти совсем просто, - сказал Бобби с легкой тенью тревоги в голосе.
- Не бойтесь, молодой человек, - сказал Саргон успокаивающе и шутливо. - Я находил дорогу под многими небесами и в разных условиях: дикие горы, неразведанные пустыни. Время и пространство.
- А да, конечно! - сказал Бобби. - Я было забыл об этом. И все же… Лондон - совсем другое дело, - сказал Бобби.
9
На следующий день примерно в половине пятого низенькая, но весьма усатая фигура с глазами, исполненными синей решимостью, вышла из дверей собора Святого Павла и остановилась на верхней площадке лестницы, обозревая Лудгейт-Хилл и Черч-Ярд, запруженные автомобилями, автобусами и прочим. В позе фигуры сквозила мужественная нерешительность, словно она твердо намеревалась сделать что-то, но не знала, что именно. Лондон уже был осмотрен с вершины Монумента и с купола собора в хрустально ясный октябрьский день, и в золотистом свете неожиданно оделся необычной красотой и величием. И одновременно показал себя огромной дремлющей множественностью, в которой лишь те, кто решителен и предприимчив, могут надеяться, что не будут ею поглощены. Он простирался во все стороны в широкие солнечные дали, которые, казалось, достигали горизонта, но там открывались новые свинцово-голубые дали, и в них виднелись дома, корабли, неясные холмы. Фургоны и повозки в затененных улицах внизу выглядели игрушками, люди были шляпами и торопящимися ногами и ступнями странных пропорций. И над всем эти колоссальный купол ласкового неба в пушинках облачков.
Там наверху он обошел маленькую галерею под шаром, бормоча:
- Одичание. Город, который забыл…
- Каким прекрасным мог бы он быть! Каким великим!
- Каким прекрасным и великим он будет!
И вот он спустился с этих высот, и ему настало время собрать своих учеников и служителей, и положить начало Новому Миру. Он должен их призвать. Последователи не придут к нему, если он их не позовет; они будут ждать, чтобы он начал действовать, даже не зная ничего о том, что их ждет, пока не услышат его зов. Но когда он их позовет, они непременно придут.
Теперь он стоял на ступенях собора Святого Павла, ощущая необыкновенную власть над людскими судьбами и размышляя, что вот даже сейчас над всеми прохожими, деловито шагающими по тротуарам, над пассажирами автобусов и девушками, бьющими по клавишам пишущих машинок за окнами верхних этажей, над всеми этими хлопотливыми, суетными, серенькими жизнями нависает его призыв, и будет услышан кем-то среди этих мужчин и женщин. Вон там, быть может, ждет его Абу Бекр, его правая рука, его Петр. Пусть подождут еще немного. Он благосклонно и ободряюще помахал, чтобы движение по улицам продолжалось.
- Теперь уже скоро, - сказал он, - очень скоро. Что ж, продолжайте, пока можете. Ведь даже теперь идет распределение жребиев.
Тем не менее он простоял еще несколько секунд неподвижно, молча - статуэтка рока.
- А теперь, - прошептал он, - а теперь… И сперва…
Его больше не тревожило, что он забыл шумерский язык.
Ночью он вновь обрел дар многоязычия; в темноте он бормотал неведомые слова и понимал их.
- Кха-кха, - сказал он. Выражение, общее для многих языков, расчищающее путь для возвращения через пять тысяч лет забытых звуков для обновленного употребления в мире людей.
- Дадендо Физзогго Грандиозо Великолендодидодо… да, - прошептал он. - Совлечение Покрывала с Лика. Первое Откровение. Тогда, быть может, они увидят!
И он медленно спустился по ступеням, обыскивая взглядом конвергирующиеся фасады Черч-Ярда в поисках вывески или иного признака парикмахерской.
Глава II
Обретение учеников
1
В рассказах и мнениях о том, в каком порядке и как именно Саргон обретал последователей, уже существуют значительные разногласия. К счастью, мы располагаем возможностью изложить эти обстоятельства со всей необходимой точностью, а также весомостью, которая предвосхитит и обезоружит самую дотошную придирчивость. Была примерно половина седьмого вечера, когда Саргон вышел на Чипсайд, и движение на этой оживленной городской магистрали уже замирало. Его лицо преобразилось и словно бы испускало матовое сияние, которое создается только самым тщательным и изнуряющим бритьем. Ему была возвращена юношеская гладкость. Щечно-губная грива, пышнейшие усы, которая так долго укрывала его лик от человечества, упокоилась клочьями волос и мыльной пены в тазике парикмахера. Лицо теперь было таким же открытым всем взглядам, как лицо юного Александра Македонского - свежее, искреннее, невинное, говорящее ясным, ни через что не процеженным голосом. На нем играл естественный румянец волнения, и оно плыло над Чипсайдом, изучая физиономии встречных в процессе неимоверно важных мистических поисков. Синие глаза под благообразной шляпой горели огнем. Вот этот? Или вон тот?
