Пленник! Не так он представлял себе явление Владыки миру. Он в последний раз оглядел пышное убранство большого ресторанного зала, в котором должен был произойти начальный пир. Не здесь, но в каком-то замызганном полицейском участке должна быть объявлена Новая империя Справедливости и Братства.
Он молча повернулся и смирно пошел рядом с полицейским в глубоком размышлении.
6
Так завершилась первая попытка Саргона вступить во владение своей Империей. Если, конечно, не считать первой попыткой его визит в Букингемский дворец.
Но перед тем как перейти к нежданному и ужасному испытанию, которое его ожидало, нам следует сообщить об одном-двух второстепенных обстоятельствах его пленения.
Во-первых, поведение мистера Камы Мобамбы. Он наблюдал заключительные эпизоды в ресторане со все возрастающим изумлением на широком бронзовом лице. Неужели этот синеглазый человечек и правда завел его не туда? Когда Саргона уводили, мистер Мобамба сделал шаг, словно все-таки собираясь последовать за ним. Затем остановился, задумчиво сдвинул брови и порылся в кармане. С некоторым усилием он извлек лист бумаги, который, казалось, был единственным звеном между ним и Лондоном. Лист теперь выглядел изрядно измятым. Разгладив его на могучей ладони, мистер Мобамба двинулся к управляющему и протянул лист ему.
- Что это еще? - спросил управляющий.
Черный джентльмен поклонился с изящнейшей элегантностью, не опуская листа.
- Не говору англиски, - сказал черный джентльмен. - Португал. Лин-и-Кей. Лемонаолстрит.
Объяснить ему дорогу оказалось крайне трудным.
Тем временем в вестибюле Бобби безмолвно отрекся от какого-либо знакомства с Саргоном. Он все еще медлил там с Билли, удерживаемый странной, почти материнской тревогой за Саргона. Экс-солдаты "слиняли", по красочному выражению владельца шарманки, едва появилась полиция. Мужчина в трауре со всеми его бедами был удален. Но довольно много людей еще оставалось там в смутном ожидании, а юный репортер старался отыскать хоть кого-то, кто понимал редкий и неясный язык Олдхема в попытке найти подтверждение собранным фактам. И еще там находилось несколько полицейских, причем один был явным начальником - красавец в кепи и мундире с галунами.
- Вон он! - сказал Билли, и из зала вывели Саргона.
Пока он шел через вестибюль к вращающейся двери, царила полная тишина. И Бобби почудилось в Саргоне прежде не замечавшееся высокое достоинство. Он не смотрел ни направо, ни налево, а в глазах у него пряталась глубокая грусть.
- Но что они с ним сделают? - спросил Бобби.
- А вы, случаем, с ним не знакомы, сэр? - внезапно спросил начальник.
- Да вовсе нет, - ответил Билли, опередив Бобби. - Никогда прежде его не видели. Просто затянули сюда посмотреть, что происходит.
И своим молчанием Бобби подтвердил его слова.
- У меня нет права приказать вам не толпиться тут, - сказал полицейский чин, многозначительно улыбнулся Билли и сделал знак подчиненным, что они свое дело здесь завершили.
- Лучше пойдем домой, - сказал Билли, правильно истолковав улыбку.
7
Трое друзей сидели у огня в белой комнате с лиловыми занавесками, и Бобби горько каялся в том, что отрекся от Саргона.
- Они забрали его, Тесси, - повторил он в третий раз, - и я не знаю, что они с ним сделают.
- Отпустят, предупредив, - сказал Билли, балансируя на колене чертежную доску. - Насколько могу судить, он ничего такого не натворил.
- А потом? - пробормотал Бобби, глядя на огонь. - Я загляну в полицейский суд и попробую привести сюда, если его отпустят, - добавил он после некоторого молчания.
- Лучше не вмешивайся, - сказал Билли.
А Тесси сидела в кресле между Билли и огнем, поглядывая из теплых теней на сосредоточенный профиль Бобби довольно-таки нежно. И никто ее не видел.
