3
Во все века компетентные наблюдатели указывали на непредсказуемую капризность судьбы, и теперь Кристина-Альберта могла внести свою маленькую лепту в этот непрерывно пополняющийся свод свидетельств. Ей казалось, отправляя своего папочку в здоровую безмятежность Королевского Танбридж-Уэллса, она обеспечивает ему наиболее оптимальные условия для счастливой и безопасной жизни. Действительно, после смерти ее матери в маленьком толстячке произошла разительная перемена - высвобождение воли, новая свобода в выражении своих мыслей, склонность обсуждать окружающее и даже выносить ему приговоры. Она сама сравнивала это с прорастанием семени, оказавшегося после подавляющей сухости среди влаги и света. Однако она не развила это сравнение дальше и не спросила себя, к какому расцвету может привести это запоздалое освобождение его инициативы. И что именно тут, а не где-нибудь еще, он найдет стимул, необходимый для невероятнейшего развертывания его воображаемого существования, что для него Танбридж-Уэллс окажется выходом из нашего будничного мира в то, что для него станет несравненно более чудесной и плодотворной жизнью - нет, такого ей в голову не приходило.
Три дня, пока беспокойная потребность в действиях не увлекла ее снова в Лондон, она прожила в пансионе "Петунья", и на протяжении этих трех дней ничто не указывало на надвигающуюся радикальную перемену в его мироощущении. В целом все эти три дня он казался необычно вялым и тихим. Танбридж-Уэллс ему очень нравится, сказал он, но вот Высокие Скалы и Скала-Жаба, когда он их осмотрел, весьма его разочаровали. Он даже склонялся к мысли, что они могут быть просто "творениями природы". Это было страшной уступкой. Он тщился поверить, что Скала-Жаба была совсем такой, как большое майянское изваяние жабы, слепок которого он видел в Британском музее, но выяснилось, что никаким усилием воли он не мог осуществить подобный акт веры. Все завершающие детали, все надписи бесследно стерлись, заявил он, но тут же пышные светлые усы ощетинились платяной щеткой.
- Никаких деталей, никаких надписей никогда и не было. Никогда!
Кристине-Альберте стало ясно, что он таил великое ожидание, раз был настолько удручен. Она вдруг обнаружила, что очень заинтригована загадкой того, что зрело у него в мозгу. Ей почудилось, что Танбридж-Уэллс мнился ему подобием почтамта, где его ожидает письмо "до востребования" неизмеримой важности. А письма не оказалось.
- Но чего ты ждал, папуленька? - спросила Кристина-Альберта, когда под вечер первого дня он привел ее к Скале-Жабе, чтобы она сама убедилась, насколько обычной и ничего не значащей была эта глыба. - Ты думал найти какую-нибудь замечательную резьбу по камню?
- Я ждал… чего-то для меня. Чего-то значимого.
- Для тебя?
- Да, для меня. И для каждого. О Жизни и Таинствах. У меня было чувство, что здесь что-то будет. А теперь… Я не знаю, куда обратиться.
- Но какое… но чего значимого ты ожидал?
- Разве Жизнь не Великая Загадка, Кристина-Альберта? Разве ты этого не замечала? Или ты думаешь, что она - всего лишь студии, и танцы, и экскурсии, и шарабаны, и еда, и урожаи? - сказал он. - Совершенно очевидно, что она нечто большее. Очевидно. Это все лишь Покрывало. Внешние Проявления. Кха-кха. А что под ним, я не знаю, и я просто жилец… жилец в пансионе… а моя жизнь проходит. Так трудно. Кха-кха. Почти невозможно. Это меня чрезвычайно волнует. Где-то должен быть ключ.
- Но мы все ощущаем подобное, папочка! - воскликнула Кристина-Альберта.