2
Первым призванным суждено было стать молодому человеку из Лейтонстона по имени Годли, молодому человеку с крупным, серьезным до мрачности серым лицом и важной медлительностью речи, смахивавшей на заикание. Он нес микроскоп в деревянном футляре. Он был студент-биолог, специализирующийся на цитологии, по природе очень вежливый, склонный к точности и раздумчивости во всем, что говорил и делал. Он шел от станции "Ливериуль-стрит" к институту Биркбека кружным путем, потому что до начала занятий оставался почти час. Он остановился на краю тротуара, на углу, собираясь перейти улицу и выжидая, чтобы проехали два фургона, когда зов настиг его.
Он увидел рядом с собой глянцево выбритого низенького человека, очень сосредоточенного, чьи синие глаза быстро обшарили его лицо, и тут же на его локте сомкнулись пальцы.
- Я думаю, - сказал Саргон, - это вы.
Мистер Годли не был лишен юмора, и хотел было ответить, что он, безусловно, он, но обычная медлительность речи, отчасти природная, но главным образом культивируемая, заставила его остановиться на "безусловно", и он все еще рассекал профилем воздух, когда вновь заговорил Саргон.
- Мне нужна ваша помощь, - сказал Саргон. - Начало великому делу положено.
Мистер Годли забился в конвульсиях сообщения, что в его распоряжении добрая часть часа, и он готов оказать любую посильную помощь при условии, что ему объяснят, для чего она требуется. Ведь его время ограничено. Он никак не может опоздать в Биркбек на занятия. Саргон не обратил ни малейшего внимания на смысл различных звуков, которые откусывал и проглатывал мистер Годли. Он, крепко держа своего пленника за локоть, повлек его вперед, жестами свободной руки поясняя всю важность обращенного к нему призыва.
- Вы, я замечаю, молодой человек, подвизающийся в области науки. Ваши знания понадобятся. Не знаю, узнали вы меня или нет - ваша память еще может страдать провалами, - но я узнал ваше лицо - главы мудрецов при нашем древнем дворе. Да-да, главного среди наших мудрецов.
- Н-н-е у-у-верен-н-н, ч-ч-то я в-вас п-п-понял, - сказал молодой человек. - М-м-моя раб-б-бота п-п-пока в-в-вряд ли извест-т-тна.
- Мне известна, - категорично объявил Саргон. - Я вас разыскивал. Пусть мое скромное инкогнито вас не обманывает. Поверьте, за мной стоят колоссальные силы. Вскоре все люди просветятся. Век сумятицы близится к концу, начинается новый век. Мы первые две частицы, самые первые, в великом выкристаллизовывании…
- К-к-куда мы, с-с-собственно, ид-д-д-ем? - осведомился молодой человек.
- Доверьтесь мне, - мужественно сказал Саргон. - Держитесь меня.
Молодой человек боролся с двумя-тремя сложными вопросами, но тут под магическую силу зова попали три новых индивида, и вопросы молодого человека выпаливались по кусочкам в неслышащие уши. Эти новые последователи стояли небольшой группой возле маленькой, почти безголосой шарманки, на которую был водружен плакат, гласивший: "Нам нужна работа, а не благотворительные подачки, но в так называемой цивилизованной стране для нас работы нет!" Одеты они были в выцветшую солдатскую форму, и ни одному из них не было и двадцати пяти.
- Нет, вы только посмотрите! - сказал Саргон. - Разве не пора начаться новому веку?
Он обратился к тому, что стоял справа от шарманки.
- Все это необходимо изменить теперь же, - сказал он. - У меня есть для вас работа.
- А! - откликнулся недавний солдат голосом человека, получившего хорошее образование. - И какая?
- Мы не волыним, - сказал шарманщик. - И согласны. Если работенка нам по силам. Мы дурака не валяем. Что за работа-то?
- Шиллинг за час? - спросил третий.
- Больше. Много больше. А работа важная и очень ответственная. Жатва! Чудесная жатва! Вы будете вести других. Следуйте за мной.
- Далеко? - спросил тот, кто ответил ему первый.
Саргон сделал жест, удачно замаскировавший тот факт, что никакого ясного плана у него нет, и зашагал впереди них по тротуару.
- Веди нас, Макбет! - сказал шарманщик и вскинул шарманку за спину. Двое других бывших солдат обменялись мнением, что все вроде бы в порядке, да и вообще надо посмотреть, что им предлагают. Мистер Годли, шагая бок о бок со своим вождем, предпринял сильнейшую и в конечном счете тщетную борьбу с очередным вопросом.
Следующий ученик был не столько призван, сколько врезался в растущие ряды саргонистов. Это был высокий джентльмен с кожей сочного коричневого цвета, курчавыми волосами и широкой обезоруживающей улыбкой. Одет он был в прямо-таки излучающий свет серый сюртук - розовый галстук, желтые штиблеты и шляпа, не уступавшая в солидности шляпе самого Саргона, довершали его костюм. Крупные, почти медного оттенка пальцы протягивали листок бумаги, а сочный мощный бас произнес: "Извините!" Вверху листа было напечатано "Лин и Маккей, 329, Лиден-холл-стрит", а ниже написано чернилами: "Мистер Кама Мобамба".