- Его отпустят с предостережением, Бобби, и он сам сюда вернется, - сказала Тесси успокаивающе.
- Ну, конечно, придет, - сказал Билли.
- Вполне возможно, Тесси, - сказал Бобби. - А что, если его не отпустят? - Он встал и постоял у огня. - Пожалуй, мне следует подняться к себе и поработать.
- Да, конечно, - сказал Билли.
- Как продвигается роман? - спросила Тесси.
- Пока не очень, - сказал Бобби. - Пророк мешал сесть и писать. Но я узнал очень много, и это когда-нибудь проявится. Ну, и конечно, я должен разделаться с почтой Тетушки Сюзанны. Тетушка Сюзанна становится все популярнее и популярнее. Вы и вообразить не сумеете, о чем меня спрашивают. И в конечном счете все это тоже материал. Но… требует времени… Конечно, они заперли его в мерзкую тесную камеру. И он поражается, как они не видят, что он правда великий Саргон, вновь явившийся в этот мир… Билли, мир опасное место, опасное, недоброе. Почему они не позволили ему немного порезвиться? А его трогательная крохотная карта Всего Мира наверху? Он ее так и называл: Весь Мир. И его трогательная бумажная звездная моделька, и его трогательная пустая комнатушка, и его трогательная пустая кроватка.
- Протестую! - заявил Билли, откладывая чертежную доску. - Бобби, ты страдаешь патологическим переизбытком сочувствия. Ты - новая болезнь. Типичный случай боббиизма. Хватит и того, что ты открыто выражаешь сочувствие этому дьяволенку Сьюзен, стоит мне ее отшлепать, и тем сводишь на нет всю мою воспитательную работу. Хватит и того, что ты делаешь за миссис Ричмен треть ее работы, потому что ей требуется солнечный свет и воздух. Нет, я даже способен понять твою эмоциональную связь со всякими бездомными кошками и голубями. Но когда ты начинаешь изливать сочувствие на трогательную пустую кроватку в меблированных комнатах, это уже предел. Да, Бобби, предел! Трогательная пустая кроватка! Это уже патология, Бобби, патология!
- Но ведь он же думает о Саргоне, - сказала Тесси. - Ты сходишь завтра в полицейский суд, Бобби?
- Схожу - что бы Билли там ни говорил. Мне все равно, если это болезнь. Я опасаюсь за этого человечка. Я боюсь. Он слишком уж ясноглаз для этого жестокого мира.
И на следующее утро Бобби пошел. Он пошел в суд на Лемон-сквер и просидел там все мрачное утро в ожидании Саргона, который так и не появился. Он все утро слушал, как перед судьей представали пьяницы и им подобные. Дело об украденных сифонах содовой, два супружеских скандала и все подробности преднамеренного разбития зеркального стекла витрины с целью ограбления. Но о Саргоне - ничего. Судья удалился, присутствующие начали расходиться. Он расспросил полицейского, но тот ничего о Саргоне не слышал, как и о небольшом переполохе в ресторане "Рубикон". А в тот ли суд он пришел, спросил полицейский. И Бобби кинулся стремглав на Минтон-стрит. Минтон-стрит тоже, казалось, понятия не имела о Саргоне. А заглянуть в участок Бобби ни там, ни там в голову не пришло. Он ушел в полной растерянности. Попытался отыскать упоминание про Саргона в вечерних газетах. Ни строчки ни о "Рубиконе", ни о нем. А что, если ему не предъявили обвинения? Бобби кинулся домой и взлетел по лестнице в тщетной надежде. Уныло-пустая комната, открытое окно, карта мира на полу. Саргон каким-то образом перестал существовать?
Следующий день не предъявил ни Саргона, ни вестей о Саргоне. Бобби перестал спать по ночам.
Через трое суток Билли, который тайком следил за своим другом, сказал небрежно:
- А почему бы тебе не сходить навести справки у Верховного Мандарина в участке на Лемон-стрит? Если кому-то что-то известно, так, уж конечно, ему.