- Вещи не могут быть тем, чем кажутся, - сказал мистер Примби, широким жестом обводя и презрительно отвергая деревню Расхолл, трактир, фонарные столбы, полицейского, собаку, фургон бакалейщика и три проносящихся мимо автомобиля. - Это, во всяком случае, очевидно. Иначе было бы слишком уж нелепо. Безграничное пространство, звезды и так далее. Просто, чтобы суетиться… от еды к еде…
Ну, кто бы мог вообразить, думала Кристина-Альберта, что у него такие мысли? Кто бы мог подумать?
- Либо я Новое Воплощение, - сказал мистер Примби. - Либо нет. А если нет, то я хочу знать, для чего вообще существует мир. Нет, символом, Кристина-Альберта, он должен быть. Только вот чего? Все эти годы в прачечной я знал, что эта жизнь нереальна. Период отдыха и подготовки. Твоя дорогая мама считала по-другому… мы этого никогда не обсуждали, кха-кха, но было именно так.
Кристина-Альберта не нашлась, что ответить, и некоторое время они шли молча. А когда заговорили, то о том, не завернуть ли им в отель "Высокие Скалы", чтобы выпить чаю.
4
Мистер Примби пребывал в явном угнетении и был глубоко огорчен, однако беспросветное уныние меланхоликов было ему чуждо. Одновременно его живо интересовал и пансион, и его обитатели, с которыми он не замедлил познакомиться. Жизнь в пансионе обладала для него всей прелестью новизны. В браке они с миссис Примби неизменно отдыхали, снимая квартиру на приморском курорте, чтобы она могла сама заботиться о провизии, выявляя и обличая ошибки и вымогательства, а затем все приводить в порядок. Они либо совершали поездки по окрестностям в дни этого отдыха, либо располагались на пляже, где мистер Примби и Кристина-Альберта строили замки из песка или бродили между скал, пока миссис Примби сидела на складном стульчике и тосковала по прачечной. В плохую погода они оставались в квартире, где мистер Примби и Кристина-Альберта могли читать книжки, а миссис Примби тосковать по прачечной не хуже, чем на пляже. Но в глубине сердца мистер Примби всегда томился по коллективной, полной общения жизни, какую предлагают пансионы.
Они познакомились со второй мисс Рустер, мисс Маргарет Рустер, когда приехали с багажом. Она была более высоким, более суетливым и менее обшитом кружевами вариантом своей сестры. У них обеих, как обнаружил мистер Примби, была странная привычка находиться поблизости. Они, казалось, непрерывно укрывались за занавесами из бус или в коридорах, перегибались через перила на лестничных площадках или тихонько заглядывали в дверные щелки. Бедняжки! Они ужасно боялись стеснить своих жильцов, но не менее боялись, что вдруг что-нибудь окажется не так.
Во время трапез они манипулировали жарким и тарелками за ширмой, а пухлая горничная разносила тарелки и овощи. И когда бы мистер Примби ни взглядывал на ширму, либо мисс Маргарет Рустер поглядывала на него через верх, либо мисс Эмили Рустер поглядывала на него из-за створки. И у него возникали затруднения с вилками и ложками. Уронив салфетку, он уповал, что это останется незамеченным, но мисс Эмили тотчас заметила и отрядила пухлую горничную поднять салфетку и подать ему.
Мистер Примби и Кристина-Альберта спустились в столовую, едва мисс Маргарет вторично ударила в обеденный гонг, а потому их усадили первыми, и они могли с выгодной позиции обозреть свои сотрапезников. Кристина-Альберта наблюдала молча, но мистер Примби говорил "кха-кха" всякий раз, когда в дверь входил кто-то новый. Первыми после них появились две Перелетные Птицы - молодой человек в широчайших брюках-гольф и дама, предположительно его жена, в ярко-желтом джемпере - они путешествовали в автомобиле по Кенту, но попытались захватить столик в эркере, закрепленный за постоянными обитателями "Петуньи", однако мисс Эмили усмирила их - с большим трудом и еще большим достоинством. Затем они начали во всеуслышанье совещаться, какое взять вино, причем молодой человек именовал даму "Старухой" и "Башкой" - обращения для мистера Примби совсем новые и интересные, а она называла его "Барсук". Пухлая горничная подала им карту вин, за которыми можно было послать. Молодой человек громко читал названия и цены, а потом приступил к выбору, словно младший священник, служащий в очень большом соборе. Его жена, если продолжить сравнение, отвечала, точно церковный хор.