Саргон несколько секунд смотрел на владельца листа и узнал его.
- Царь Элама! - сказал он.
- Не понимай, - сказал темнокожий джентльмен. - Португал.
- Нет, - ответил Саргон с жестом, объяснявшем его намерение. - Провидение. Следуйте за мной.
Темнокожий джентльмен доверчиво пошел за ним.
- Послушайте-ка! - заявил один из экс-солдат. - Это что же, работа и для цветных?
- Спокойствие! - сказал Саргон. - Очень скоро вам все будет показано.
- П-по-моему, вам не следует вводить людей в заб-блуж-дение, - сказал мистер Годли, которого поведение Саргона все более заинтриговывало и ставило в тупик.
Саргон ускорил шаги.
- Этот… этот джентльмен п-простосп-п-прашивал, как н-найти дом.
В своем стремлении втолковать это Саргону он несколько позабыл о своем микроскопе и нежданно стукнул его футляром по колену проходившего мимо джентльмена в цилиндре. Жертва громко и яростно выругалась и остановилась посреди тротуара, подпрыгивая на одной ноге и прижимая ладонь к ушибленному месту. Затем джентльмен в цилиндре поддался страстному порыву поведать мистеру Годли, что именно он думает о его поведении, его воспитании и о том типе людей, к которым он принадлежит. И, прихрамывая, присоединился к последователям Саргона, восклицая "эй!" придушенным голосом. Несколько нетрезвый мужчина в глубоком трауре видел все, что произошло, и поспешил, слегка промахнувшись к рассерженному джентльмену в цилиндре.
- Возмутительная грубость, - сказал он. - Возмутительная! Если свидетель нужен, так я, пожалуйста.
Он намеревался подойти к джентльмену в цилиндре, но в его организме эмансипировались некоторые химические факторы, которые отклоняли его то вправо, то влево. Результатом явилась прихотливая кривая, незамедлительно натолкнувшая его на тачку с апельсинами у края тротуара. Соприкосновение не было ни серьезным, ни длительным, но привело к тому, что толика апельсинов рассыпалась, а ко все возрастающей свите Саргона добавился очень рассерженный подручный зеленщика, порицая и настаивая на возмещении убытков.
Мораль аллегории полностью зависит от выбранного уподобления, и, если камень, катясь, больше не становится, то катящийся снежный ком в размерах увеличивается. Небольшая кучка людей, торопливо шагающая по лондонской улице, представляет собой движущиеся тело типа снежного кома. Его притяжение весьма значительно, оно пробуждает любопытство и способствует сплочению человечества. Саргон, синеглазый и экстатичный, вкупе с мистером Годли по его левую руку, сосредоточенным и красноречивым, а также с мистером Камой Мобамбой, высоким, безмолвным, улыбающимся, чье лицо цвета черного дерева сияло уверенностью, что его вот-вот представят пред очи господ Лина и Маккея, возглавлял процессию. За ними шли три безработных экс-солдата, уже втянувшихся в неясный протесты и объяснения с джентльменом в цилиндре и с ловким, но не очень удобопонятным юным репортером, который постигал родной язык в Олдхеме и только-только приехал в Лондон делать карьеру, а потому мечтал о чем-нибудь "горяченьком". И как будто решил, что Саргон и есть искомое "горяченькое". К ним присоединились двое двусмысленного вида субъектов в кепках и шарфах, возможно с темными намерениями, уличная девица с туповатым лицом и в видавшей виды пурпурной шляпке осведомлялась, "чего это они", а нетрезвый мужчина в трауре объяснял со всем возможным остроумием и неясностью. А по сторонам уже зашмыгали подростки. А еще итоновец. Он был очень-очень юным и румяным отпрыском одного из древнейших и прославленнейших семейств в Англии и ярым коммунистом. Он с закадычным другом направлялся в прославленный магазин игрушечных моделей в Холборне, когда мимо прошествовал Саргон, и ему бросилась в глаза надпись на шарманке.
Он был очень инициативным мальчиком, склонным к драматизации.
- Извини, старина, - сказал он своему другу. - Но я чувствую, что момент настал. Или я очень и очень ошибаюсь, или эта компания кладет начало социальной революции, и я обязан исполнить свой долг.
- Да, ну, Кролик, - возразил друг. - Сначала давай купим паровой катер, как хотели.
- Какой еще паровой катер? - презрительно бросил Кролик и повернулся, чтобы последовать за Саргоном.
Он бы предпочел начать с быстрого крепкого рукопожатия, но когда человек не вынимает рук из брючных карманов, сделать это трудно. Он ускорил шаг, а его друг, не зная, то ли смеяться, то ли прийти в ужас, пошел за ним на расстоянии, по его мнению, достаточным, чтобы его нельзя было заподозрить в личной причастности к социальной революции.
- Куда мы идем? - спросил юный питомец Итона, нагнав последнего из безработных экс-солдат.
- Вон он знает, - сказал безработный экс-солдат, указывая на Саргона.