Когда Бобби проводили к инспектору Муллинсу, он увидел перед собой того самого красивого полицейского чина, которого наблюдал в вестибюле ресторана "Рубикон".
- Вы тот молодой человек, который так-таки ничего о нем не знал три вечера назад, - сказал инспектор Муллинс, не отвечая на вопрос Бобби.
Бобби откровенно объяснил положение вещей.
- Теперь от этого толку мало, - сказал инспектор. - Тем не менее все было сделано по заведенному порядку. Мы, согласно с данным нам правом, отвезли его в приходскую больницу - для наблюдения за его душевным состоянием. Они держат их там трое суток. Затем либо ставят диагноз, либо отпускают. Или предъявляют обвинение.
- Диагноз? - переспросил Бобби.
- Невменяемость, - сказал инспектор Муллинс.
- Так что было с ним?
- Полагаю, самое обычное. Вполне ясный случай. Сейчас он официально признанный сумасшедший, я полагаю, и либо уже в Каммердаун-Хилле, либо находится на пути туда. Или, если там нет свободных коек, куда-нибудь еще.
- Так быстро! - Бобби присвистнул и обескуражено помолчал. - А могу я поехать в Каммердаун-Хилл повидать его? - спросил он затем.
- Наверное, нет, - сказал инспектор Муллинс. - Вы же ему не родственник.
- Но я интересуюсь его судьбой.
- Это не ваше дело.
- Верно. Но он мне нравится. И, по-моему, он не совсем сумасшедший… Как-то странно, что его родные… А вам что-нибудь известно о его родных? Я мог бы съездить к ним, рассказать про него.
- Так-то так, - сказал инспектор. - Но я не знаю, кто они. Возможно, вам удастся узнать в больнице, или получите сведения о них из Каммердауна. Не знаю. И вполне вероятно, что и там о его родственниках ничего неизвестно. В мире полно таких безымянных и бездомных. Не исключено, что у него вообще нет родственников, то есть таких, которые захотели бы о нем позаботиться. Насколько я понимаю, до мужчины или женщины, если их официально признали сумасшедшими и отправили в сумасшедший дом, постороннему добраться трудно. Но, как вы сами сказали, попытаться вам можно. Сожалею, что больше ничего сообщить вам не могу. Я ведь даже его не видел, если не считать секунды, когда он прошел мимо. Это не мое дело… Да, наша обычная процедура в подобных случаях… Нет, меня это нисколько не затруднило. Всего хорошего.
И он остался плотно сидеть в кресле - воплощение неумолимого равнодушного закона и власти.
Глава III
Спуск Саргона в Подземный мир
1
В одной из предыдущих глав было сказано, что после смерти жены мистер Примби уподобился семени, которое прорастает в нечто непредвиденное и удивительное. Новая фаза этого запоздалого прорастания началась, пока он шел по лондонским улицам рядом со схватившим его полицейским. Случись такое с мистером Примби, пока он еще был мистером Примби, все свелось бы к мучительному стыду и ужасу. Случившееся было бы невыносимым, источником жгучих сожалений, чем-то, что следовало бы скрыть, а если удастся, то пережить и стереть из памяти. Опять-таки, случись это в начале саргоновских грез, оно послужило бы пружиной колоссальной драматической импровизации. Он подумал бы об эффекте, произведенном на зрителей и прохожих, он бы принимал позы и жестикулировал, изрекал бы мудрые достопамятные слова. Но теперь им владела какая-то власть роста, и ничего этого он делать не стал. Теперь он не позировал ни перед миром вовне, ни перед собой внутри. Чуть ли не впервые в жизни он смотрел на себя прямо, и на то, что он сделал, и на то, что с ним произошло, и исполнился такого изумления перед этим бесповоротным открытием реальности, что позабыл всю сложную ткань иллюзий, игры воображения и сознательных самообманов, благодаря которым достиг этой новой фазы провидения. Он так спокойно шел по озаренным фонарями улицам, что лишь наиболее наблюдательные прохожие замечали, что он задержан, и полицейский находится при исполнении своих обязанностей. Остальные вполне могли принять его за случайного спутника полицейского, идущего к себе домой.