- Здешнее шабли, наверное, слишком сладкое, - возгласил он.
- Слишком сладкое?
- Как насчет поммара, Башка?
- Почему бы и не поммар, Барсук.
- Бон на шиллинг дешевле и может оказаться таким же приличным… или скверным.
- Да, таким же.
Пухлая горничная выскочила из столовой с картой в руке, прижимая палец к марке, которую он выбрал.
Тем временем под этот гвалт к столику у окна просочились две дамы, которых мистер Примби видел в салоне пьющими чай во время своего первого визита в "Петунью". Они, очевидно, были сестрами - обе довольно худощавые и высокие, с круглыми и яркими личиками на шеях-стебельках. У них были острые носики, и одна носила очки в черепаховой оправе. Следующим появился джентльмен с седыми усами, пышнее и благороднее, чем даже у мистера Примби, и в сопровождении миниатюрной быстроглазой жены. Возможно, тот джентльмен, который жил в лесах Бирмы. Миниатюрная быстроглазая жена поклонилась худощавым дамам, которые заволновались, точно камыш под ветром. Джентльмен их не заметил, крякнул, садясь, достал очки и прочел меню.
- Суп с помидорами… опять! - сказал он.
- Так он ведь очень вкусный, - сказала его жена.
- Но не трижды подряд! - сказал он. - И вызывает кислотность. Я не люблю суп с помидорами.
Столик в эркере заняла троица, явившаяся туда раздельно. Первой пришла маленькая худенькая брюнетка в сером, с сумочкой из бус, затем маленький лысый брюнет с широкими бакенбардами, которого она назвала отцом, и в заключение пухленькая, пышущая, здоровьем жена, излучавшая благожелательность, которая вплыла в столовую, находя для каждого приветливое слово.
- Вы сегодня погуляли, майор Боун? - сказала она джентльмену из бирманских лесов.
- Только до Расхолл-Коммон и назад, - невнятно ответил майор Боун сквозь усы и ложку супа. - Только до Расхолл-Коммон.
- А вы в шарабане в Крохемхерст, мисс Солбё?
Две сестры ответили в один голос:
- Ах, мы так приятно прокатились!
- Удивительно живописно, - сказала та, что в очках.
- Такой очаровательный простор, - сказала та, что без очков.
- А море вы увидели?
- Ах, так ясно! - сказала та, что в очках.
- И так далеко! - сказала та, что без очков.
- Просто будто у неба стальной край, - сказала та, что в очках.
- Совсем как серебряная каемочка, - сказала та, что без очков.
- Кха-кха, - сказал мистер Примби.
За супом с помидорами последовали небольшие порции рыбы и были поглощены в относительном безмолвии. Только маленькая вспышка разговора за столиком в эркере.
- Но это та же рыба, которую мы ели вчера? - спросила жена.
- Похожая, - сказал джентльмен с бакенбардами.
- В меню просто указана "рыба", - сказала падчерица.
- Кха-кха, - сказал мистер Примби.
- По-моему, задние шины у нас сегодня были перекачаны, Башка, - сказал молодой человек в брюках-гольф очень громким ясным голосом. - Я жутко чувствовал дорогу.
- Я жутко чувствовала дорогу, - сказала дама в желтом джемпере.
- Утром надо будет выпустить немного воздуха.
- Так будет лучше.
- Завтра утром и займусь. Сегодня возиться не стану.
- Конечно, завтра утром, Барсук. Ты ведь очень утомился от этой тряски. И ты запачкаешь руки.
Молчание. Ножи и вилки активно работают.
- Поррек так и не написал, - сказал майор из лесов.
- Наверное, он очень занят, - сказала его жена.
- Кха-кха, - сказал мистер Примби.