Одно неколебимое решение вызрело в этом возродившемся сознании, обретя необычайную силу и ясность: он не тот Альберт-Эдвард Примби, который дал толчок его существованию, и никогда больше им не будет. Он некто, зовущийся - как именно на самом деле, значения не имеет, но для нынешних его целей - Саргоном, Саргоном Великолепным, Царем. Первые конкретные видения Шумера и его древней славы теперь отодвинулись на задний план. Веры в них он не утратил, но теперь они ушли для него в далекое прошлое, и даже откровение в пансионе, казалось, произошло давным-давно. За последнюю неделю его идеи проделали огромное расстояние и многое в себя впитали. Упование на немедленное обретение неслыханного могущества было грубо попрано. Та Сила, что призвала его, вызвала у него крайнее недоумение, но не покончила с ним. Он ясно понимал, что должен быть Саргоном, который живет не ради себя, а ради Всего Мира, и что оставить эту веру или отречься от нее - значит безвозвратно погибнуть. Ему не казалось, что его вера нуждается в проверке, но Сила с полной очевидностью постановила подвергнуть ее проверке. И столь же очевидно, ему предстоит пройти некий суровый процесс подготовки, перед тем как вступить во владение своей Империей. Ему суждено изведать тюрьму и подвергнуться суду. От него потребуют, чтобы он отрекся от себя.
Что следует им ответить? Я не Он… Я не Тот… как именно? Я не Тот, кем вы меня полагаете. Он несколько раз повторил это вполголоса.
- Чего-чего? - осведомился полицейский.
- Ничего. Идти еще далеко? - спросил Саргон.
Выяснилось, что совсем рядом - за углом. Саргон оказался в небольшой скудно обставленной комнате в обществе полудесятка очень приветливых, но слегка непочтительных полицейских. Тот, который сидел за столом, спросил его фамилию и адрес.
- Саргон, - сказал он. - Саргон Первый.
- А крещеное имя?
- Дохристианское, - сказал Саргон.
- То есть это, значит, и имя, и фамилия? - сказал вопрошавший.
- Да.
- Ну, а адрес?
- В настоящий момент не имею.
- Просто - где угодно?
Саргон промолчал.
- Случай для Гиффорд-стрит, - произнес голос у него за спиной.
- С памятью непорядок, или еще с чем-то, - сказал человек за столом.
- Как ни верти, Гиффорд-стрит.
Саргон поразмыслил.
- А что на Гиффорд-стрит? - спросил он.
- Больница, где тебе обеспечат покой и отдых.
- Но я хочу встретиться с судьей в открытом суде. У меня есть весть. Ни покоя, ни отдыха мне не надо.
- Тебе все растолкуют на Гиффорд-стрит. Бакстон, доставишь его?
- Но я совершенно здоров! Зачем мне в больницу?
- Так положено, - ответил полицейский из-за стола и занялся другими делами.
2
Непонятно! Почему больница? То, как обходилась с ним Сила, было странным, очень странным. Он должен был повиноваться Силе, должен был оставаться Саргоном. Тем не менее он предпочел бы бОльшую ясность.
Теперь он настолько ушел в себя, что, шагая рядом с полицейским Бакстоном, не замечал ни улиц, ни уличного движения, ни прохожих. Затем они оказались перед дверью в высокой стене, за которой виднелось несколько зданий. После чего они очутились в маленькой приемной, где дюжий привратник с землистым лицом, оглядев его, начал вполголоса переговариваться с полицейским. Затем они пошли через широкий двор и через высокие двери - в коридор, где стояли пустые носилки и две-три медицинские сестры в форме. Он вошли в маленький кабинете матовыми стеклами. Саргона попросили сесть на скамью у стены, пока кто-то куда-то звонил по телефону. Полицейский Бакстон маячил в коридоре, словно почти выполнил то, что ему поручили.