Кристина-Альберта мысленно искала, что бы такое сказать, дав повод отцу удачно ответить, но все, приходившее ей в голову, было слишком обескураживающим и слишком опасным. Их взгляды встретились. У него был вид человека, который вот-вот не выдержит напряжения.
Рыбу сменил ягненок.
- По-моему, дорога из Ситтингбурна просто ужасная, - сказал автомобилист.
- Да, она была ужасная, - ответила его жена.
Кристина-Альберта заметила, что лицо ее отца подергивается. Он намеревался что-то сказать.
- Кха-кха. Завтра, если погода будет хорошей, я думаю, мы пойдем утром погулять.
Ножи и вилки перестали звякать. Все прислушивались.
- Я буду очень рада погулять завтра, папочка, - сказала Кристина-Альберта. - Конечно, тут есть чудесные места для прогулок.
- Вот именно, - сказал мистер Примби. - Весьма вероятно. Этот путеводитель очень многообещающ. Кха-кха.
Лицо его выражало гордое достоинство человека, исполнившего трудный долг.
Ножи и вилки вновь активно заработали.
- Без мятного соуса этого ягненка от баранины не отличить, - сказал майор Боун.
- Никакой горошек не бывает таким вкусным, как горошек из собственного огорода, - сказала жена джентльмена с бакенбардами своей падчерице.
- Для горошка время уже позднее, - сказала падчерица.
Две мисс Солбе и автомобилист заговорили одновременно. Миссис Боун высказала мысль, что теперь хорошего ягненка найти очень трудно. Почерпнув мужество из этого внезапного вихря разговоров, мистер Примби осмелел и сообщил Кристине-Альберте, что Танбридж-Уэллс всегда его манил. Воздух такой крепкий. Пробуждает у него аппетит.
- Смотри не растолстей, - сказала Кристина-Альберта.
Вспышка обмена мыслями угасла. Печеные яблоки с заварным кремом были съедены в относительной тишине. Подошла пухлая горничная и спросила, где мистер Примби будет пить кофе - в салоне или в курительной?
- В салоне, пожалуй, - сказал мистер Примби. - Кха-кха. В салоне.
Мисс Солбе, держа стаканы с сахаром и лимонным соком, ускользнули из столовой. Компания в эркере последовала за ними. Вкушение обеда завершилось. В салоне они оказались в одиночестве. Остальные в большинстве предпочли гостиную. Джентльмен из лесов Бирмы направился в курительную, держа большую сигару, которая словно бы тоже явилась из лесов Бирмы. Она не походила на сигару из свернутых табачных листьев или набитую, она походила на сигару из старого корявого сука, который спилили с ветвистого дерева. Из ее конца торчала соломина…
Кристина-Альберта встала, созерцая пустую бездну времени - два часа не меньше, прежде чем ей можно будет пойти спать.
- О, вот это Жизнь, - сказала она.
- Весьма удобно, - сказал мистер Примби под громкий скрип, опускаясь в плетеное кресло.
Кристина-Альберта присела на столик со стеклянной крышкой и закурила сигарету. Она все видела эти два простирающиеся перед ней часа, и ей хотелось завизжать.
Пухлая горничная принесла кофе и как будто мягко удивилась сигарете Кристины-Альберты. Шепот за кулисами. Затем за занавесом из бус в конце коридора смутно вырисовалась мисс Эмили. Потом исчезала, и Кристина-Альберта докурила свою сигарету с миром. Мистер Примби выпил свой кофе. Пауза. Кристина-Альберта ритмично болтала ногами.
- Папочка, - сказал она, - давай пойдем в гостиную, посмотрим, может быть там что-то происходит.