Вошел плюгавый человек с блестящими глазками и в сером костюме. Несколько секунд они с Саргоном молча смотрели друг на друга.
- Ну? - сказал плюгавый в сером костюме.
- Мое имя Саргон. Я не знаю, зачем меня сюда привели. Это больница? Так я понял. Но я не болен.
- Вы можете быть больны, не зная об этом.
- Нет.
- Мы просто хотим оставить вас здесь ненадолго, чтобы познакомиться с вами.
Саргон пожал плечами.
Появился очень крупный мужчина с преувеличенными плечами и большим, бритым, чрезвычайно самодовольным лицом. Рот широкий, узкогубый, серые рачьи глаза и густо напомаженные, полностью порабощенные рыжеватые волосы с армейской прядью, прилепленной ко лбу.
- Тяжелый вечерок, - сказал он. - Уже третий.
- Значит, полно, - сказал плюгавый в сером костюме.
- Не продохнуть, - сообщил дюжий. - Повернуться негде. Это он, что ли? - спросил он и указал на Саргона уголком рта, наклонив толстую шею.
- Это, - сказал плюгавый в сером Саргону, - мистер Джордан. Он вам покажет, куда идти и что делать.
Саргон немедленно ощутил инстинктивную антипатию к мистеру Джордану. Но послушно встал, так как его покорность Силе каким-то образом захватывала и это новое насилие. Мистер Джордан вложил в свой голос монотонную, масляную, фальшивую дружелюбность.
- Идемте, старина, со мной, - сказал он. - Мы вас уютненько устроим, если от вас хлопот не будет.
Они свернули за угол и начали подниматься по унылой каменной лестнице, которая сделала полный оборот, и вышли на площадку, где за дверями со стеклами начинался очень длинный темный коридор, освещавшийся единственной лампочкой где-то в отдалении. И тут Саргон внезапно понял, что уже далеко-далеко позади него остался внешний мир свободы, улиц, горящих фонарей, появляющихся и исчезающих людей и вещей, бесконечных случайных встреч, событий и картин жизни, в который его послала Сила, а впереди ждет темное, тесное, страшное. Почему он должен добровольно отвернуться от великого внешнего мира, который он явился спасти? Он отступил на шаг от Джордана и повернулся лицом к нему.
- Нет, - сказал он. - Я не хочу идти туда дальше. Не желаю. Мне надо вернуться. Созвать учеников и сделать еще очень многое.
На полной луне джордановской физиономии появилось недоверчивое изумление, перешедшее в ярость.
- Чего? - вопросил он. Сделал гигантскую паузу после "чего", а затем выпалил: - А ну без штучек, старый хрыч! - Его огромная красная лапа вцепилась в плечо Саргона. Узкие губы растянулись, зубы оскалились, глаза выпучились еще больше. Схватил он не для того, чтобы удержать, а чтобы стиснуть, защемить, смять, и почти сомкнул пальцы между мышцей и костью. Саргон посмотрел на него расширившимися глазами и невольно вскрикнул от боли.
Хватка ослабла от резко болезненной до просто неприятной, и огромная физиономия приблизилась к лицу Саргона. Стало ясно, что мистер Джордан ублажал себя сыром и какао.
- И думать не смей, дурень старый! И думать не смей, чтоб тебя! Что да как, а тут и думать не смей. Ты же соображаешь, что я тебе говорю. Понял? Ты тут делаешь, что тебе говорят, и никаких! Что тебе говорят, то и делаешь. Ты постарайся, чтоб никаких хлопот, и я буду по-хорошему. Но если за штучки примешься, тут уж на Бога уповай. Понял?
И он снова стиснул плечо Саргона.
- Дошло?
Синие глаза словно бы ответили "да".
- Вот сюда по коридору, чтоб тебе пусто было! - сказал мистер Джордан.