5
В пансионах былых времен общий стол служил тем центром общения, где умы вступали в соприкосновение с другими умами и взаимно полировались. Но дух отчуждения, система отдельных столиков изменили все это, и ныне рудименты светского общения - атаки, отходы, кокетство, обмен мнениями, игры и шутки следует искать в курительной или в гостиной. Однако обитатели пансиона "Петунья" не сплотились в единое общество, и сближение ограничивалось разговорами. Жена джентльмена из бирманских лесов, завладев креслом сбоку от камина, тихим шепотом повествовала о множестве слуг в своем бирманском доме бодрой жене и младшей мисс Солбе, которая вязала. Мисс Солбе в очках окопалась за столиком по другую сторону камина и педантично раскладывала на нем очень сложный пасьянс. Джентльмен с бакенбардами сидел, выпрямившись, на одном из диванов, отгородившись "Таймс", а его дочь за столиком поблизости тоже занималась пасьянсом. Перелетные Птицы, наведя справки о кинотеатрах и мюзик-холлах, отправились на поиски развлечений.
Никто не обратил ни малейшего внимания на мистера Примби и Кристину-Альберту. Несколько секунд они простояли на середине комнаты, и тут мистера Примби охватила паника. Постыдная паника, и он бросил свою дочь на съедение безмолвным неподвижным волкам.
- Кха-кха, - сказал он. - Пожалуй, моя дорогая, я пойду в курительную. Пожалуй, я пойду покурить. Вон там, на книжном шкафу, есть иллюстрированные журналы, если тебе хочется их посмотреть.
Кристина-Альберта направилась к книжному шкафу, а мистер Примби, кха-кхакая, удалился.
Она стояла, притворяясь, будто ее интересуют карикатуры, а также портреты актрис и сливок света в "Скетче" и "Тэтлере", уголком глаза она оглядывала тех, кто делил с ней кров "Петуньи", и небрежным слухом улавливала суть излияний миссис Боун о проблеме слуг в Бирме.
- Стараются навязать тебе всю свою семью - даже дядьев с их потомством. Оглянуться не успеешь… Конечно, там белая женщина просто королева… Но с тамошней кухней просто беда, она расстраивала пищеварение мистера Боуна. Желудок у него капризнее, чем у женщины.
- Он выглядит таким здоровым и крепким, - сказала мисс Солбе.
- Так и есть, если не считать этого. Во всем остальном. Но их перечные соусы…
Она еще понизила голос, и головы младшей мисс Солбе и обходительной дамы склонились к ней в чаянии пикантных подробностей.
Что за ископаемые, размышляла Кристина-Альберта. И ведь они - живые существа. Кристину-Альберту поражало именно то, что они были живыми. А значит, послужили, предположительно, причиной многих хлопот, страданий, всяких чувств и надежд для разных людей, прежде чем обрели жизнь. И вот теперь они самым решительным образом избегали всего, что с самыми большими натяжками можно было бы назвать жизнью. Их часы, их дни; быть может, еще несколько тысяч дней для каждой, несколько сотен тысяч часов. А затем возможность жить исчезнет навсегда. И вместо того чтобы заполнить этот скудный запас часов и дней всеми возможными впечатлениями, всеми возможными усилиями и свершениями, они сидят здесь, словно заключенные в магической камере с атмосферой, в которой ничего делать не дано. Ничего и никому…
Кристина-Альберта почувствовала себя бабочкой под стеклом. Ну, на день-два у нее есть ссылка - папуленьку устроить. Но потом? Что-то делать здесь невозможно. Ни радости, ни горя, ни греха, ни творческих устремлений: ведь даже мисс Солбе вязала, следуя указаниям грязной газетной вырезки. Все, чем они занимались, было бегством. Все. Даже нашептываемые деликатные намеки на мочегонное, пищеварительное, выводящее из себя и невероятно любострастное воздействие бирманских соусов на майора Боуна, когда он был моложе, которыми его супруга одалживала своих внимательных слушательниц, были лишь полученной из вторых рук подменой реальности.
А этот пасьянс! Неужели она, спросила себя Кристина-Альберта, неужели она когда-нибудь дойдет до того, чтобы раскладывать пасьянсы в пансионах? Можно ли поверить, что когда-нибудь и она будет добровольно существовать в подобной атмосфере?
- Уж лучше продавать спички в трущобах, - прошептала Кристина-Альберта.